Современные парадигмы политологического исследования: модели взаимодействия

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4

Глава четвертая « НЕОМАРКСИЗМ: АНТРОПОЛОГИЗМ И КРИТИЦИЗМ В РАКУРСЕ КОМПЛЕМЕНТАРНОСТИ И СОЧЕТАЕМОСТИ» посвящена выяснению парадигмальной специфики неомарксизма и возможностей его сочетания и комплементарного взаимодействия с иными существующими парадигмами.

Начало творческой интерпретации марксистского учения было положено еще в первой половине ХХ века. Среди предшественников неомарксизма следует отметить Д.Лукача, К.Корша, А. Грамши. Труды этих политических теоретиков и практиков имели важное значение для формирования неомарксистских политологических концепций. Но главную роль в становлении неомарксистской парадигмы сыграли ученые, работавшие в рамках т.н. «Франкфуртской школы». Разработанные ими концепции оказали существенное влияние на всю современную критическую мысль, причем не только леворадикальную.

Вопросы, поднятые неомарксизмом, имеют определяющее значение для современного общества. Сложно согласиться с тем, что сегодня крайне важна постановка таких проблем как одномерность человека, отчуждение, противостояние свободы и тоталитаризма, технократии и стремления к защите окружающей среды от катастрофических последствий научно-технической революции. Разумеется, этот спектр проблем невозможно рассмотреть в рамках одной лишь политологии, поэтому исследовательские интересы представителей Франкфуртской школы лежали на пересечении сразу целого ряда научных дисциплин – социальной философии, социологии, психологии, культурологи, экономики.

Автор пишет, что неомарксизм стал ответной реакцией ряда западных интеллектуалов на вызовы и противоречия ХХ века, в первую очередь – на приход к власти в ряде государств Европы тоталитарных режимов, что вызвало необходимость в анализе феномена тоталитаризма. Вторым главным направлением неомарксистских исследований стало изучение отчуждения и одномерности человека в современном капиталистическом обществе, в связи с чем потребовалось пересмотреть традиционные марксистские взгляды на пролетариат как субъект революционного преобразования общества.

Для понимания политологической концепции Франкфуртской школы необходимо остановиться на анализе исторического развития общества, который, в частности, был дан М.Хоркхаймером и Т.Адорно в работе «Диалектика просвещения» (1947), посвященной выявлению причин репрессивных тенденций современного общества в историческом опыте предшествующих эпох. Рассматривая человека как антропологически единый вид, авторы подчеркнули, что если прежде человек был слит с природой, являясь ее частью, то по мере развития разума отношения человека и природы преобразовались, природа стала восприниматься человеком как объект воздействия, которое приобрело форму господства.

В исчерпавшей свои возможности идеологии просвещения как продукте раннего этапа развития капиталистических отношений, рациональность приобрела иррациональные формы, превратившись в новую мифологию, позволившую тотально подчинить и закрепостить человека. Эта мифология, как подчеркнули Хоркхаймер и Адорно, приобрела несомненные черты коллективного безумия, наиболее отчетливо проявившиеся в политической практике тоталитарных режимов ХХ века, которые были определены философами Франкфуртской школы как логический финал европейской традиции господства и подчинения, заложенной Просвещением.

Представители критической теории не соглашались с механическим переносом законов природы на социальную действительность. В частности, Ю.Хабермас указывал, что ориентация на естественнонаучные методы игнорирует социальных акторов, фактически определяя их как пассивные элементы, действующие в полном согласии с естественными законами природного мира^¹⁰. Позитивистская парадигма, принятая на вооружение социальными науками на рубеже XIX – ХХ вв., с точки зрения неомарксистских авторов, фактически явилась идеологическим инструментом господствующих в обществе слоев, поскольку рассматривала существовавший социальный порядок как естественный, установленный природой и, соответственно, не нуждающийся не в критике, не в изменении. В частности, ссылки на естественные науки, которые позитивисты брали за образец для наук социальных, способствовали переносу принципов внутривидовой конкуренции, господствующей в животном мире, в человеческое общество.

