Знакомство с Кожимом

Вид материалаДокументы

Содержание


Приполярный Урал, Коми АССР, панорама посёлка Кожим-рудник. Вид с террикона. 1975г.
Приполярный Урал. Район самых высоких вершин Урала.
Горнорабочий-проходчик В.Столовичев с кристаллом горного хрусталя на Сураизе. Зелёное включение-минерал хлорит. 1976г.
База первой партии экспедиции № 105, посёлок Пеленгичей. 1967г.
Радиометрист Б.Ассеев. Сзади на плоской горе был аэродром. Внизу течёт река Пеленгичей, вдали виден хребет Малды-нырд. 1967г.
На ручье Лапчавож.
Дорога на АТЛе пролегала по ручью Лапчавож . 1967г.
Олени на Лапчавоже. 1967г.
Чум–жилище оленеводов.
Оленеводы со стадом оленей в долине реки Балбанью.
Дети оленеводов.
Вид на самые высокие вершины Урала. В центре г.Народная (1895м.), слева г.Карпинского (1803м.). Снято с месторождения «Старуха».
Полярно-Уральская экспедиция.
В сентябре 1976 года в Кожиме праздновали 40-летие экспедиции №105. Памятный значок из офиокальцита 25х50 мм.
Обогащение пьезокварца.
Кристаллы горного хрусталя на Желанном. Синий кристалл - искусственный. 1977г.
Эх, дороги…
Вездеход типа АТС в районе реки Сывъю. Автомобиль ЗИЛ-131 застрял на Кожимском тракт по дороге от р.Сывъю. 1976г.
Сухой закон.
Ограждение лагеря.
...
Полное содержание
Подобный материал:
  1   2   3


Знакомство с Кожимом.

(записки очевидца).


В 1967 году, моя бабушка Савицкая Евгения Львовна, которая жила и работала в Москве, сказала, что может устроить меня на лето в экспедицию куда-то на север. Мои родители дали согласие, и после окончания 9 класса я впервые отправился на север, да ещё сам. Бабушка посадила меня на Ярославском вокзале в скорый поезд №21 «Москва – Воркута» и я отправился в неизведанные края. Было начало июня и было тепло. На следующий день пути часов в 5 дня поезд проехал станцию Котлас в Архангельской области и двигался уже по территории Коми АССР. Проводник, проходя по вагону, сказал, чтобы закрывали окна, так как скоро будет холодно. Я ехал в купе уже один и читал книгу. Решил, что лягу спать, как только стемнеет. Где-то в половине одиннадцатого вечера ещё было светло, и я стал припоминать, что где-то слышал, будто на севере в это время бывают белые ночи. Кажется, нужно ложиться спать, а то так можно до утра просидеть, не сомкнувши глаза…

Проснулся я часа в 2 или 3 ночи оттого, что было холодно, а за окном было светло, как днём и шёл снег. Я быстро оделся, но было всё равно холодно. Тогда я накрылся вторым матрацем и стал дремать. Нормального сна уже не было: во первых от холода, а во вторых от волнения, чтобы не проехать свою остановку со странным названием Кожим-рудник. Меня предупредили в Москве, что я должен встать на разъезде «1952 километр», а ориентиром служит террикон от угольной шахты в посёлке (ретрансляционная радиорелейная станция с вышкой появилась в посёлке позже). Благо, что такое террикон, я знал не понаслышке, так как ехал из Донбасса. Главное было не проехать мимо, так как следующая остановка будет уже в Инте. Дело в том, что во всех справочниках скорый поезд №21/22 «Москва – Воркута» не останавливался в Кожиме, хотя фактически остановку на 1 минуту он делал. Но об этом даже не все проводники знали. Проводник мужчина, то ли с бодуна, то ли спросоня долго не хотел меня выпускать из поезда прямо в тайгу, но потом сдался и открыл двери, как это часто бывает, в противоположную сторону. Я спрыгнул на насыпь с тяжёлым рюкзаком, увидел тайгу, вдалеке заснеженные горы и понял, что меня никто не встречает. Поезд быстро набирал ход, а проводник, удаляясь всё дальше и дальше, ещё долго не закрывал дверь и ждал, что может быть, я передумаю оставаться здесь и всё-таки вернусь назад…

