Работа подготовлена в рамках программы "Обновление гуманитарного образования в России", осуществляемой Государственным комитетом РФ по высшему образованию и Международным Фондом "Культурная инициатива".
| Вид материала | Документы |
- Стран латинской америки, 6538.38kb.
- История России с древнейших времен до конца XX века в 3-х книгах, 8207.6kb.
- История России с древнейших времен до конца XX века в 3-х книгах, 6479.5kb.
- А. А. Радугин философия курс лекции, 4447.73kb.
- Федеральное агентство по образованию государственное образовательное учреждение высшего, 954.01kb.
- Р. Н. Герчикова менеджмент учебник, 9303.37kb.
- Б. В. Томашевский, 4813.81kb.
- Н. Е. Булыгин дендрология 2-е издание. Переработанное и дополненное допущено Государственным, 5091.23kb.
- Тематический обзор оэср по высшему образованию визит экспертов оэср в рамках подготовки, 64.53kb.
- История мировой экономики хозяйственные реформы 1920-1990 гг. Под, 1166.08kb.
В качестве особого сильнодействующего момента в интересующем нас процессе следует отметить влияние русского философского идеализма (предвосхитившего многие идеи "антипозитивистской реакции"). Философия истории (культуры) чаще всего на религиозной основе рассматривалась русскими идеалистами (Вл. Соловьев, Б. Чичерин, Н. Данилевский, Н. Бердяев, С. Франк - самые крупные фигуры этого типа) как единственно правомерная в сфере социального анализа .
Отрицая законы общественного развития, считая, что каждую данную минуту "все эти законы могут быть выброшены за окно доброй волей людей", и веря, что час доброй воли наступит, религиозные мыслители (особенно Соловьев) не нуждались в науке, которая убеждала, что "добрая воля" вступает в свои права "вынуждаемая к тому кнутом необходимости [8. С, 381]. Религиозных мыслителей раздражала контовская традиция, объявляющая социологию не только вершиной и синтезом всех прочих социальных наук, но и своего рода "социальной", светской религией. Характерные признания можно обнаружить в книгах русского богослова и сторонника христианской социологии П. Линицкого [18. С. 57, 58, III, 207].
Однако, несмотря на действие негативных факторов, социология в России возникла и стала развиваться. Как же протекал этот процесс?
2. Процесс институционализации русской социологии
Для историка и социолога науки процесс институционализации интересен в ряде отношений. Прежде всего он наглядно фиксирует результативность научной деятельности, рост профессиональной культуры, междисциплинарную дифференциацию, изменение интеллектуальных традиций. Иногда этот процесс довольно непосредственно влияет на создание идей. но гораздо чаще и в большем размере он способствует отбору, закреплению идей, обеспечивая преимущества одним из них в сравнении с другими. Поэтому рассмотрение институционализации позволяет зафиксировать тонкие изменения ее значения в иерархии общепризнанных ценностей, соответствующее признание со стороны общества (массовая публика, широкие научные круги, институты образования, отношения с властью и т.п.).
Рассмотрим теперь, как конкретно протекал процесс институционализации русской социологии на каждом из трех уровней: 1) динамика научных публикаций и статус социологии в массовом сознании; 2) социология и системы образования; З) социология и специализированные научные организации. Существуют ли какие-либо зависимости между ними, и если да, то какие именно?
Самый общий взгляд на работы разбираемого периода позволяет выделить группу четко очерченных особенностей. Прежде всего бросается в глаза рост количества публикаций (статьи, брошюры и книги) по социологии (по десятилетиям): 1861- 1870 гг. - 141; 1871 - 1880 гг. - 153; 1880 - 1890 гг. - 158; 1891 - 1900 гг. - 380; 1901 - 1910 гг. - 1183; 1911 - 1920 гг. - 780.
В 1897 г. вышел первый учебный обзор по социологии на русском языке (Н. Кареев "Введение в изучение социологии"), в его библиографии русским авторам принадлежало 260 работ из 880. Но фактически список Кареева был далеко неполон: отечественных социологических исследований к тому времени было значительно больше.
Одновременно мы видим большую и довольно оперативную работу по переводам, рецензированию и обзорам западной социологической литературы. Практически все сколько-нибудь интересные западноевропейские и американские авторы (Конт, Уорд, Гиддингс, Гумплович, Спенсер, Теннис, Зиммель, Вебер, Дюркгейм и многие другие) переведены на русский язык и прокомментированы со знанием дела. Кроме того, к началу XX в. расширяется география публикаций по социологии: они все чаще появляются в периферийных городах, вдалеке от традиционных научных центров. Однако периодические издания, в которых сотрудничали отечественные социологи ("Вестник Европы", "Современный мир", "Русское богатство", "Русская мысль" и др.), публиковали социологические материалы нерегулярно. Лишь "Вестник знания" и "Вестник психологии" имели более или менее постоянную рубрику "Социология".
