Шекспир, Фонвизин и Застырец…
| Вид материала | Документы |
- Фонвизин денис Иванович, 71.58kb.
- Уильям Шекспир (Shakespeare) Уильям Шекспир, 276.79kb.
- Аркадий застырец, 687.91kb.
- Д. И. Фонвизин и его время. Традиционные элементы классицизма и новаторство в комедии, 85.59kb.
- Список литературы по программе 11 класса 2011 Фонвизин «Недоросль» Грибоедов, 8.58kb.
- Русская литература в эпоху просвещения, 535.42kb.
- Примерное планирование учебного материала Предмет, 33.48kb.
- Уильям Шекспир. Буря, 1123.27kb.
- Д. И. Фонвизин и его время. Заочное путешествие. Форма урок, 53.31kb.
- Уильям Шекспир. Генрих VIII, 1600.98kb.
Шекспир, Фонвизин и Застырец…
…приходят в Камерный вместе с весенним теплом
Что, если «Гамлет» – вовсе не трагедия? Как вы представляете себе «Недоросля» сегодня? А известно вам что-нибудь о романе Пушкина… с японкой?!
Конечно, сегодня трудно удивить публику панибратскими отношениями с классикой. Смелых интерпретаций, переделок и пересказов в духе времени – великое множество.
«А когда было иначе?» – риторически вопрошает Аркадий Застырец.
И он как раз из тех авторов, которые, замахиваясь на классические шедевры, не промахивается в удачной «импровизации». Оценить результат вы можете сами в Литературном квартале. Новый проект – «Классика – весна 2011» – представит три пьесы Застырца, связанные с именами Шекспира и Фонвизина.
В преддверии этого события автор (Застырец, а не Шекспир или Фонвизин) ответил на несколько наших вопросов.
– Как давно и что именно связывает вас с Литературным кварталом?
– Года три назад в течение целого учебного года я занимался со школьниками в музее «Литературная жизнь Урала 19 века», в том, что под началом Людмилы Алексеевны Чесновой. Фактически это был цикл лекций, посвященных основам поэтического творчества. Много лет мы дружны с Анжелиной Ивановной Рязановой. В ее музее в 1999 г. я представил свою книжку «Я просто Пушкин», написанную и изданную к 200-летию поэта.
– Интересно, как вам пришло в голову написать книгу о Пушкине? Вы ведь никогда профессионально не занимались пушкинистикой?
– Поначалу у меня не было ясного намерения. Все началось как литературная шутка, пародия на нечто по формальному поводу. Но сочинив первый анекдот, глубоко за полночь, на пороге сна, я вдруг явственно ощутил в себе Пушкина. Наверно, что-то подобное чувствуют медиумы на спиритических сеансах. Это дало мне уверенность, и я продолжил работу. В итоге родилась довольно пространная повесть. В каждой главе один, а то и два стихотворных текста. Вся книга продиктована огромной любовью к поэту. И такой же любви и душевной простоты я ожидал от читателя. Очень важно, что в результате получилось не просто нечто большее, чем шутка или, хуже того, ёрничество в адрес абсолютного гения. Получилось нечто совершенно серьезное, глубокое и чрезвычайно важное, хотя и смешное местами. Поймите правильно, это не самореклама – я просто расставляю точки над i, поскольку не однажды сталкивался с недоразумением. Пушкин жив не в переносном, не в метафорическом смысле, а в самом прямом и близком – ради этого утверждения написана моя книга.
В определенном смысле работа над «Пушкиным» перекликается с моими переводами. Переводчик тоже, подобно медиуму, пускает в себя душу другого человека – автора оригинала.
За несколько месяцев до выхода в свет книги «Я просто Пушкин» я читал главы из нее в Нижнем Тагиле, в литературном клубе. Прочитал первую главу, в которой рассказывается о том, как поэт по пути в Зимний с намерением представить свой новый шедевр «Во глубину сибирских руд» государю-императору, встретил Жуковского, прочел стихотворение ему, да тут же и вспомнил, что на сей час назначил свидание Наталье Гончаровой. В этой незадаче Василий Андреевич вызвался отнести рукопись царю, но по пути зашел на почту и переписал стихотворение на свой лад, так что из верноподданнического оно превратилось в бунтарское… Ну, и так далее.
(Пушкинское «Послание в Сибирь» полностью воспроизводится в книге Застырца, но притом существенно отличается от известного нам со школьной скамьи стихотворения не только одной буквой в первой строке… – Т.К.)