«Обратным вариантом» позитивизма на практике становился и традиционный марксизм с его чрезмерным акцентированием внимания на экономических аспектах жизни общества. Несмотря на провозглашаемые марксизмом цели освобождения человека и общества, преодоления отчуждения и эксплуатации, практика государств, в которых марксизм оказался в середине ХХ века господствующей идеологией, свидетельствует о том, что из классического марксизма при некоторой его модификации в ленинистском варианте вырастали не менее жесткие варианты тоталитаризма, чем из социал-дарвинистских концепций.

По мнению К.Касториадиса, в марксизме исторически сосуществовали две составляющие. Первая, революционная, заключена в работах раннего Маркса и ряда его последователей (Л.Троцкого, Р.Люксембург, Д. Лукача) и характеризуется в понимании философии как средства не объяснения, а изменения окружающего мира. Вторая составляющая, утвердившаяся в качестве официальной версии марксизма, фактически восстановила и укрепила капиталистическое общество, провозглашая рационализм, позитивизм и сциентизм основополагающими принципами идеологии и практики^¹¹.

Представители Франкфуртской школы утверждали, что задача философов заключается в том, чтобы создать критическую теорию общества, способную выявить и объяснить все изъяны современного общества, наметить горизонты исправления этих недостатков и мобилизовать угнетенные слои населения на борьбу за преобразование общества в их интересах. Одновременно критическая теория направляла бы острие своей критики против традиционной теории, т.е. науки. В отношении последней М. Хоркхаймер высказывался как об упорядочении фактов сознания индивидов, делающем возможным ожидание правильных результатов в правильном месте пространства и времени, причем это определение применялось Хорхаймером как к естественным, так и к гуманитарным наукам.

Предпосылки такой критической теории содержались в марксизме, но требовалось его творческое развитие, выборочное применение его элементов, а отнюдь не догматическое следование, присущее ленинистской традиции. Выражаясь словами Д.Лукача, на которого ориентировались представители Франкфуртской школы, настоящий марксист должен сохранять верность не содержанию марксизма, а лишь марксистскому научному методу^¹².

В понимании Г. Маркузе подлинно марксистский подход к развитию общества заключается в теоретическом обосновании радикального действия, освобождающего существующую реальность для освобождения человека, преодоления его отчуждения. Поэтому ход развития общества для неомарксистов ставится в непосредственную зависимость от волевых целеполаганий человека, что в корне противоречит фаталистическим концепциям ортодоксального марксизма с его приматом исторической предопределенности.

Преодоление недостатков марксистской теории Маркузе усматривал в разрушении концепции исторического прогресса, согласно которой основы будущего общественного строя всегда находятся в настоящем. Для подлинной радикализации социальной критической теории необходим разрыв с предшествующей социальной системой.

Более поздний и переработанный вариант неомарксистской критической теории предложил Ю.Хабермас – представитель младшего поколения Франкфуртской школы. Критическую теорию Хоркхаймера и Адорно Хабермас соединил с теорией демократии, что позволило преодолеть присущий теоретическим построениям Франкфуртской школы негативизм, который мало способствовал дальнейшему развитию критической теории как основы для социально-политического проектирования. Принимая важнейшие положения Маркса и подчеркивая необходимость в реконструкции теории исторического материализма, Хабермас, тем не менее, сделал из анализа марксизма определяющий вывод о том, что Маркс проигнорировал различия, существующие между трудом и социальным взаимодействием, оставив последнее без внимания. Ограниченность марксизма заключается в том, что деятельность человека он сводит исключительно к его трудовой активности, игнорируя все остальные многочисленные аспекты человеческого существования.

К.Касториадис видит причины упадка марксистской политической теории в превращении ее в законченную систему, которая (в лице ортодоксального марксизма) быстро стагнировала и лишила себя возможности к дальнейшему творческому развитию. Претензия на абсолютное постижение исторического процесса свидетельствовала, по мнению исследователя, только о непонимании и незнании истории, что легко можно подтвердить последствиями превращения теории в абсолют, которые мы можем наблюдать на примере трансформации марксизма в догматическое и некритическое учение в социалистических странах.

Концепт завершенной и окончательной теории, не подлежащей критическому осмыслению, химеричен по определению. Все происходящие в обществе процессы, исторические события, политическое поведение индивидов претендующая на абсолютную истину теория стремится подчинить своим построениям, то же, что расходится с ее постулатами, не подтверждает, тем более, опровергает их, подвергается остракизму.

