Оссии: философская и междисциплинарная парадигма материалы Всероссийской научной конференции г. Белгород, 4-7 октября 2006 года Вдвух частях Часть I белгород 2007
| Вид материала | Документы |
- Оссии: философская и междисциплинарная парадигма материалы Всероссийской научной конференции, 3866kb.
- Новые поступления 2 Сельское хозяйство 2 Общие вопросы сельского хозяйства, 139.29kb.
- 2006, Белгород,,, Е. Н. Киминчижи, ббк 67. 404, 351.9kb.
- Рабочая программа подготовки адъюнктов (аспирантов) и соискателей белгород 2007, 490.62kb.
- Томск, 11-14 октября 2006 г. Томск Сибирский государственный медицинский университет, 21461.95kb.
- Доклад опубликован в сборнике «Этнокультурные константы в русской языковой картине, 39.97kb.
- Ч. III содержание воспитания в условиях регионализации образования Сборник материалов, 1722.59kb.
- Журналистика и медиаобразование-2010 Сборник трудов IV международной научно-практической, 8653.81kb.
- Человек язык общество материалы международной научной конференции (6 октября 2006г.), 1234.21kb.
- Материалы 3-й региональной научной конференции, посвященной 780-летию крещения карелов, 7039.59kb.
РЕГИОНАЛЬНАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ
В ПРАКТИКАХ ЛЕГИТИМАЦИИ ВЛАСТИ
Реутов Е.В.
г. Белгород, БелГУ
Феномен региона как административно-территориальной единицы в советской действительности был нивелирован в пользу регионализма более высокого уровня – в рамках территориально-производственных комплексов и экономических районов, представлявших собой взаимосвязанные производственными отношениями части страны. Так, неопределенность смысловой нагрузки категории «регион» характеризуется отсылкой в «Советском энциклопедическом словаре»: Регион – см. район1. Формированию региональной идентичности в современном смысле в СССР препятствовали и интенсивные миграционные процессы, диктовавшиеся необходимостью трудовой мобильности. Разрывы в исторической преемственности, столь характерные как для советского общества, так и для российской традиции в целом, нивелировали понимание региона как «исторически сложившегося территориального сообщества людей в составе большого общества, макроячейки его социокультурного пространства»2.
С начала 1990-х гг. региональная идентичность во многом выполняла компенсаторную функцию в условиях кризиса общенациональной идентичности, когда «население субъектов РФ оказалось в ситуации, сопоставимой – несмотря на кажущуюся абсурдность такой аналогии – с той, в которой пребывали древние племена в эпоху формирования у них мифологии»3. Причем, стихийное формирование региональных общностей зачастую опережало институциональное строительство. Соответственно этому, реальные проявления регионального сознания часто вступали в противоречие с официальной версией российского федерализма. Тем не менее, эффект федерализации и приобретения областями и краями бывшей РСФСР статуса субъектов федерации из институциональных факторов имел приоритетное значение для становления феномена регионализма (в сосбенности, в «русских» регионах): «в отсутствие четких культурных границ между русскими ареалами политико-историческая или политико-административная идентификация становится естественным заменителем культурно-провинциальной»4.
Из факторов неинституциональных наибольшее значение имел лавинообразный процесс утраты центральной государственной властью социальной функции и ее тотальная неэффективность1.
Первыми проявлениями региональной идентичности стало формирование политического самосознания в этнических республиках, которые в 1990-1991 гг. провозгласили суверенитет. В результате представители титульного этноса стали считать первичной и определяющей свою принадлежность именно к республике, а уже потом к России. Усиление автономистских тенденций в республиках стимулировало похожий, хотя и более слабый, процесс в краях и областях России2.
Таким образом, формирование региональной идентичности в политическом пространстве России было неравномерным. В этнических республиках, где уже существовал опыт хотя и декоративной, но все же государственности, в рамках автономных республик, обладавших своими конституциями, инициаторами региональной идентификации стали республиканские элиты. В областях и краях России в формировании региональной идентичности компонент стихийности был значительно более весомым. В ряде областей России значимым фактором формирования региональной идентичности стал сдвиг государственной границы к пределам региона3. Затем начальные проявления спонтанной региональной идентичности сразу стали культивироваться региональными элитами в целях «раздувания» объема своих символических ресурсов. К тому же большинство региональных руководителей до первого регионального избирательного цикла 1995-1996 гг. были обязаны своим статусом и своей легитимностью исключительно Б.Н. Ельцину, назначившему их своими Указами на должности глав региональных администраций.
Для них становление новой – региональной идентичности стало значимым способом легитимации как в глазах региональных сообществ, так и перед федеральным Центром. С начала 1990-х гг. те или иные аспекты региональной идентичности становятся компонентом легитимационных практик региональных элит. Формирование региональной идентичности (или региональных идентичностей) стало основанием для становления в 1990-е гг. более или менее развитых региональных политических мифологий4, смысл которых во многом состоял в легитимации региональной власти. Так, к одной из важнейших функций региональных мифологий относилась четкая демаркация места региона в ряду других и, в ряде случаев, демонстрация его функциональной уникальности (мифологема «Святого Белогорья» или «Белгородчины – центра славянского единства»)1. Либо, как в случае с дальневосточными регионами, противопоставление региона алчному Центру, жирующему за счет региональных ресурсов2. В свою очередь, региональный миф сам стал мощным фактором формирования региональной идентичности – ««несущей конструкции», задающей параметры различения «своего» и «чужого»«3.Источником стихийной мифологизации были как кризис роста и неполноценности, ощущаемый населением региона, и стремление обосновать и обозначить свое место среди других, так и потребность защитить свое особое положение «лучших» – самых богатых, самых сплоченных, самых древних и т.д. Целенаправленное создание системы мифологем, а фактически – региональной идеологии было инициировано региональными элитами – политическими, экономическими и интеллектуальными. Именно они прежде всего были заинтересованы в увеличении символического капитала региона. В особенности данный процесс был значим для «неэтнических» субъектов РФ. Таким образом заполнялся вакуум самоидентификации, особенно сильный как раз в «русских» регионах, так как национальные республики к тому времени уже накопили определенный опыт культурной и этнической самобытности4. К началу 2000-х гг. степень региональной самоидентификации россиян, точнее, жителей российских регионов уже имела достаточно высокий уровень. В 2002 г., по данным общенационального опроса, респонденты с общероссийской и региональной самоидентификацией распределялись приблизительно поровну. Жителем своей области, края, республики ощущали себя 38,5%, россиянином – 40,6% респондентов. Остальные идентифицировали себя с иными формами территориальных общностей. Из них 12,3% высказывались в пользу самоидентификации с крупным регионом – Сибирью, Дальним Востоком и т.д. В ряде случаев региональная идентичность имела высокую степень корреляции с идентичностью этнической. Так, в Башкортостане среди башкир и татар, в отличие от русских, доминировала именно региональная самоидентификация. Преимущественно в регионах России в пользу региональной самоидентификации высказывались жители региональных столиц1, что в целом вытекало из характерных особенностей российского социального и политического пространства – гипертрофированной роли центров2.