Последний вагон скорого поезда, пронёся мимо, и тут я увидел с другой стороны машину «бобик» (ГАЗ-69) и человека, который меня встречал. Каждый из нас был рад по-своему: я что всё-таки доехал до места, а Григорий Борисович, что встретил меня. Ведь он поручился перед моей бабушкой, что я буду под его присмотром, и что со мной ничего не случится. Тут надо сделать небольшое отступление и пояснить, как я попал на работу в экспедицию №105, хотя в тот момент мне не было ещё даже 16 лет, а соответственно не было и паспорта.

Моя бабушка по материнской линии, Савицкая Евгения Львовна (1902-1976), работала в Москве начальником отдела переводов в институте ЦИТИ (Центральный институт технической информации) угля при Министерстве угольной промышленности СССР. Как-то её попросили помочь подготовить к сдаче экзамена по английскому языку на кандидатский минимум одного геолога. Это был Мильгром Григорий Борисович, начальник 5-й партии экспедиции №105. Прослушав Григория Борисовича, бабушка сказала: «За три месяца научить вас английскому языку при всём моём опыте я не смогу. Но я научу вас приёмам, которые помогут вам сдать экзамен. Я ведь всё-таки одесситка!» И слово своё она сдержала. Мильгром Г.Б. сдал экзамен, а позже защитил кандидатскую диссертацию и работал в Москве, в главке, в системе министерства геологии СССР.

Приполярный Урал, Коми АССР, панорама посёлка Кожим-рудник. Вид с террикона. 1975г.


В 60-е годы ХХ века в экспедиции №105 существовала практика, когда рабочими геофизического отряда набирали школьников старших классов из Москвы. Поэтому и мне предложили поехать на лето подработать в экспедицию. (После работы, в августе 1967 года, мне выдали трудовую книжку, где записали, что я работал радиометристом 4-го разряда).

В Кожиме я прожил дней семь в доме с Мильгромом Г.Б. около радиостанции. Обедали мы в старой столовой, которая находилась с той стороны улицы, где располагался центральный склад. Тут впервые за обедом, сидя за одним столом с женщинами из бухгалтерии, я услышал от одной, которая говорила подруге: «Ты посмотри как эти «бичи» уставились на нас». Я медленно повернул голову, но никого кроме бородатых мужчин в спецовках не увидел. Вечером я спросил Григория Борисовича: « А кто такие бичи?» Он рассмеялся от души и сказал, что со временем я буду их различать издалека, но всё-таки не без юмора разъяснил. Тут я узнал, что «бич» - это сугубо морской термин, которым обозначают безработного моряка. Здесь же на севере – это основной рабочий контингент в экспедициях. Подавляющее большинство бичей сидели здесь же, в лагерях Коми АССР. После освобождения у многих не было ещё и паспорта, но на работу в экспедицию их брали со справкой об освобождении. Основная профессия бичей – это горнорабочие проходчики. Им нужно в горах, в условиях вечной мерзлоты, рыть канавы глубиной до коренных пород. Иногда это пол метра, а может быть метр, а то и все два метра. Это камни, обводнённые склоны, когда земля прилипает к лопате, жара и холод, мошка и комары. Рабочие, которые за месяц выкапывают 150 кубических метров грунта, считаются рентабельными, а 90 и меньше – не рентабельные и подлежат «спуску с гор». Позже мне показали одного рабочего по прозвищу «могила». Я подумал, что он кого-то зарыл живьём, но всё оказалось проще – это был самый лучший проходчик в 3-й партии – за месяц он выкапывал до 300 м3 грунта.




Приполярный Урал. Район самых высоких вершин Урала.


