Конкурс Александра вощинина. Силуэты далёкого прошлого
| Вид материала | Конкурс |
| Глава 12. Саратов, университет, Саша Глава 13. Август 1943 года. Хвалынск |
- Программа кружка «Моя родословная» (144 ч.) Учебно-тематический план, 222.68kb.
- Д. Ф. Сафонов из далёкого прошлого, 2145.16kb.
- Данная курсовая работа представляет собой взгляд на рекламу, а точнее применение такой, 381.53kb.
- «силуэты» (1969) 1, 45.96kb.
- Из доклада секретаря ЦК вкп(б) А. Жданова, 69.74kb.
- Аскар кишкембаев, 76.41kb.
- Кристофер Найт, Алан Батлер Мистерия Луны, 7995.39kb.
- Кутузов и его время, 447.76kb.
- Исследовательская работа по дисциплине «Литература», 185.3kb.
- Методическая разработка урока Тема: «Многофигурная композиция «Бал 19 века. Силуэты», 268.81kb.
Весна 1943 года. Хвалынск
В преддверии весны пришло радостное сообщение о разгроме армии Паулюса под Сталинградом, о тысячах пленных во главе с генералитетом и самим Паулюсом. Город был разрушен, но гитлеровская армия отступала на запад. Наступил перелом в войне. Хотя до окончания её и полной победы над врагом было ещё далеко, но люди вздохнули с облегчением. Я теперь твёрдо знала, что весной вернусь в университет, буду сидеть на своём месте в аудитории имени Ленина, учиться, терпеливо ждать лучшего будущего, и никто и ничто больше не заставит меня зависеть от маминой прихоти, от её спекулянтки-подруги. Свою судьбу я буду решать сама.
Радовало меня присутствие в Саратове Лили с детьми и бабой Лизой. Георгия Ивановича за его «художества» послали на фронт политруком в чине майора. Такое решение никого не обрадовало, но во время войны миллионы мужчин защищали Родину, а семьи ждали их.
* * *
Нетерпение, с каким я ожидала окончания учебного года, не влияло на качество моей работы в школе. Мы стали ещё энергичнее, дольше заниматься математикой, ученики делались всё ответственнее, дисциплинированнее.
Зима таяла в сосульках, ручейках, ручьях. Миновали март, апрель. С календаря отрывались то чёрные, то красные листочки, и, наконец, открылся листок, на котором стояла цифра 20. 20 мая начинались экзамены в школах.
Подавив волнение, я «спокойно» вскрыла конверт с экзаменационной работой по алгебре и вздохнула полной грудью. Ребята заулыбались. Таких задач и примеров мы перерешали на уроках в классе и на дополнительных занятиях несколько десятков.
Оба класса поделили первое место среди всех седьмых классов по городу и району. Устные экзамены прошли не хуже письменных.
Кроме своих экзаменов, я присутствовала ассистентом на экзаменах по другим дисциплинам в седьмых классах, даже в шестых и пятых, т.е. дневала и ночевала в школе.
* * *
За несколько дней до начала экзаменов в школах Хвалынска появилось новое официальное лицо – инспектор облоно. Этого молодого человека никто не знал. Все почему-то испытывали перед ним сильный страх, в том числе и Макловская. После массовой неявки учителей на публичную лекцию молодого инспектора появился, хотя и устный, но грозный приказ: «Если кто-то из учителей не придёт на лекцию инспектора в парткабинет, то будет иметь дело со мной». Такое «собеседование» с Риммой Николаевной с глазу на глаз пугало подчинённых чуть ли не до смерти, и следующая лекция проходила в переполненном зале. Некоторые учительницы постарались занять места около двери, рассчитывая незаметно покинуть зал во время лекции. Ведь никто из них, как и сам лектор, сугубо городской человек, не были виноваты в том, что лекция читалась в те часы, когда пригоняется с пастбищ коровье стадо и у хозяек начинается вечерний «аврал» по уходу за их кормилицами-поилицами и обработке молока.