В современных условиях, когда процесс во многом стихийной регионализации России сменился целенаправленной централизацией (или рецентрализацией)3, феномен региональной идентичности используется как аргумент региональных элит уже не в активном торге с Центром, но в апелляции к нему с целью хотя бы частичного сохранения федеративного принципа во взаимоотношениях «Центр – регионы». Тем более что региональная идентичность самих региональных элит все в большей степени подвергается эрозии вследствие изменения принципа ротации глав регионов. Из 21 губернатора, кандидатуры которых были утверждены Президентом РФ в 2005-2006 гг. 5 (не считая Р. Абрамовича, идущего на второй срок, но изначльно также никак не связанного с Чукоткой) не принадлежали к региональной элите4.
По данным исследования «Эффективность региональной и местной власти», проведенного автором весной 2005 г., население Белгородской области отнюдь не категорично настроено по отношению к тому, что губернатор должен обязательно по своему происхождению представлять свой регион. Лишь 19,8% респондентов высказались за обязательность такого соответствия и 41,5% – за его желательность. В то же время данные опроса позволили выявить определенный дефицит региональной идентичности – 76,7% высказали необходимость существования идеи, объединяющей население области и действия областной власти, однако большая часть в качестве такой идеи указала отнюдь не символические ценности – прежде всего, благосостояние всего населения (67,6%) и экономический рост (48,7%). Историческое прошлое края как основу солидарности выбрали 17,8%. Доминирование материальных ценностей в целом обусловлено значительным количеством проблем в социально-экономической ситуации региона. Тем не менее (данные исследования «Взаимодействие власти и населения в регионе», январь – февраль 2006 г.), значительная часть респондентов (45,3%) убеждена в том, что положение в области лучше, нежели в других регионах. В обратном убеждены 11,8%. Следствием доминирования материальных ценностей, в том числе и в политическом сознании населения, является низкая функциональная значимость продвижения интересов региона на федеральном уровне в представлениях людей о задачах властной элиты (14,3% против 73,0% – забота о достойном уровне жизни населения и 37,7% – забота о здоровье населения).
Препятствием для формирования региональной идентичности, помимо прерывности исторической традиции, является устойчиво сформировавшееся в общественном мнении представление о низкой степени репрезентации региональной властью интересов населения региона. В том, что власть представляет интересы всего населения, убеждены 10,5%, еще 3,2% – в том, что она представляет интересы «простых людей». Тогда как позиции «чиновников, бюрократии» выбрали 43,7% опрошенных, «промышленников, банкиров, предпринимателей» – 36,7%. В целом, разнородность социально-политического пространства России определяет и разную степень формирования региональной идентичности в отдельных субъектах федерации. Помимо специфического статуса региона, преемственности исторических традиций и активности элит имеет значение также высокая степень дифференциации социального самочувствия населения. Так, в Тюменской области 70% жителей удовлетворены положением дел, а в Ивановской – только 10%1.
Несмотря на отчетливую тенденцию к рецентрализации социально-политического пространства, на снижение уровня гетерогенности регионов России и снижение автономности региональных политических полей2, доминирование региональной идентичности над общероссийской рядом исследователей рассматривается как важнейшая предпосылка развития регионального автономизма в России3. По результатам социологических замеров, и в 2005 г. от 30% до 50% населения в разных регионах в той или иной степени ощущают себя скорее жителем своей территории, нежели россиянином. Фактически главным фактором преобладания региональной идентичности в ущерб общероссийской являются либо территориальная обособленность, особый статус, либо национально-культурная автономия4. Также существенным фактором, способствующим региональному автономизму, становится относительно новое явление для российского регионального пространства (хотя и имеющее аналогии в социально-территориальном пространстве СССР) – корпоративная идентичность – отождествление индивидами своих интересов и ценностей с интересами крупных корпораций, доминирующих на отдельных территориях («Газпром», Норникель», «АЛРОСА» и др.)1.
Однако в условиях централизационного тренда развития политического пространства и сосредоточенности политических и экономических ресурсов главным образом в федеральном центре эксплуатация феномена региональной идентичности из всеобъемлющей политической практики во взаимодействии «Центр – регионы», по крайней мере, пока, трансформировалась в отдельный элемент тактического противостояния региональных политических элит и «внешних» акторов, претендующих на долю региональных ресурсов.
Так, столкновение в Белгородской области в 2005 году экономических интересов двух ФПГ – ЗАО «Интеко» и ООО «Метал-групп», последовавшая за этим конфронтация «Интеко» с региональной властью, занявшей сторону металлургической корпорации, инициировали формирование в регионе нового центра информационного и отчасти политического влияния. В ходе избирательной кампании по выборам в областную Думу в октябре 2005 года руководство ЗАО «Интеко» вступило в альянс с ЛДПР и мобилизовало медийный ресурс в виде центральных телеканалов – ТВЦ и НТВ и некоторых центральных изданий, в том числе газеты «Московский комсомолец» и ее регионального выпуска. За этим последовала информационная война, в результате которой губернатору удалось провести избирательную кампанию под лозунгами «Отстояли в сорок пятом – защитим в две тысячи пятом!» и «Не сдались фашистам – не сдадимся «Интеко»!». Подобный же сценарий был разыгран в ходе предвыборной кампании по выборам губернатора в 1999 г., когда Е.С. Савченко противостоял В.В. Жириновскому. При этом реальный конкурент действующего губенатора бывший председатель областного Совета, аудитор Счетной палаты РФ М.П. Бесхмельницын, поддержанный Г.А. Зюгановым, и вновь, как и в 1995 г., выдвинувший свою кандидатуру, был задвинут на третий план. Избирательная кампания получила необходимый накал, инкумбент – яркого конкурента, электорат – ощущение своей причастности и чувство уважения к своему здравого смысла, который диктовал, что проверенный «свой» всегда предпочтительнее непредсказуемого «чужого».
Переструктурирование политического пространства России, активно осуществляющееся, начиная с введения в 2000 г. федеральных округов и назначением в них полномочных представителей Президента РФ, дает основание ряду исследователей делать выводы о формировании предпосылок для новых региональных сообществ и, следовательно, для новой региональной идентичности2.
Подводя итог, следует отметить, что 1990-е гг. стали периодом закрепления в общественном (и политическом) сознании нового уровня идентичности – регионального. В ряде субъектов Российской Федерации региональная идентичность активно культивировалась региональными элитами как значимый фактор легитимации своего статуса. Тренд рецентрализации российского политического пространства, начавшийся на рубеже 1990-2000-х гг., несколько снизил интенсивность процесса формирования региональной идентичности и создал предпосылки для ее трансформации в иные формы. Однако фактически региональная идентичность стала константой регионального политического пространства. И при любом изменении конфигурации взаимодействия центральной и региональной власти ресурс региональной идентичности будет актуализироваться.