Оказывается далеко не каждый физически крепкий проходчик, пусть даже с горой накачанных мышц, может просто выполнять норму. Тут нужно иметь голову на плечах и сноровку. Основной инструмент у проходчиков – канавщиков: лопата, лом, кайло, кувалда и лист железа. Геолог задаёт размеры будущей канавы в горах. Проходчик сначала снимает верхний слой до мерзлоты на всём протяжении канавы. Потом с одного конца проходчик делает углубление и туда на дно канавы кладёт лист железа. После этого кайлом или ломом на железо обваливают породу. Большие камни дробят кувалдой. Дальше остаётся подбирать грунт лопатой, которая почти без всяких усилий скользит по железу. Технология вроде бы простая, но далеко не все могут уложиться в норму. Поэтому после первого закрытия нарядов, часть бичей отсеивается и их «спускают с гор» в Кожим. Но кое-кто и не собирался горбатиться и кормить комаров весь сезон. Самое главное, что они завели себе корефанов, которые остались работать в партии до следующего закрытия нарядов или до конца полевого сезона.

И вот наступает осень, оканчивается сезон и бичи из всех партий стекаются в Кожим-рудник: кто на вертолёте или вездеходе, а кто-то и просто пешком. А тут их уже поджидают «шакалы» - это те бичи, которых «спустили с гор» в начале сезона. Ну разве не поставишь друзьям, которые на мели, а ты только что получил расчёт в конторе экспедиции, несколько бутылок вина или чего по крепче… И тут накрывается поляна и гуляют до утра. Просыпается бич, который угощал, где-нибудь в политурном бараке, ему наливают похмелиться, а денег в карманах уже и нет. И спросить не у кого. И весь рабочий сезон коту под хвост. Что делать? Куда податься? И снова на работу, если не в экспедицию, то куда-нибудь в Инту или Печору. Жить-то надо, а въезд в центральную часть страны запрещён, так как действует «поражение в правах» или проще говоря – ссылка.





Горнорабочий-проходчик В.Столовичев с кристаллом горного хрусталя на Сураизе. Зелёное включение-минерал хлорит. 1976г.

Мы шли по Кожиму с геофизиком Вадимом Амосовым, когда нас остановил какой-то рабочий и попросил дать ему взаймы пять рублей. Вадим достал портмоне и отсчитал деньги. На мои замечания, что деньги отданные бичам не возвращаются, он сказал, что знает. Но от этого когда-нибудь вернётся в другом виде. Это был горнорабочий проходчик В.Столовичев, как говорили, основной контингент в экспедиции, который несколько лет подряд работал в восьмой партии. На вид ему было лет сорок, пятьдесят, он отсидел в лагере 10 лет за то, что зарубил топором свою жену, когда застал её с хахалем. После отсидки у него было ещё пять лет ссылки, и он не мог постоянно жить и работать нигде, кроме как в определённом месте на севере. Поэтому он каждый год, летом нанимался на работу в экспедицию 105 проходчиком.

Позже работая на Сура-изе, мы с Амосовым увидели Столовичева, который нёс оленьи рога. Он водил дружбу с оленеводами, которые недалеко поставили чум. Вадиму понравились рога, он их оценил и выразил своё одобрение. На следующий день, проснувшись утром, мы увидели в своей палатке, прикреплённые к стойке оленьи рога. Позже Столовичев договорился с оленеводами, чтобы они приняли от меня заказ на изготовление пимов для моей мамы.


Пелегничей.


Первый полёт на вертолёте я совершил в июне 1967года. Мы вылетели из Кожима на вертолёте МИ-4 на базу первой партии экспедиции№105 в посёлок Пеленгичей. Погода была пасмурная, но облачность была высокая. Вертолёт залетел в ущелье из долины реки Балбанью и, пролетев совсем немного, приземлился в самом центре посёлка, на отмель посреди реки Пеленгичей.