Весь коллектив школы №3, из солидарности, уселся у входной двери. Удрать никому не удалось, и все волей-неволей выслушали очень интересную, неординарную лекцию о творчестве Пушкина, о поэме «Евгений Онегин». Лектор, кроме того, оказался прекрасным оратором.
После аплодисментов все слушатели ринулись из зала к своим коровкам. Вера и я – нам торопиться было не к кому – выходили, как нам показалось, последними. Оглянувшись, я увидела, что это было не так: к лектору подошли Галина Николаевна, её дочь Зоя и заворковали в два голоса. Разговор, как это было известно всем в Хвалынске, закончился приглашением в гости чем-то заинтересовавшего их «полезного» человека.
После этого вечера в учительской Галина Николаевна ежедневно подробно рассказывала коллегам о прекрасном, образованном юноше, который доставляет им много удовольствия и, кажется, неравнодушен к Зое.
Эти сведения никого не удивляли. Все знали, что такие «нужные» молодые люди появляются в их доме, «влюбляются» в Зою, а потом исчезают, переходят в разряд «просто знакомых». Шутили: «обработка женихов» ведётся такими откровенными методами, что люди пугаются и сбегают, хотя Зоя очень хорошенькая, умная, образованная девушка. «Золотая рыбка» и в этом случае избежала расставленной на неё сети.
Однажды Галина Николаевна неожиданно сказала при всех, что она усиленно расхваливает меня приезжему инспектору, предлагает познакомить его с самой красивой и умной девушкой в Хвалынске. Роль свахи, взятой на себя Галиной Николаевной, меня удивила, но я без всякой благодарности отклонила её «услуги». Мелькнула насмешливая мысль, что Галина Николаевна с возрастом меняет амплуа героини-любовницы на амплуа пожилой свахи, кормилицы и т.д.
Инспектор отказался от нового знакомства: у него были другие цели. Его командировали в Хвалынск присутствовать на экзаменах, знакомиться с работой школ, а не для поиска невест!
* * *
В середине июня мне пришёл вызов из университета. Мама, уладив дела с топливом на год вперёд и получив от папы немного муки и пшена, решительно принялась хлопотать о моём восстановлении в университете, о вызове для сдачи экзаменов по тем дисциплинам, которые были включены в этом году в программу третьего курса. Только отчитавшись по этим новым предметам, я могла стать студенткой четвёртого курса и получать стипендию.
Отпуская меня на месяц для приведения в порядок моих университетских дел, Макловская пожелала мне всего хорошего, предупредив, что освободить от работы для продолжения учёбы она не имеет права. В облоно могут пойти навстречу, но отказывают почти всем.
Такая перспектива меня не обескуражила. Я знала, что судьба поможет мне и я снова стану студенткой.
* * *
Гораздо труднее было получить билет на местный пароход «Баранов». На транзитные пароходы билеты не продавали вовсе, так как эти пароходы перевозили раненых, солдат, военные грузы и проходили мимо пристаней, не останавливаясь.
Никакие вызовы, разрешения и другие документы не имели значения, так как в кассе никогда не продавали более одного-двух десятков билетов в четвёртый класс (трюм), на остальные места накладывалась бронь.
Дедушка в райисполкоме по моим документам достал билет, и я, не дожидаясь бабушки и дедушки, решивших проводить меня на пароход, полетела с чемоданом в руках на речной вокзал, боясь не попасть на пароход даже с драгоценным билетом. Такое часто случалось. Пока пассажир бежал на пристань, пароход давал три гудка подряд и отчаливал. Опоздавшим приходилось ждать почти двое суток до следующего рейса.
* * *
Зал ожидания (летний кинотеатр на набережной) не вмещал всех уезжающих. На лавках, на чемоданах, на голом полу сидели, лежали разморённые жарой люди, между ними ползали дети, их облепляли мухи, по ночам – комары.