Одновременно русские авторы были постоянными сотрудниками в профессиональных западных журналах ("Международное обозрение социологии" - редактор Р. Вормс, "Ежегодник социологии" - редактор Э. Дюркгейм) и даже оказывали им материальную помощь.
С начала XX в. картина существенно меняется. Если раньше массовая печать довольно часто отождествляла понятия "социология", "социальная жизнь" и даже "социализм", то теперь в сознании широких кругов социология прочно ассоциируется с наукой, ее главные задачи и приемы работы принимаются в целом правильно. Это зафиксировали исследования читательских вкусов, где фигурировали вопросы типа: "Какая наука больше всего Вас интересует и почему". Так, в 1902 г. естественные науки были названы любимыми в 321 ответе столичной молодежи из 933, общественные науки выбрали 450 человек, в том числе философию - 152, историю - 103, психологию - 56 и социологию - 129. Красноречивы объяснения: "Главным образом интересуюсь социологией как наукой, отвечающей на самые жизненные вопросы", дающей "возможность разобраться в общественных положениях и отношениях", убеждающей, что "общественная жизнь подчинена определенным законам" и т. п. [20. С. 194-196).
Следует в связи с этим интересом к социологии в массовом сознании отметить попытку С. Гальперина создать специальный альманах по типу "Ежегодников" Дюркгейма. Ему удалось выпустить только два довольно подробных обзора мировой социологии за 1901 - 1902 гг. [21]. О необходимости профессионального журнала продолжают говорить многие известные русские социологи тех лет -- Ковалевский, Де Роберти, Сорокин и другие. Своеобразной прелюдией такого журнала послужили подготовленные ими четыре сборника "Новые идеи в социологии" (1913-1914 гг.), дальнейший выпуск которых (как и многие другие начинания в социологии) оборвала первая мировая война.
Что касается преподавания социологии, то оно с конца 70-х - начала 80-х гг. XIX в. осуществлялось эпизодически в качестве необязательного спецкурса лишь в нескольких городах - в столице (в Университете и иногда в Политехническом институте), Москве, Варшаве и реже в Харькове. Чаще всего социологические материалы более или менее органично вкрапливались в курсы по методологии истории (Н. Кареев, А. Лаппо-Данилевский), истории политико-экономических учений и в философию права (М. Ковалевский, В. Хвостов, Н. Коркунов).
Неоднократные ходатайства ряда факультетов столичного и московского университетов о создании профессиональной кафедры или факультета оказывались безуспешными, наталкиваясь на категорический отказ министерства Просвещения, считавшего, что преподавание социологии только "компрометирует любое учебное заведение" в стране. Сановные бюрократы зубоскалили по поводу самого термина - социология, переиначивая его на свой лад "блажьлогия". Между тем, массовый интерес к теоретическим и эмпирическим аспектам этой науки в порядке самообразования резко оживился в начале 90-х годов. Ряд ученых Москвы и Петербурга решили удовлетворить этот запрос.
В 1896 г. в Москве была издана "Книга о книгах", а в столице в "Историческом обозрении" (кн. VIII) появилась аналогичная работа, программу самообразования по социологии подготовил в ней Н.Кареев. Московский вариант(автор-И.Янжул и другие) оказался не совсем удачным. Общая социология в нем представлена в рубрике "Этнография", частные социологические материалы разбросаны по разным отделам, имена многих, уже известных к этому времени социологов проигнорированы. Попытка Кареева, всегда внимательно следившего за достижениями отечественной и зарубежной мысли, была более фундаментальной. Он положил в основу программы проблемный подход.
Главные проблемы социологии, согласно Карееву, таковы: социология как наука, научный и этический элемент в ней, отношения социологии с другими общественными науками, а также с биологией и психологией, экономический аспект общества, социальная структура, прогресс как сущность исторического процесса и роль личности в истории. Научно-исследовательская работа самого Кареева за предыдущее десятилетие была как раз посвящена этим проблемам. С 1891 г. он предпринял попытку изложения в столичном университете этих же социологических проблем с "историко-критической точки зрения". Он признавался - "эти вопросы, сильно занимающие учащуюся молодежь, трактуются в многочисленных социологических книгах, журнальных статьях, частных беседах", и университет не должен их чураться, тем более, что, будучи необязательным, этот курс постоянно собирал слушателей-студентов самых разных факультетов [22. С. XII].