ПЕСЕННО-ИНСТРУМЕНТАЛЬНАЯ ТРАДИЦИЯ
КАК ОСНОВА НРАВСТВЕННОГО ВОСПИТАНИЯ
ДЕТЕЙ И ПОДРОСТКОВ
Селюков Э.А., Селюкова Т.А.
г. Белгород, БелГУ
На пороге нового тысячелетия наше общество начинает все яснее осознавать, что будущее России и судьбы новых поколений в огромной степени зависят от того, удастся ли нам сохранить и приумножить богатейшее наследие народной культуры.
Печальный опыт прошлых десятилетий показал, что забвение лучших народных традиций, отрыв от выработанных народом в течение многих веков лучших духовно-нравственных ценностей и идеалов ведет к системному кризису всех сфер общественной жизни: политики, экономики, образования, культуры. Все это приводит к духовно-нравственной деградации общества, а также девальвации в нем таких важнейших добродетелей, как милосердие, сострадание, трудолюбие. Сегодня, как никогда прежде, важно укреплять национальное достоинство и авторитет России в современном мире, что невозможно без осознания нами собственной культурной самобытности. Необходимо, наконец, преодолеть идеализацию западных стереотипов жизни, связанных с культом потребления и индивидуализма, вспомнить о богатейшем духовно-нравственном наследии, оставленном нам далекими предками. Сегодня – это путь исцеления и обновления нашего общества.
Народное искусство во всем многообразии его проявлений – это великая память народа, «духовный мост», соединяющий день вчерашний и день сегодняшний, прошлое и настоящее. Человек без памяти прошлого лишен своих исторических корней, не способен осмыслить себя, свое место в жизни. Русский философ, учёный, богослов П.Флоренский писал: « Не забывайте рода своего, прошлого своего, изучайте своих дедов, прадедов, работайте над закреплением их памяти».[3;440-444] Нравственное развитие человека, формирование морального облика происходит в течение всей его жизни. Первостепенное значение в его развитии имеет сознательная, целеустремленная и самоуправляемая деятельность человека, помогающая в приобретении целостной системы знаний.
Гармония человеческих отношений, высоко интеллектуальная «аура» способствует наивысшей эффективности усвоения определенного информационного потока, а «информация» сегодня трактуется, как основа человеческого знания, которая раскрывает всю картину жизни, выражает мысли, чувства.
Необходимо помнить о том, что культура передается через знания, а усваивается через смысл. Именно дети и молодежь должны принимать и возрождать те традиции, которые веками создавал наш народ, сохранив их до наших дней в памятниках древнего зодчества, в сказках, былинах и песнях; в старинных предметах быта, костюмах, музыкальных инструментах, игрушках и многом другом. Тогда эти традиции будут жить вечно.
Изучение песенно-инструментальной традиции нацелено на воспитание бережного сохранения духовного богатства. Песенно-инструментальная музыка – это художественно-педагогический процесс со сквозной драматургией, а вернее, это сама жизнь в песнях, в звуках и музыкальных образах. Они ведут молодое поколение по пути познания мира, по пути самосовершенствования личности посредством понимания музыки различных стилей и жанров. И как в жизни, так и в изучении песенно-музыкалъного фольклора, духовному началу подчинены знания, умения и навыки, которыми овладевают дети и молодёж. Годы обучения песенно-инструментальному творчеству совпадают с тем возрастом, когда дети расстаются со своим детством и выходя во взрослую жизнь, но не получают в современном обществе, как правило, от взрослых эстафету фольклорного наследия предков. С утерей национальных традиций в художественной культуре народа ушли из употребления игровые модели национального потенциала людей, существовавшие в течение тысячи лет христианской культуры. Игра в национальной традиции, как феномен национальной культуры, всегда обучала, развивала и воспитывала детей. Образовательные учреждения могут взять на себя миссию сохранения и передачи культурного наследия во всей его полноте, включая и песенно-инструментальную традицию.
Наша задача – всестороннее творчески развивать личность ребенка, с учетом его индивидуальных особенностей. Только через практическое освоение песенно-инструментальной традиции её целостности, через общение с народными мастерами, проведение фольклорных праздников, изучения богатейшего фольклорного наследия постепенно раскрывает уникальное единство красоты и пользы, характерное для мироощущения и воспитания патриотизма.
В таком понимании фольклор вырастает за пределы собственно музыкального материала, он становится методом приобщения детей к богатому пласту культуры, чрезвычайно близким по своей принципиальной направленности идеям педагогики.
Песенно-инструментальная музыка фольклорной традиции, на наш взгляд, более других видов народной художественной культуры требует к себе внимания в силу ряда обстоятельств теоретического, практического и прикладного характера. «Ничто так не нуждается в жестком и рачительном режиме распределения времени, как решение задач комплексного исследования локальных традиций народной художественной культуры, ибо координация научных исследований даже на информационно – описательном уровне дает огромный выигрыш во времени, экономию средств и сил, открывает поиск по наиболее перспективным планам и направлениям» [4, 77].
Темп жизни наших дней непрерывно возрастает. Частота и масштабность социальных коллизий, бурный рост науки, техники, развитие средств коммуникации, необычайная активизация общественной деятельности масс, технические, социальные и культурные революции – все это признаки нашего века – века, изменившего, условия жизни, труда, быта народных масс, поколебавшего тысячелетиями складывавшиеся основы народного творчества. Все сложнее становится соотношение между традиционным песенно-инструментальным фольклором и бурно меняющейся действительностью.
Многовековой опыт показывает, что песенно-инструментальная музыка фольклорной традиции существует не только в реальной художественной практике, в актах взаимодействия исполнения с восприятием, а также в народной памяти, фиксирующей эти акты. Она сопряжена со всем комплексом проявлений народного быта, являясь его органичной частью, находясь в тесной связи со средой, с породившими ее условиями создания и передачи традиции
Итак, комплекс сложнейших явлений и тенденций сегодняшней действительности по-разному воздействует на жизнь и формы искусства песенно-инструментальной музыки фольклорной традиции. Безусловно, невозможно с достаточной определенностью предсказать его дальнейшую судьбу. Ясно одно: развитие культуры общества проходит определенный процесс «очеловечивания человека», и сущность – этого процесса состоит в реальном приобщении детей и подростков к специфической человеческой деятельности – к творческому созиданию. Роль песенно-инструментальной музыки фольклорной традиции здесь трудно переоценить.
