Василий Добрынин
| Вид материала | Документы |
Содержание3. Сержанта Готовко хочу! 4. Серьезный документ 7. Утро нового дня |
- Строительные нормы и правила Электротехнические устройства сниП 05. 06-85, 848.44kb.
- Александра Твардовского "Василий Теркин", 35.28kb.
- Философия XX века, 3780.67kb.
- Ададуров Василий Евдокимович, 4.75kb.
- А. Т. Твардовского «Василий Тёркин» (8, 11кл.) Авторы: Булгаков И. Е., Киселёва, 83.6kb.
- А. Т. Твардовский (1910-1971) вопросы и задания «Василий Теркин» Работа с текстами, 663.21kb.
- «Василий Макарович Шукшин. Писатель. Актер. Режиссёр», 252.38kb.
- Василий Макарович Шукшин-писатель, актер, кинорежиссер. Цель нашего урок, 36.1kb.
- Александр Трифонович Твардовский. Василий Теркин Теркин на том свете Александр Трифонович, 1623.18kb.
- Абашин александр (василий) сергеевич, 25314.42kb.
Василий Добрынин
Из книги “Что такое ППС?” ISBN 978-966-96890-2-3
Обходя буреломы, провалы и топи, терял он заветную цель — те, оставшиеся недостижимыми, сопки. Но он мог вернуться. Теперь были топи другого рода: человеком замешаны, а кто человеку в коварстве и легкомыслии равен? Никто. Не просто из этих выбраться. И не всегда возможно.
Гулкими и бесконечными коридорами, как к эшафоту под стражей, шагал Потемкин.
Что такое ППС?
1. О маленькой лжи и раздумьях пленного человека…
Сейчас что-то будет!» — подумал Потемкин и взглядом по кругу, мельком, пробежав по залу. Поздний вечер в зале ожидания автовокзала, в сибирском городе Братске. Что делать дальше, Потемкин не знал. На жесткой вокзальной скамье, в одиночку, оказался он через две зимы, после того, как «взял в руки котомку».
Час выбирать дорогу пришел внезапно, как первый холод зимы из-за синих гор. Из Ленска, через Москву, самолетом добрался до Харькова. Объект на улице Краснознаменной — художественно-промышленный институт был целью. Цель была близко, не как в ту ночь на палубе катера «Беркут» Но оказалась недостижима. Как голос певцу, художнику надо «ставить» руку. А в лесосплавных краях, всего и художников — два оформителя в Доме культуры райцентра, которые на знают натуры, не пишут этюдов и не понимают Ван Гога. Где мог Потемкин «поставить руку»? Творческий конкурс отсеял абитуриента.
«Жаль, Вам бы чуть подрасти. Но, если есть цель, дерзните! Начните с азов, постучите сначала туда». За дверью, на которую показали, была без вывески, за нею маленький храм — изостудия. С запахом краски и масла и несгибаемым духом мечтающих о дороге в большое искусство. Иные здесь приземляли мечту и бросали. Потемкин бросать не думал. Грядой сопок заветных на горизонте, виделась цель.
Он их не выдумывал — знал. Он писал их, они была лучшим пейзажем студийца Потемкина. Школьником, романтичным бродягой, видел он этот пейзаж. Плоская чаша огромного озера перед глазами, а на горизонте, в дали — три сошедшихся вместе, таежные синие сопки. Колокол неба над ними: громадный, непостоянный, вечный. Там, далеко, было все не так. Там побольше дичи, повыше трава, и туда не забродят другие, с ружьями.
Вдохновленный тайно, Потемкин, несколько раз выступал в дорогу. И не дошел ни разу. Не смог. От озера, четко на север, брал направление, впиваясь глазами в заветные сопки. Пока спина могла отражаться в озере, все было нормально. Но, удаляясь в глубь разделяющей сопки и берег тайги, он терял цель из виду. Чем ближе цель становилась, тем труднее понять — где она? Повсюду: вокруг и над головой - тайга и небо. Дорог и тропинок нет, Потемкин шел наугад. Он достиг бы цели, будь она вдвое ближе. Но она была вдвое дальше, а он, обходя буреломы, провалы и топи, не видя цели, терял ее. Цель легко видеть издали, но путь до нее потерять может быть еще проще. Точно как в жизни…
— Что я скажу? — говорил о пейзаже наставник — Половину пути, — показывал в сторону института, — ты, скажем так, одолел.
***
Потемкин почувствовал взгляд человека, который искал мишень. Три очень уверенных человека вошли в зал и остановились. Один из них, не скрывая, разглядывал Потемкина. На пассажира Потемкин не походил, — потому что им и не был. Он пришел с другой целью — позвонить в другой город по автомату. А тот человек видел в этом свое, стоял и думал: нравится это ему, или нет?
Потеребив второго, он показал глазами, кивнул на Потемкина. Старшим, похоже, был третий: он шагнул и увлек за собой остальных — к буфету.
***
Проза жизни художнику столь же близка, как не художнику. Без денег нельзя, а платят их за работу: духовная гамма: при всей чистоте, со всем ее спектром и диапазоном — в расчет не берутся. «Нарисуешь, — спросили в заводской мастерской при парткоме, — Ленина так, чтоб сюда вписался?» Ленина сами нарисовали, а голову не решились. Потемкин нарисовал, вписал «Годишься! Приходи с трудовой.». Выиграл этот конкурс, принес трудовую и был зачислен слесарем 5 разряда…
А в творческой атмосфере студии блуждала искорка. Потемкин ее обнаружил, обожествил в душе и поселил в своем сердце. «Теряешь голову! — предостерегали друзья, — У нее ребенок, и муж, вообще-то, есть…». Чем-то схожей была ситуация с той, что настигла на палубе «Беркута».