Идеи завершенной политической теории по образцу ортодоксального марксизма, у Касториадиса противостоит понятие praxis, которое, однако, не является тождественным обычной социальной практике, поскольку в его основе лежит новый вид знания, характеризующийся фрагментарностью и временностью. Изменения praxis-а основываются на новом опыте, при этом главной задачей этой перманентной модификации становится превращение современного общества в автономное общество, развитие которого характеризуется ситуативностью.

К.Касториадис отождествляет подлинную демократию с автономией, ставящей индивидуальную и коллективную свободу в отношения взаимозависимости. Для любого общества характерна самоорганизация, пусть и не осознающая себя. Процесс организации индивидов в социум происходит путем создания неких воображаемых социальных обозначений (significations imaginaires sociales), которые позволяют познавать и преобразовывать окружающую действительность. Однако познание мира не может быть завершенным и полным. Претензия на полное познание и подчинение мира привело к гетерономному обществу, характеризующемуся наличием господства и угнетения. Идеология гетерономного общества на первом периоде его существования имела религиозный характер, связывая в единое целое генезис общества и генезис мира в целом. Но и современное общество, якобы являющееся секуляризованным, происхождение мира и социальное устройство связываются с помощью позитивистских принципов, утверждающих единство законов развития природы и общества.

Происходящие конце ХХ века в мире глобальные социально-экономические, политические и культурные изменения способствовали значительному расширению неомарксистской политической теории за счет привлечения элементов других направлений современной политической философии и политологии. Больше всего точек соприкосновения наблюдается у неомарксизма с рядом постмодернистских концепций. Известно, что многие постмодернистские философы либо являлись марксистами в определенный период (Ж.Бодрийяр, Ж.Ф.Лиотар), либо так и остались ими, подчеркивая свою марксистскую политическую и теоретическую ориентацию (Ж.Делез, Ф.Гваттари). Ряд неомарксистских исследователей предпринял шаги к сближению неомарксизма с постмодернистскими построениями.

Ф.Джемесон, которого в равной степени можно отнести и к неомарксистскому, и к постмодернистскому направлениям, подчеркнул, что единственной теорией, способной в наиболее полной и адекватной степени раскрыть суть происходящих в современном обществе процессов, является марксизм. В современном обществе, как отмечает Джемесон, наблюдается экспансия культуры, связанная с ее проникновением во все сферы человеческой деятельности, при этом реальность подменяется симулякрами, поверхностными копиями, тогда как в сфере производства на смену производительным технологиям приходят «новые технологии», способствующие культивированию симулякров – к примеру, компьютерная индустрия, продукция которой направлена на создание виртуальной реальности.

В качестве главного средства преодоления постмодернизма Джемесон рассматривает «познавательные карты», помогающие людям определить их действительное положение в современном пространстве. Не сложно провести параллели между «познавательными картами» Джемесона и «классовым сознанием» традиционного марксизма. Открытие «познавательных карт»/формирование нового классового сознания позволят людям эпохи позднего капитализма организоваться для совместной деятельности и борьбы против новых форм эксплуатации.

В отношении философии и, шире, гуманитарного знания, неомарксистские исследователи подчеркивают необходимость направленности его не на объяснение, а на изменение существующей действительности. Поэтому политическая теория должна иметь неразрывную связь с непосредственной практикой. В центре внимания неомарксистских концепций находится проблематика отчуждения. Отчуждение присуще обществу, в котором присутствуют отношения господства-подчинения. Преодоление отчуждения связывается неомарксистскими теоретиками с коренным переустройством общества.

Неомарксистские концепции, несмотря на некоторую категоричность и неоднозначность, оказали существенное влияние на современную политическую мысль, причем не только левого и леворадикального направления. Происходящие в современном обществе социально-политические процессы во многом подтверждают правоту исследователей, работающих в неомарксистском направлении.

В главе пятой « ПОСТМОДЕРНИЗМ В ПОЛИТОЛОГИИ: ПАРАДИГМА УНИВЕРСАЛЬНОГО ПЛЮРАЛИЗМА» рассматривается в аспекте взаимодействия с другими парадигмами постмодернизм как одна из важнейших парадигм современного гуманитарного знания, характеризуются основные политологические концепции, развивающиеся в рамках постмодернизма.