Народная песня, есть носительница живых индивидуальных основ национального воспитания. При этом, в синтезе с фольклорной инструментальной традицией, она служит незаменимым средством для образования здорового вкуса, понимания изящного и способности им наслаждаться. Комплексный подход к воспитанию, обучению и развитию каждого ребенка выражается в сочетании теоретических и практических занятий, что позволяет развиваться личности разносторонне без отрыва от современной жизни, от её ритмов и интонаций.
Литература
1. Жиров М.С. Региональная система сохранения и развития традиций народной художественной культуры. – Белгород, 2003.
2. Жиров М.С. Жирова О.Я. Традиционные народные праздники и обряды Белгородчины. – Белгород, 2002.
3. Флоренский П. Воспоминания прошлых лет. Детям моим. – М., 1992.
ПРОБЛЕМЫ СОЦИАЛЬНОЙ И КУЛЬТУРНОЙ
ИДЕНТИЧНОСТИ В УСЛОВИЯХ ГЛОБАЛИЗАЦИИ
Чистякова С.С.
г. Белгород, БелГУ
Сегодня все мы являемся свидетелями того, как постепенно на нашей планете складывается новый мировой порядок. Современный мир при всем своем многообразии формируется в единую целостную систему. Проявления единства мы можем наблюдать как в экономике и политике, так и в культуре. Таким образом, можно утверждать, что глобализация является доминирующим, многомерным процессом современности.
Являясь порождением истории, глобализация несет на себе отпечаток предшествующих интеграционных процессов и исторического и социокультурного наследия. Современный этап глобализации протекает в порубежное время, когда происходит смена веков, смена тысячелетий и если посмотреть назад, то можно заметить, что всегда на рубеже веков существовали мировоззренческие кризисы. Но мы знаем, что кризис – это не конец света, а переход от одной формы, изжившей, к другой – новой. Вот и сейчас человечество переживает мировоззренческий кризис, но это не Апокалипсис, а новая ступень развития мирового сообщества. Главное сейчас адекватно осмыслить реалии современного глобализирующегося мира и наметить четкие пути выхода из этого кризиса.
Глобализация проникла во все сферы человеческой деятельности: экономическую, политическую, социальную и в сферу культуры, так с середины 80-х годов 20 века разгорелись дискуссии по поводу глобализации культуры или глобальной культуры.
Глобализация открыла перед человечеством новые перспективы и возможности для прогрессивного развития, с другой стороны, новые угрозы и вызовы глобализации становятся все более очевидными. Но отменить или остановить глобализацию нельзя – это новая реальность, обусловлена логикой объективного развития: научно-технический прогресс, экономическая интеграция, межкультурная коммуникация.
Говоря о становлении единой целостной системы, безусловно, нельзя игнорировать многообразие мира, которое представляет не меньшую ценность. Единство и целостность мирового сообщества невозможны вне его многообразия. Глобализация специфически проявляется в сфере культуры, в которой многообразие и различия выступают принципом и законом полноценного существования и развития.
Межкультурные контакты часто заканчиваются сильным влиянием культур друг на друга. Происходит проникновение культурных нововведений из одних культур в другие. Для любого общества подобные культурные контакты имеют как положительное, так и отрицательное значение. С одной стороны, они способствуют взаимообогащению культур, сближению народов. С другой стороны чрезмерное заимствование повышает шанс утратить свою культурную самобытность, свою культурную идентичность.
Глобализация это зеркало, в котором отражается состояние социальной идентичности: находится ли она в целостном состоянии или она разорвана. Преобладают ли в ней позитивные или негативные элементы и тенденции.
Термин «идентичность» ведет свое происхождение от латинского слова «identitas» – что означает: тождество, которое в свою очередь производно от местоимения «idem», «eadem» – «тот же самый», то есть по-русски identitas означает «то же самое», «тождество»[1].
Под идентичностью принято понимать осознание человеком своей принадлежности к какой-либо социальной группе, общности. Это осознание позволяет ему определить свое место в том или ином социокультурном пространстве. Так же под идентичностью понимают самотождественность социокультурного образования. В лоне любой культуры, общества лежат базовые системы ценностей, традиции, нормы, правила, поведенческие стандарты, символы и образцы, культурные коды. Они определяют приоритеты и направления дальнейшего развития.
Субъект культуры понимает и осознает себя в поле своей культуры, поэтому самоопределение культуры как целостного образования и субъекта культуры совпадают. Осознание самотождественности требует выявления границ отделяющих одного субъекта культуры от другого, одну культурную целостность от другой. Идентичность может быть исторической, национальной, конфессиональной, социально-групповой, личностной. Социокультурная действительность требует реализации двух обязательных форм самоопределения субъекта – это идентификация социального субъекта в социальной действительности и идентификация субъекта культуры в культурном мире.
Потребность в идентификации усиливается по мере дифференциации человека и природы и внутренней усложненности социокультурной реальности.
В условиях утраты строгих социально и ролевых императивов складываются новые структуры социальной реальности, которые порождают множественность идентичностей. Субъект может самостоятельно решать вопрос: кто он такой? Он может выбирать себе поле культурной идентичности и конструировать свое «я» в нем. Сегодня, когда процесс глобализации ведет к всеобщей универсализации ценностей, очевидно, что он не может протекать безболезненно. Очевидно, что культуры также подвергаются изменениям с течением времени, однако корни все равно остаются; изменяются мировоззрения, но основы, базис остается неизменным. Р. Инглегарт утверждает, что «каждая культура представляет собой стратегию адаптации ее народа»[2]. Таким образом, отчетливая принадлежность культуры конкретной этнической или конфессиональной группе, которая и будет объединена общими нормами и основными факторами, помогающими выжить в современном мире.
Что касается идентичности личности в современных реалиях то «границы допустимого» значительно расширились. В повседневной жизни человек постоянно использует заимствованные «мелкие стили», поведенческие стандарты других культур. Например, японский юноша с осветленными волосами или американец, надевающий дома кимоно и ловко использующий палочки во время ланча. Но это поверхностное заимствование происходит без особой культурной ассимиляции.
Если говорить о критериях идентичности тех или иных регионов и стран, то в современном мире единого подхода быть не может. Если говорить об идентичности стран Африки, то она определяется другими критериями, отличными от критериев стран Европейского Союза. В странах Азии, как и в Латинской Америке, главным критерием идентичности является этнический фактор, религиозные ценности, которые имеют гораздо большее значение, чем в странах Западной Европы, а также традиционализм в жизненном укладе.
