Светлана Ермолаева, финалист конкурса «Король поэтов», 2004 год. Красноярск
| Вид материала | Конкурс |
СодержаниеМы живем, под собою не чуя страны… В органном зале |
- Конкурс проводится для поэтов-любителей и поэтов-профессионалов, пишущих на русском, 14.75kb.
- Положение Опроведении VI областного конкурса на лучшее прочтение литературных произведений, 43.72kb.
- Ермолаева Л. К, 214.28kb.
- 660049, Красноярск, ул. Урицкого, д. 94 (3 этаж) гостиница «Красноярск», 227-16-26, 105.61kb.
- 660049, Красноярск, ул. Урицкого, д. 94 (3 этаж) гостиница «Красноярск», 227-16-26, 105.08kb.
- Ермолаева Ксения Александровна р п. Малиновое Озеро 2010 год пояснительная записка, 95.07kb.
- Анализ производственно финансового состояния ОАО "Аэропорт Красноярск" на 1 февраля, 30.41kb.
- Час поэзии. Лирика Н. Рубцова и стихотворения армянских поэтов, 118.13kb.
- Мастина Трухина Светлана Валентиновна, тел. 268-73-72 методические рекомендации, 153.29kb.
- Принцесса-кобра Итальянская народная сказка, 37.37kb.
Светлана Ермолаева_________________________________________На окраине вселенной
Светлана Ермолаева, финалист конкурса «Король поэтов», 2004 год. Красноярск.
***
Зима. Дорога. Дальние огни.
Окно автобуса совсем заледенело.
Гони, водитель, смилуйся, гони,
Чтоб сердце отогрелось и звенело.
Какая тьма, как давит эта глушь,
Как сжато сердце коркой ледяною.
Гони, водитель, смилуйся, нарушь
Тоску, что спрятана за стылой тишиною.
Зима. Сибирь. Мелькают огоньки.
Как монотонна долгая дорога.
Водитель, вывези из давящей тоски,
Прибавь еще, прибавь за-ради Бога.
Туда, к весне, где четче голоса,
Где все звенит – и стекла, и капели.
…Водитель, взлетная уходит полоса,
И мимо окон звезды просвистели.
2004
Мы живем, под собою не чуя страны…
О. Мандельштам
Мы живем, над собою не чуя небес,
И сочится закат, как бездонный порез.
И глядит с удивленьем ночная звезда
На пространство, где тускло горят города.
Средь бескрайнего снега почти не видны
Одинокие сны одинокой страны.
Там чужие друг другу, в пустой тишине
Спят усталые люди, вздыхая во сне.
Им неведома радость, неведом покой,
Даже праздники их - с разудалой тоской.
В ожидании злых и тяжелых вестей
С замиранием сердца растят здесь детей.
Здесь в глазах – холода, и в сердцах – холода,
Леденеет душа под покровами льда.
И печальные звезды глядят с вышины
На усталую душу усталой страны.
2003
***
Струны сосен трогая и нежа,
их перебирая наугад,
ветер марта, утренний и свежий,
пробует, как струны зазвенят.
Он творит мелодию впервые,
он ещё не знает верных нот.
В струны напряжённые, живые
ветер марта музыку вдохнёт.
Слушайте! Дышите потрясённо
музыкой, омытою весной.
Мир звучит упруго и исконно,
мир не знает музыки иной.
2001
***
В жестоком мире запевают птицы,
Растет трава, и падает звезда.
Скрипят привычно в доме половицы,
И ломит зубы стылая вода.
В жестоком мире забивают сваи,
Ребенку песню тихую поют,
И так звенят на улицах трамваи,
Что вздрагивает солнечный уют.
Но мир жесток. Замри же в ожиданье
Свистящих пуль и жгучих катастроф.
Вот отчего сжимается рыданьем
Тугое горло падающих строф.
Вот отчего от нежности и злобы
Твой взгляд устал. И только облака,
Так пенисты, чисты и крутолобы,
Твердят, что смерть прозрачна и легка.
1999
***
А после будет день девятый,
Печальный стол и горький хлеб,
Над зеркалами черный креп
Волной спадающей несмятой.
Я буду ласково и строго
На лица тихие смотреть.
Но не войти в земную клеть
С перил небесного порога.
С улыбкой ясною, иной -
В окно открытое, неслышно.
И медленной рукой Всевышний
Задернет штору за спиной.
1998
Небо
Как ты торжественно-спокойно
Несешь седые облака.