Таким образом, программа Кареева выступала общеобразовательным руководством для ориентировки в существующей разноплановой социологической литературе. Общественность к его программе относилась двойственно - с одной стороны, столичный отдел содействия самообразованию издал и позднее переиздал его в расширенном виде как "Программу чтения для самообразования", в виду ее успеха среди молодой интеллигенции, а с другой - его соратник по субъективной школе С. Южаков указал на "неполноту" его программы, преобладание в ней терминов философско-исторического характера за счет сугубо социологических [23. С. 88-90].
Далее Южаков сам предложил собственную учебную программу по социологии. Начинает он с места социологии в обществоведении, называет 26 конкретных социальных наук (этнография, антропология, палеонтология, статистика, демография, историческая география и др.) и шесть абстрактных - эстетика, правоведение, этика, лингвистика, политическая экономия и социология. Главное методологическое отличие социологии от всех общественных наук состоит в использовании следующих приемов:
Широкой дедукции из философии, которая служит основанием для изысканий (релятивизм и механистичность Конта; агностицизм и органицизм Спенсера; материализм и диалектика Маркса и др.).
Раскрытие конкретной формы проявления общих универсальных законов в частной общественной жизни. Проверка этих дедукций эмпирическим путем на исторических, этнографических, статистических материалах.
Если получается некий остаток, неподдающийся философскому истолкованию, то его подвергают индуктивному исследованию с привлечением материалов других социальных наук в лоно социологии. Последняя венчает собою исполинское построение этих наук, для знакомства с нею нет непременной надобности, по Южакову, изучать всю эту систему наук, подразделы ее и связи между ними основательно, но иметь понятия об абстрактных науках необходимо также как и общее знакомство с конкретными. Он советует делать это параллельно с изучением социологии.
Как видим, перед нами контовский вариант толкования предмета социологии, популярный среди русских позитивистов разных теоретических ориентаций. Далее Южаков предлагает классификацию основных направлений в социологии той поры - контизм, органицизм, марксизм и психологическая школа, дает практические рекомендации новичку при знакомстве с работами общего характера, вводящих в каждое из направлений что, в каком порядке и соотношении надо читать. Здесь обнаруживается проблемно-тематический подход, состоящий из 12 тем: 1) определение социологии, ее задачи и место среди общественных наук; 2) и З) проявление единства в общем строении и развитии универсальных законов и законов органической жизни; 4) определение личности, ее две стороны - "индивидуализация" и "активность" (деятельность); 5), б), 7) посвящены классификации, определению культуры как высшего воплощения "активности" личности; 8) социальная морфология, классификация социальных общностей; 9), 10) историческая и географическая среда; II) прогресс: 12) социологические методы. По этим проблемам дается переводная и представляемая отечественная литература, указываются наименее разработанные проблемы [23. С. 60-76].
Статья Южакова была учтена Кареевым в его последующем известном исследовании "Введение в изучение социологии", неоднократно переиздаваемой позднее развернутой программе изучения социологии. Она была задумана одновременно и как учебник, руководство, модель преподавания социологии, и как оригинальное историко-критическое исследование главнейших направлений в социологии тех лет. С нее началась "русская традиция" историографии социологии, включающая в себя со временем исследования крупнейших социологов - М. Ковалевского, В. Хвостова, К. Тахтарева, П. Сорокина, Н. Тимашева и других (26).
Вслед за Южаковым Кареев историзирует вопрос происхождения социологии, выясняет междисциплинарные отношения ее, дает энергично написанные очерки основных направлений (добавляя сюда социодарвинизм), обращает пристальное внимание на социологическую методологию (гипотетическое и фактическое, роль предсказания, объективизм и субъективизм) и заключает обзором современного состояния социологической науки, необходимостью институционализации ее, особенно преподавания. Что касается онтологических проблем в социологии, то они ограничены только двумя - личностью и прогрессом. Венчает книгу уникальная социологическая библиография на русском и других языках, которая была выпущена и отдельной брошюрой. Ничего подобного не было еще в мировой социологической литературе. Разумеется, цели этой библиографии отнюдь не ограничивались самообразованием, они имели важное стимулирующее значение для научно-исследовательской работы.