***
Нездоровый шумок угадал Потемкин, наблюдая за тройкой тех, очень уверенных в себе парней. Ищущий взгляд одного из них, выделил девушку. Она, среди всех в этом зале, похоже, была самой скромной. Брат и сестра в человеке — скромность и беззащитность. Легко различимо первое, а второе — потеха душе и рукам нехорошего человека.
Оставив кружки, компания окружила девушку. Тот, который недавно смотрел на Потемкина как на мишень, притяну к себе, и поцеловал девушку в щеку.
— Курочка, ты пойдешь со мной!
Но она была не одна. Парни, конечно, видели, что не одна. Ее друг отбросил чужую руку с плеча своей девушки. И о ней забыли, а он был окружен и потонул в тычках многорукой компании. Заставив подняться, его потянули из зала. Потемкин одобрил: уходя, тот уводил за собой всю дурную троицу. Тая подступившие слезы, девушка приходила в себя. «Молодец!» — повторил про себя Потемкин.
Он не сразу увидел, что девушка поднялась, и решительно, как духом отважный, пусть безоружный, боец, пошла следом. «Черт» - Потемкин покинул место.
Он быстро нагнал их.
Ладонью, как мухобойкой в плечо, хлопнул сверху того, что поближе. Удар не сильный, но как пощечина, хлесткий, обидный, и обжигающий. На месте затылка, возникло вскипевшее гневом лицо. Без слов — вместо них — в лоб Потемкину полетел кулак.
Потемкин, как на оси, повернулся флюгером вдоль атакующей линии. И кулак пролетел в пустоту. Предплечьем Потемкин подбил руку. Легко, на излете, вскочила она в захват левой кистью. Вслед кулаку, неустойчивой, вздыбленной глыбой, подалось на Потемкина тело. Рука-мухобойка Потемкина, треугольником, острой вершиной вперед, скользнула навстречу. Прогнувшись в обратном движении флюгера, Потемкин выставил локоть вверх. Успел, и вонзил его в подбородок глыбы. Заступ за ногу — и глыба, теряя опору, всей массой, ускоряясь, пошла назад. Взмах руками как крыльями — глыба рухнула на асфальт.
Трезвых эффект впечатлил бы. Но тех взбесил. Пришлось защищаться. Потемкин увлекся. Тот, за кого он заступился, был рядом и прикрывал, но что-то Потемкин быстро его потерял из виду. Апломб драчуна и искусство боя – не пара друг другу. Превосходство числом соперникам только мешало: путались. При этом злились, а гнев — не союзник в бою. Он бросает вперед и лишает рассудка, и «палит» силы. Наглые дилетанты не знали подсечек, и не понимали, что можно не только гасить удары — а уходить от них, как Потемкин.
Он бы вышел из боя, но тот, кто первым упал, поднялся и начал атаку. Он не шутил! Оттянулся назад Потемкин: к самой стене. Главное не получить по спине и угадать мишень на себе, которую выбрал кулак атакующего. Угадал! Правая, с полного, на всю широту, размаха, пошла вперед — сбоку, в челюсть Потемкина. Как в холодную воду, сгибаясь, припав на колено, Потемкин пошел навстречу. Волчком развернулся. Кулак левой, впился под руку, — в печень противника. Инерция и останавливающий удар, развернули соперника. Потемкин подбил «спалившую» по инерции силу, ударную руку, зажал ее, рывком по короткой дуге, повел книзу и вверх — за спину. Подняв ее, как оглоблю в телеге, завернул в суставе и резко толкнул от себя. Рука — не оглобля, ей было чудовищно больно. Соперник не удержался, невольно включил задний ход, и влетел в стекло. Рама сломалась, тело застряло в окне:..
А Потемкин услышал:.
— Стоять!
И увидел фуражки.
Спустя две минуты, Потемкин был третьим, в компании равных — пленником, в «кондачке» милицейской машины. Захлопнулась дверь, перечеркнула небо клеткой стальной решетки. Главный соперник, не сел вместе с ними — ему ехать на «Скорой».
«Попал!» — сделал вывод Потемкин.
А только, что десять минут назад, сидел в зале, ждал, не знал что делать, и не имел никаких выводов… «А впрочем,— глянул он сквозь решетку, — солгать, между прочим, намеревался. Ободрил, успокоил бы и обманул Валерию, считая, что так и надо…».
Пленники всех времен: в колесницах, каталках, телегах, пешком — в пути размышляют на тему о правде. «Любовь и неправда — они совместимы? — стал думать Потемкин, — Или их совмещаем мы?»
Собирался сказать, припав к телефонной трубке: «Любимая, все хорошо. Мы, конечно, опять будем вместе! Скоро! Ты слышишь, любимая, все хорошо!». В самом же деле, не хорошо,— а никак. А точнее — плохо! «Обмануть собирался… — осознавал взятый в плен Потемкин, — Но ведь врут… Загнаны в угол, у них проблемы; почечный «хрон» у них или язва; они не спят; потому что завтра еще будет хуже, а они говорят: «Милая, все хорошо!». «Правда?» «Правда, милая, правда!» — врут…
— Выходи! — распахнулась дверца.
Сложив руки за спину, как другие, Потемкин направился, в сопровождении, в здание райотдела. «Позавчера, — читал он знакомую вывеску, — был тут же: а как по-другому!». Позавчера приходил он сам, а теперь привели…
Понаблюдав за другими, он старался все делать так же. Снял ремень, часы, освободил карманы. Но, оказалось, предусмотрел не все.
— Кольцо, — сказал старшина, и указал на стол, где лежали вещички Потемкина.
Чертыхнувшись, Потемкин снял и кольцо. Никогда не снимал, и не собирался. Факт унижал, но те, кто требовал, были правы…
— Возьмите! — отдал он кольцо.
