Geum.ru

Илья Ильф и Евгений Петров. Золотой теленок

Вид материалаЗакон
Глава xxx. александр ибн-иванович
Подобный материал:
1   ...   26   27   28   29   30   31   32   33   ...   36

ГЛАВА XXX. АЛЕКСАНДР ИБН-ИВАНОВИЧ




В нагретом и темном товарном вагоне воздух был плотный и

устойчивый, как в старом ботинке. Пахло кожей и ногами. Корейко

зажег кондукторский фонарь и полез под кровать. Остап задумчиво

смотрел на него, сидя на пустом ящике из-под макарон. Оба

комбинатора были утомлены борьбой и отнеслись к событию,

которого Корейко чрезвычайно опасался, а Бендер ждал всю жизнь,

с каким-то казенным спокойствием. Могло бы показаться даже, что

дело происходит в кооперативном магазине: покупатель спрашивает

головной убор, а продавец лениво выбрасывает на прилавок

лохматую кепку булыжного цвета. Ему все равно-возьмет

покупатель кепку или не возьмет. Да и сам покупатель не

очень-то горячится, спрашивая только для успокоения совести:

"Может, другие есть? "-на что обычно следует ответ: "Берите,

берите, а то и этого не будет". И оба смотрят друг на друга с

полнейшим равнодушием. Корейко долго возился под кроватью, как

видно, отстегивая крышку чемодана и копаясь в нем наугад.

-- Эй, там, на шхуне! -- устало крикнул Остап. - . Какое

счастье, что вы не курите! Просить папиросу у такого скряги,

как вы, было бы просто мучительно. Вы никогда не протянули бы

портсигара, боясь, что у вас вместо одной папиросы заберут

несколько, а долго копались. бы-в кармане, с трудом приоткрывая

коробку и вытаскивая оттуда жалкую, согнутую папироску. Вы

нехороший человек. Ну, что вам стоит вытащить весь чемодан!

-- Еще чего! -- буркнул Корейко, задыхаясь под кроватью.

Сравнение со скрягой-курильщиком было ему неприятно. Как

раз в эту минуту он вытягивал из чемодана толстенькие пачки.

Никелированный язычок замка царапал его оголенные до локтя

руки. Для удобства он лег на спину и продолжал работать, как

шахтер в забое. Из тюфяка в глаза миллионера сыпалась полова и

прочая соломенная дрянь, какой-то порошок и хлебные усики. "Ах,

как плохо, - думал Александр Иванович, - плохо и страшно! Вдруг

он сейчас меня задушит и заберет все деньги? Очень просто.

Разрежет на части н отправит малой скоростью в разные города. А

голову заквасит в бочке с капустой".

Корейко прошибло погребной сыростью. В страхе он выглянул

из-под кровати. Бендер дремал на своем ящике, клоня голову к

железнодорожному фонарю.

"А может, его... малой скоростью, - подумал Александр

Иванович, продолжая вытягивать пачки и ужасаясь, - в разные

города? Строго конфиденциально. А? ".

Он снова выглянул. Великий комбинатор вытянулся и

отчаянно, как дог, зевнул. Потом он взял кондукторский фонарь и

принялся им размахивать, выкликая;

-- Станция Хацепетовка! Выходите, гражданин! Приехали!

Кстати, совсем забыл вам сказать: может быть, вы собираетесь

меня зарезать? Так знайте -- я против. И потом меня уже один

раз убивали. Был такой взбалмошный старик, из хорошей семьи,

бывший предводитель дворянства, он же регистратор загса, Киса

Воробьянинов. Мы с ним на паях искали счастья на сумму в сто

пятьдесят тысяч рублей. И вот перед самым размежеванием добытой

суммы глупый предводитель полоснул меня бритвой по шее. Ах, как

это было пошло, Корейко! Пошло и больно! Хирурги елееле спасли

мою молодую жизнь, за что я им глубоко признателен.

Наконец, Корейко вылез из-под кровати, пододвинув к ногам

Остапа пачки с деньгами. Каждая пачка была аккуратно заклеена в

белую бумагу и перевязана шпагатом.

-- Девяносто девять пачек, -- сказал Корейко грустно, --

по десять тысяч в каждой. Бумажками по двадцать пять червонцев.

Можете не проверять, у меня -- как в банке.