Отдельные исследователи характеризовали постмодернизм как вызов культуре, базирующейся на идеалах Просвещения, по мнению других, в постмодернизме, в первую очередь, следует видеть ответ неолиберализму и вызванному им процессу «столкновения цивилизаций»^¹³. Если для одних исследователей постмодернизм представляется обществом плюрализации и мультикультурализма (и здесь они ссылаются на социально-политические реалии стран Запада с растущей демократией, толерантностью в отношении различных национальных, культурных и сексуальных меньшинств, вниманием к проблемам охраны окружающей среды), то другие видят в нем возрождение традиций, уничтожавшихся в эпоху модерна (ссылаясь, опять же, на пример возвращения к консервативным ценностям, в особенности – в современном американском обществе). Аналогичным образом, как совершенно полярные крайности, трактуется постмодернизм и в отношении научно-технического прогресса – одни связывают с ним дальнейшие технические инновации, тогда как для значительной части исследователей постмодернизм - общество, в котором будет положен конец технократии, на смену сциентизму придет гармония человека с природой. Применительно же к гуманитарному знанию понимание постмодернизма также варьирует от возвращения к традиции, поколебленной модернизмом, до продолжения модернистского отрицания опыта прошлого, причем - более радикального отрицания.

Автор утверждает, что корни постмодернизма уходят в конец XIX – начало ХХ вв., когда в европейском сознании происходил процесс разочарования в традиционных культурных ценностях, позитивистская наука теряла свой авторитет, равным образом, как и классические направления в музыке, изобразительном искусстве, литературе. Кризис ценностей привел к процессу выстраивания линии критики, и даже отрицания всего европейского рационализма, в связи с чем под сомнение ставились такие ключевые для европейской цивилизации идеи как исторический прогресс, техническое развитие, приоритет западной цивилизации над восточными и т.д. Тем самым была поставлена под удар вся система знания, сформировавшаяся в эпоху Просвещения.

Процесс формирования и развития постмодернизма в западной философии, культуре, гуманитарных науках, происходил постепенно, в нем можно усмотреть влияние философских построений Л.Витгенштейна, Ф.Ницше, Ч.Пирса, Ф. де Соссюра, М. Хайдеггера.

Постмодернистская парадигма в гуманитарных науках наиболее четко проявила себя во второй половине ХХ века, сопровождавшейся «холодной войной» ядерных держав, внутренними противоречиями в странах как капиталистических, так и «восточного блока», массовыми движениями протеста на Западе, все более переходящими из сферы чисто политической в область образа жизни (экологическое, феминистское, пацифистское, автономистское движения, выросшие из молодежных движений протеста 1960-х – 1970-х гг.). Существенное изменение политического климата в мире, переоценка ценностей предыдущих поколений молодежью заставили во многом отказаться от прежних, привычных схем объяснения происходящих политических процессов.

Становление постмодернистской парадигмы в современной политической науке во многом оказалось связанным с влиянием постструктурализма, в первую очередь – французского. «Официальное» возникновение постструктурализма связывается с лекцией, прочитанной в 1966 году французским философом Жаком Деррида, который в своих работах свел язык, а затем и все социальные институты, включая институты политические, к тексту. В отличие от структуралистской теории, рассматривавшей язык как выражение упорядоченности, Деррида представил язык как беспорядок и нестабильность, для которой характерно отсутствие каких бы то ни было законов. Острой критике Деррида подверг логоцентризм, господствовавший в западной философии с античного времени.

Если применительно к литературе Деррида настаивал на «освобождении» письма, применительно к театру – на ликвидации «диктатуры автора» и предоставлении актерам возможности действовать на сцене по собственному усмотрению, то в отношении общества в целом речь идет об освобождении от идеологического диктата господствующего дискурса. Если приложить эту схему к политическим наукам, то мы увидим стремление к освобождению от власти «авторитетных» концепций, претендующих на универсальность и истинность. Важнейшее значение преобладает децентрализация как освобождение от «ига» центра, с которым связано отсутствие плюрализма. Не случайно концепция Дерриды нашла свое выражение в идеях антиавторитарного социализма, которые пропагандировались некоторыми его последователями, совмещавшими постмодернизм с неомарксистскими взглядами.

Практика деконструктивизма стала сильным ударом по основным категориям западной политической мысли, поскольку поставила под сомнение все ее ключевые понятия, включая рационалистическую логику капитализма, государственность, а также исторически сформировавшиеся теории и практики сопротивления господствующей системе.