Посмотрел на ботинки, и понял: еще надо снять шнурки. Старшина глядел на него с любопытством. «Не новичок?!» — думал он. Но прежде Потемкина здесь не видел, и ничего не сказал.
— Почитайте, — подал он листок.
«Протокол личного обыска» — прочитал Потемкин.
— Все верно?
— Не совсем, — возразил Потемкин, — кольцо обручальное. Золотое кольцо!
Написано было: «кольцо из желтого металла».
— Георгий Артемович, я не написал, что оно железное, медное, а золото — желтый металл. Точно может сказать эксперт, а я не эксперт.
— Хорошо, — согласился Потемкин и подписал протокол.
— Но Вы, — задержал старшина: перед ним был изъятый листок — форма № 15 из паспортного стола, — Вы же еще без прописки. Давно?
— Месяц.
— Закон нарушаете. В курсе?
— Да…
— Разбираться будем. А сейчас… — старшина поднялся и сопроводил в комнату для задержанных.
Решетка от пола до потолка, на всю длину помещения. Все на виду, все как на ладони, перед столом дежурного. И все — взаперти.
Потемкин снова был с теми, кому на вокзале хотел доказать справедливость. «Бог создал людей, а полковник Кольт — сделал равными», — вспомнил он. В «Тигрятнике» — как называется комнатка, все так и было. Все были равны.
Стоячая комнатка: можно присесть только на пол. «Значит, — понял Потемкин, — долго тут не живут». Дверь время от времени, со скрежетом, как инструмент ненормального музыканта, отворялась. Старшина выбирал, выводил кого-то, или напротив, кем-нибудь пополнял компанию.
Не все, — как увидел Потемкин, — из тех, кого выводил старшина, возвращались назад. «По этапу пошли?» — посмеялся он грустно. А потом подошла его очередь.
Старшина проводил в кабинет на втором этаже. Отдал документы, назвал фамилию и ушел, оставляя Потемкина.
— Потемкин? Фамилия знатная. С чем пожаловал в наши края?
Заметно усталый на вид, капитан, был бесцеремонней, чем старшина из дежурки.
— Хулиганить приехал? Не прописался… Можем за это привлечь. Ты знаешь?
— Знаю.
— Ну, а чего ж?
— Не могу прописаться.
— Так езжай себе с богом, отсюда. Нам что, не хватает своих хулиганов?
— Не думаю так, — не смутился Потемкин.
— Вот как? — коротко, далеко в глазах капитана мелькнула искорка.
— За что этих избил?
— Думаю так — за дело!
— Ты что, судья?
— Нет.
— Значит, хулиган! У нас что собирался делать?
— Работать. Я на завод оформляюсь. Там ждут, а из-за прописки, пока не у дел. Был у вас, позавчера, на прием записался. Как раз, по этому…
— Не у дел, говоришь? Да дел мы тебе, при твоих способностях, будь уверен — нашьем! Кем собирался работать?
— Художником.
— Ну-у?
— Да, оформителем.
—Хорош художник! Ничего себе! Репин таким же был? На тебя заявление — материальный ущерб, человек в больнице. Громила ты, а не художник!
— Ну да, не Репин… -— не возразил Потемкин.
— Отчет отдаешь: что ты натворил? Тот, в больнице, он тоже заявит. Попал ты, конкретно, — доходит? Молчишь? А думать там надо было. Теперь поздно!
— Держи, — подал он авторучку, — Пиши объяснение. Все, как есть, все подробно!
Продиктовал «шапку». Прочитал, отошел к окну. Постоял, помолчал неподвижно, опираясь на пальцы лбом. Не оборачиваясь, не выдавая усталости, глухо спросил:
— Сочинения в школе писал, Потемкин?
— Писал.
— Вот и давай, пиши: «Объяснение». Здесь твое сочинение называется так. Писать будем вместе: чтоб не забыл чего и не наврал, в три короба. Все, ты готов?
— Да.
— Поехали! «По существу заданных мне вопросов могу пояснить следующее…». Что пояснить — давай правду. Я уже всех опросил, эти двое свои сочинения сдали, третий — потом. Свидетели, двое: свои показания дали. Изучим, сравним, и решим что делать. Ты первым ударил? Пиши!
— Вопрос.
— Что? — обернулся, спросил капитан.
— Говорите опрошены все. Потом третий. А этих двоих — парня с девушкой, Вы опросили? Они что сказали?
— Какие парень с девушкой?
— Те, из-за кого я вмешался.
— Таких нет. Патруль прибыл на драку. Драка была. За это вас задержали. Время, место, причина и обстоятельства драки — вот все, что нужно. И до утра ты свободен, в «Тигрятнике». Решение примет начальник. И о том, что ты нарушил паспортный — он позаботится тоже. «Букет» наберется! Чего ты ждешь?
Капитан недовольно сжал губы, опять отвернулся к окну. И попросил вдруг, совсем другим тоном:
— Не спорь. Бесполезное дело, Потемкин! Пиши! Напиши как надо, и отдыхай до утра. Ну, зачем же нам мучить друг друга?
— Напишу, — согласился Потемкин, — время, место и обстоятельства. И причину...
— Какая причина, Потемкин? Какая причина! Парень с девушкой? Что за лапша? Что ты гонишь? О чем говорим? Кто, к кому приставал? Ты, того кто в больнице, ударил первым. Не так? А эти вступились. Потом бедолагу ты еще добивал. В окно посадил. Садист, хуже Гитлера! Что, не так? Я все знаю! И люди с вокзала уже написали, что так. Что ты лепишь?
«Горбатого» — что я леплю!» — ужаснулся Потемкин. Он даже не думал, не верил, что так может быть.
— Ты не глупый, — сказал капитан, — значит должен понять, что здесь каждый, как ты, так же точно, лапшу мне вешает. До чего все похожи вы, господи — как под копирку!