И говорить о том, что глобализация постепенно стирает национально-государственную идентичность, преждевременно. Даже в том случае, когда государственные образования готовы передать большую часть своего суверенитета в области экономики, политики, международной безопасности и прав человека транснациональным институтам, международным институтам, то они по-прежнему являются гарантами , хранителями культурной идентичности. собенно губительное воздействие глобализация оказывает на ценности человека. «Получил широкое распространение тезис о том, что в глобальных процессах современности сталкиваются две системы ценностей человека: система ценностей, имеющая исток в традиционной культуре и система ценностей, построенная вокруг либеральных и демократических ориентаций. Будет неверным интерпретировать столкновение этих двух систем ценностей как противостояние двух миров: старого, традиционного и современного, демократического <…> Речь же идет совсем о не преемственности ценностей в их историческом развитии, но именно о противостоянии, доходящем до политических, религиозных и военных конфликтов; причем обе обозначенных выше системы ценностей являются ценностями, актуальными сегодня, и их нельзя развести, упорядочив во времени» [3].
Получается, что выше перечисленные негативные аспекты в рассматриваемом контексте «глобализация – культура», влияют разрушительно на саму основу культуры.
С другой стороны при выявлении позитивных моментов влияния глобализации на культуру исследователи останавливаются только на расширение информационного и культурного обмена, повышение возможностей восприятия и активизация образовательного процесса.
Мы же считаем, что многие негативные, разрушительные процессы, которые происходят в современной культуре, имеют свои исторические корни, и они начались еще задолго до наступления современной фазы глобализации. В настоящее время глобализационные процессы, затронувшие культуру, послужили катализатором и усилили проявление и действие многих выше перечисленных негативных черт.
Что касается «культурной экспансии» западной культуры, которая отождествляется с глобализацией, то теоретики глобализации выделяют два варианта развития глобализационных процессов в культуре в этом контексте.. Первый вариант заключается во вкладе национальных культур в мировую, глобальную культуру, где субкультуры адаптируют новые технологии к своим местным условиям, т.е. глобализация содержит в себе органическое соединение образцов западной культуры и местных, национальных культур. В качестве примера можно привести латиноамериканскую культуру и культуру Юго-Восточной Азии.
Второй вариант развития глобализационных процессов в культуре видится на безоговорочную ориентацию на западные ценности и на всеобщую унификацию, на утрату этноконфессиональной и культурной идентичности, что, несомненно, приведет к столкновению между странами-производителями «культурного продукта» и странами-потребителями.
На наш взгляд оптимальную модель соотношения глобализации и культуры демонстрирует сейчас Япония. «Следуя правилу «японский дух, западная технология», эта страна сумела в условиях всеобщих объединительных и унифицирующих процессов сохранить свою этническую и культурно-религиозную идентичность. Япония, которая избрала путь национального развития на основе либеральных ценностей в области политики, экономики и СМИ, ревниво охраняет свою культурно-религиозную специфику на уровне семьи, личности и неформальных отношений между людьми, рассматривая это как исполнение долга верности традиционным японским ценностям»[4].
Это органическое разграничение культурных аспектов и цивилизационных позволяет субкультурам не потерять свою идентичность, свои традиционные ценности и тем самым избежать столкновений и конфликтов.
Литература
- Сухачев В.Ю. Пределы идентичности // Вестник Санкт-Петербургского университета. Серия 6. – СПб.: Изд-во СПбГУ, 1998. Вып. 4 (№ 21).
- Инглегарт Р. Культурный сдвиг в зрелом индустриальном обществе // Новая постиндустриальная волна на Западе. Антология / Под редакцией В.Л. Иноземцева. – М.: Academia, 1999. – С.249.
- Косиченко А.Г. Влияние глобализации на культуру и ценности человека: /34/2.php
- Архиепископ Львовский и Галицкий Августин Православная молодежь в условиях современной глобализации // Выступление на III Международном Соборе православной молодежи «Православие, глобализация и социально-нравственные ориентиры общества». Херсонская обл., п. Железный порт, 20-25 июля 2003.
В.С. СОЛОВЬЁВ И Н.А. БЕРДЯЕВ О НАЦИОНАЛИЗМЕ
И ОСОБЕННОСТЯХ РУССКОЙ ДУШИ
Шаненкова И.А.
г. Орёл, ОрГУ
В современном мире достаточно часто звучат призывы к национальной терпимости и дружбе между народами. Но, не смотря на эти заявления, практически каждый день мы сталкиваемся с конфликтами между представителями различных национальностей. Современные политологи, религиоведы, философы пытаются найти ответы для разрешения данной проблемы, но пока тщетно. Интересно то, что поиски ответа на этот сложный вопрос идут уже давно. В данной работе мы попытаемся показать взгляды на проблему национализма и на особенности русской души русских философов В.С. Соловьёва и Н.А. Бердяева.
Это были выдающиеся мыслители своего времени, предлагавшие разумные решения проблем нетерпимости на межнациональной почве. К сожалению, многие из современных мыслителей далеко не всегда могут похвастаться столь же взвешенным подходом к решению вопроса и некоторые их взгляды нуждаются в серьёзной корректировке.
Н.А. Бердяев был совершенно прав относительно психологического восприятия русскими их жизненного пространства.
Природное начало в нас и наших предках неразрывно связано с огромной территорией России. Это объясняет и то взаимное непонимание, которое в целом ряде аспектов существует до сих пор между русским народом и представителями других государств. На это указывал ещё Н.А. Бердяев «…В судьбе России огромное значение имели факторы географические, её положение на земле, её необъятные пространства. Географическое положение России было таково, что русский народ принужден был к образованию огромного государства»1.
Во-первых, душа русского человека, как считал Н.А. Бердяев, подавлена необъятными территориями и сильными снегами, она утопает и растворяется в этой необъятности. «Необъятные пространства, которые со всех сторон окружают и теснят русского человека, – не внешний, материальный, а внутренний, духовный фактор его жизни. Эти необъятные русские пространства находятся и внутри русской души и имеют над ней огромную власть… И в собственной душе чувствует он необъятность, с которой трудно ему справиться»1.
Поэтому социальная самоидентификация россиян крайне затруднена – мы до сих пор не можем найти «золотую середину» своей территориальной принадлежности и психологически очень отличаемся в зависимости от мест, где мы воспитаны. Вспомним, как мы и окружающие нас люди называют себя – орловцы, москвичи, воронежцы, сибиряки и т.п. В рамках только Орловской области мы – амчане, ливенцы, новосильцы, залегощенцы и т п.
Во-вторых, государственное овладение необъятными русскими просторами сопровождалось мощной централизацией, подчинением жизни людей государственному интересу и подавлением свободных личных и общественных сил. Поэтому русские всегда слабо осознавали свои личные права, у нас не развита самодеятельность классов и общественных групп. «Русский человек – человек земли – чувствует себя беспомощным овладеть этими пространствами и организовать их. Он слишком привык возлагать эту организацию на центральную власть, как бы трансцендентную для него. И в собственной душе чувствует он необъятность, с которой трудно ему справиться. Славянский хаос бушует в нас. Огромность русских пространств не способствовала выработке в наших предках самодисциплины и самодеятельности…»2, – писал Н.А. Бердяев. Это в большей или меньшей степени передалось и нам – психологически мы как бы расплываемся в пространстве. Именно с этим связаны русская лень, беспечность, недостаток инициативы, слабо развитое чувство ответственности.