Не входя в помещение, с порога я начала искать в толпе знакомых, но никого, кроме саратовского инспектора, не заметила. В свою очередь инспектор, увидев меня, стал пробираться через толпу к выходу. Поравнявшись со мной, он заговорил:
– Вы никогда не достанете билет, если будете стоять здесь.
– Билет мне уже достали, и я жду провожающих.
То, что меня кто-то придёт провожать, ему явно не понравилось, но он продолжал разговор:
– Ваша фамилия Вощинина?
– Откуда вам это известно?
– Мне много рассказывали о вас, и я сразу догадался, что это именно вы.
Действительно, Галина Николаевна не солгала, когда говорила о своём желании познакомить нас.
Продолжению разговора помешали подошедшие бабушка с дедушкой.
Я познакомила родных с инспектором. При этом я сама впервые услышала его фамилию. Бабушка, вопреки своей натуре, очень благосклонно отнеслась к молодому человеку и даже попросила его опекать меня в пути. Она очень беспокоилась о внучке, которая едет одна в таких условиях.
Впоследствии она негодовала:
– Подумать только – сама вручила ему внучку, знать, судьба!
О том, что я встретилась с «суженым», я догадалась значительно позже, с помощью Веры Петровны, которую потрясло такое «совпадение».
Глава 12.
Саратов, университет, Саша
Мой неожиданный попутчик искренне разделял моё хорошее настроение. Сидя на свёрнутом в «бухту» канате, мы знакомились.
Саша (Александр Григорьевич Лубоцкий) в первый день бомбардировки Харькова получил диплом об окончании филфака Харьковского университета и, будучи белобилетником из-за сильной близорукости, вместе с престарелой матерью и больной сестрой эвакуировался в Саратов, где его старший брат несколько лет занимал один из руководящих постов в облисполкоме. Володя помог им обосноваться в городе, Сашу устроил пионервожатым в одну из школ, а сестру – работницей на шоколадную фабрику. Вскоре к ним присоединилась ещё одна сестра – Белла, с пятилетней дочерью. Белла стала работать на перчаточной фабрике.
Саша – идейный, пылкий комсомолец, по призыву обкома комсомола поехал с отрядом комсомольцев-добровольцев восстанавливать Харьков, освобождённый нашей армией от немецких захватчиков. Но пока молодые энтузиасты добирались от Саратова до Валуек, Харьков вновь попал в руки немцев, а их состав около этой станции был полностью уничтожен вражеской авиацией. Немногим удалось спастись в степи и без вещей, документов, хлеба пешком вернуться обратно.
Постепенно ряды возвращающихся редели. Некоторые примкнули к партизанам, некоторые отстали, и судьба их неизвестна. В конце концов Саша в одиночестве, без надежды на благополучный исход продолжал по шпалам свой скорбный путь.
И вот случилось чудо: на разъезде около разрушенной до основания железнодорожной станции Саша увидел вагон, обрадовался возможности переждать дневную жару в тени и даже сразу не понял, что знакомый голос окликает его по имени: «Саша!» Так он встретился с мужем своей сестры Беллы. В вагоне, в котором находились сотрудники отдела финансов министерства УССР, что-то сломалось. Вагон отцепили от состава спецназначения и оставили на разъезде до прихода паровоза-«кукушки» с ближайшего железнодорожного узла. В поезде спецназначения находилось руководство Украины. Поезд непрерывно курсировал между Украиной и городами, не входящими в оккупированную зону, то приближаясь, то удаляясь от родных мест в зависимости от положения фронта.
Взять Сашу пассажиром было невозможно. После того как Саша попил, поел, отдохнул у родственника, его посадили на проходящий мимо военный состав, следующий на восток через Саратов. Самой невосполнимой потерей во время этой поездки была потеря чемодана со всеми документами, прежде всего дипломом. Дубликата не выдавали.
* * *
Саша – ученик профессора Булаховского, не был профаном в литературе, не только русской, но и украинской.
