Странная книга. Совмещает очень многое. Проницательность. Острый юмор. Искренность. Флёр романтичности. Грусть от происходящего в современном мире. Ностальгию по былым законам чести
| Вид материала | Книга |
- Еще о физическом развитии и здоровых зубах Вопросы, вопросы, вопросы, 1974.36kb.
- Лингвистический аспект подготовки современных управленческих кадров в России, 88.11kb.
- Катастрофическое сознание в современном мире в конце ХХ века, 4844.9kb.
- О венецианским каналам влюбленных, самую большую в мире гостиницу mgm grand, средневековый, 486.6kb.
- Лимерик, 25.95kb.
- Авторские программы тренингов по закупкам, 626.64kb.
- Никитина Л. А. Резервы здоровья наших детей, 3101.9kb.
- Уроки коммуникативной истории человечества и их значение в современном мире, 30.28kb.
- Задачи: 1 ознакомиться с понятием перевода в современном мире; 2 рассмотреть классификацию, 301.13kb.
- А. Н. Леонтьев "деятельность. Сознание. Личность" предисловие автора эта небольшая, 2356.73kb.
XXXXXXIX
Антипкин и фантомас. Антипкин, будь человеком. Операция «Ы» и другие приключение Антипкина.
Антипкин сидел в своём кабинете и как всегда нервно постукивал уже огрызком карандаша по чистому листку бумаги. Ну, ничего. Скоро и этот листок изувечится разного рода линиями, чёрточками, параболами, зигзагами и кружками. По такому начертанию психологи должны, по идее, прозреть внутреннее человека: чем этот человек дышит, что его волнует, а, главное, что из этого следует. Существует такая метода, по которой они должны определять внешнее через внутреннее, а внутреннее через внешнее. Так, кажется…. Или нет, не так. Это из другой оперы. Оперы… оперы… оперы….
Антипкин Валентин Васильевич не мог сосредоточиться абсолютно ни на чём. Обычно с ним это бывало после очередного волеизъявления по отношению к обильному возлиянию, или после жестокой схватки с супружницей, когда она одерживала победу и загибала перед ним какую-нибудь очередную параболу, то есть, ставила перед ним какой-нибудь очередной ультиматум. Сейчас было всё не так. Вообще всё было не так. Размеренная жизнь выбилась из колеи, а кое-где дала и пощёчину, в смысле трещину.
Вчера приезжал следователь из прокуратуры. Зачем-то ему понадобился Овечкин. Кто-то ему возьми и докажи, что Овечкин запил и отсиживается где-то у какой-то из своих дежурных баб. Дебилы! Ещё бы ляпнули, что он подался в бега в чём мать родила. А надо бы сказать.… А, ладно! Перетрётся.
Ночью Валентина Васильевича разбудил нетерпеливый стук в дверь, а потом забарабанили по ставням. Валентин Васильевич столкнул жену под кровать, вынул из сейфа ружьё ИЖ-18 горизонталку и, тихохонько, ступая по стенке, приблизился к окну – мало ли.
«Это я, Степан», - послышалось снаружи.
«Тебе какого хрена?»
«У Алевтины в огороде летающая тарелка приземлилась».
Всё. Этого было достаточно, чтобы у Валентина Васильевича затряслись поджилки. Всё к этому и шло. Этого и надо было ожидать. Сколько раз говорил: «Алевтина, не играй с огнём! Не играй, дура, с огнём! Ведь доиграешься! На тебе! Доигралась, подлючка!»
«Ты с ней тоже пил?»
«Да не пил я, не пил! Вот те крест, не пил!»
«А где она сейчас?»
«Её увезли энти черти в тарелке».
«Сколько же вы с ней выпили на пару?»
«Да проснись же ты, Василич! Говорят тебе, выкрали нашу Валентину!»
«А-а-а, выкрали…. Так бы сразу и сказал. А то тарелки, в гробину мать, тарелки…. Ну-ка давай двигай отседова, а то сейчас всажу тебе в задницу сто граммов соли в качестве прививки от алкоголя! Ишь, чего выдумали! Я на вас управу-то найду! Ложки, тарелки, ножи и вилки!…»
Но в жизни всё оказывается гораздо сложнее, чем про то в книжках прописывают. На утро пошёл Валентин Васильевич к Алевтине. Дом заперт. Стал осматривать сад, огород – а как же? В огороде обнаружил странные вмятости округлой формы - озадачился.