Российские просторы и широта русской души, по мнению философа, подавляют русскую энергию. «Русская душа ушиблена ширью, она не видит границ, и эта безгранность не освобождает, а порабощает её»3. Но
Н.А. Бердяев, похоже, не учёл того, что эти пространства также формируют и нашу гордость за те необъятные территории, которыми мы владеем. Эти пространства охраняют нас и дают нам чувство безопасности. Можно сказать смело: без осознания наличия у России огромной территории нет той силы русского духа, о которой так часто говорят литераторы.
Противоречивость русской души определялась Н.А. Бердяевым сложностью русской исторической судьбы, столкновением и противоборством в ней восточного и западного элемента. «Противоречивость и сложность русской души, может быть, связана с тем, что в России сталкиваются и приходят во взаимодействие два потока мировой истории Восток и Запад. Русский народ есть не чисто европейский и нечисто азиатский народ… И всегда в русской душе боролись два начала, восточное и западное»1.
Душа русского народа была формирована православной церковью, она получила чисто религиозную формацию. Всё это послужило основой для формирования противоположных свойств в русском народе, таких как «жестокость и доброта, обрядоверие и искание правды, обострённое сознание личности и предельный коллективизм, национализм… и универсализм»2.
По мнению Н.А. Бердяева русский народ можно характеризовать «… как народ государственно-деспотический и анархически-свободолюбивый, как народ склонный к национализму и национальному самомнению, и народ универсального духа, более всех способный к всечеловечности, жестокий и необычайно человечный, склонный причинять страдания и до болезненности сострадательный»3.
Безусловно, Н.А. Бердяев был прав, подметив сложную психолого-политическую ситуацию, в которой развивается русское общество. По-прежнему наша страна не может окончательно определиться с выбором своего дальнейшего пути развития (стали даже поговаривать о восстановлении в России монархии). Именно поэтому на роль выразителей национальных идей претендуют многие лидеры политических партий, современные мыслители, руководители всех рангов, писатели и журналисты.
Но, может быть, особенно выбирать и искать ничего и не нужно? Может быть, истинную благодать для русского народа составляет то, что издавна заложено в идеях наших предков? В первую очередь, как тонко подметил Н.А. Бердяев, это касается соборности русского характера. На таких огромных пространствах благополучно можно жить исключительно в сплочённом коллективе. Именно поэтому так сильна была дореволюционная община и колхозы. Эти коллективы были мощным буфером, сглаживавшим нигилизм, несобранность, вспыльчивость и, одновременно, пассивность русского характера.
Вторая важная составляющая работ Н.А. Бердяева – это осознание мессианской роли России. Как это ни парадоксально, но Россия, которая сама зачастую едва справляется с собственными внутренними проблемами, в самые кризисные ситуации оказывается на международной арене тем спасательным кругом, который не даёт другим государствам сорваться в бездну хаоса и вражды. Как нам кажется, этот статус наша страна должна сохранять любой ценой. Для русского народа самовосприятие себя как народа-миротворца – это мощный фундамент укрепление наших культурных ценностей. Не даром, ведь, православие, которое исповедует подавляющее большинство россиян, является одной из самых «мягких», успокаивающих душу религий.
Вместе с тем, как мы считаем, Н.А. Бердяев не до конца оценил статус религии для России. Философ был прав, утверждая, что русская духовность была формирована православной церковью. Но не церковь являлась источником диаметрально противоположных свойств характера русских – «жестокости и доброты, обрядоверия и искания правды, обострённого сознание личности и предельного коллективизма…1«. Ведь известно, что русскому народу за своё право быть одним из выдающихся в мире пришлось пройти тяжёлый путь противостояния силам, которые этого возвышения не хотели. Православная же церковь являлась моральной поддержкой в преодолении всех этих испытаний: она успокаивала, направляла помыслы людей в нужное русло, в особенно трудные минуты благословляла на борьбу. Следует обратить внимание на то, что в наши дни, когда российское общество вновь испытывает на себе тяготы перемен и противостояние тех, кто не заинтересован в сильной России, люди опять ищут укрепления духа с помощью православия – и в этом его неоценимая роль…
Вопросы национализма, роли России и христианской религии подробно изучал и В.С. Соловьёв. Он считал, что огромные просторы России сформировали у нашего народа весьма своеобразный великодержавный подход к его роли в мире. С одной стороны, мы воспринимаем себя хозяевами бескрайних просторов, с другой – живём по принципу «земли всем хватит». Кроме того, будучи в большинстве своём православными, русские живут по заповедям Христа. Поэтому философ предложил переложить заповедь о любви к ближнему на уровень наций: «Люби все другие народы, как свой собственный»2.
По мнению мыслителя, только преодолев нравственной волей бессмысленную и невежественную национальную вражду, мы начнём уважать менталитет и культуру чужих народностей. В.С. Соловьёв считал, что «если такое отношение станет действительным правилом, то национальные различия сохранятся и даже усилятся, сделаются более яркими, а исчезнут только враждебные разделения и обиды, составляющие коренное препятствие для нравственной организации человечества»3.
В своих работах русский философ заявлял, что главная задача великой нации заключается не в том, чтобы добиться привилегированного положения и господствовать, а в том, чтобы служить другим народам и всему человечеству.
«Многие полагают, – говорил В.С. Соловьёв, – что для служения предполагаемым интересам своего народа «всё оказывается позволенным, цель оправдывает средства, чёрное становится белым, ложь предпочитается истине и насилие превозноситься как доблесть… Это есть прежде всего обида для той самой народности, которой мы хотим служить». В действительности, считает В.С. Соловьёв, народы возвеличивались только тогда, когда служили не себе, а всеобщим идеальным благам4.
По мнению В.С. Соловьёва, каждый народ по своему особому характеру предназначен для особого служения, т.е. речь едёт о некоем балансе в человеческом обществе, который складывается из исторически сложившегося сосуществования людей. Правда, здесь нужно сделать оговорку: баланс достигается только тогда, когда это сосуществование является мирным или хотя бы – терпимым.
На как этого достичь? В.С. Соловьёв говорил о «национальном самоотречении», которое «не есть отречение от национальности, или народности, а есть отречение народа, или нации, от своего национального эгоизма, или национализма»1. Другими словами предлагалось нечто вроде эволюционного воспитания в каждом народе уважения к другим народностям. Впрочем, нужно признать, что В.С. Соловьёв был в этом плане идеалистом. Он недооценивал фактор исторической ментальности народов, нарушать который не спешит никто, даже если пытается создавать видимость этого. Кроме того, наивно думать, что кто-то бросится с детства воспитывать в своих детях чувство взаимной терпимости между народами. Скорее, руководящая роль в этом должна принадлежать главам государств, которые обязаны планомерно разъяснять гражданам: жить во многонациональном обществе лучше в мире, нежели в условиях постоянных конфликтов со всеми вытекающими отсюда последствиями.