Проведя почти сутки на просмолённой «бухте» каната на палубе, мы не смолкая говорили о себе, о литературе и о планах на будущее. Саша читал наизусть стихи Есенина, а я – Блока и Бунина. Стихи Бунина для дипломированного филолога были откровением. Он не испугался знакомства со стихами запрещённого поэта, просил прочитать ему ещё и ещё. То, что Саша не испугался, не протестовал, мне очень понравилось, тем более что он уже однажды сильно пострадал за чтение стихов Есенина. Сашу исключили из комсомола в Одесском пединституте, и он после долгих хлопот добился восстановления. Саша в это же лето перевёлся из Одессы в Харьков, потеряв при этом один год, так как в университет из пединститута принимали студентов не очень охотно и на один курс ниже.
Саша снова вернулся к семье в Харьков.
* * *
На Саратовской пристани проверки документов не было, и мы без задержки пошли пешком к моему дому. Саша нёс мой чемодан и печально молчал. Когда мы стали прощаться у калитки, Саша робко попросил разрешения навещать меня. Я согласилась, но предупредила, что мне придётся много работать, сдавать экзамены, а расписания я пока не знаю. Впрочем, в тот вечер я была свободна, и часов в 7 можно было прийти, познакомиться с моей мамой.
Ровно в семь часов вечера во дворе раздался истошный лай беленькой собачонки Поляковых Белки, которая, кажется, впервые в жизни лаяла на человека. С этого вечера лай Белки служил сигналом об очередном визите её «врага».
Мама обычно шутила:
– Беги, спасай Александра Григорьевича, как бы щенок не съел твоего поклонника.
* * *
В деканате мне определили порядок сдачи экзаменов. Сроки были сжатыми, так как экзаменационная сессия подходила к концу. Студенты разъезжались на сельхозработы, на производственную практику, к родителям.
Я запаслась конспектами лекций и учебниками, одолжив их у Люды Перепеловой, и занялась изучением незнакомого мне материала. По сути, я сдавала все пять экзаменов экстерном. Днём я занималась дома, мама старательно охраняла мой покой, а вечером вместе с Сашей гуляла по саратовским улицам, волжскому обрывистому берегу и чаще всего – в Липках.
* * *
Все пять экзаменов я сдала на «пять», без каких-либо происшествий. Но о том, как я сдавала профессору Можаровскому геологию с минералогией и о разговоре с профессором Каменоградским по поводу педагогической практики в школе всё же упомяну.
Педпрактику теперь проходили третьекурсники, а не как год назад – на четвёртом курсе. Мама написала мне, чтобы я взяла в районо справку о работе в школе и характеристику. Додонов, беседуя со мной, посоветовал прежде всего разыскать Каменоградского, на днях уходящего в отпуск. Мне посчастливилось: я поймала Каменоградского в этот же день, в первом корпусе.
Каменоградский пристально разглядывал меня, видимо, вспомнил студентку, неплохо сдавшую ему экзамен, но почему-то не прошедшую практику в школе. Я, не дожидаясь вопроса профессора, кратко объяснила ему создавшееся положение и подала свои документы.
Каменоградский сел за стол и принялся изучать справки, а потом зачётку. На лице его появились заинтересованность и удивление, он внимательно посмотрел на меня и полушутя спросил:
– Кто же это вам поставил «хорошо» по педагогике?
– Вы, профессор.
– Значит, ошибся!
В зачётке появилась отметка «зачтено» и подпись Каменоградского.
* * *
На геологическом факультете отсутствовал весь профессорско-преподавательский состав: все выехали со студентами «в поле». Остался один декан – профессор Можаровский.
Во время войны по его инициативе и при непосредственном его участии начались разработки нефтяных и газовых месторождений в Поволжье.