На рабочем месте долго названивал хуторянам, хотел исподволь узнать, было ли что или не было. Но пришёл в ещё большее замешательство, поскольку слухи про ночной визит Степана расползлись ещё быстрее, чем мог бы распространить их сам Степан при наличии на то доброй воли. Спид-инфо, да и только. Получалось так, что Валентин начинал издалека, а его спрашивали прямо в лоб: что, мол, на сей раз учудил Степан? Тогда Валентин Васильевич начинал изворачиваться и объяснять, что Степан базы перепутал, на что ему говорили, что, дескать, нет, ничего он не перепутал, а что он был свидетелем, как летающая тарелка ухватила Алевтину и была с нею такова. И делали вывод: судьба у неё такая. В общем, вопросов больше чем ответов. Никто ведь кроме Степана не доложил ему о пришельцах, а значит Степан - он и в Африки Степан.
Зазвонил телефон. Антипкин припал ухом к аппарату и… затрепетал: звонил сам глава администрации. Ну, это бог с ним - не середина семидесятых, чтобы падать на брюхо. Но глава возьми и спроси:
- А что, Валентин Васильевич, народ жалуется, что летающие неопознанные объекты вот-вот и сорвут полевые работы, а, Валентин Васильевич? Жалуется народ, что в огородах после их визитов ничего не растёт…. Ты чего молчишь, язык в жопу засунул?
Валентин Васильевич язык в жопу не засовывал, он как раз хотел его употребить с пользой дела, но…. осёкся. Не разобрал он что-то моветона главы администрации: шуткуют ли с ним, правду ли матку кроют…
Как ему было и о чём ставить в известность? Что, мол, людишек на мухоморы потянуло и у них в глазах чёртики лысые запрыгали? Или, вот, мол, приходил ночью Степан с фонарём под глазом и орал что, дескать, тарелки в атаку пошли? Это с одной стороны. А с другой? Вдруг и впрямь дыма без огня не бывает? Вдруг и впрямь нужно было поставить начальство в известность, а там что хотят, то пусть и творят. Но ведь доложи им ситуацию, они же тебя самого и уткнут носом. Куда, мол, смотрел? Ты председатель или где? Это в твоей компетенции организовывать достойную жизнь людей, вовремя реагировать на их заявления, а не потворствовать расползанию слухов своей страусиной политикой.
- Нет, ты послушай, что пишут в областной газете: «НЛО летели с юго-востока на северо-запад, - рассказывает некая Лариса Михайловна. – При снижении они стали слегка разворачиваться в сторону нашего двора. Я рассмотрела их хорошо. Это были два крупных сигарообразных объекта, метров по тридцать длинной каждый. В передней части у обоих было по два иллюминатора, сквозь которые виднелся приглушённый свет, освещавший внутреннее помещение объекта», - ты слышишь меня или нет, Валентин Васильевич? Пишут-то о вашем хуторе….
- Я, Михаил Фёдорович, разделяю вашу оза-оза-боченность, - залепетал в трубку Антипкин. – Мы тут пред-пред-приняли меры, понимаете ли…. Уже, понимаете ли. Расставили кав-кав-каз-ачьи разъезды на подступах к ху-ху-хуютору, запаслись продуктами…. Алло, Михаил Фёдорович, алло!
Ещё никогда в жизни Валентин Васильевич не порол такую чушь и не испытывал такого панического страха, нет – животного ужаса. Руки у него тряслись, зубы выбивали что-то навроде «Юстусу от Алекса», а с лица большими холодными каплями струился пот. Он решительно ничего не понимал. Ему хотелось бежать, бежать, бежать, а потом зарыться глубоко в землю и не высовываться. «Возможно, они и правы», – мелькнуло в одной из извилин Валентина Васильевича. Это он подумал о последователях церкви Христа, которые в своих проповедях настаивали на скорейшем и беззаговорочном уходе под землю, дабы «в тиши чрева земли русской» переждать грядущий апокалипсис. Потом Антипкин Валентин Васильевич потерял связь с главой Администрации - Кругловым Михаилом Фёдоровичем, а самое главное, о чём он впоследствии предпочитал подло умалчивать, - он потерял связь с миром.