Прочитал главу, и воцарилась гробовая тишина. А через минуту из этой гробовой тишины раздалось: «Чушь какая-то! Неправда! Все было не так». Что было делать? Собравшись с духом, храбро отвечал: «Отнюдь. Вы ошибаетесь. Просто в моем повествовании я опираюсь не на школьную премудрость, а на новейшие научные данные и недавно открытые источники, включая рукописи самого Александра Сергеевича. Вот послушайте-ка дальше». Прочитал еще одну главу – о том, как Пушкин в молдавской степи встретил цыган, которые поначалу тоже не очень тепло его приняли. Но, когда он исполнил у костра «Песнь о вещем Олеге» («где были и война, и любовь, а главное – кони») – растаяли. Потом еще главу, и еще… Под занавес мне удалось завоевать доверие и теплое отношение моих слушателей. Одна женщина даже с возмущением сказала: «Моя дочка теперь как раз проходит в школе Пушкина. Почему же ее учат не по вашей книге?!»
– Но презентация книги о Пушкине – не единственный ваш вечер в Литературном квартале?
– Конечно. Например, года три назад в музее Анжелины Ивановны состоялись «Октябрьские вечера с Аркадием Застырцем». Я читал стихи и прозу, но главным образом пьесы из цикла «PS». Это современные пьесы (на сегодня их у меня пять), которые можно с полным основанием назвать переделками знаменитых пьес Шекспира.
– То есть, пародии на Шекспира?
– Не совсем так. Каждая из них отличается от прочих способом обращения к Шекспиру.
«Гамлет» – это в значительной мере пародия, и это обстоятельство, конечно, опрокидывает жанр: мой «Гамлет» – эксцентрическая комедия. Эксцентрику можно обнаружить и в трагедии Шекспира. Разве сам Гамлет, у которого явно разболтан внутренний стержень, не эксцентричен? Он все время рефлексирует и руководствуется в поступках то одним своим соображением, то прямо противоположным, а в конце концов идет на поводу у обстоятельств. Многие обращают внимание на элементы современного языка, на низкую лексику в моей комедии, но дело не только в речи. Это актуальная пьеса по логике (чаще всего алогичности, непоследовательности) поступков. Это актуальная пьеса и потому, что в ней побеждает искусственная фабула. То же самое безумие постоянно случается в современной жизни.
«Сон в летнюю ночь» – трагическая импровизация на тему знаменитой комедии. Это обрамленная прологом, интермедиями и эпилогом пьеса. Из обрамления ясно, что «Сон в летнюю ночь» разыгрывается случайно встретившимися старыми актерами, которые играют Шекспира по памяти. Естественно, что они забывают некоторые куски текста, путают имена персонажей, поневоле импровизируя – ломают и по-своему на ходу «ремонтируют» сюжет комедии. В процессе этой игры актеры спорят, анализируют и намеренно меняют текст, заменяя экспромтом мертвые классические переводы. Словом, эта пьеса – об актерах, но лишь на первый, поверхностный взгляд. Помните, ведь и Шекспир сказал: «Вся жизнь – театр…». Так что моя пьеса – нечто гораздо большее, чем плач о несчастной судьбе провинциального лицедея. Это трагедия о смысле человеческой жизни, любви и страданий, о смысле творчества и смерти.
«Приручение строптивой» – совсем другое. Обратите внимание: не укрощение, а приручение. «Укрощение», как традиционно переводят «The Taming» в названии, – звучит очень по-цирковому, укротить – значит укоротить, укоротить ум, волю, желания, личность в целом. «Приручение» – согласитесь, совсем иное слово, теплое, домашнее. Приручить – значит прибрать к рукам, пригреть, приласкать. Невольно приходит на ум любовная игра. И жанр этой моей пьесы – игра. Игра в знаменитую комедию Шекспира. Здесь стоит заметить, что обычно русской публике вместо Шекспира представляется какой-нибудь другой автор. И это еще в лучшем случае один автор. Обычной стала практика компиляции кусков из разных переводов с более или менее произвольными купюрами. Какой же это Шекспир?! Так вот, в процессе работы над моими пост-шекспировскими пьесами я внимательно изучал оригинальные тексты Шекспира, но мои пьесы – это не перевод с шекспировского английского на современный русский. Утверждаю это твердо и ответственно. Это мной сочиненные современные пьесы, и с Шекспиром они связаны примерно в той же степени, что «Антигона» Брехта с Софоклом или «Урок Фауста» Шванкмайера с Гёте и Марло.
При чтении «The Taming Of The Shrew» нетрудно заметить несколько катастрофических несуразностей. Непонятно, как этот персонаж оказался здесь, когда теперь он должен быть в другом месте. Откуда Петруччио знает, кто станет мужем Бьянки, когда вопрос о выборе жениха еще не решен. И т.п. Возможно, эти нелепости выдают поспешность, с которой Шекспир вынужден был работать в условиях той театральной эпохи, а может, неумелость автора, а может то, что авторов на самом деле было двое. Пусть специалисты ломают над этим голову. Но играя в эту комедию, я не мог пропустить эти нелепости и обыграл их по-своему.