База первой партии экспедиции № 105, посёлок Пеленгичей. 1967г.


Месторождение пьезокварца «Пеленгичей» было открыто в 1952 году. В посёлке было около 30 домов и разных построек. На левом берегу реки стояло три деревянных двухэтажных дома и ещё какие-то постройки. В одном из них была контора партии. В другом была столовая и клуб. С правым берегом реки соединял высокий подвесной мост. Основные постройки посёлка размещались там.

На месторождении Пеленгичей было 15 штолен. Двенадцать штолен расположены выше домов на правой стороне посёлка. Три штольни расположены вдалеке на левой стороне посёлка.

Поселили меня в доме начальника партии Голубина Вольфа Васильевича. Через несколько дней Голубин предложил мне проехать с сотрудниками на рыбалку в устье реки Балбанью, где располагался участок от партии№1. Когда мы выехали на АТЛе (артиллерийский тягач, лёгкий) и проехали уже километров 5 я понял, что поездка будет с приключениями, так как водитель вездехода был изрядно пьян, как впрочем и остальные тоже. По хорошему мне нужно было встать и пешком вернуться в посёлок, но тут я сдрейфил, и остался. Как только мы переправились через Балбанью выше устья Пеленгичея и стали подыматься на гору, где размещался аэродром, разорвалась гусеница.




Радиометрист Б.Ассеев. Сзади на плоской горе был аэродром. Внизу течёт река Пеленгичей, вдали виден хребет Малды-нырд. 1967г.


Это было только начало. Через пару часов гусеницу всё-таки соединили, и мы тронулись дальше. Теперь мне приходилось следить за тем, чтобы пальцы (металлические штыри, которыми скрепляются траки) не вылезали из траков и периодически забивать их на ходу кувалдой. Но вездеходчик был пьян и периодически прикладывался к бутылке. АТЛ кидало из стороны в сторону по колее и только чудом мы нигде не перевернулись, а я не вылетел из кузова. Так продолжалось всю дорогу, около 20 километров. Когда до участка оставалось километра три, в самой грязи опять разорвалась гусеница. Тут я не выдержал, встал и пошел вперёд на участок.

Хариус.


Участок, куда мы приехали, находился немного выше по течению реки Кожим от устья реки Балбанью. Утром после завтрака я пошёл порыбачить на реку, которая была метров в 60 от палаток. Мне дали удочку, и только её забросил, как клюнула рыба. Удилище дёрнулось и прогнулось почти до самой воды. Такой большой рыбы ловить раньше мне не приходилось. Я развернулся и чуть ли не на плечо, положив удочку, чтобы удержать добычу, рванулся на берег. Но рыба сорвалась. Тогда стоящий рядом рыбак с участка объяснил мне, что после того как рыба клюнула, нужно медленно, без рывков, не ослабляя леску, отходить назад и вытаскивать улов. Я снова закинул удочку и сразу последовал удар, рыба была на крючке. От волнения тряслись руки и ноги. Быстро стараясь вытащить рыбу, начал двигаться назад, оступился на мокрых камнях и упал на спину. Рыба, опять блеснув на солнце чешуёй, сорвалась и ушла.

Это была рыба – хариус, близкий родственник лососёвых и сиговых рыб. Он населяет чистые холодноводные реки и озёра, предпочитая водоёмы с галечным и каменистым дном. По справочнику Сабанеева вес хариуса достигает 500 граммов, но в реках Приполярного и Полярного Урала довольно часто встречаются особи более полутора килограммов весом, а иногда и больше.