«Приплыли мы…» — растерялся Потемкин. Мельком проскользнули лица: ее — самой скромной, застенчивой в мире; и его — которое, в общем-то, и не запомнилось.
— Так что пиши, не морочь нам голову: мне и себе! Все — как надо, как было — как на духу. Усвоил?
Потемкин усвоил, но не шелохнулся.
«Ну, что же?» — без слов, обернулся рывком, от окна, капитан.
— Как надо? — уточнил, не касаясь бумаги, Потемкин, — Или — как было?
Рассерженной птицей, как коршун, вернулся к столу капитан. Из-под бровей, посмотрел на Потемкина. Он, может, в чем-то хотел убедить своим взглядом. Но Потемкин увидел в нем, как устал капитан!
— Ты их не выдумал?
— Нет.
Прощаясь с надеждой, капитан предложил сигарету. Отрешенно, как автомат, раздал на двоих огонек зажигалки, откинулся к спинке стула.
— Спасибо, — непритворно, как знак уважения, оценил Потемкин, и предложил — А Вы можете сделать вот что: оставить меня. Отдохнете. А я напишу. В школу ходил,— умею. Я справлюсь.
«Не понял!» — стрельнул капитан глазами.
— То, что мы делаем, это допрос?
— Нет, допрос — после возбуждения уголовного дела. А сейчас — объяснение.
— То есть, — опрос?
— Да, так, примерно…
— Я опрошу себя сам. Вы устали, я это вижу, и могу опросить себя сам. У меня сейчас времени — во!
Капитан, уже не стараясь прятать усталость от постороннего, в раздумьях нахмурил лоб.
— Ты, я вижу, куришь? Оставить тебе? — и оттолкнул от себя сигареты.
— Оставьте.
Рядом легла зажигалка и три листа бумаги:
— Идем со мной...
Потемкин вернулся в дежурную часть. Капитан подошел к дежурному:
— Этот себя опросить хочет сам. Выдели угол, пусть пишет, мне, ты же знаешь, утром…
— Конечно! Поспи, а то завтра нас опозоришь...
Капитан наклонился и тихо, что б не услышал Потемкин, добавил дежурному, что-то еще.
Дежурный выслушал, оглядел Потемкина:
—Комната для заряжания до утра свободна. Пусть пишет. А ты отдыхай.
Дежурный провел Потемкина в комнату, стены и потолок которой были обиты железом.
— Вот, — указал он на столик посередине, — пиши: Потом отдашь мне. В конце: «Написано собственноручно. Верно». Дата, подпись, фамилия — полностью. Ясно?
2. Лена
Ожидание добегало конца. Коридор оживился, захлопали двери соседних комнат: вернулись с маршрутов бойцы ППС, и всколыхнулось, забилось у Лены сердце. Жизнь вливалась в большое, новое русло. Сегодня рискуют, теряют голову Саша и Лена, зажигают свою, неприметную звездочку в небе.
Створкой в воротах мира, отворилась дверь комнаты:
— Лена, — шагнул, протянул руки Саша.
Волной к берегу, скользнула навстречу им Лена.
— Вот и пришел. Навсегда! — улыбался он, гладя ей волосы, и обещал, — Больше не будет такого. А почему? — задал он серьезный вопрос, — Потому что отныне, — в третьем лице о себе сказал он, — Саша будет не приходить, а возвращаться! Прекрасная разница! Ценишь, Лен?.
— Конечно, милый!
Это был первый день, провожая который, они не расстались, а решились продолжить, сделать день первой страницей в большой книге Жизни.
Друзья потеснились. И целая вечность теперь впереди, и первая ночь. Ночь, начало которой Лена ждала одна, в холостяцкой комнате милицейского общежития, слушая радиодиалоги милицейской волны. Они звучали повсюду: в коридоре, в комнатах, и на улице — из салонов приставших к крылечку машин. А она не спросила, какой позывной у Саши…
— Навсегда пришел, Лена! — напомнил он.
Смело и осторожно перехватил объятия, оторвал от пола, и перенес, усадил на кровать покорную Лену.
— Минуту! — жестом, мягко предостерег, и отправился к шкафу. Вернулся торжественно. Праздничный, собранный с выдумкой, загодя, поднос занял место на столике.
— Любимая…
— Боже, хороший ты мой! Спасибо!
Шампанское, свечи, цветы: за дверцей одежного шкафа, в сумерках, взаперти, дожидался сюрприз. И от этого становился трогательней, милее сердцу.
Засветились две торжественно стройных свечи.
«Все позади уже… — открывая глаза, чтобы тут же закрыть, раствориться в волнении, думала Лена. Главное позади — сомнения. Оторваться, отдаться во власть незнакомо новых, таинственных волн — жаждали два бьющих в колокола груди сердца…
Губы, сближаясь, не теряя друг друга, без слов открывали дорогу, снимали запреты. В таинственном, смутном огне, прогибались тела, и тянулись друг к другу.
«Все позади!» —отдаваясь еще не знакомому, вскрытому болью, восторгу, — без звука воскликнула Лена.
3. Сержанта Готовко хочу!
— Сашу Готовко, сержанта, хочу! — капитан достоверно сыграл Мимино, шутки в голосе не было. — Он здесь?
«Господи» — огорченно всплеснула руками,
— Только со службы… — жалея, призналась дежурная, тетя Клава. «Сержанта хотеть после смены, — полагала она, — капитан может только из-за того, что вскрыл недоделки в смене…». А она ведь знала о дружеском расселении комнаты сержанта Готовко. И девушку видела. Лену…
Капитан, не помедлив, был у порога и тарабанил к Готовко в дверь. Ринулся тут же, как дверь отворилась, но раздетый сержант, отступив на полшага, решительно остановил его:
— Алексей Николаевич, там подождите! Я выйду.
Капитан вежливо сдал назад.