-- А где же сотая пачка? -- спросил Остап с энтузиазмом.

-- Десять тысяч я вычел. В счет ограбления на морском

берегу.

-- Ну, это уже свинство. Деньги истрачены на вас же. Не

занимайтесь формалистикой.

Корейко, вздыхая, выдал недостающие деньги, взамен чего

получил свое жизнеописание в желтой папке с ботиночными

тесемками. Жизнеописание он тут же сжег в железной печке, труба

которой выходила сквозь крышу вагона. Остап в это время взял на

выдержку одну из пачек, сорвал обертку и, убедившись, что

Корейко не обманул, сунул ее в карман.

-- Где же валюта? - придирчиво спросил великий комбинатор.

-- Где мексиканские доллары, турецкие лиры, где фунты, рупии,

пезеты, центавосы, румынские леи, где лимитрофные латы и

злотые? Дайте хоть часть валютой!

-- Берите, берите что есть, -- отвечал Корейко, сидя перед

печкой и глядя на корчащиеся в огне документы, - берите, а то и

этого скоро не будет. Валюты не держу.

-- Вот я и миллионер! - воскликнул Остап с веселым

удивлением. - Сбылись мечты идиота!

Остап вдруг опечалился. Его поразила обыденность

обстановки, ему показалось странным, что мир не переменился сию

же секунду и что ничего, решительно ничего не произошло вокруг.

И хотя он знал, что никаких таинственных пещер, бочонков с

золотом и лампочек Аладдина в наше суровое время не полагается,

все же ему стало чего-то жалко. Стало ему немного скучно, как

Роальду Амундсену, когда он, проносясь в дирижабле "Норге" над

Северным полюсом, к которому пробирался всю жизнь, без

воодушевления сказал своим спутникам: "Ну, вот мы и прилетели".

Внизу был битый лед, трещины, холод, пустота. Тайна раскрыта,

цель достигнута, делать больше нечего, и надо менять профессию.

Но печаль минутна, потому что впереди слава, почет и

уважение-звучат хоры, стоят шпалерами гимназистки в белых

пелеринах, . плачут старушки матери полярных исследователей,

съеденных товарищами по экспедиции, исполняются национальные

гимны, стреляют ракеты, и старый король прижимает исследователя

к своим колючим орденам и звездам.

Минутная слабость прошла, Остап побросал пачки в мешочек,

любезно предложенный Александром Ивановичем, взял его под мышку

и откатил тяжелую дверь товарного вагона.

Праздник кончался. Ракеты золотыми удочками закидывались в

небо, вылавливая оттуда красных и зеленых рыбок, холодный огонь

брызгал в глаза, вертелись пиротехнические солнца. За хижиной

телеграфа на деревянной сцене шел спектакль для кочевников.

Некоторые из них сидели на скамьях, другие же смотрели на

представление с высоты своих седел. Часто ржали лошади.

Литерный поезд был освещен от хвоста до головы.

-- Да! -- воскликнул Остап. -- Банкет в вагон-ресторане! Я

и забыл! Какая радость! Идемте, Корейко, я вас угощаю, я всех

угощаю! Согласно законов гостеприимства! Коньяк с лимончиком,

клецки из дичи, фрикандо с шампиньонами, старое венгерское,

новое венгерское, шампанское вино!..

-- Фрикандо, фрикандо, - сказал Корейко злобно, - а потом

посадят. Я не хочу себя афишировать!

-- Я обещаю вам райский ужин на белой скатерти, --

настаивал Остап. -- Идемте, идемте! И вообще бросьте

отшельничество, спешите выпить вашу долю спиртных напитков,

съесть ваши двадцать тысяч котлет. Не то налетят посторонние

лица и сожрут вашу порцию. Я устрою вас в литерный поезд, там я

свой человек, -- и уже завтра мы будем в сравнительно

культурном центре. А там с нашими миллионами... Александр

Иванович!..

Великому комбинатору хотелось сейчас всех

облагодетельствовать, хотелось, чтобы всем было весело. Темное

лицо Корейко тяготило его. И он принялся убеждать Александра

Ивановича. Он был согласен с тем, что афишировать себя не

следует, но к чему морить себя голодом? Остап и сам толком не

разбирал, зачем ему понадобился веселый табельщик, но, раз

начав, он не мог уже остановиться. Под конец он стал даже

угрожать:

-- Будете вот сидеть на своем чемодане, а в один погожий

денек явится к вам костлявая -- и косой по шее. А?