Потом нас с инженером-электриком из Пеленгичея Бурцевым, каким-то рабочим и мальчишкой лет 10, переправили на надувной лодке через реку Балбанью и мы начали рыбачить на плёсах ниже по течению реки Кожим. Правый берег реки со скалами и деревьями отражался в водной глади. Мы ловили хариуса, используя мушку и кораблики, варили тут же уху и отдыхали, наслаждаясь красивыми пейзажами. Ночевали в палатке для рыбаков, которую поставили сотрудники экспедиции. Так продолжалось пару дней, но когда мы вернулись к переправе, то увидели, что из-за таяния снега, уровень воды в реке Балбанью резко поднялся и переправиться назад уже невозможно. Эта рыбалка затянулась на неделю. Нам пришлось с рюкзаками набитыми хариусом идти километров 10 выше по течению реки Балбанью, но и там мы уже не могли переправиться. Решили ждать, когда на участок будет ехать транспорт и перевезёт нас на другой берег. Хоть был конец июня, но было холодно, и срывался снег. Питаться приходилось только рыбой, так как хлеб кончился дня три назад. В какой-то момент взрослые решили не ждать транспорт, а самостоятельно переправиться на другой берег. Они, с мальчишкой на плечах, удачно переправились, а меня смыло волной и понесло вниз по течению реки. В какой-то момент мне удалось зацепиться за большой валун и медленно выползти на берег. Повезло, что не утонул. Выбравшись назад на берег, где ещё тлели угли от нашего костра, я стал сушиться. Примерно через час, на противоположной стороне реки показался АТЛ, который ехал на участок. Водитель АТЛа, после переговоров с Бурцевым, перевёз меня через реку. Дома, об этом случае, и о том, как мог утонуть, я рассказал только через несколько лет…


На ручье Лапчавож.


Наш геологоразведочный отряд экспедиции №105, которым в 1967году руководил Бочкарёв Александр Ильич из Ленинграда, стоял на ручье Лапчавож, правом притоке реки Пеленгичей. В июле месяце отряд разделился на две части: одна осталась в среднем течении р.Лапчавож, а другая перебазировалась под самый хребет Росомаха.





Дорога на АТЛе пролегала по ручью Лапчавож . 1967г.


Там было 6 проходчиков и 2 геолога. Как-то они подстрелили пару оленей и прислали нам в лагерь весточку, чтобы мы приходили за мясом. Начальник отправил туда небольшую группу из 4-х рабочих, а старшим назначил меня. Нас встретили, накормили мясом, упаковали оленину в рюкзаки и мы отправились в обратный путь. Было жарко, всю дорогу вокруг нас вились оводы и мошка. Мы пришли в лагерь все в «мыле», до того тяжёлая была ноша. На следующий день с утра повар начал надсмехаться над нами, что это такое мы принесли. Оказалось, что вместе с мясом, нам в пару рюкзаков доложили камней, которые мы, надрываясь, тащили по горам и жаре. Но это было ещё не всё: нам положили мясо старого оленя, которое с трудом жевалось. Тут уж не стерпел Бочкарёв, который пригрозил припомнить это, как только отряд соединится вновь.

Палатки нашего лагеря стояли в один ряд вдоль самого ручья. Совсем недалеко, метров 500 от нас поставили свою палатку оленеводы, а большое стадо оленей паслось вокруг. У начальника было ружьё, мелкокалиберное, и при виде такого количества живого мяса вокруг, у него что называется, чесались руки. Сказать по правде, тушёнка нам уже изрядно надоела. Мы сидели и обедали в большой десятиместной палатке, когда в неё, во внутрь, забежал олень, потом другой.



Олени на Лапчавоже. 1967г.