Твоя ладонь то жгуче знойна,
То холодяща и легка.
Люблю подолгу, отрешенно
Смотреть в тебя, не зная слов,
И принимать как дар - бездонный,
Твой всеобъемлющий покров.
Ты знаешь тайну птиц и грома,
Звезды и росчерка огня.
В свой чистый хаос невесомый
Ты примешь ласково меня.
1999
***
Холодное и долгое молчанье.
Холодная и долгая зима.
Короткое бесцветное прощанье
последнего усталого письма.
Свобода. Одиночество. Свобода.
Вдохни. Перетерпи. Переживи.
Упрямая сибирская порода
замешана на снеге и любви.
Замешана на давящем морозе,
на буреломе стынущей тайги,
на силе трав, на вьюге, на угрозе,
когда не видно ни огня, ни зги.
За жизнь цепляясь, медленно и верно,
бутон таежный набирает цвет.
Раскроется он мягко и напевно,
как нежности спасительной секрет.
Он взял в земле и силу, и дыханье.
Он так задуман – жить и выживать.
Извивы снега, снежное мельканье…
Боялся ты поверить и позвать.
2000
***
Померкнет время, краски станут глуше,
подернет дымка судьбы и века.
Но будут плыть над миром наши души –
невидимые миру облака.
Прозрачные для света и для взгляда,
веселые и ясные внутри.
Смотрю в тебя, небесная отрада,
и ты в меня однажды посмотри.
Как просто, удивительно и мудро –
стать синевой небесной навсегда.
Ты нежное и радостное утро,
ты свист метели и дыханье льда.
Ты в мир пришел и ты остался в мире,
став частью неба, света и теней.
И Кто-то струны трогает на лире,
и музыка становится твоей.
2002
В органном зале
Людмиле Камелиной
Лесенкою узкой и витой
Поднимайтесь к музыке и к свету.
Ангельское крылышко билета
Вознесет меня над суетой.
Маленькая женщина, держи
В пальцах суть божественного плана.
Распахнулись легкие органа,
Гулко зарыдали витражи.
Вотчина привычная твоя –
Клавиши, и трубы, и педали.
Вот такие звуки и создали
Стройную осанку бытия.
Оттого печаль и хороша.
Мы живем от взмаха и до взмаха.
Мы живем от Моцарта до Баха –
Там, где дышит сжатая душа.
2004
***
Гуденье лифта, тиканье часов,
Неуловимое и сонное дыханье,
И за стеною гулы голосов –
Уже почти воспоминанье.
Уже уходит прочь из бытия
И станет прошлым так неизъяснимо,
Как для вагона – старая скамья,
Проплывшая вдоль окон мимо.
Как мир хорош, как ясен он и прост,
Когда идешь зимой под фонарями,
И сотни мягких невесомых звезд
Парят в его высоком храме.
За этот медленный и радостный полет
Благодарю неведомые силы.
А снег идет, и жизнь моя идет,
Минуя колыбели и могилы.
2000
***
Полосы света, всхлипы спросонок…
Жизнь разбросает – Бог соберет.
Лучшая в мире опора – ребенок,
тонкая шейка, крошечный рот.
Вытяни, вынянчи, губы кусая.
Горестный стебель, теплый птенец…
Русская женщина, баба босая,
так ли терновый колет венец?
Детские руки – крепче каната.
Держат надежно: кричи, но живи.
Вот и твоя зазвучала соната,
строится снова Спас-на-крови.
Русская женщина, брови собольи…
Так ли зима чересчур холодна?
Время с избытком сдобрено солью:
кровь солона, и слеза солона.
2001
***
О, наконец-то – дом и тишина.
И стрелка вздрогнула и музыку задела.
Мелодия дождя еще слышна,
Но в ней уже наметились пробелы.
И время замедляется и ждет,
Когда я стану лучше и мудрее.
Мелодия – она не пропадет,
Она уйдет небесной галереей.
Начало августа. Истома и дожди.
Все переменится, все будет по-другому.
Ты лето до калитки проводи
И возвратись к заснеженному дому.
В том доме притаилась тишина.
Она то гуще, то ясней и реже.
…С размаха хлопнет форточкой окна
весенний ветер, радостный и свежий.
2003
***
Москва или Париж – какая разница?
Сибирь иль Петербург – не все ль равно?
Ах, как Нью-Йорк огнями нынче дразнится,
в Венеции распахнуто окно.
