Клуб “Политика и Время”

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5

Гусак А.

Историческая наука в современной Эстонии (“Эстонский биографический словарь”)

В 1990-е годы с распадом Советского Союза исчезла и некогда единая историческая наука. На ее месте возникли национальные исторические науки, новые школы, новые направления исследования.

Об исторических науках наших соседей в России известно мало.

Относится это и к Прибалтике.

Незнанию способствует языковой барьер, сложные отношения России с балтийскими республиками.

По данной причине, это сообщение будет посвящено краткому рассмотрению основных особенностей исторической науки в Эстонии.

В Институте эстонского языка в Таллинне состоялась презентация “Эстонского биографического словаря” (второй части трехтомного проекта Estica) на русском языке.

Проект Estica включает справочник “Эстония-Eesti” по культуре, истории и природе Эстонии, “Эстонский биографический словарь” и находящийся в разработке “Эстонский энциклопедический словарь”.

В этих изданиях представлены административно-территориальное деление (уезды, города, волости), учреждения, предприятия и организации, действовавшие в прошлом и работающие в настоящем, а также другие материалы, связанные с историей и культурой нашей страны. “Эстонский биографический словарь” – первое издание подобного рода на русском языке, осуществленное издательством KRK, которым с 1990 года выпущено свыше 30 книг, в том числе научно-популярного и справочного характера.

Словарь содержит около 3200 статей, включающих биографии наиболее известных людей, как эстонцев, так и неэстонцев, которые внесли свой вклад в развитие и культуру Эстонии.

Коллектив авторов и переводчиков, составители Игорь Коробов (руководитель проекта) и Людмила Раудтитс адресовали свой труд практически каждому, кто интересуется историей и сегодняшним днем Эстонии, вернее, людьми, эту историю создававшими и создающими.

По мнению одного из переводчиков издания Сергея Зонова, подобные справочники должны выходить ежегодно, потребность в них постоянно растет.

Кроме этого, эти интересные и полезные книги были бы хорошим подарком для зарубежных деловых партнеров как хороший источник информации об Эстонии.

Работа по созданию “Эстонского биографического словаря” на русском языке велась с 1999 года. Отпечатан словарь в Таллиннской книжной типографии при финансовой поддержке многих эстонских и зарубежных организаций и фондов и при технической поддержке Messaria Grupp.

В ближайшие дни книга поступит в продажу.

Это краткое сообщение конечно не претендует на всестороннее освещение заявленной проблематики.

Оно имеет другую цель – показать некоторые особенности развития исторической науки в Эстонии.

В заключении, автор желает выразить надежу, что изучение исторической науки в Эстонии продолжится, и она найдет своих исследователей и популяризаторов в России.

… ИДЕОЛОГИИ, ДОКТРИНЫ, УЧЕНИЯ…

Кирчанов М.

Латышский консерватизм периода существования Первой Республики в Латвии (1920 – 1940)

Одной из важнейших политических идеологий в Латвии 1920-1930-х годов был консерватизм, который продолжал традиции более раннего латышского национализма. Латвийский консерватизм в 1920 – 1940 годах развивался в двух направлениях – с одной стороны, шла его дальнейшая идеологическая эволюция, возникали новые концепции и теории; с другой, консервативные ценности применялись латышскими политическими деятелями в реальной политики, то есть от части реализовывались на практике.

В отечественной исторической науке политическая идеология и практика латышского консерватизма практически не получила никакого изучения. Попытки рассмотрения консерватизма предпринимались в исторической науке Советской Латвии. Проблематика, с ним связанная, в большей или меньшей степени, представлена в исследованиях А. Дризулиса, З.Балевицса, П.Я. Крупникова, В. Самосонса. Однако обобщающих работ по истории и идеологии консерватизма так и не создано. По данной причине эта проблема представляется весьма перспективной для изучения, особенно в отечественной исторической науке, которая в настоящее время переживает острый кризис и нуждается в расширении тематики исследований, как одного из средств его преодоления.^⁷

Латышский консерватизм 1920 – 1940 годов развивался по ряду направлений, а именно антинемецкий национализм, антибольшивизм, клерикализм и латышский национализм. При этом каждая из настоящих тенденций заслуживает отдельного рассмотрения.