Представляете себе аттракцион? Спешите, Александр Иванович,

котлеты еще на столе. Не будьте твердолобым.

После потери миллиона Корейко стал мягче и восприимчивей.

-- Может, в самом деле проветриться? -- сказал он

неуверенно. -- Прокатиться в центр? Но, конечно, без шика, без

этого гусарства.

-- Какое уж тут гусарство! Просто два врача-общественника

едут в Москву, чтобы посетить Художественный театр и

собственными глазами взглянуть на мумию в Музее изящных

искусств. Берите чемодан.

Миллионеры пошли к поезду. Остап небрежно помахивал своим

мешком, как кадилом. Александр Иванович улыбался глупейшим

образом. Литерные пассажиры прогуливались, стараясь держаться

поближе к вагонам, потому что уже прицепляли паровоз. В темноте

мерцали белые штаны корреспондентов.

В купе на верхней койке Остапа лежал под простыней

незнакомый ему человек и читал газету.

-- Ну, слезайте, - дружелюбно сказал Остап, - пришел

хозяин.

-- Это мое место, товарищ, - заметил незнакомец. -- Я Лев

Рубашкин.

-- Знаете, Лев Рубашкин, не пробуждайте во мне зверя,

уходите отсюда.

Великого комбинатора толкал на борьбу недоумевающий взгляд

Александра Ивановича.

-- Вот еще новости, -- сказал корреспондент заносчиво. --

Кто вы такой?

-- Не ваше собачье дело! Говорят вам -- слезайте, и

слезайте!

-- Всякий пьяный, - визгливо начал Рубашкин, - будет здесь

хулиганничать...

Остап молча схватил корреспондента за голую ногу. На крики

Рубашкина сбежался весь вагон. Корейко на всякий случай убрался

на площадку.

-- Деретесь? -- спросил Ухудшанский. -- Ну, ну. Остапа,

который уже успел хлопнуть Рубашкина мешком по голове, держали

за руки Гаргантюа и толстый писатель в детской курточке.

-- Пусть он покажет билет! - надрывался великий

комбинатор. -- Пусть покажет плацкарту!

Рубашкин, совершенно голый, прыгал с полки на полку и

требовал коменданта. Оторвавшийся от действительности Остап

тоже настаивал на вызове начальства. Скандал завершился большой

неприятностью. Рубашкин предъявил и билет и плацкарту, после

чего трагическим голосом потребовал того же от Бендера.

-- А я не покажу из принципа! -- заявил великий

комбинатор, поспешно покидая место происшествия. - У меня такие

принципы!

-- Заяц! - завизжал Лев Рубашкин, выскочивший в коридор

нагишом. - Обращаю ваше внимание, товарищ комендант, здесь ехал

заяц!

-- Где заяц? - провозгласил комендант, в глазах которого

появился гончий блеск.

Александр Иванович, пугливо притаившийся за выступом

трибуны, вглядывался в темноту, но ничего не мог различить.

Возле поезда возились фигуры, прыгали папиросные огни и

слышались голоса: "Потрудитесь предъявить! "-"А я вам говорю,

что из принципа! "-"Хулиганство! "-"Ведь верно? Ведь правильно?

"-"Должен же кто-нибудь ехать без билета? " Стукнули буферные

тарелки, над самой землей, шипя, пробежал тормозной воздух, и

светлые окна вагонов сдвинулись с места. Остап еще хорохорился,

но мимо него уже ехали полосатые диваны, багажные сетки,

проводники с фонарями, букеты и потолочные пропеллеры

вагон-ресторана. Уезжал банкет с шампанским вином, со старым и

новым венгерским. Из рук вырвались клецки из дичи и унеслись в

ночь. Фрикандо, нежное фрикандо, о котором так горячо

повествовал Остап, покинуло Гремящий Ключ. Александр Иванович

приблизился.

-- Я этого так не оставлю, - ворчал Остап. -- Бросили в

пустыне корреспондента советской прессы! Я подыму на ноги всю

общественность. Корейко! Мы выезжаем первым же курьерским

поездом! Закупим все места в международном вагоне!