А здесь у нас снежок скрипит под валенком,
на небе сброд из звезд и из планет,
и городок такой заснеженный и маленький,
что кажется – Парижа вовсе нет.
1992
***
Звук далеко. Затерян в залах темных,
Он бродит там, не думая о нас.
Мы ждем его – доверчиво, покорно,
Мы ждем, чтобы измучил и потряс.
Настроят скрипки. И войдут, сияя.
И музыку в ладонях принесут.
И бросят нам - потрогайте: живая.
А вы не знали, что и вас спасут?
Надейтесь. Если есть такие звуки,
Их кто-то безупречный диктовал.
Ей нелегко быть музыкой разлуки,
Со всеми вместе падая в провал.
Ей нелегко. Все просят утешенья:
Будь нежностью, приди и пожалей.
Будь милостью, ответь нам на прошенье,
Прошенье с затонувших кораблей.
Пойми нас всех. Нас ожидает бездна.
Как трудно жить, любуясь и любя,
Здесь, в грохоте и скрежете железном.
И музыка… услышала тебя.
2003
***
Уже и снег. Как нынче рано…
А впрочем, завтра ведь Покров.
Смотрю в окно – и видеть странно:
они кружатся беспрестанно,
не зная музыки и слов.
Потом привыкну. Будет белой,
мой мир, мелодия твоя.
Ступлю неспешно и несмело
на первозданность бытия.
Кто так решил, что ангелочки
должны кружить в моем окне?
О, эти росчерки и точки…
Ладонь подставлю: «Это – мне?»
Вот это – мне? Не для того ли,
чтоб мягко, медленно, без слов,
поверх почти нездешней боли
лег чистый, бережный Покров.
2001
***
Степного ветра горькое дыханье
с веселой страстью впитывали мы.
Трав цепких полусонных колыханье,
кочевников могильные холмы…
Безмолвное, бескрайнее величье…
Неведомый, невиданный простор.
Здесь только по-звериному, по-птичьи
ведут с богами долгий разговор.
Здесь просвистят тяжелые столетья
стремительною древнею стрелой.
Быть может, здесь хотела б умереть я,
став камнем и серебряной золой.
И там, где небо сходится с землею,
полынью горькой сладко прорасти,
чтоб тот, кто шел небесной колеею,
вдыхал мой запах горестный в пути.
2000
***
Тяжелые заснеженные зданья
Покорно выплывают из теней.
Деревьев сиротливое мельканье
Сменяется мельканием огней.
Мы в городе. Как тихо здесь и пусто.
Зима. Мороз. Заснеженная мгла.
Ты знаешь, у меня такое чувство,
Что за стеной холодного стекла
Жизнь превратилась в белое искусство.
О медленная белая свобода,
Спадающая хлопьями с небес.
Ты стал однажды частью небосвода
И мягко, изумительно исчез,
Не обозначив своего ухода.
Кружась и падая, ликуя и кружась.
Безмолвна музыка, никто ее не слышит.
Застенчиво над ухом ангел дышит,
На воротник доверчиво ложась.
2003
***
О временах чужих не плачу,
В своем торжественно живу.
На подоконник свой удачу
Широким жестом не зову.
Гармонии не больше в мире,
Чем в стрелке лука на окне.
Я в тихой маленькой квартире
Упрямо радуюсь весне.
Чуть потеплеет – мою стекла,
И путь луча прозрачно-чист.
А время сжалось и поблекло,
Ложась зигзагами на лист.
1999
***
Молитвенно воздетыми ветвями,
Всей чернотой измученных стволов
Деревья разговаривают с нами,
Но мы не слышим музыки и слов.
Мелькаем торопливо и бездумно,
Махнув на все пропащею рукой.
Вздыхают листья горестно и шумно,
Глядят на нас с доверчивой тоской.
Поговорить бы! Медленно и плавно,
Храня земную солнечную речь,
Поговорить о тайном и о главном,
Забытый миг однажды подстеречь.
Как в зимнем звоне четки силуэты!
Под серебром изгиб неповторим.
И жажда жизни, и стремленье к свету…
И ветви тянутся: поговорим.
О вечном, об основах мирозданья,
О мире для деревьев и людей.
…Но странные безумные созданья
мелькают средь домов и площадей.
2003
***
О чем щегол щебечет в клетке,
пожалуй, сам не знает он.
К невольной жердочке, к отметке
любой из нас приговорен.