В целом же, споры о национальной идее будут злободневными до тех пор, пока наше отечество не обретёт тот путь, который поддержит большинство его граждан и который объединит их. Национальность есть положительное обогащение бытия, и за неё нужно бороться, как за ценность.
В заключение отметим, что национальные вопросы, поднятые Н.А. Бердяевым и В.С. Соловьёвым, остаются актуальными и по сей день. Мыслителям удалось проследить ту практически незаметную логическую линию, которая объясняет многие аспекты русского характера и менталитета. Для современных исследователей и общественных деятелей это является своеобразным направляющим элементом, а, значит, гораздо легче искать выход из многих проблемных ситуаций – в том числе, и общегосударственного характера.
К ВОПРОСУ О СРАВНИТЕЛЬНОМ АНАЛИЗЕ
АНТРОПОЛОГИЧЕСКИХ ВЗГЛЯДОВ
С.Н. БУЛГАКОВА И Н.А. БЕРДЯЕВА
Шумилкина О.Г.
г. Орел, ОрГУ
По мнению многочисленных исследователей русской философии, основой ее мировоззренческих исканий является антропоцентризм, ориентированный на раскрытие феномена человека, состоящего в уникальном своеобразии его природы и сущности, соотношении в нем духовно-телесного состава, его возникновении и бытии, месте и особом предназначении во вселенной. Своеобразие рефлексии антропологической проблематики в русской философской мысли заключается в наличии универсального подхода к разнообразным аспектам существования человека в мироздании. Неслучайно, что уровень развития ментального поля человеческого общества, его философско-этическое мировоззрение и, соответственно, духовный и нравственный облик социума характеризуются степенью разработанности антропологической проблематики в онтологическом, гносеологическом, аксиологическом и праксиологическом аспектах. В контексте антропологической проблематики содержится синтетическое единство всех сторон объективной реальности и движений человеческого духа.
Актуальность антропологической проблематики объясняется тем обстоятельством, согласно которому антропологизм является одной из важнейших черт русской философии на всех этапах ее существования. Доминирующее положение данной проблематики обусловлено извечным стремлением мыслителей раскрыть загадку человека, постичь его сущность и природу, разрешить неоднозначные вопросы его существования. Первостепенное значение антропологии определяет вектор развития всей религиозно-философской рефлексии отечественной духовно-интеллектуальной традиции. Антропологическая интенциональность религиозной философии связана, на наш взгляд, с особенностями русского менталитета, ориентированного на осмысление глобальных онтологических и прочих вопросов, рассматриваемых исключительно в фокусе человеческого бытия. Обращение к антропологическим воззрениям крупнейших русских религиозных философов С.Н. Булгакова и Н.А. Бердяева представляется нам обоснованным в силу оригинальности их концепций, претендующих на возможность разрешения многочисленных духовных и практических проблем современности. Религиозно-философское осмысление антропологической тематики обретает фундаментальное значение для самопознания и самоопределения человека в сфере богочеловеческих, социальных и межличностных отношений, что соответствующим образом отпечатлевается на способе его существования в мировом историческом контексте.
Следующим важнейшим фактором, подтверждающим актуальность выбранной темы, является ярко выраженная в современной отечественной философской мысли тенденция к исследовательскому анализу и рефлексии бесценного духовного наследия русской религиозной философии, включающего в себя творчество С.Н. Булгакова и Н.А. Бердяева.
Приступая к сравнительному анализу религиозно-философских концепций С.Н. Булгакова и Н.А. Бердяева, необходимо на наш взгляд отметить некоторую общность их духовной эволюции, представляющей собой путь от марксизма к идеализму, затем осознанный переход к религиозному сознанию, определившему основную интенцию творчества мыслителей. Внешним определяющим фактором указанной общности является так же сходство источников, оказавших особое влияние на формирование религиозно-философского мировоззрения С.Н. Булгакова и Н.А. Бердяева – немецкая классическая философия, элементы христианского вероучения, раскрытые в святоотеческом наследии, а так же глубокие оригинальные идеи выдающихся отечественных мыслителей, таких как Ф.М. Достоевский и В.С. Соловьев.
Однако существование в общем культурно-историческом контексте, сходство духовного пути, многолетняя личная дружба и совместное творчество не способствовали унификации взглядов философов, а напротив оказались позитивной основой для самобытного развития их религиозно-философских теорий.
Обратимся к компаративистской части нашего исследования более подробно. Анализируя антропологический аспект творчества С.Н. Булгакова и Н.А. Бердяева, мы должны указать на различную степень его проработанности в контексте концепций данных философов. По мнению В.В. Зеньковского, антропология Булгакова малосодержательна и построена на повторениях идей В.С. Соловьева и П. Флоренского. Действительно, Булгаков погружает проблемы антропологии в недра своего софиологического учения. Субъектом хозяйства и истории является не единичный и феноменальный человек, а целостное унитарное человечество, составляющее один из важнейших сегментов концепции всеединства. Подобный подход делает антропологию философа в большей степени социально ориентированной.
Антропологическое восприятие Бердяева основывается на иной позиции, согласно которой проблема человека есть единственная, исключительная тема любой философской рефлексии. Субъектом персоналистской антропологии автора является его величество Человек как высшая ценность экзистенции; человечество осмысливается как субъект только лишь в исторической перспективе.
Согласно Булгакову, человечество как совокупность индивидуумов, объединенных в род, находит свою идею в Божественной Софии, женственной воспринимающей основе мира, в ней обретая свое софийное ядро. София в соответствии с божественным планом творения детерминирует вектор развития человечества, определяет способы существования и реализации присущих человечеству потенций.
Н.А. Бердяев отказывается от идеи существования какой-либо абсолютной метафизической основы, безусловно подчиняющей себе жизнь и мотивацию поведения человека; автор убежден в том, что Бог не обладает непосредственной властью над своим созданием, а служит некоторым вспомогательным средством на пути достижения им добра, истины и красоты. Однако, на наш взгляд, некой силой, косвенно опосредующей богочеловеческие отношения можно назвать Ungrund, бездну, из которой человек почерпнул неограниченную свободу, определившую особый способ его взаимосвязи с Творцом.
Обращаясь к аспекту творения человека, философы склоняются к мнению, согласно которому Бог сотворил человека, жаждая ответной любви свободного существа. Булгаков осмысливает данное метафизическое событие в согласии с христианской традицией, однако утверждает, что человеческие ипостаси были и созданы, и рождены, и эманированы Богом. Бердяев предполагает изначальное пребывание прародителей и всего творения в замысле Божием, в космическом плане. Способ создания человека по убеждению философа однозначен – творение.