— Сделай милость, скажи мне, — удалившись вместе с сержантом в курилку, потребовал он, — ты же был старшим, так? Вызов с вокзала обслуживал, да? А теперь потрудись, расскажи как было?
— Я все написал, а теперь пошло мое личное время. Спросите завтра!
— Резко, товарищ сержант! — оценил капитан, — Конкретно!
Но это не значило, что он собирался уйти.
— Что-то горит там? — кивнул он в сторону Сашиной комнаты, — Нет? Отчего же тогда не доволен?
Хотелось дерзнуть, но Саша вдруг, откровенно признался:
— Да крылья, можно сказать, у меня, а Вы — приземляете… Зачем?
— А затем!!! Потому что не слесарь-макетчик ты, Саша. Милиционер! Друг мой, ты слышал, о чем я спросил? Рассказывай, а потом соберешь свои крылья. Я за, я не против них!
— При чем слесарь? По рации приняли вызов. Прибыли. Драка. На улице, во дворе…
— Ты ее видел своими глазами?
— Видел. Четверо. Один, когда мы подъехали сидел в окне, задницей. Вызывали «Скорую». Троих Бубнов повез в райотдел, я остался, людей опросил, отобрал объяснения.
— Из зала видели драку?
— Вряд ли … А из буфета, где тот в стекло сел, — там окна из полуподвала, снизу. Оттуда тоже не увидать.
— Та-ак. А свидетелей где взял?
— В котельной: сантехник и оператор. Все видели и написали. Какие проблемы?
— Но ты в зал входил, спрашивал?
— Да…
— И что выяснил?
— Я же сказал, из зала не видно…
— Но заходил. А зачем? В окна взглянуть изнутри? Зачем заходил, Готовко?
— Ну, как, спросил…
— И узнал… Что ты узнал? Ничего! Торопился куда-то, а, Саш? О чем думал, куда торопился?
— Да куда, — смутился Готовко, — куда я спешил? Никуда, и не думал...
— Вот именно, что не думал! А думать обязан! Работа такая, Саша. Ты ее сделал сегодня плохо! Не важно, о чем ты думал, к кому спешил!
«Соберешь тут крылья!.. – подумал Саша, — После такой беседы…».
— Саша, — устало вздохнул капитан, — ты работал, я вижу… Вся картина: кто первым ударил, как бил другой, третий — все есть. Спасибо. Но, — ты сам, твои кочегары, кто-нибудь, могут сказать что-нибудь о причине?
Он знал, что ответить нечем.
— А мы обязаны, Саша, причину выяснить. Обязаны — нам принимать решение. А за решением — люди! Дошло?
— Да уж, — признался Саша, — такое мимо не проскользнет…
— А слесарь-макетчик, при том, — уходя, сказал капитан, — что ему с древесиной работать, а нам с тобой — не с древесиной! А вообще: личное счастье делаешь, — чужому не навреди…
— Саш,— обняла, прижалась к нему Лена.
— Что?
— Ты пришел, когда я дождалась, и сказал, что пришел ко мне навсегда.
— Это правда.
— А тот уже не придет?
— Уже нет.
— Он все сказал?
— Даже больше, Лена.
— Тебе это было нужно?
— Да. Очень нужно, правда.
— К нам всегда могут так войти? Среди ночи?
— Могут. Но, не сердись: работать нам не с древесиной…
— С древесиной? — постаралась понять его Лена, — Я не сержусь. Я наверно пойму, что такая работа…
— Спасибо, любимая. Я тоже, всегда, всю жизнь, буду стараться понять тебя.
Благодарно, ласково встретились губы.
— А он сказал тебе, Саша, что ты хороший?
— Сказал, что я проявил легкомыслие…
— Ах, — притворно нахмурилась Лена, — и за такого я должна выйти замуж?
— Нет, — аккуратно закрыл он ей пальчиком губы — не должна. Но можешь это сделать!
4. Серьезный документ
Потемкин, закончив писать, пожалел: «А жаль — писать, все-же лучше, чем быть в «Тигрятнике…».
Но, что делать? Вздохнул, покурил и, собираясь в «Тигрятник», пошел к дежурному. Дежурный внимательно почитал.
— Документ, — сказал он, — для тебя серьезный, а написано коротко, как приговор. Неразумно!
Проведя черту, майор вписал под ней два вопроса: — Иди, отвечай…
Потемкин вернулся побыть на воле.
Лязгал и грохотал решетчатой дверью- «Тигрятник». Потемкин писал. Ответил на оба отдельных вопроса. Все.
— Нормально, — сказал, почитав, дежурный.
Посмотрел на помощника-старшину, на «Тигрятник». Объяснение, сдвинув ключи от «Тигрятника», убрал в ящик стола. Закрыл ящик и предложил:
— До утра, пока у нас тихо, там посиди, в оружейке. Иди!
«Как раз про меня, — грустно шутил Потемкин, — сказал старина О. Генри! «Фараон и хорал»… Ну разве не я: не сюда же, собирался сегодня прийти добровольно?!».
А жене хотел позвонить, ободрить. И тут на плечо легла рука копа! Разве не шутки О Генри?! Не падает духом Потемкин, но шутить над собой сейчас — легкомыслие Тяжесть судьбы, в главной степени определила экстренная женитьба. «Спишь? А Валерия вскрыла вены!» — вихрем сорвал ранним утром звонок подруги и круто переменил судьбу.
Вернулся Потемкин с вещами, пластмассовой детской ванночкой и Валентиной — маленькой дочкой Валерии. Решительный шаг сокрушил проблемы, и ничто, дай бог, теперь не угрожало жизни Валерии. Они ведь любили, и шаг справедлив! Да позиции, жаль, в новом Потемкину городе, не налажены, как говорят, не имеют достаточной силы. Не замедлив, рутинным хламом, посыпались на их плечи обломки житейских и бытовых проблем.