Латышский консерватизм в Первой Республики продолжил антинемецкие традиции младолатышей и более ранних националистически настроенных латышских протестантских пасторов-фундаменталистов и писателей-традиционалистов. “Немцы – это инородные тела на теле латышского народа”, - подчеркивали идеологи националистической консервативной группировки “Ugunskrusts”.^⁸ Латышских консерваторов к созданию антинемецких концепций подхлестывали заявления ряда немецких политических деятелей, например, фон Гляйхена, который совершенно открыто говорил о том, что “немцы должны обратить свое внимание к Востоку и поддержать устремление на завоевание прибалтийских стран в будущем”.^⁹

Именно по данной причине отличительной чертой латышского консерватизма в 1920-1930-е годы стала его откровенная антинемецкая направленность. Проявлением антинемецкой тенденции было то, что в Латвии за немецкой исторической литературой, посвященной проблемам истории Латвийского государства в 1920 – 1930-е годы, внимательно следили. Латышские авторы критиковали излишний национализм немецких историков, стремясь доказать право Латвии на создание своей собственной и независимой государственности, на свой путь развития. Например, латышская националистически настроенная газета “Students” неоднократно высказывала свое негативное отношение не только к немецкой историографии, но и к самим немцам, возмущаясь тем, что те называют Латвию не независимой республикой, а “прибалтийскими провинциями Российской империи” или “Остзейским краем”. Подобный подход был особенно не по душе латышским авторам, историкам и публицистам, националистического направления. В своих работах они довольно часто сводили историю Латвии к во многом справедливой критике немцев и Германии. А. Шилде критиковал тех, чьи “голоса звучат за подчинение Латвии чужой державе”. Шилде считал, что так могут думать лишь “недовольные прибалтийские немцы”, которых он совершенно верно ассоциировал с Гитлером. Это, правда, не помешало ему в годы Великой Отечественной Войны сотрудничать с немцами. А. Гринс видел в антилатышской немецкой историографии идейную подготовку будущей агрессии на Восток, в том числе и против Латвии. А. Гринс в данном случае был близок даже и советским авторам, которые указывали, что германизация земель Гитлером приведет к уничтожению многих народов. Слова А. Гринса звучали так: “нацистская Германия неминуемо повторит путь крестоносцев на восток, чтобы за счет украинцев, белорусов получить земли для колонизации немцами”. Гринс считал, что “Гитлер за раннее отказывается от германизации населения, так как ему нужны только земли, а не люди”.^¹⁰

Аналогичные настроения выражал и другой автор – А. Кродерс. Он программу немецкой агрессии на Восток подвергал критике по тем же направлениям, что и историки в СССР. Он критиковал “Дранг нах остен” указывая на то, что: “она возбуждает немецкие мечты по подчинению Латвии, она не идет на убыль, а наоборот стимулируется библией германского народа – книгой Адольфа Гитлера”. При этом Кродерс указывал и на латышский опыт борьбы с германством: “с нами, латышами”, - писал он, - “немец в жмурки играть не будет, потому что мы хорошо знаем, что такое немецкий дух и политика – тут Европа у нас может многому поучиться”.^¹¹

Латышские консерваторы 1920 – 1930-х годов пытались реализовать свои антинемецкие идеи на практике. Это проявилось в проведении аграрной реформы 1920-х годов, которая вылилась в конфискацию земель у немецких баронов и их передачи в “борцам за независимость Латвии”. Латышские консерваторы рассматривали реформу как наибольшим образом соответствующую реалиям Латвии 1920-х годов. Это характерно для работ Дунсдорфа, Айзсилниекса и других латышских консерваторов. При этом латышские политические партии в начале 1920-х годов при проведении аграрной реформы оказались настроенными консервативно и националистически. К таким партиям относились Крестьянский Союз, Союз христианских националистов, Беспартийный национальный центр, Народная партия, консервативная политическая ориентация и направленность которых широко отражена в стенограммах заседаний Учредительного Собрания Латвийской Республики.^¹²

С латышскими консерваторами-националистами выражали свое согласие и официальные лица, среди которых был и заведующим западным отделом Министерства иностранных дел Латвийской республики Ю. Фелдманис, который, по его собственным словам, о немецкой политике отзывался “с негодованием”. Такая политика немцев приводила к спорадической активизации латышской армии, офицерство которой занимало откровенно антинемецкие и националистические позиции. Кроме этого консервативную волну в Латвии поднимали и газеты. Например, “Pзdзjв brоdо” с тревогой констатировало о значительных расходах Германии, которая ежегодно тратила на поддержку немцев в Латвии до 50 миллионов лат, которые шли на издание пангерманистской литературы и поддержку всякого род немецких организаций, где, по словам, газеты верховодили немецкие агенты. К этой группировке был близок министр-президент Латвийской Республики в 1931 – 1933 годах М. Скуениекс, который инициировал передачу Домского собора в Риге исключительно протестантам-латышам. Другим верным проводником антинемецкого курса латышских консерваторов был министр просвещения и юстиции А. Кениньш, стремившийся к расширению преподавания в немецких школах латышского языка и латышской истории в полном объеме. Немецкая печать в Латвии не замедлила окрестить эту политику “летификацией”.^¹³