Джон Бренкман, Фредрик Джеймсон, Фрэнк Лентриккия, Майкл Рьян и Гайятри Спивак предложили собственные концепции, соединявшие отдельные постструктуралистские положения с неомарксистскими теориями^¹⁴. Можно говорить о том, что постструктурализм, как французский, так и американский, всегда относился с определенной симпатией к марксизму, используя, разумеется, не всю его доктрину, а лишь отдельные тезисы, да и то посредством интерпретации их Л.Альтюссером, представителями Франкфуртской школы или А.Негри.

М.Рьян в своей работе «Марксизм и деконструктивизм», опубликованной в 1982 г., проводит параллели между философией деконструктивизма и анархическими тенденциями, присущими движению новых левых^¹⁵. Как считает Рьян, обоим направлениям в конечном итоге присущи схожие черты, в частности приоритет плюрализма над авторитарным единством; приоритет критики над подчинением; отрицание власти и господства во всех формах; признания принципа различия в противовес тождеству.

Как отмечает автор, одним из первых современное общество как постмодернистское охарактеризовал Жан-Франсуа Лиотар, опубликовавший в 1979 году свою знаменитую работу «Состояние постмодерна», в которой попытался дать адекватный анализ существующей действительности и ее отличиям от реалий предшествовавшей эпохи, рассматривая проблему трансформации знания в современном обществе.

Общественным наукам, сформировавшимся в период XIX – ХХ вв., по мнению Лиотара, было присуще методологическое расхождение, разделяющее дискурс об обществе на два вида, связываемых, соответственно, с представлениями, берущими начало от школы Толкотта Парсонса, и с марксистской традицией. Если упростить до предела суть данного методологического расхождения, то его можно свести к дискуссии о том, представляет ли общество собой единое целое или же оно является разделенным.

Как считает Лиотар, мир открывается человеку в виде историй, рассказов о нем, которые философ называет «повествованиями», или нарративами. Причем нарративы присутствуют во всех без исключения сферах жизнедеятельности, даже в естественных науках. Следовательно, и такие образующие основы общества как религия, идеология, искусство, наука, также представляют собой «великие повествования» - метанарративы, поддерживающие существование современного общества и придающие ему легитимность. В обществе модерна, Нового времени, основы которого были заложены идеологией Просвещения, считалось необходимым подвести все стороны жизни под «иго» одного «единственно правильного» метанарратива. В качестве таких метанарративов, предлагавшихся эпохой Нового времени, назывались христианство, социализм, капитализм.

В ХХ веке, после радикальных изменений, произошедших в общественной и культурной жизни, метанарративы были поставлены под сомнение. Произошли значительные изменения в самом статусе знания, чему способствовало вхождение общества из индустриальной эпохи в постиндустриальную, а культуры, философии, науки – в состояние постмодерна.

В постмодернистском обществе, которое самой своей природой отрицает метанарративы, на первое место выходят малые нарративы, точнее – множество малых нарративов. Происходящая в обществе постмодерна деконструкция великих повествований эпохи Просвещения ведет к равному восприятию малых нарративов, пусть даже малосовместимых или вообще не совместимых между собой. Если применить эту схему конкретно к политической теории, то можно сделать вывод, что политическая теория в обществе постмодерна отказывается от притязаний на статус некоего «великого повествования», претендующего на универсальность и истинность, и принимает плюралистичную и менее авторитарную форму совокупности множества малых нарративов. Постмодернистское общество признает равные возможности существования различных научных концепций, различных моделей поведения индивидов, что делает его, несомненно, менее авторитарным и более толерантным, чем общество, в котором господствовали «великие повествования».

Одним из главных направлений постструктуралистского исследования стало изучение феномена власти, которое предпринял Мишель Фуко, использовавший богатый материал своих исследований в области истории психиатрии и пенитенциарной системы, на примере которых он показывает эволюцию форм власти со Средних веков и до настоящего времени.

Традиционной «истории идей» Фуко противопоставляет новый подход, который он называет «археологией знания». Философия, в том числе и политическая, не может ссылаться на некую единую истину, которая раз и навсегда была установлена и не подлежит сомнению, поскольку философское мышление заключается в сомнении – как в себе, так и в иных философских системах. Следует прислушиваться к многообразию, а не к единой и универсальной «истине»^¹⁶.