«Съезжай! — предложил владелец квартиры. — Один — это одно, а с семьей — совершенно другое дело!». В тень, на второй план в обойме насущных проблем, отступала заветная цель. Не до лирики, не до учебы: нет средств, нет жилья, нет достойной работы...
— Мы готовы, — спросил он, — если надо, оставить твой город и начать все сначала, с нуля?
***
Братск был хорошим выбором. Потемкина встретила тетка: добрый, участливый человек, сестра отца. «Все шансы в руки, племянник, — сказала она, — квартира двухкомнатная, Братск — молодежный город. Город мечтателей. Окруженный лесистыми сопками, он пронизан запахом хвои и перспектив.
Так быстро нашел здесь Потемкин друзей! Но площадь квартиры не дозволяла. Метался Потемкин, решая проблему, а в Харькове: на остатках надежды и денег, ждали Валерия и Валентина. «Боже мой!» — волновался. И снова шел. Потемкин хотел дать в ЖЭКе денег, да остался не понятым. Не приняты взятки в Сибири. Что делать — не все благородное, во благо иному. Зависит от цели…
Не лентяй — но уже целый месяц слонялся Потемкин без дела! «Бульвардье»* (праздношатающийся — франц.) — называл себя и тосковал, и не зная, что говорить Валерии, казался себе самому недостойно жалким, упавшим духом.
Но вчера он был совершенно иным, воспрянувшим духом и полным надежд человеком, потому, что позавчера записался на прием к начальнику райотдела. Он бы сумел объяснить, и был бы начальником понят. «Разрешаю прописку» — легла бы виза, и мир бы вернул краски жизни, ушедшие в тень! Полон сил и надежд, был вчера Потемки. Разве что капитан теперь не сомневается в первом, а так — полный разгром в поле боя, которое называлось Судьбой! Потемкин и в себя, и в других — во все лучшее в мире!
Два свидетеля, два потерпевших; один пострадавший и заявление об ущербе — ставили крест на всем! Тает мираж, в виде отважной, скромной, застенчивой девушки и ее друга. «Все!.. — тает горький дым в душе Потемкина…
Кайлом, того же медведя в лоб! Подавал бедолагам руку, на свет божий вытягивал участковый. Теперь же, у этого капитана— иная роль…
5. Капитан
— Пейте кофе, сон разгоняет! — просила буфетчица, — Бутербродик с колбаской финской? С собой могу дать. А по этому делу… Я ведь подала заявление Вашим: тому, что приезжал на драку. А видеть, что я видела? Крендель залез в окно задом — и стекла вдрызг. Но видела изнутри, из подсобки. За пивом пошла, а он — хрясь! — сел в окно. Мне под ноги стекла. Зад — видела. Да какое же это лицо!? Но вообще-то, этих троих я помню. Пиво брали и рыбу. В посуду и на столе насвинячили, да ушли. А в зале — за всеми ведь не смотрю. Были, наверное, парень и девушка. Может и были... Да их сколько бывает: парней и девушек… Так поздно теперь — разъехались люди. Вокзал. Вам бы раньше, пока тут все были…
— Четверо? Один — в «Скорой», трое — у нас. У Вас пиво брали трое. И не понравились Вам.
— Не понравились!
— Значит, кто-то один — не из них?
— Видно, так… А это так важно?
— Важно. И говорите, что тех троих помните?
— Да. И тот, что в окно задом сел — он из них!
— А четвертый?
— Нет, он не из них.
— Точно?
— Абсолютно! А раненый — у них — за старшего был.
— Спасибо. А звонили не Вы? Не ваши работники? Нет?
— А звонила, я думаю — это она! Та девушка…
— Значит, была?
— А как же она бы звонила, когда б не была?
— Давайте еще раз посмотрим в зал. Кто-то из тех, кто там отдыхает, мог быть в то время здесь?
6. Рассвет
Опять загремела в «Тигрятнике» дверь. Забрезжил рассвет. Зазвенел телефонами пульт. Захлопали двери на входе. «Доброе утро!» — кричал, поднимая, все чаще и чаще трубку, помощник дежурного. Диктовал и записывал. День начинался. Пора отдыха и раздумий — ночь, прощалась с миром. Наступала пора творить, собирать и делать. И совершать ошибки…
«А худшее, — подумал Потемкин, — стать жертвой чужой ошибки!» Мог думать так, все основания были…
— К начальнику! — сообщил старшина.
Отступив на шаг в сторону, пригласил, пропуская вперед Потемкина. Впереди на полшага, пресекаемый и подконтрольный, пошел в коридор Потемкин
Обходя буреломы, провалы и топи, терял он заветную цель — те, оставшиеся недостижимыми, сопки. Но он тогда мог вернуться. Теперь были топи другого рода: человеком замешаны, а кто человеку в коварстве и легкомыслии равен? Никто. Не просто из этих выбраться. И не всегда возможно.
Гулкими и бесконечными коридорами, как к эшафоту под стражей, шагал Потемкин.
На столе, под рукой у начальника, — стопка стандартных листков объяснений. Бланки из плотной бумаги, делили стопу на отдельные главы. К каждой главе прилагался короткой, как шорты, обложкой, паспорт.
Все, что натворил человек, помещалось в два-три листка объяснений; протокол должностного лица и документ, подтверждающий личность.
— Потемкин? — раскрыл начальник главу о Потемкине. — Майор Кобзарь, зам. начальника РОВД! Присядьте.
— Драка в общественном месте; — читал он, — телесные повреждения. Степень и материальный ущерб — уточняются… Ваши дела?
— Мои.
— А зачем?
— Я написал.
— И других причин, до утра не надумали?
— Нет.
— Хорошо. А скажите вот что: то что Вы показали, называется каратэ?