Они чувствовали, что в палатке есть соль, поэтому и рвались туда. Бочкарёв не мог выдержать такой наглости, пошёл взял ружьё, присел в палатке и выстрелил из мелкокалиберной винтовки. Расстояние до цели было метров десять. Олень слегка дернулся, поднялся из ручья, прошёл метров пятнадцать, двадцать, и прилёг на склоне горы. Вот тут надо было действовать и притом быстро. Ведь стадо паслось и медленно перемещалось, а олень лежал не двигаясь и оленеводы были недалеко. Не долго думая, Бочкарёв взял меня, и мы пошли в гости к оленеводам. Там за чашкой чая он договаривался с ними, чтобы обменять имеющееся у нас продукты и патроны на оленину. Меня он отправил готовить продукты к обмену, а сам остался с оленеводами в палатке. Оказывается, как только мы с начальником и оленеводами зашли в палатку, четверо рабочих подхватили за ноги тушу оленя и притащили её в большую палатку. Там внутри её освежевали, выкопали яму, куда и зарыли все внутренности, шкуру и голову с рогами. В это время за палаткой оленеводов в бинокль следил Игорь Донских, кстати, он был из коренных кожимцев, с которым мы работали радиометристами. Всё мясо, которое у нас было, мы положили в ручей, как в холодильник, благо вода была холодная. Так под носом у оленеводов мы ели их мясо и наше браконьерское.

Как-то с Игорем Донских мы возвращались из маршрута, когда в одном месте, на каменной осыпи, я поскользнулся. Ногой поддел мох и увидел, как что-то блеснуло. Это был кристалл горного хрусталя, моя первая в экспедиции находка. Я принёс его старшему геологу отряда, Кораго Алексею Александровичу, рассказал, где и как нашёл, а он поставил на это место рабочего рыть канаву. Прошёл месяц, а может два, и я спросил у Кораго А.А., а где мой кристалл? Сначала была пауза, а потом я выслушал большую лекцию о том, что недра принадлежат государству и всё, что я нашёл, тоже принадлежит государству. И вообще, любая моя находка автоматически принадлежит экспедиции, так как я в ней работаю. Это был урок на всю жизнь. Но позже кристалл мне вернули, так как его описали, он был весь в трещинах, потому, что скатился откуда-то сверху, и для науки уже не представлял интереса.

В августе 1976 году меня с двумя рабочими и геолога Женю Константинова с проходчиками забросили на месторождение «Старуха». Это месторождение находится высоко в горах, и там нередко висят тучи. В один из дней с утра, когда нас накрыло облаком, пришёл один мой рабочий из местных жителей, и попросил отпустить его до завтрашнего утра на рыбалку, на реку Балбанью, которая протекала внизу, в долине. Перепад по высоте нашего лагеря и реки был 687 метров. Е.Константинов, как старший в отряде отказал, мотивируя это тем, что как только тучи разойдутся, пойдём на работу, план надо выполнять. Рабочий скривился, что-то пробурчал себе под нос и вышел из палатки. Невольным свидетелем этой сцены был наш начальник 8-й партии, Прутов Николай Вячеславович, который был у нас с неофициальным, как он сказал, визитом. (Он вырос и работал в с.Саранпауль, Ханты-Мансийского автономного округа Тюменской области).

« А вы, Евгений, неправильное приняли решение. Уже почти половина дня прошла, погода не улучшается. А рабочий дальше будет работать спустя рукава, да ещё зло может затаить. Нужно знать и учитывать национальные традиции и обычаи. Комяк без рыбалки – не комяк, жить не может». - сказал Прутов. Ну ладно, пусть идёт – сказал мне недовольно Евгений. Нужно было видеть лицо комяка в этот момент.

Утром к началу работы комяк вернулся в лагерь. Он ничего не поймал, где-то на Балбанью потерял телогрейку, но было видно, что получил полное удовольствие. Прошло несколько месяцев, уже была зима. Я давно забыл об этой истории, но тут мне на нижней базе у озера Балбанты встретился комяк. Он подошёл ко мне и рассказал, чем занимался всё это время, а в конце сказал: «А Константинов плохой человек, он меня на рыбалку не отпускал»…Вот тут я и вспомнил напоминание о традициях и обычаях. Предсказание Прутова, кажется сбылось.


Пимы.