Латышские консерваторы в своей критике немечества особое внимание уделяли роли германских протестантских пасторов. При этом оценки латышских историков в отношении немецкого духовенства практически всегда были нелестны. Один из литературных критиков Латвии К. Лейниекс-Дзильлейя, рассматривая деятельность такого известного прибалтийского немецкого пастора как Юный Стендер, писал, что тот латышей не любил, относился к ним плохо, хотел всех германизировать и считал, что латыши не в праве иметь свою собственную культуру, которую он считал варварской.^¹⁴

Националистические и консервативные идеи получили свое развитие не только в политической мысли, но и в художественной литературе периода 1920 – 1930-х годов. Такие латышские писатели как Я. Акуратерс и К. Скалбе в своих произведениях выражали националистические идеи. Э. Вирза и В. Эглитис считали, что дальнейшее успешное развитие латышской культуры станет возможно в случае ее полного отрыва от России и сведения на нет российского культурного влияния. Подобная тенденция проявилась в творчестве А. Бригадере (“В пылающем кольце”, 1928) и В. Дамбергса (“Пути странствий”, 1928), где присутствует критика революции с художественной точки зрения. Другие латышские писатели (Я. Веселис, Я. Сартс, К. Иевиньш, Э. Вирза) идеализировали национальные черты в жизни латышской деревни и латышского крестьянства. Уже упомянутый В. Эглитис в пьесе “Смутное время” (1924) подверг критике постепенный процесс большевизации латышской интеллигенции. При этом марксистский критик Л. Паэгле обвинял его в национализме и стремлении отвлечь массы от классовой борьбы. А. Упитс вообще считал, что латышские писатели консервативно-национального направления в литературе ничего нового не выражают, представляя в своих произведениях лишь “набор заимствованных мыслей и звучных слов”. Особенно от марксистских критиков латышского консерватизма досталось писателю Э. Вирзе, автора романа “Страумены”. Его обвиняли в “воспевании быта кулачества”, а самого называли “придворным бардом Улманиса”, а книгу оценивали как “библию латышской буржуазии”. Идейно к Э. Вирзе были близки Я. Веселис и А. Гринс, группировавшиеся вокруг журнала “Daugava”, и идеализировавшие догерманское прошлое латышей.^¹⁵

Другим проявлением консерватизма стал религиозный фундаментализм.

Латышские консерваторы 1920 – 1930-х годов, лютеранские пасторы и идейно близкие к Евангелическо-лютеранской Церкви публицисты, продолжили развитие протестантского фундаментализма. В 1930-е годы историки и публицисты консервативного направления значительное внимание уделяли проблемам истории Церкви, латышского протестантизма. Латвийские авторы выступили с рядом апологетических, процерковно настроенных работ, которые имели и откровенную антинемецкую направленность. Некоторые латвийские историки на волне роста патриотизма и антинемецкого национализма всячески стремились доказать, что в Первой Республике протестантская Церковь играет значительную роль, является одной из опор нового государства. В Первой Республике консервативную идеологию разделяла и Католическая Церковь. Один из ее деятелей, А. Спринговичс, констатировал опасную живучесть и популярность идеологии большевизма и сопутствующего ему атеизма. Именно по данной причине он призывал латышей к борьбе против большевизма. Другой католический деятель, тоже консервативной политической ориентации, П. Стродс с горечью писал о пагубном воздействии большевизма: “есть самые простые крестьяне, которые не верят в Бога, в загробную жизнь, в сотворение мира и сверхъестественное – словом в Латгалии создается новый класс, который иначе как безбожниками не назовешь”. Консервативные политические симпатии Церквей в Латвии 1920-х годов разделялись в среде протестантского, католического и православного населения. Консерватизм ЕЛЦ, настроенной как антибольшевистски так и против православия, советский латвийский историк З.В. Балевицс объяснял тем, что ей с самого начала было уготовано господствующее положение, почти государственный статус и соответствующие привилегии.^¹⁶

Третьим проявлением консерватизма был национализм.