Здесь, у сапожника в подвале,
и свист, и щебет день-деньской.
Но людям дело есть едва ли
до жизни в тесной мастерской.
И рыбы медленно и плавно
скользят и тычутся в стекло.
Сапожник верует исправно
в свое земное ремесло.
Стук молотка и птичье пенье,
фиалки скоро зацветут...
Мгновение, еще мгновенье…
Я время ощущаю тут.
Оно течет легко и ровно,
без перепадов и затей,
непостижимо и огромно,
как мудрость маленьких детей.
2002
***
Мы жили на окраине вселенной.
Мороз сжимал деревья и дома.
Казалось мне, что в мире постепенно
навеки установится зима.
И сон ее, тяжелый и тягучий,
он будет длиться, длиться без конца.
Холодный мир, угрюмый и колючий,
ты не услышишь щебета птенца.
Ты не увидишь стебли и соцветья.
Лед не растает. Пусто и темно.
Стекаются бессильные столетья
в мое захолодевшее окно.
Казалось мне, что так всегда и будет:
холодный свет в заснеженной пыли.
Так кажется порой усталым людям,
живущим на окраине земли.
2001
***
Не знаю, зачем и не знаю, откуда –
Однажды влетит бестолковое чудо,
Божественный чей-то звонок.
Беседа беспечна, слова безрассудны,
А сердце сжимается нежно и трудно
И тычется, словно щенок.
Горячая, резкая трель телефона…
Но сколько в ней горького, скрытого стона.
Куда бы уйти от судьбы?
О чем этот голос бормочет бессвязно,
Как будто он в дебрях бредет непролазных,
Как будто нельзя без борьбы?
Печальная сказка и глупые дети…
И Золушка с бала вернулась в карете –
К кастрюлям и в кухонный чад.
Не плачьте, уж как-нибудь все утрясется.
И туфелька, может быть, все же найдется.
И вам ваши игры простят…
2003
***
А душа человечья жива –
Истомленное нежное чудо.
Прилетела сюда ниоткуда,
Через боль подбирая слова.
Выбирая из брошенных нот,
Что лежат на полу без разбора.
Может музыка будет нескоро,
Может, кто-нибудь все же поймет.
Так растоптанный стебель в пыли
Распрямляется долго и трудно,
Набирая свой голос подспудно
Из горячей и доброй земли.
Ничего, мы еще заживем –
Без беды, без корявой коросты.
И даются нам крылья по росту,
Небеса и оконный проем.
2003
***
Весна была скупой и поздней,
Хрустели времени края.
И замер мир, и стал морозней
Перед началом бытия.
Оно начнется в этой точке,
Где воздух свеж и темен снег.
Сквозь ледяные оболочки
Живи, усталый человек.
Иди же улицей старинной,
Вбирай в себя и гул, и звон.
Ты встретишь черную витрину,
Где дремлет старый саксофон.
Влюбись в сияющее горло,
В изгиб бесстрашный и живой.
Весна над вами распростерла
Крыло небесной синевой.
Быть может, нет другого звука –
Один горячий, хриплый стон.
Ты должен жить. Тому порукой
Весна и старый саксофон.
2004
***
Из комнаты прохладной и пустой
Шагнуть в жару душистого июля,
Где спелых трав дурманящий настой,
Где бабочки в созвездиях уснули.
И по дорожке теплой босиком –
Туда, где в зное вздрагивают грядки.
Наклонишься к земле, и над виском
Щекочут кожу тоненькие прядки.
Земля так близко, добрая земля.
Все из земли, все в землю. Круг замкнется.
Единый путь звезды и ковыля,
Единый свет небесного колодца.
1999
***
Изгиб вдохновенный, изысканно-четкий
Приподнятого плеча.
Зачем я подолгу, доверчиво-кротко
Смотрела в глаза скрипача?
То были колодцы, водою студеной
Они обжигали меня.
Зачем я была отрешенно-влюбленной.
Уставшей струною звеня?
Он гладил и нежил, ласкал и тревожил,
И взгляд становился светлей.
Зачем проводил он по лаковой коже,
По коже прозрачной моей?
Как страшно и немо в забытом футляре
Глаза вспоминать скрипача
И как со смычком танцевала я в паре,
Пугливо касаясь плеча.
1999
***
И падал снег, и голуби летели.
Была скупая, поздняя весна.
Поскрипывали старые качели,
раскачивая злые времена.