Поясним это чуть подробнее. Помогали ли подобные программы ознакомлению с социологией начинающим читателям? Конечно, помогали, хотя и неизбежно представляли известные неудобства и трудности в виду явной тенденциозности авторов. Так, Южаков назвал К. Маркса "крупным и оригинальным умом", но в рекомендованной литературе ссылок на него не дал. Больше в этих попытках было теоретического резона.
Во-первых, современному историку социологии отчетливо видны отличия во взглядах представителей одного направления и даже одной школы - Южакова и Кареева. Это важный дополнительный историографический материал. И, во-вторых, эти программы способствовали дальнейшему развитию самой социологии, росту ее самосознания, ограничению от других родственных наук, четкой постановке ряда отдельных ее вопросов. Ссылки в последующих научных монографиях и статьях на эту работу Кареева стали обычным делом. Но преподавание социологии в учебных заведениях страны по-прежнему оставалось под запретом. Недосказанное на родине приходилось договаривать, доисследовать за границей. Под словами Л. Мечникова: "Чтобы воспользоваться правом говорить, мне нужно было оставить родину", - могли бы подписаться М. Ковалевский, Е. Де Роберти, П. Кропоткин, П. Лавров, Я. Новиков и другие. Многие русские социологи преподавали в западноевропейских университетах, учились там же, печатались и приобретали ученые степени.
Более благоприятные условия для пропаганды и преподавания социологии на Западе привели к тому, что М. Ковалевский, воспользовавшись открытием в Париже всемирной промышленной выставки и массовым посещением ее русскими, создал летом 1901 г. Русскую высшую школу общественных наук, которую справедливо оценили как первую модель "социологического факультета" в Европе. Какова же роль Школы в формировании и развитии русской социологической науки?
С конца XIX в. для многих ученых стала очевидной неплодотворность диспропорции между социальными дисциплинами, узаконенными в системе высшего образования, и социологией, достигшей к тому времени известных научных успехов, но не вошедшей еще в учебные программы. Ряд западных социологов уже с середины 80-х годов заявил о необходимости создания университетской кафедры и даже особого социологического факультета. Первым был Е. Де Грееф, который в "Введении в социологию" (1886 г.) доказывал эту необходимость. Через два года он возглавил кафедру социологии в Новом брюссельском университете и привлек к работе на ней и русских - М. Ковалевского, Е. Де Роберти, К. Тахтарева. С 1894-1896 гг. целая серия университетских курсов, социологических семинаров и коллегий открывается во Франции (Э. Дюркгейм, Л. Дюги, М. Бернес, Р. Вормс, Г. Тард), США (Ф. Гиддингс, Л. Уорд), Германии (Ф. Теннис, В. Зомбарт, Г. Зиммель) и других странах.
Однако чтение курсов было довольно бессистемным, поражал и разнобой точек зрения и разное толкование терминов, складывались напряженные отношения с традиционными университетскими курсами социальных наук. Русская высшая школа общественных наук попыталась предложить свой, для того времени передовой вариант решения проблемы преподавания новой науки, который еще не имел аналога в мировой науке и системе высшего образования.
Начиная с первого года (а Школа просуществовала пять лет), ее учебные программы, которые менялись лишь в деталях, "объединяли в одно целое многие научные дисциплины, преподаваемые с давних времен, в ущерб единству общественного знания, по трем совершенно обособленным до сих пор друг от друга факультетам: философскому, юридическому и историко-филологическому" [27. С. 230].
В этой связи главную колею обучения в школе составила именно социология и, что особенно важно, - ее применение к "экономическим, политическим и духовным проблемам России". Но ввиду того, что социология как абстрактная наука еще не сложилась, писал Ковалевский (он не был в этом вопросе согласен с Южаковым), и в ней идет борьба односторонних подходов, а между тем в конкретных социальных науках - этнографии, истории семьи, государства, права и религии - даже эти односторонние принципы приносят прочные успехи, то общая социология "будет преподаваться более с точки ее метода и научных задач", чем догматического изложения той или иной доктрины [28; 29. С, 179]. Журнал "Вестник знания" стал регулярно печатать расписание лекций Школы, ее устав, статистические отчеты об учащихся и пропагандировать работы ее профессоров.
Главные систематические курсы были посвящены философским и методологическим основам естественных и общественных наук (Е. Де Роберти), истории социологии (Н. Кареев, М. Ковалевский), междисциплинарным отношениям социологии и других наук (Г. Тард). Одновременно читалось большое количество небольших спецкурсов и отдельных лекций по истории хозяйства, семьи, права, искусства, морали и религии с социологической точки зрения (В. Чернов, Н. Кареев, П. Милюков, А. Исаев, М. Туган-Барановский, П. Струве и другие). Практические занятия были посвящены следующим темам: 1. Земство и история самоуправления в России; 2. Экономический и технический прогресс; 3. Рабочий класс и крестьянство. Школа успела выпустить ряд сборников, по которым можно судить о месте социологии в ее общей программе, главных социологических темах и кадров [ЗО]. Предполагалась (для наиболее способных слушателей) подготовка диссертаций по социологии и защита их после трех лет обучения.