Особый интерес представляет определение сущностной природы человека в творчестве анализируемых нами мыслителей. По мнению Булгакова, человек в раю до грехопадения обладал полнотой образа Божия и был призван в процессе духовного совершенствования обрести заданное богоподобие; Бердяев указывает на изначальную полноту образа и подобия Божия в человеке. Мыслители по-разному оценивают степень поврежденности человеческой природы в результате грехопадения. Булгаков придерживается ортодоксальной христианской точки зрения, согласно которой данная катастрофа исказила образ Божий в человеке и повлекла за собой окончательную утрату предзаданного богоподобия. Бердяев более радикален в своих идеях: несмотря на трагические последствия грехопадения, богоподобие человека было возвращено ему воплотившимся Абсолютным Человеком – Иисусом Христом, искупившим все грехи человечества Своей крестной смертью. Человек, таким образом, вновь стал подобен Творцу, что наиболее ярко отразилось в возможностях человеческого творчества.
Согласно мнению авторов, человек соединяет в себе два начала: природу творящую и природу тварную по Булгакову; божественную и низшую природы по Бердяеву. Наличие бинарности делает человека причастным разнородным мирам – трансцендентному божественному миру Св. Троицы через человеческую природу Христа, а так же имманентному природному миру, содержащему в себе материальную основу всей твари.
По мысли философов, призвание человека заключалось в его синергийном сотрудничестве с Богом; однако грехопадение нарушило гармонию и привело к губительным последствиям для человека и всего мироздания. Согласно Булгакову, вина за богоотступничества полностью возлагается на прародителей, взалкавших люциферического знания; человек, являющийся изначально художником в райском саду, после грехопадения превратился в хозяина и работника, из царя природы – в ее невольника.
Оценивая грехопадение как катастрофу, Бердяев убеждает нас в богоотступничестве и вине всей отпавшей твари, а так же свидетельствует о силе и величии человека, дерзнувшего на подобный шаг. Мыслитель утверждает, что грехопадение стало причиной возникновения временного материального мира, мира природной необходимости, в оковах которой отныне вынужден пребывать человек.
Согласно убеждениям С.Н. Булгакова и Н.А. Бердяева человек не утратил своего высокого иерархического статуса во вселенной: он выше ангелов по происхождению; кроме того, человек наделен свободой и способен к преобразованию мира.
Булгаков обращает наше внимание на цель существования человечества в павшем мире: оно является демиургом, субъектом хозяйства, призванным к очеловечиванию природы, к восстановлению софийности мира и его преображению, к обретению в Боге своих утраченных онтологических корней. Бердяев обозначает цель человеческого бытия схожим образом: человек призван к преобразованию косной материи мира, к восстановлению своего царственного статуса, к преодолению рабства земной необходимости и творческому выходу в качественно иное, трансцендентное бытие – в Царство Божие.
В данном аспекте антропологической проблематики анализируемых философов мы должны отметить их своеобразное понимание взаимоотношения свободы и творчества в природе человека.
Согласно Булгакову, человек обладает свободой саморождения и самотворчества, он самостоятелен в избрании модуса своего существования, свободен в выборе между добром и злом. Человеческая свобода исчерпывается самим человеком, реализующим в мире свою собственную тему. Булгаков воспринимает человека как «серого мага», лишенного возможности творчества из ничего и способного только к перераспределению изначально данного порядка природы. Человеческую свободу и творчество в мире детерминируют София и Промысел Божий, направляющие мир в соответствии с Божественным планом.
Бердяев категоричен в утверждении иной позиции: согласно его мнению, изначальная предвечная свобода человека коренится не в Боге (как у Булгакова), а в иррациональной бездне, в Ungrund, что избавляет человека от любой, в том числе и божественной, детерминации. Человек в своем свободном творчестве подобен Богу, ему дана ничем не обусловленная возможность творчества из ничего как признание Творцом высочайшего статуса своего создания.
В данном случае мы должны указать на значимое отличие в рефлексии мыслителями интенций человеческого творчества. Для Булгакова сфера творчества в мире ограничивается хозяйственной деятельностью, осуществляемой человечеством во всех сферах своего бытия; творческая интенция Бердяева есть устремленность свободного духа в сферы запредельного, переживание вдохновенного творческого экстаза, не связанного никакими условиями.
Булгаков определяет хозяйственные отношения человека и объекта его хозяйственного воздействия как их взаимопроникновение, корреляцию, в которой снимаются все противоречия между субъектом и объектом; таким образом достигается хозяйственное преображение мира, осуществляется человеческое творчество.
Бердяев воспринимает творчество человека как духовный прорыв в мир сущностей, свободный от рабства необходимости. Однако земное творчество, воплощенное в хозяйственной деятельности и в накоплении культурных ценностей, воспринимается автором как негативный итог объективизации духа, как воплощение его застылости и охлажденности. Данное положение Бердяева логически делает творческий акт лишенным смысла и ценности, поскольку его результаты вновь укореняют человека в мире ограниченности и необходимости.
Своеобразно понимание мыслителями историософского аспекта антропологической проблематики.
Согласно Булгакову, человеческая история детерминирована влиянием Божественной Софии и Промыслом Божиим о судьбах творения. Человек является пассивным существом в историческом процессе; однако духовная зрелость Богочеловечества, осознавшего свою мистическую природу во Христе, способно ускорить конец царства Антихриста, призвать Христа и приблизить Царство Божие.
Бердяев убежден в активном творческом участии человека и всего человечества в историческом процессе, в его историческом со-творчестве с Богом. Смысл истории для философа заключается в творческом преодолении ограниченного мира и выходе человечества в сверхисторический план бытия для решения невыполнимых в земном контексте метапроблем человеческого духа. Рождение Богочеловечества расценивается автором как наиболее благоприятный исход человеческой истории, в контексте которой творческие акты свободного и активного Богочеловечества незаметно приблизят Царство Духа, Царство Небесное.
Таким образом, мы можем утверждать положение, согласно которому смыслом религиозно-философского творчества С.Н. Булгакова и Н.А. Бердяева является попытка устранения трагической отчужденности Творца и творения, стремление к преодолению духовной слабости, замкнутости, ограниченности и разъединенности человечества в контексте земной истории посредством синергийного сотрудничества свободного человека и Бога.
Научное издание
ЧЕЛОВЕК В ИЗМЕНЯЮЩЕЙСЯ РОССИИ:
ФИЛОСОФСКАЯ И МЕЖДИСЦИПЛИНАРНАЯ
ПАРАДИГМА
Материалы Всероссийской научной конференции
г. Белгород, 4-7 октября 2006 года
В двух частях