Мы здесь живем. Встречаем снегопады,
растим детей и смотрим на звезду.
По узкой кромке звонкой эстакады
в который раз я медленно пройду.
Я здесь жила. Я здесь была, поверьте.
И падал снег, и голубя крыло
на взлетной полосе, ведущей к смерти,
мне тайной вестью сердце обожгло.
2000
***
А в доме под зеленой крышей
Живут и тоже хлеб жуют,
Во сне почти неслышно дышат
И по будильнику встают.
В том доме сушатся сорочки,
Сквозняк там хлопает дверьми,
Свои мороки-заморочки
Там между близкими людьми.
И бродят по зеленой крыше
С веселым шелестом дожди.
Потише, музыка, потише,
Но навсегда не уходи.
Окно, крылечко в три ступени,
Тяжелый мерный стук кольца…
Как хорошо бы куст сирени
Вот здесь смотрелся, у крыльца.
2003
***
Ты оставил мне позднюю осень,
Снегопады седые ее,
Кроны темные сумрачных сосен,
Где гортанно кричит воронье.
Научилась я быть благодарной
И за скудность суровой земли
С простотой ее грубо-кустарной
И за серые сопки вдали.
Хороши ли оливы у склона,
Как баюкают песни морей,
Не расскажет скупая корона
Обнищавшей отчизны моей.
Где бескрайние белые снеги
На застывшую душу легли,
Где под тусклым сиянием Веги
Так печальны просторы земли.
Где свинцовы тяжелые воды
Бесконечных таинственных рек,
Где как символ исконной свободы –
Первый снег, первый снег, первый снег.
1999
***
Нет времени задуматься о жизни,
Нет времени поплакать над судьбой.
Нет сил сказать измученной отчизне:
Я так устала бедствовать с тобой.
Твоя беда – недобрые, чужие
Глаза людей, в которых скорбь и страх.
Как мы до вечных сумерек дожили,
Зачем бредем в истерзанных мирах?
А сын растет. Как примешь ты, Россия,
Подросших мальчиков, надежду матерей?
Ты помнишь баб, что слезно голосили,
Читая «похоронки» у дверей?
Во что поверить? На твои просторы
Придет ли радость, русская земля?
Бессильный взмах и яростные споры,
Безумный взгляд, и пуля, и петля.
Чего нам ждать? Слова мои убоги,
А жизнь узка, тесна, нехороша.
Бескрайние российские дороги…
Загадочная русская душа…
1999
* * *
Иное знать – не хватит силы.
Не вынести и не снести.
Мир безнадежный, мир постылый –
монетка в стиснутой горсти.
И мы, спеленутые туго,
придушенные голоса,
стремимся вырваться из круга
на полвершка, на полчаса.
Бывали времена покруче,
когда тяжелая рука
угрюмо, властно, неминуче
считала пули у виска.
И замирала своевольно,
а после холодно и зло,
сложась щепотью богомольно,
брала последнее число.
Нам легче. Сумерки расстрела
никто не выдумал для нас.
Жизнь выгибалась и пестрела
меж скользких вычурных прикрас.
В ладонях нищенки смиренной
и в пальцах славы и перстней
равно проходят и мгновенно
и звон звезды, и бег огней.
И надо вытерпеть рутину
убогих слов, убогих нот.
В простую грубую холстину
нас мерно время завернет.
2001
***
Утром – стирка и стихотворенье,
вечером – прогулка в сосняке.
Мир свое безумное творенье
пишет на бессмертном языке.
Пишет, не задумываясь даже,
чем он станет на исходе дня.
Горькая, тяжелая поклажа,
обойди, не мучай ты меня.
Радость и тиха, и сокровенна.
(Вечером – прогулка в сосняке.)
О бессмертном мире и о бренном
сосны пропоют на сквозняке.
Я свои сокровища не прячу.
Отпустила перышко: лети.
Мир, твою веселую удачу
трудно до порога донести.
Донести, оставить на пороге:
это все, что знала и нашла.
Мир, ты тоже думаешь о Боге
сквозь мирские, праздные дела.
2001
***
Печаль дождя прекрасна и смиренна.
Печаль дождя прекрасна и мудра.
Должно быть, это счастье – вдохновенно
звенеть о дно железного ведра.
Упругость ритма и упругость слога…
И ты звучишь прозрачней и сильней.
Трава, деревья, музыка, дорога…
И в лужах – отражение огней.