Школа в лице ее создателей - М. Ковалевского, Е. Де Роберти и Ю. Гамбарова поставила ряд академических задач. Главными из них, по словам Ковалевского, были следующие: Обычно русские стремились получить образование в Германии, где социальные науки преподавались весьма основательно, но необходимо "изучить социологию в самой стране, где последняя зародилась". "Все мы более или менее были учениками этих учителей ...большинство из нас примыкает к позитивной философии Огюста Конта" [28. С. 175]. Школа должна была далее развивать эту научную традицию. Другая задача - знакомство зарубежных ученых с капитальными проблемами, которые волнуют русское общество, с тем, что делается русскими мыслителями в области социальных исследований, выяснение степени применимости западных научных разработок в русской действительности.
Как же строилось обучение в этой необычной Школе, каков был состав слушателей и преподавателей? Обучение в Школе было фактически бесплатным, все расходы взяли на себя ее устроители, прием -- свободный, вне зависимости от вероисповедания, полученного образования, сословной и этнической принадлежности. Относительно общего количества слушателей (особенно в первый год обучения) в русской печати приводились несколько разноречивые цифры, частично это связывалось с тем, что по мере популярности Школы ее состав постоянно пополнялся русскими студентами, получавшими образование в различных институтах и университетах Франции. Но в целом за все время существования Школы ее курсы прослушало более двух тысяч человек. Однако Школа не выдавала диплома, позволяющего делать карьеру в России, где в кругах, причастных к высшему образованию, социологию категорически не пускали в круг академических дисциплин. Главные ценностные ориентации слушателей Школы, неоднократно подчеркивала пресса тех лет, были связаны только с любовью к гуманитарному знанию, неудовлетворением постановкой этих вопросов в обычных учебных заведениях, желанием узнать самые "свежие" социологические идеи, получить новейшие навыки исследовательской работы [28. С. 167-168; 31. С. 185-191; С. 143].
Возглавлял Школу Совет профессоров ("высший штат преподавателей в России", по аттестации Ковалевского), в соответствии с французским законодательством в совете были и три француза (один из них - Е. Дельбе, душеприказчик Конта и друг Ковалевского, всячески помогал школе). Кроме того, был создан Попечительский, комитет, который как бы гарантировал правительству лояльность и академический характер учреждения. Возглавляли этот комитет представители европейской культуры и науки - Э. Золя, Ф. Олар, Ш. Сеньобос, Р. Вормс, В. Анри, А, Леви - Брюль, А. Фулье, Г. Тард, Г. Де Грееф и другие, многие из которых также преподавали в Школе.
В идеологическом отношении руководство Школы, постоянно подчеркивающее чисто академический характер обучения, стояло на откровенных либеральных позициях, противопоставления просвещения политической борьбе, реформ - революции и террору. Красноречив в этой связи лозунг Ковалевского: "Лекции всегда лучше и эффективнее, чем бомбы". Бывали случаи, когда радикально настроенные слушатели мечтали об единых совместно с профессорами акциях протеста напротив русского посольства в Париже. Ковалевский старался с юмором погасить молодежный задор. Отсюда и своеобразный нарочито подчеркиваемый идейный нейтралитет: для чтения лекций приглашались представители разных идеологических течений - кадеты, эсеры, народники (Н. Кареев, П. Струве, В. Чернов) и марксисты (В. И. Ленин, В. Г. Плеханов). Но, конечно, в целом Школа была сторонницей буржуазных свобод и капиталистического обновления самодержавной России. Ковалевский. Де Роберти и другие были типичными "блудными сыновьями" дворянства. И не случайно, историк-позитивист А. Трачевский. обращаясь к слушателям Школы в 1905 г., прямо указывал на связь Школы с русской буржуазной революцией. Школа возникла как протест против "гнусного политического классицизма гг. Катковых и Леонтьевых". Мы, продолжал он, "старались подготовить новую Россию. Среди будущих государственных думцев мелькают имена прямых учеников ваших преподавателей, не говоря уже о тех, которые воспитывались на их книгах" [ЗЗ. С. 57-60].