На работы Губкина44, а потом Можаровского, в высших сферах не обращали должного внимания. Во время войны немецкие войска рвались к Волге, к нефтяным разработкам в Баку. Над нашей страной нависла угроза остаться без топлива для военной техники, заводов. И тут, как раз вовремя, вспомнили о запасах нефтепродуктов в Поволжье. Началось бурение скважин, поиск новых месторождений, заработал «Крекинг»-завод, организовали институт «НИИ-газ», в университете открыли новую, «газовую» кафедру.
***
Додонов, подумав немного, пошёл со мной к Можаровскому и, представив меня как одну из лучших студенток на факультете, объяснил, почему я не могла сдать экзамен по геологии в срок, и попросил сделать исключение – самому принять экзамен. Можаровский сразу согласился и назначил день сдачи.
Можаровского я, конечно, видела и слышала о нём хвалебные отзывы студентов как о специалисте и человеке, но, встретившись с ним лично, я была покорена его обаянием, внутренней и внешней красотой этого пожилого человека, даже его кабинетом, с большими старинными книжными шкафами, стеллажами и витринами с образцами минералов и всяких редкостей, которые я с первого взгляда не могла рассмотреть.
Экзамен у меня Можаровский принимал, не задавая мелких вопросов. Выслушав ответы, сказал: «Для химика вы знаете материал прекрасно» – и поставил в зачётку «отлично».
После этого «свидания» Можаровский при встрече со мной в помещении или на университетском дворе здоровался первым. Девчонки недоумевали, а я гордилась.
* * *
Лето было ясное, чистое, не жаркое. К вечеру над городом пролетали лёгкие тучки, лил весёлый летний дождь, иногда с громом и молниями, но через час всё высыхало, сверкало чистотой.
В сумерках на улицах зажигались сине-фиолетовые огни, их не было видно сверху, но они особенно загадочно и поэтично мерцали в густой зелени сирени, лип. Из Дома офицеров доносились звуки духового оркестра. У нас была любимая скамейка в малолюдной, полутёмной аллее, любимой аллее Чернышевского. Остальные аллеи Липок заполняли толпы гуляющих. Но всех жителей не оставляло ожидание сигнала тревоги. А потом наступала страшная ночь, полная треска зениток и взрывов бомб на юго-западе. Чёрная-чёрная туча дыма от многочисленных пожаров нависала над городом.
Особенно трагичной была ночь, когда бомбили «Крекинг»-завод и бомбы попали в баки с нефтепродуктами.
Непроницаемый мрак в течение нескольких суток стоял над южной частью города, изредка вырывались столбы багрового пламени. Солнце потускнело, как во время солнечного затмения.
По ночам я по-прежнему спала, мама дежурила в комнате, потом и она стала ложиться, не раздеваясь.
В ночь взрывов на нефтехранилищах мы были подняты с кроватей мощным ударом взрывной волны. Я бросилась к окну, пытаясь разглядеть в щель ставня, что творится на улице, а мама присела на корточки за стулом, на спинке которого висела её юбка. Когда утром всё успокоилось и мы узнали кое-какие подробности, я стала подшучивать над «храброй» мамой, залезшей под свою юбку. Мама смущённо улыбалась.
Особенно доставалось этими ночами Лиле. Она с детьми и суматошной бабой Лизой по неосвещённой лестнице спускалась с пятого этажа в бомбоубежище. Баба Лиза с каким-то узелком, забыв о больных ногах, мчалась вниз, а Лиля тащила на себе тяжёлого Мишу, узел с вещами первой необходимости и засыпающего на ходу, падающего с ног Володю.
Я один раз переждала налёт вместе со Звонарёвыми в бомбоубежище и заявила, что никогда не спущусь туда, пусть снаружи опаснее, но над головой небо, а не слой земли, как в могиле.
* * *
Днём ночные страхи отступали, светило солнце, а при его свете даже мелкие ночные неприятности казались смешными. Например, Сашу два раза задерживал военный патруль, когда он, проводив меня, спешил домой, нарушая порядок во время комендантского часа. Саша просидел эти ночи во дворе какой-то комендатуры. Утром, проверив документы, его и других задержанных отпустили. Мы очень радовались, что ночь была сухой, тёплой и Сашин новый костюм, который он надевал только на встречу со мной, не пострадал.