«Приручение строптивой» – веселая пьеса, и все же надеюсь, она не просто повеселит зрителя, но и заставит задуматься над трудными вопросами. Например, над вопросом о том, кто мы все такие на самом деле? Кто я такой? Просто ничтожество, которое всего лишь волею судьбы не обделено комфортом и при этом воображает себя лордом? Или действительно могучий лорд, достойный всего, что имеет?
По моему убеждению, искусство не должно подталкивать человека в пропасть отчаяния, что, к великому сожалению, нередко происходит сегодня. Искусство должно обязательно хотя бы намекать, а то и прямо показывать: есть еще и другая дорога и в конце пути – свет, причем свет утренней зари, а не идущего нам навстречу скорого поезда. Но и просто, впустую развлекать (что сегодня и вовсе сделалось главным направлением в отношениях с публикой) – абсолютно пагубное дело. Ведь развлекать – и значит разволакивать, растаскивать человеческую душу на мелкие, ничего особенного не значащие части. А великие истины конвертировать в пошлые трюизмы.
Классика – весна…
Весна в Литературном квартале пройдет под девизом «Классика – весна». Аркадий Застырец – в двух ролях: автор-исполнитель и просто драматург.
12 марта он исполнит свою трагическую импровизацию на тему знаменитой комедии «Сон в летнюю ночь».
16 апреля – сыграет с публикой Камерного театра в «Приручение строптивой».
В мае состоится премьера спектакля «Недоросль-2» по мотивам известной комедии Д.И. Фонвизина.
– Жанр своего «Недоросля» вы определили (тоже в духе времени) по-английски – «phone-vision». Что это значит?
– Phone – телефон. В наше время – однозначно мобильный. Vision – зрелище. То есть, зрелище, которое запросто, не особо напрягаясь, можно посмотреть в дисплее мобильника. Это способ подчеркнуть современность и, конечно, игра слов: Фонвизин – «fone-vision».
– А что вы можете сказать по существу пьесы?
– Денис Иванович Фонвизин следовал вполне рациональным правилам классицизма, скорее всего ориентируясь на французскую и английскую драматургию. В его комедии строго соблюдено единство времени и места. Имеется любовная линия и некоторый (хотя и слабоватый) конфликт личного чувства с общественным долгом. Налицо ясное разделение на положительных и отрицательных персонажей (даже откровенно комические лица могут быть в этом отношении ясно приговорены). Его пьеса – о том, что такое хорошо и что такое плохо, а также – о том, кто виноват и что делать. Эмоции отрицательных героев выглядят более или менее правдоподобными, а что у положительных? Какие могут быть эмоции у идеала? Словом, в значительной мере сегодня обнажилось несовершенство комедии Фонвизина и – уж точно – невозможность ее постановки в первозданном виде.
Отсюда – «Недоросль 2». Итак, начал я с того, что перевел банальную фонвизинскую ситуацию в современные условия. Естественно, при этом оказалось, что в пьесе больше нет ни одного положительного персонажа, а все идеалы – фальшивка. В значительной мере это просвечивает и в оригинальной комедии, но вряд ли в XVIII веке было замечено даже самим автором. Зритель моего «Недоросля», скорее всего, не станет сочувствовать ни одному из действующих лиц, зато будет смеяться (над кем вот только?), удивляться, узнавать знакомые черты и, надеюсь, размышлять. Если вспомнить Гоголя или Достоевского (не говоря уж о Козьме Пруткове или Салтыкове-Щедрине) – в такой диспозиции нет ничего принципиально нового для русской литературы и, в частности, драматургии.
Поначалу зрителю «Недоросля 2» наверняка покажется, что перед ним прозрачная современная интерпретация того, старого «Недоросля». Помещики Простаковы превращаются в бизнесменов Перстаковых, крепостная нянька Еремеевна – в референта Еремееву, Тришка становится менеджером по продажам в одежном бутике, а вот и сирота Софья, которую прочат в жены брату госпожи Перстаковой, и т.д., и т.п. В зале посмеиваются, может, даже начинают скучать: «Ну да, что-то вроде Фонвизина. Такая типа сатира». Однако очень скоро едва решивший, что ему все понятно и не слишком интересно, зритель столкнется с отнюдь не детскими неожиданностями на сцене. К концу первого действия происходит и вовсе катастрофическое событие такого масштаба, что разрушает все предварительные «скучные» суждения. По моему замыслу, на антракт не только публика, но и некоторые действующие лица уходят в большом недоумении.