— В общем-то, да…
— Законом запрещено. Вы это знаете?
— Знаю: незаконное занятие и пропаганда...
— Каждый, кто им владеет, знает и, тем не менее… Цель приезда в наш город? — взял подполковник листок Ф-15.
— Работать хотел. Оформителем на заводе.
— А в ЖЭКе проблемы, так?
— Были…
— Что, — удивился майор, — Вы их разрешили?
— Теперь, я так понимаю, неактуально…
— Планы на жизнь отменили?
— Нет. Я именно к Вам хотел обращаться.
— За помощью?
— Да.
— Обращайтесь. Приемный день.
— Знаю. Поэтому записался к Вам позавчера. На этот день.
— А подъехать решили пораньше. На нашей карете?
— Так получилось.
— И что теперь делать?
— Что делать со мной — здесь решаю не я…
— Таня! — крикнул в открытую дверь майор, — Глянь-ка в журнале: Потемкин.
— Есть такой, Анатолий Васильевич. На сегодня записан: Георгий Артемович. Прописка.
— Спасибо, Танюша! Однако, — обернулся майор к Потемкину, — от проблем уклоняться не надо. Что с Вами делать — решать всегда Вам!
— Вы правы, — смутился Потемкин.
— Вы моих раскидать смогли бы?
— Чтобы уйти — вполне, может быть.
— Но не пытались?
— И в голову не приходило. Зачем?
— Сюда б не попали...
— Попал бы — я к Вам на прием записался.
— Да!.. — сквозь улыбку слегка поперхнулся майор, — Юмор, однако, не деревянный у Вас! А те, за кого заступились, — Ваши друзья?
— Нет, никогда их не видел раньше.
— И мы, к сожалению — тоже…
Майор взял листок Ф-15 и сделал запись. Размашисто, по диагонали и расписался.
«Волчий билет!» — понял Потемкин.
— Ф-15 я Вам подписал. Как хотите — пусть будет завод. Ваше дело. Но, сдается, что Ваше место — у нас! Конечно, не так, — кашлянул он, заметив нелепость в ботинках с выдернутыми шнурками, — Не в том виде — а по сознательным воле и выбору!
— Не уверен, — признался Потемкин, — что понимаю Вас…
— А поймите! Служить предлагаю. И с пропиской вопрос отпадает, и комнату в общежитии Вашей семье предоставим. Понятно, Потемкин?
— Как… — растерялся Потемкин,
— Странное предложение?
— Конечно. Я перед Вами без ремня, без шнурков, без кольца обручального, а Вы мне такое…
— Ничего странного! Вы — способный боец. Или могу сомневаться? В плане моральном: как обывателю, как гражданину, по факту вчерашнему двойки также не заслужили. Но ведь попали к нам! Как знать, что, с такими талантами дальше? Ответ прост — употребите их в пользу державе и обществу. Логично, Потемкин?
Слова убеждали. Потемкин кивнул и улыбнулся:
— Но кем: же я не юрист и никто, смогу быть полезным милиции?
— Рядовым в ППС. Или этого мало?
— Что это такое?
— Рядовым — это ясно? А ППС — патрульно-постовая служба.
— Не мало, — согласился все еще удивленный Потемкин.
— Ночь была непроста, Вам в себя прийти нужно. Езжайте домой, приходите в себя, а потом приходите к нам, сказать «Да» или «Нет».
— Дня через три… — помедлил Потемкин.
— Значит, в пятницу! «Да» или «Нет» — в любом случае мне сообщите. Условились?
— Да. Я обязательно сообщу.
Майор глянул на старшину, который все это спокойно слушал и ждал у выхода. «Следующий!» — понял Потемкин.
Не во тьму казематов подземных — на волю шагал Потемкин. Без конвоя, свободным. И этот, обратный путь, казался только началом пути…
«Боже мой!» — не будь на виду, — за голову б взялся, Потемкин…
Майор Жуковец Василий Макарович сдавал смену. Толпились вокруг него люди. В форме и в штатском. Через стекло из приемной дежурки, стучались с вопросами, граждане. Он был нарасхват, но все успевал: у кого-то спрашивал и отвечал кому-то; брал у кого-то что-то и кому-то передавал. Увидев Потемкина, подозвал:
— Вещи, герой, забери!
Свернутый в пожарный рукав, ремень, часы, шнурки, кошелек с деньгами и документы; кольцо — возвращались владельцу, гражданину Потемкину.
— Расписаться?
— Конечно. Внизу протокола. И дата, и время.
Убрав протокол, Жуковец спросил:
— Думаешь, ты помог отдохнуть капитану?
— Думаю, да.
— Нет. Не помог! Он, может быть, стулья расставил, шинель расстелил, да попил кофейку и — вперед! На вокзал поехал. Уже близко к шести, вернулся. Судьбу твою делал, Потемкин!
Потемкин опешил.
— Он людей отыскал. Парня с девушкой — нет, но двоих, что войну вашу видели, отыскал, растолкал, опросил, выяснил истину и вернулся. Теперь понятно?
— Парня с девушкой нет… — контужено произнес Потемкин...
— Забудь о них! Сбежали! К чему неприятности — вот и сбежали. Они же не виноваты. А так не бывает — в любом событии, обязательно есть виновник! Но его устанавливать надо — теперь ты крепко усвоишь это! И в этом суть и проблема нашей работы. А капитан был «на сутках», и «повезло» — на тебя и нарвался. Теперь картина ясна, а ты, невиновный, свободен!
И жестом, таким же, как в оружейку ночью, майор направил Потемкина в сторону выхода.
Глаз в эту ночь не сомкнувший, Потемкин наблюдал жизнь из окна автобуса, и понимал, что даже дай добро — глаз не сомкнет. Одна мысль блуждала в мозгу неприкаянно: парня и девушку с автовокзала забыть не мог.