Пимы, на севере Европейской части России и в Западной Сибири русское название зимней обуви местных народов – высоких сапог из камусов (шкур с ног оленя) мехом наружу. Впервые такие изделия коренных жителей Севера я увидел в 1967 году, когда старший геолог А.А.Кораго заказал своей дочке маленькие пинетки или ботиночки. Так как у моей мамы были больные ноги, то я взял из дома мерки с ног и решил заказать у оленеводов пимы. Стоимость женских в то время была 35, а мужских 45 рублей. Мужские пимы шили почти до самого колена и выше, а женские были короче.


Чум–жилище оленеводов.


В 1976 году лагерь 8-й партии экспедиции №105 находился на горе Сура-из (1164 м.), а в шести километрах, в долине реки Балбанью, между вершинами Старик (1280 м.) и Старуха (1328 м.), стоял чум оленеводов. Я решил заказать у них пимы, а чтобы не скучно было идти, взял с собой студента-практиканта из Москвы, пускай посмотрит на экзотику, будет, что потом в столице рассказать. Чум располагался у реки, ниже озера Малое Балбанты. Чуть поодаль паслось стадо оленей. Мы поздоровались с хозяйкой и вошли в чум. Внизу он был метров 7-8 в диаметре. В центральной части находилась металлическая печка, труба которой выходила в центре наружу.



Оленеводы со стадом оленей в долине реки Балбанью.

Вокруг печки было сделано что-то вроде половиц, на низ плотно уложенные встык, гладкие, покрашенные коричневой краской доски. Всё остальное пространство чума устелено войлочной кошмой, а спальные принадлежности, скатаны на день в изголовье. Для сидения использовались небольшие ящики – рундуки, в которых хранилась всякая утварь. Всё внутреннее пространство чума было разделено на четыре части перегородками из материи, которые играли роль стен, ведь там жило четыре семьи. В так называемом красном углу, а проще сказать на центральном столбе чума висел портрет основателя государства В.И.Ленина. Приятно поразила чистота в чуме, так как по отзывам ветеранов, работавших на Чукотке, там у коренных жителей был бардак.

Хозяин, полулёжа, слушал приёмник «VEF - 12» Спидола. Тогда в СССР это был лучший транзистор, который производили в столице Латвии, в Риге. Мы представились, и начался неспешный разговор о жизни, погоде, политике. Работающий приёмник служил некоторым фоном для беседы, так как в высоких широтах тогда лучше всего ловились радиостанции вещающие на русском языке «вражих голосов»: «Голос Америки», «Немецкая волна», «Радио Швеции» и масса других.




Дети оленеводов.


Немного погодя студенту начала надоедать наша неспешная беседа, и он стал спрашивать меня, когда мы перейдём к теме нашего визита. Нам предложили чай с разным вареньем: из клюквы, морошки и голубики. Когда подали чай, все чашки и блюдца были разные. Рассказал о такой сервировке в столице, но москвичи сказали, что это весьма современно. Потом появился специфический запах. Студент заёрзал и стал крутить головой. Хозяйка, которая нам подавала, увидев, быстро предупредила, что это «рыба нашего посола», и если вы её раньше не ели, то и пробовать не стоит. Это была рыба с душком, которую аппетитно ел хозяин, а я ограничился, свежа пойманным хариусом. Это была рыба, которую поймали час назад. Она ещё не просолилась, поэтому в руках перекатывалась как желе. Но если её присолить, то есть можно и такой, чтобы не умереть с голода. Мы просто не привыкли к таким местным деликатесам.

Студент опять начал меня поддёргивать, чтобы мы собирались, а я всё тянул и не переходил к основной цели нашего визита – заказать пимы.

Как учила когда-то моя бабушка Евгения Львовна, если хочешь, как в этой ситуации, успешно заключить сделку – не спеши. Нельзя сразу, пришёл, и говорить о цели визита – иначе дело обречено на провал. Нужно какое-то время пообщаться, ведь для этих людей в тундре, нужно живое общение, мы для них, как бы окно в мир.

Пимы я заказал, отдав за них бутылку чистого спирта, консервы и капусту, что в эквиваленте составило около 35 рублей. Через три недели заказ был выполнен.



>