* * *
Саша познакомил меня со своими друзьями-харьковчанами. Они вместе учились в университете: Дима Стельмах – физик, в аспирантуре, Миша Багушанский – на филфаке, на курс младше Саши. Дима и Миша были офицерами, страшно засекреченными, но всё же изыскивали время для дружеских встреч.
У меня сразу появилось два рыцаря: Трубадур и Воин.
Всё улыбалось мне, ничего плохого не должно было случиться. Два рыцаря стояли на страже моих интересов. Трубадур писал неумелые стихи, в которых сравнивал мой смех со звоном серебра, подарил мне чудесно изданную ещё до революции книгу «Сонеты Шекспира», болтал и острил без умолку. Воин бросал из-под нахмуренных бровей мрачные взгляды и почти не разговаривал. Но всему приходит конец на Земле. Пришёл конец моему отпуску для сдачи экзаменов.
Саша достал мне в облоно билет на пароход, бронь. Обещал добиться моего освобождения от работы. Он уже говорил на эту тему с заместителем заведующего облоно Асеевой. Она обещала помочь, когда Муханов уйдёт в отпуск и она будет выполнять его обязанности.
Кроме того, Саша обещал писать мне ежедневно и проводил меня на пароход.
Глава 13.
Август 1943 года.
Хвалынск
Как только я переступила порог школы, меня послали с ребятами на работу в сады, где уже больше месяца работала ещё одна группа ребят во главе с Верой Петровной.
Вера Петровна (в её произношении Пятровна), напоминавшая ворчливую, заботливую маму-клушку, контролировала сбор урожая (перезревшие ягоды, яблоки, груши), сдавала ящики учётчику и получала на всех талоны на хлеб. Талоны раздавались ребятам, и после этого мы уходили домой.
Вскоре я заметила, что Вера жульничает: включает в список ребят, отсутствующих в этот день, получает на них талоны и… оставляет их себе. Мы крупно поговорили. Вера предлагала мне долю в «добыче», плакала. Не желая поднимать скандал, я заставила Веру давать мне списки работающих. Вера подулась-подулась и сменила гнев на милость.
Компенсацию за материальный ущерб Вера получила, обогатившись уймой сведений о моих приключениях в Саратове. Её, конечно, увлекали мои романтические приключения, а не успешные дела в университете.
Меня стали беспокоить отсутствие писем от Саши и задержка с приказом об увольнении из школы. Так, в напрасном ожидании прошло две недели.
Жарким августовским полднем я еле притащилась домой, поднимаясь по лестнице, забыла посмотреть в почтовый ящик, сразу легла отдохнуть до обеда и заснула. Бабушка с трудом разбудила меня. Открыв заспанные глаза, я обнаружила на подушке одиннадцать толстых конвертов, лежащих веером вокруг моей головы. Письма были переполнены объяснениями в любви и упрёками за молчание.
Я действительно не написала Саше ни одного письма, считая, что он должен первым сделать это. Дедушка, вынув почту, не поленился разложить на подушке письма в соответствии с числами на печатях.
Меня обеспокоило, что в письмах Саши не было ни одного слова о моём «освобождении», но на другой день в районо из Саратова пришло официальное письмо с приказом об увольнении.
Римма Николаевна пожелала мне всего хорошего. В школе я застала только директора и бухгалтера, мать моего школьного товарища Кости Мерекина. Они искренне сожалели о моём отъезде в Саратов и радовались за меня.
Вера Петровна охала и ахала, провожая меня на пароход, и никак не могла понять: как это её подруга могла «запросто» познакомиться с таким «важным начальником» – инспектором облоно. О таком счастливом случае Вера не могла даже мечтать.
Я весело помахала рукой Вере и Хвалынску.