Но автобус шел через город, выкатил уже на полотно дороги через плотину Братской ГЭС. Скоро улица Енисейская, потом «Енисейская» — его остановка. Все решено, все устроено в мире — проблем у Потемкина нет.
Так и блуждала мысль, не уходя от образа парня и девушки, которых он почти и не разглядел…
7. Утро нового дня
Лена проснулась не первой. Проснулась от внутреннего ощущения заботы. Гуляло по комнате светлое солнце. Без погон,в футболке и шортах, склонился над электроплиткой Саша. Широким, неровным венчиком, к солнцу тянулись из центра стола цветы, со следами росы в лепестках. Он успел их собрать, пока Лена спала! Не сгоревшие за ночь свечи, застыли двумя восковыми колоннами возле букета.
Воздух млел ароматом легкой кофейной горечи. Как в опасении не встревожить бы, не нарушить все это, не шелохнулась Лена., Дрогнув, не разомкнулись губы. А под веками, как за ширмой, сверкнули тончкой, искрящейся пленкой, слезинки. Но — у глаз не сошлись хмуринки, а лицо, приветственной, мягкой волной освежила улыбка.
«Вот он и пришел, — ощутила Лена, — пришел первый день новой жизни!». Через мгновение, Лениных губ коснулись любимые губы.
— Саш, ты хороший! — встретились взгляды.
— Точно?
— Да, точно. Ты сказал, что ты легкомысленный, а я поняла, что это не так.
— Не поверила? — улыбнулся Саша.
— А я поняла, что когда говорим о судьбе и о счастье, видеть его не глазами надо — сердцем.
— И плюс интуицией женской, — шутил любимый.
— И ей тоже, — подтвердила любимая, — все впереди, и она еще нам пригодится.
— Я так и подумал, когда делал кофе для нас и сознавал, что отныне мы все будем делать не так как раньше: для себя, для кого-то, и просто. Отныне мы все — друг для друга, ради друг друга — тебя и меня, не иначе.
— Саш, — чуть помедлила Лена, — ты прекрасно сказал!
— Ответственно! — улыбнулся и уточнил он.
— Да. Легкомысленный так не скажет… А чего, когда делал кофе, хмурился?
— Вспоминал капитана, который врывался вчера.
— Негодный, бесцеремонный милиционер! Ты будешь иным.
— Нет. Я подумал, что таким, как раз, надлежит быть. Он прав!
— Ты допустил ошибку?
— Немного, как раз — легкомыслие… Но за ним — может быть, чья-то судьба. Вот что я понял. Но, все равно, — посмотрел он в глаза милой, — я улыбнусь…
— Улыбнись.
— Улыбнусь, потому, что капитан прекрасно мне намекнул в курилке… Он спросил, что там горит в моей комнате?
— И ты его понял?
— Понял. Об этом сказал Маяковский. Он сказал: «Мама, Ваш сын прекрасно болен. У него — пожар в сердце!».
— Обними меня, — попросила Лена, — Саш, — призналась она, припадая к любимому, — знаешь, я тоже больна! Точно так же!
***
— Загулял? — пошутила тетушка, — На тебя это так не похоже?
— Да нет, был на приеме, и мне разрешили прописку. Прекрасно, не так ли?
— В милиции?
— Да, у начальника. Точнее — зама…
Стол, — понял Потемкин, — оставался накрытым с вечера.
— Раньше, — с улыбкой вспомнила тетушка. — было такое. Стояли за хлебом в очередях, ночами. Но что б сейчас: начальник милиции, и вот такая очередь? — покачала она головой, — То есть, у зама начальника — аж до утра?!.
— Так сложилось, — вздохнул Потемкин, — да все нормально, — пожал он плечами, — и ничего не случилось …
— Ну, с тобой-то, — вижу…
— С ними тоже, теть Валь, не случилось. Хотя, — развел он руками, — У них еще день впереди. Все может быть…
***
Он перечитывал бланк Ф-15. Майор подчеркнул авторучкой: «Цель прибытия — работа на заводе отопительного оборудования». Виза: «Не возражаю. Зам. начальника РОВД майор милиции А. В. Кобзарь».
Добрым, и столь же коварным одновременно, был этот листок. Гасил красный свет и давал зеленый — конечно, добрый! Но он выдвигал на рубеж, которого знать бы не знал Потемкин, не попади этой ночью в жесткие, как дужки капкана, руки судьбы.
А ведь там, в тех руках, даже проще — решают другие. «Зря ночевал в милиции!.. — невесело усмехнулся Потемкин, — Теперь началось. Теперь я на пороге, а за порогом — судьба. И решать не майору, не капитану — мне!».
Серьезную головную боль получил человек, вместе с законной и полной свободой…
Утро нового дня. Дрожа от натуги, ползет на крутой подъем автобус. Там, на верху повернет направо и без дрожи, легко — жеребенком по лугу — помчит по прямой. Одна остановка «Милиция», другая — ЖЭК.
В кармане — путевка в жизнь — разрешение на прописку. В уме и сердце — судьба. В другом городе — семья, счастье которой на чаше весов, в которую ляжет выбор Потемкина.
***
— Что там? — зажав микрофон, спросил секретаршу Кобзарь.
— К Вам гражданин Потемкин.
— Наталья Витальевна, — к трубке вернулся Кобзарь, — у нас есть резервы? Комната, кажется, будет нужна молодой семье. Найдем? Отлично, Наталья Витальевна, очень Вам благодарен. Спасибо! Звоните.
— Просите Потемкина, Таня!
Майор о Потемкине думал. И Нежальскую предупредил не зря. Он понял: Потемкин — из тех, кого привлекают вершины, способные бросить вызов. А вызов, так получилось, брошен. Майором, Случайностью, или Судьбой — не столь, по большему счету, важно…