На ряду с критикой немцев, латышские консерваторы разрабатывали и тезис об особой роли Латвии, о ее исторической и национальной неповторимости. Латышские консерваторы считали, что национальная исключительность латышей проявляется даже в экономике. Идеалом латышского консерватизма была Латвия, как страна с преобладанием сильного индивидуального хозяйства. Именно этот крестьянский быт они и идеализировали. Этот подход проявился и в речах самого президента Латвии Карлиса Улманиса. 14 ноября 1934 года Улманис произнес речь “Экономическое и политическое значение сельского хозяйства”. Улманис считал, что латышское крестьянство как таковое, с одной стороны, и его деятельность в сфере экономики, с другой, выделяют Латвию из числа всех прочих европейских стран, придавая ей не только национальную неповторимость, но и экономическую устойчивость.^¹⁷

Наиболее полное применение в политической жизни идеологические ценности латышского консерватизма и национализма получили после 1934 года, после прихода к власти президента Карлиса Улманиса. Стремясь превратить многие идейные концепции латышской консервативной традиции в реальность, президент предпринял ряд мер, в том числе и попытку создания в Латвии особой корпоративной структуры. Кроме этого Улманис стремился к усилению власти президента, что можно рассматривать как проявление консервативных тенденций. Для этого Улманис сосредоточил в своих руках функции и полномочия президента государства (валстс-президентса) и главы правительства (министрс-президентса). Кроме этого Улманис ввел военное положение и распустил латышский парламент, саэйму. Карлис Улманис^¹⁸ идеализировал и всю Латвию в целом. Президент уверял, что верхом мечтаний всех латышей является “свой дом, свой земельный надел”. В 1934 году президент говорил: “если 18 ноября года латышский народ приобрел свое государство, то 15 мая 1934 года он получил самого себя”.^¹⁹

С ним был согласен и публицист Робертс Кродерс. Похожие идеи выражал и К. Лапиньш в книге “Пути культуры”. Эти идеологи консерватизма считали, что в Латвии создан особый тип государственности, где народ поддерживает президента, несмотря на то, он совершил государственный переворот и узурпировал власть. Другой идеолог Латвии 1930-х годов, Унамс, считал, что его режим создан самим латышским народом, которому президента Улманиса никто не навязывал, так как он является человеком из народа. Лапиньш в “Путях культуры” неоднократно сравнивал Латвию с Древней Грецией, а латышей с древними греками. Сходства этот консервативно настроенный автор был склонен видеть в таких феноменах как всеобщая грамотность латышей и греков; в относительном небогатстве ресурсов и полезными ископаемыми; наличие скромного, но постоянного достатка; предрасположенности греков и латышей к логике, философии; превращении культуры из привилегии немногих в культуру нации.^²⁰

Таким образом, латышский консерватизм 1920 – 1940-х годов развивался по ряду направлений, а именно – антинемецкий национализм, латышский национализм, антибольшевизм, религиозный фундаментализм. При этом данные идеологические концепции в исторической науке получали разную оценку.

Консервативные тенденции в правлении Улманиса советская латвийская историография оценивала крайне негативно. В советской исторической науке разрабатывалась точка зрения согласно которой, консерватизм способствовал постепенной трансформации политического режима Латвии в сторону фашизации. Негативное отношение к идеологии консерватизма характерно особенно для работ А. Дризулиса, который рассматривал идеологию консерватизма как вредную и опасную, враждебную интересам рабочего класса. Мишке интерпретировал ее как проявление буржуазного национализма. Самсонс указывал на роль националистических, антинемецких и антисемитских, концепций в формировании консервативной мысли. З. Балевицс пытался интерпретировать консерватизм в его связи с религией.^²¹

Современная латышская наука эти взгляды несколько пересмотрела. В ряде работ консерватизм, а особенно Карлиса Улманиса, идеализирует. В. Рутманис связывает консерватизм с развитием идеологии т.н. народного романтизма – одного из идейных течений Латвии первой половины ХХ века. Исследовательница И. Апине, рассматривая националистический компонент в идеологии латышского консерватизма указывала и на то, что в 1930-е годы его развитие привело к процессу латышизации части славянского и немецкого населения, так как силу получили законы об образовании детей от смешанных браков только в латышских школах, где обучение велось исключительно на латышском языке.^²²

Таким образом, в Латвии 1920 – 1940-х годов консервативная политическая идеология была важной политической силой. Она развивалась в форме национализма, антибольшевизма и религиозного фундаментализма. В эволюции латышского консерватизма можно выделить два этапа: первый (1920-1934) и второй (1934-1940). В период 1934-1940 годов сложились условия для реализации консервативных принципов на практике, что было прервано советской оккупацией 1940 года и включением Латвии в состав СССР. Однако, идеология латышского консерватизма не исчезла, она продолжала существовать как в ЛССР, так и латышском Зарубежье, способствуя сохранению политической доктрины консерватизма, развитие которой было продолжено в Латвии 1990-х годов.

Blog

Клуб “Политика и Время”