Да, в пьесе имеется пародийный ключ – это насмешка и над Фонвизиным, и над характерным для кровавой эпохи Просвещения отношением к искусству как инструменту манипулирования людьми. Но главное – не это. Главное – в том, что это не столько реплика на давно минувший театр, сколько современная комедия, обращенная к сегодняшнему человеку, и прежде всего гражданину, со всеми его неразрешенными вопросами, повседневной болью, бесплодным попечением и необъяснимой беспечностью.
В мае премьера. «Недоросль 2» на сцене Камерного театра!
На этом восклицании можно было поставить точку, но… финал был бы неполным без еще одной премьеры – премьеры творческой жизни автора!
– Когда и при каких обстоятельствах вы начали писать?
– Читать и писать я начал почти одновременно – на пятом году жизни, при помощи разрезной азбуки. Сразу читал не по слогам, и более того – целыми фразами. В детском саду, когда воспитательнице нужно было отлучиться, она ставила меня перед группой, давала мне какую-нибудь детскую книжку, и я читал. А дети слушали.
Время от времени занимаюсь тем же самым по сей день, но читаю все больше не чужие, а мною же сочиненные книжки. Да и дети уже подросли.
– А стихи?
– Нечто похожее на стихи впервые сочинил годков в 14.
– Из разговора с вами можно было вывести, что по образованию вы – филолог. Но мне известно, что в 1981 г. вы окончили философский факультет УрГУ. Почему пошли на философский?
– Тогда, в советское время, человек мог выбирать дело (и образование) по душе. Меня в первую очередь волновали вопросы о смысле жизни, о смерти и возможности бессмертия, о душе и о Боге. В детстве я был потрясен мыслью о том, что все умрут. Мне и теперь не понятно: как люди живут, «перешагнув» через все эти вопросы, занимаются какими-то копеечными, внешними целями и заботами, быть может, за несколько лет до собственной смерти? Сначала я рассчитывал найти решение основополагающих проблем в области естественных наук, прежде всего – биологии и медицины. Но доктор Хаус из меня не вышел: я быстро разочаровался в естествознании и перекинулся на философию. Сегодня, пройдя долгий путь от марксизма-ленинизма через европейскую идеалистическую философию к русской религиозной философии и, наконец, через нее к православной вере и соответствующему мировоззрению, понимаю, что тогда, 35 лет назад, принял правильное решение.
– Поэт, прозаик, драматург, литературный переводчик, журналист-публицист, редактор… Что главное из этих ваших ипостасей?
– Пожалуй, в первую очередь я стихотворец. Тешу себя надеждой, что мне удалось сочинить несколько, а то и несколько десятков стихотворений, достойных внимания не только моих современников, но и потомков. Одна из первых моих книг – книга стихов «Пентаграммы». Задумал, сочинил, проиллюстрировал и сверстал. Издана колоссальным тиражом в тысячу экземпляров, сегодня – библиографическая редкость. Следом вышло полное собрание стихотворных текстов Франсуа Вийона, над переводом которых я спорадически работал в течение 10 лет. Затем удалось издать книгу стихов и переводов со сложным названием «Волшебник, Отшельник и Шут», послужившую итогом моей работы за 20 лет. Затем – еще две книжки одновременно: «Deus Ex Machina» и «Гамлет». Сразу за ними – «Я просто Пушкин». Несколько лет спустя, в 2006-м, под эгидой Союза писателей вышла маленькая книжечка стихов «Вихри тепла», в прошлом году ее обошли по части микроскопичности и красоты «Конкорды» (Екатеринбургское издательство ОМТА), а в Москве (в издательстве «Русский Гулливер») выпустили подготовленный мною сборник стихов «Онейрокритикон». Единственной моей пьесой, поставленной на театральной сцене (если не считать оперных либретто), по сей день остается современная мистерия «Фауст навсегда».
– О чем вы мечтаете сегодня – не в личном или глобальном плане, а в аспекте творчества?
– Мечтаю, чтобы трагическая импровизация «Сон в летнюю ночь» была поставлена на сцене нашего Камерного театра вслед за «Недорослем 2» и чтобы моя «Книга о вещах и веществах Materies» вышла в свет в виде подарочного издания тиражом хотя бы в 500 экземпляров (ее журнальный вариант, составивший ровно половину объема, был напечатан в двух книжках журнала «Урал» в конце 2006 г.). Все остальное в творчестве – из области вдохновения, а не мечты, не говоря о расчетах и планах.
Итак, 12 марта в 18:00 на сцене Камерного театра стартует проект «Классика – весна».
В авторском исполнении прозвучит трагическая импровизация на тему знаменитой комедии Шекспира «Сон в летнюю ночь».
ТАТЬЯНА КАМЕНЕЦКАЯ
(в редакции А. В. Застырца)