В качестве расширенного продолжения «археологии знания» Фуко формулирует «генеалогию власти», объектом рассмотрения которой становятся взаимоотношения власти и знания. Наибольшей властью, по мнению Фуко, обладают самые престижные формы знания, в частности, наука, которую, вследствие этого, надлежит подвергнуть обстоятельной критике. Происхождение современной гуманитарной науки Фуко напрямую связывает с экспансией средств надзора над индивидами и обществом в целом.

Важное место в постмодернистском направлении в гуманитарных науках занимают исследования П.Бурдье. В отличие от господствовавшего в традиционной политической науке утверждения, что задачей теоретика является лишь объяснение происходящего, Бурдье рассматривает исследователя, работающего в направлении политической науки как непосредственно вовлеченного в социальную реальность, в процессы ее конструирования. Главным для Бурдье оказывается фиксация результатов, произведенных ситуацией, в которой проходило наблюдение, на само наблюдение. Исследователь, во-первых, должен оставить позицию стороннего наблюдателя, цель деятельности которого сводится лишь к объяснению определенных явлений, и который обладает неким универсальным знанием относительно происходящего, а во-вторых, - перейти от незаинтересованного понимания предмета исследования к заинтересованному пониманию, подтверждаемому практикой эмпирических исследований.

Социально-политические и культурные трансформации, произошедшие в жизни постиндустриальных обществ Запада во второй половине ХХ века, предоставили возможность для существования плюрализма мнений. Многие проблемы, на которые прежде существовало лишь несколько допустимых точек зрения, получили освещение с качественно иных позиций. В данном случае речь идет о феминистском понимании теории политики. Если прежде феминистское движение рассматривалось исключительно как движение женщин за завоевание равных прав с мужчинами, за присутствие в органах власти, бизнесе и армии, то сегодня феминизм поднимает гораздо более серьезные вопросы, в частности – проблему права женщины не только на равенство с мужчиной, но и на свою «инаковость», а следовательно – и на принципиально иное восприятие происходящих в обществе социально-политических, экономических и культурных процессов.

Патриархальное общество можно назвать фаллоцентрическим, причем фаллоцентризм в данном случае тождествен дерридианскому понятию логоцентризма. Деррида прямо говорит о «фаллологоцентризме», определяя фаллос как наиболее подходящий символ логоса. Ориентированные на постмодернистскую парадигму феминистские концепции, вслед за Деррида, говорят о фаллоцентризме, рассматривая современные политические институты, идеологии, науку и культуру (отчасти) как порождения фаллоцентризма.

Для того, чтобы современная политическая теория преодолела «мужской шовинизм» и вышла за пределы навязанной классической традицией дихотомии «общественного» и «частного», следует признать область семейных и половых отношений столь же важной, а может быть, и более важной для политологического исследования темой, как и изучение политических институтов, власти, идеологий.

Подводя итоги главы, автор отмечает, что постмодернистская парадигма формирует качественно новое восприятие общества, делая акцент на тех проблемах, на которых прежде не только не заострялось внимание, но которые были табуированы для обсуждения. Взаимосвязь сексуального и политического, психиатрия, пенитенциарные учреждения как идеальная модель обществ контроля – все эти вопросы поднимались постмодернистами именно как имеющие не меньшее значение для общества, чем вопросы изучения политических институтов или борьбы классов в рамках традиционной политической науки.

В то же самое время нельзя обойти вниманием тот неоспоримый факт, что постмодернизм не стал какой-либо новой ступенью научного знания, которая бы оставила позади все предыдущие направления науки. В гуманитарных науках, и в политологии в частности, продолжают существовать и развиваться концепции, продолжающие те или иные линии классической политической науки. Строго говоря, постмодернизм не является отрицанием науки общества модерна, поскольку аккумулирует различные «нетрадиционные» элементы научных направлений предшествовавшей эпохи. Несомненно, постмодернистская парадигма в социально-политических науках является альтернативой классическим направлениям, но, с другой стороны, ее сущность заключается скорее не в противостоянии классическим направлениям, сколько в использовании их опыта, точнее – отдельных его сторон.

В

Blog

Современные парадигмы политологического исследования: модели взаимодействия