Проходит жизнь меж небом и землею.
О жизнь дождя, ты медленно ушла.
И потянулись в небо за тобою
земные ветви и колокола.
2002
***
Очнись – весна уже щебечет,
пробилась первая трава,
а мир бормочет и лепечет:
земля жива, и ты жива.
Очнись, уже открылись поры
стволов корявых и ветвей,
и солнце звонко бьет сквозь шторы
притихшей комнаты твоей.
Тебе так трудно и так странно
вернуться вдруг из забытья.
А мир бормочет неустанно:
«Узнай, почувствуй, это – я.
Очнись теперь и будь живою,
как шелест трав и как гроза.
Очнись - небесной синевою
я падаю в твои глаза».
2002, 2004
Синичке
Ну что же, птичка, будем зимовать.
Так нам назначено, и спорить бесполезно.
Назначено ковчегу проплывать
Над белою заснеженною бездной.
Там, впереди, - огромная зима.
Как я жалею маленькие крылья!
Холодные, усталые дома,
На что вам птичье хрупкое бессилье?
Стучи в окно. Там люди, им тепло.
У них свои печали и заботы.
Но ты стучи в замерзшее стекло.
Поймут не все, но пожалеет кто-то.
Насыплют корм, и можно не тужить.
Они как боги. В их ладонях - манна.
А наше дело – до весны дожить,
Свистеть и тренькать в небе неустанно.
2003
***
Мы оба знали: - встреча неизбежна.
Противиться бессмысленно. Струна
зовет впотьмах настойчиво и нежно,
и кажется, что светится она.
Чем дальше мы уходим друг от друга,
тем ближе и яснее голоса.
У каждого своя стихия круга.
Но будет перекресток. Полчаса.
Достаточно, чтоб вымолить прощенье,
влюбиться насмерть и понять навек,
что вызывает нежность и смущенье
единственный на свете человек.
2000
***
Невыносимо и невозвратимо.
Отмучилось, отмаялось, ушло.
Легко ли быть чужой и нелюбимой,
когда твой мир метелью занесло?
Когда слова отчетливы и жестки,
как снега хруст и как удар о жесть,
когда стоишь в тоске на перекрестке
и знаешь, что не будет встречи в шесть.
Не будет в семь ее, не будет в десять.
Часы пробьют наотмашь «никогда».
Ты поспешил окно свое завесить,
пока еще не выплыла звезда.
Настойчивая сила отрешенья...
Мне ничего не надо. Я одна.
О сердце, познающее крушенье...
Разбег. Полет. Удар. Удар. Стена.
2000
***
Вечер медлил, тени удлиняя.
Как же было горестно ему
Из земного солнечного рая
Уходить в густеющую тьму.
Вечер шел небесной колеею,
Краски подбирая наугад,
Расплескав меж небом и землею
Золотисто-дымчатый закат.
У людей от тающего света
Лица стали мягче и нежней.
Медленная музыка планеты
Спрятана за нотами огней..
Люди шли свободные, как дети.
Люди шли земною колеей.
И сгущались тени и столетья
Меж вечерним небом и землей.
2003
***
За неделю до Нового года
О волшебном судьбу не проси.
Наполняется сердце свободой:
«Отче, сущий на небеси…»
Хлеб насущный дарован Тобою,
Хлеб насущный на добром столе.
Новогодние елки гурьбою
Разбежались по зимней земле.
Через грохот, и стоны, и битвы –
Свет гирлянды и шелест фольги.
И слова изначальной молитвы:
«И остави нам наши долги…»
Впереди ледяные ворота.
Помоги, научи, сохрани.
За неделю до Нового года
Сбереги бортовые огни.
Стережет новогодняя елка
Бестолковое наше жилье.
Детский мячик да книжная полка…
«И да святится имя Твое…»
2003
***
Там разговоры – в комнате соседней,
Веселый смех, картежная игра,
Беспечные и радостные бредни,
Блестящая цветная мишура.
Меня не тянет в красочную смуту.
Как хороша усталая печаль…
Позванивают тоненько минуты,
Случайно задевая о хрусталь.
Пусть радуются солнечные дети,
Пусть думают, что радость навсегда.
Как хорошо быть лишним, или третьим,
Кто знает груз усталости и льда.
Ты там не сможешь – в шуме их и гаме,
И голос твой беспечности лишен.
Останься здесь, где дождь стучит по раме,
И этот звук ничем не приглушен.
2003