-- Что вы, -- сказал Корейко, -- какой уж там курьерский!

Отсюда никакие поезда не ходят. По плану эксплуатация начнется

только через два месяца.

Остап поднял голову. Он увидел черное абиссинское небо,

дикие звезды и все понял. Но робкое напоминание Корейко о

банкете придало ему новые силы.

-- За холмом стоит самолет, - сказал Бендер, - тот,

который прилетел на торжество. Он уйдет только на рассвете. Мы

успеем.

Для того чтобы успеть, миллионеры двинулись широким

дромадерским шагом. Ноги их разъезжались в песке, горели костры

кочевников, тащить чемодан и мешок было не то чтобы тяжело, но

крайне противно. Покуда они карабкались на холм со стороны

Гремящего Ключа, с противной стороны на холм в треске

пропеллеров надвигался рассвет. Вниз с холма Бендер и Корейко

уже бежали, боясь, что самолет улетит без них.

Под высокими, как крыша, рифлеными крыльями самолета

ходили маленькие механики в кожаных пальто. Три пропеллера

слабо вертелись, вентилируя пустыню. На квадратных окнах

пассажирской кабины болтались занавески с плюшевыми шариками.

Пилот прислонился спиной к алюминиевой ступеньке и ел пирожок,

запивая его нарзаном из бутылки.

-- Мы пассажиры, -- крикнул Остап, задыхаясь, - два билета

первого класса!

Ему никто не ответил. Пилот бросил бутылку и стал надевать

перчатки с раструбами.

-- Есть места? -- повторил Остап, хватая пилота за руку.

-- Пассажиров не принимаем, -- сказал пилот, берясь за

лестничный поручень. - Это-специальный рейс.

-- Я покупаю самолет! - поспешно сказал великий

комбинатор. -- Заверните в бумажку.

-- С дороги! -- крикнул механик, подымаясь вслед за

пилотом.

Пропеллеры исчезли в быстром вращении. Дрожа и

переваливаясь, самолет стал разворачиваться против ветра.

Воздушные вихри вытолкнули миллионеров назад, к холму. С Остапа

слетела капитанская фуражка и покатилась в сторону Индии с

такой быстротой, что ее прибытия в Калькутту следовало бы

ожидать не позже, чем через три часа. Так бы она и вкатилась на

главную улицу Калькутты, вызывая своим загадочным появлением

внимание кругов, близких к Интеллидженс-Сервис, если бы самолет

не улетел и буря не улеглась. В воздухе самолет блеснул ребрами

и сгинул в солнечном свете. Остап сбегал за фуражкой, которая

повисла на кустике саксаула, и молвил:

-- Транспорт отбился от рук. С железной дорогой мы

поссорились. Воздушные пути сообщения для нас закрыты. Пешком?

Четыреста километров. Это не воодушевляет. Остается одно --

принять ислам и передвигаться на верблюдах.

Насчет ислама Корейко промолчал, но мысль о верблюдах ему

понравилась. Заманчивый вид вагон-ресторана и самолета утвердил

его в желании совершить развлекательную поездку

врача-общественника, конечно без гусарства, но и не без

некоторой лихости.

Аулы, прибывшие на смычку, еще не снялись, и верблюдов

удалось купить неподалеку от Гремящего Ключа. Корабли пустыни

обошлись по сто восемьдесят рублей за штуку.

-- Как дешево! - шепнул Остап. - Давайте купим пятьдесят

верблюдов. Или сто!

-- Это гусарство, -- хмуро сказал Александр Иванович. --

Что с ними делать? Хватит и двух.

Казахи с криками усадили путешественников между горбами,

помогли привязать чемодан, мешок и провизию на дорогу-бурдюк с

кумысом и двух баранов. Верблюды поднялись сперва на задние

ноги, отчего миллионеры низко поклонились, а потом на передние

ноги и зашагали вдоль полотна Восточной Магистрали. Бараны,

привязанные веревочками, трусили позади, время от времени катя

шарики и блея душераздирающим образом.

-- Эй, шейх Корейко! -- крикнул Остап. -- Александр

Ибн-Иванович! Прекрасна ли жизнь?

Шейх ничего не ответил. Ему попался ледащий верблюд, и он

яростно лупил его по плешивому заду саксауловой палкой.