«И сказал Господь: истреблю с лица земли человеков, которых Я сотворил, от человека до скотов, и гадов и птиц небесных истреблю, ибо Я раскаялся, что создал их». (Библия, Бытие, Глава 6, Стих 7)
XXXXXXX
Дверь медленно отворилась и перед засидевшимися гостями предстала Алевтина. Во всей красе. Эта самая краса, по всей очевидности, и ввергла мужчин в некое состояние распущенности сознания, которое ещё не описано в паранаучной литературе, но которое Юрий в своём диссертационном прорыве окрестил как эффект молниеносной кривой.
Когда все трое отошли от первоначального шока, первое что они сделали это, конечно же, аккуратно помогли Алевтине усесться на диван. Она напоминала ходячую сомнамбулу. Все почему-то понимали, что её открытые глаза ничего не видят, и что, если её тело и ориентируется в пространстве, то только за счёт ранее наработанных механизмов. От неё разило какой-то необычной энергией, и при невольном соприкосновении с её одеждой натурально било током. Бледность лица её и прочная сомкнутость губ не давали надежды на скорый и лёгкий контакт. Юрий всматривался в её зрачки, но зрачки, хоть и не были расширены, были всего лишь чёрными провалами памяти на остекленевшей поверхности глаз.
- Пусть адаптируется, - обратился Юрий к коллегам. – Не нужно говорить без нужды. Сохраняйте спокойствие и рассудительность.
Пётр и Константин, толком не оправившись от собственных переживаний и впечатлений, были далеки от того, чтобы начать трясти Збруеву за плечи и кричать ей в лицо: «Ну, говори уже, где была, что видела? Ты точно знаешь, что не зачала от космитов? Ты уверена?»
Время тянулось крайне медленно, а, может, и совсем остановилось, если оно когда-нибудь и начинало свой неумолимо-томительный ход….
Кто о чём думал до и после того, что случилось, сказать трудно. Как-то так, не сговариваясь, все приняли наиболее удобные позы и застыли, вслушиваясь в работу своих собственных метаболизмов.
Кроме Збруевой.
Она одна восседала на диване, как жердь, и стойко сохраняла отсутствие каких-либо эмоций, дыхания и какого-либо ментального движения под черепной коробкой.
Константин вдруг засомневался, живая ли она вообще? Может она, как тот далай-лама, ушла в мир иной, оставив на обозрение потомкам закостеневшее тело? У него зародилась крамольная идея дотронуться до тела рукой. Вскоре она им завладела окончательно, и он решился.
Скрипнул стул, на котором он сидел. Его рука медленно, как удав, поползла по виртуальной лиане, сокращая расстояние между ним и лицом сомнамбулы.
У Юрия, который с запозданием включился в наблюдение за всей этой кошмарной сценой, стали округляться глаза. Но было уже поздно предпринять что-либо кардинальное. Экстрим восторжествовал. Пичугин коснулся своим указательным пальцем правой ноздри Збруевой. В тот же самый миг произошло замыкание, и абажур над головами сидящих дрогнул от взрыва лампочки, мелкие блёски которой, как бекасином обдали искажённые ужасом лица. От ноздрей Збруевой полыхнуло. Костик резко отдёрнул палец, но не удержался и слетел со стула прямо под стол.
А дальше было вот что.
В кромешной темноте высветился переливающийся изнутри всеми цветами радуги шар.
Он медленно поплыл от лица Алевтины по направлению к окну.
Не встретив препятствие там, где должно было быть стекло, он нырнул в темноту ночи и исчез.
Первым пришёл в себя Авдеев. Он бросился на кухню и щёлкнул включателем, как затвором. Комната наполовину осветилась. Все сразу же устремили свой взгляд на виновницу необычного явления. Алевтина, казалось, впечаталась в спинку дивана и представляла собой жалкий дрожащий комок с прижатыми к груди руками и поджатыми к животу ногами. Следовательно, она ожила.
- Сработало! – возопил Пичугин и бросился к Юрию целоваться.
- Нужно скорее уносить ноги, - тревожился Пётр. – Слишком много тут всякой энергии.
- А Михалыч? - засомневался Соловьёв.
- Подтянется. Её тоже берём с собой. Я думаю нам нужно поторопиться.
Кто бы сомневался. Костик со своим другом подхватили под руки Алевтину и взмыли с ней на крыльцо. Авдеев накинул на дверь замок.
Мотоцикл стоял на своём месте.
- А где всадник-то? – не отставал.
- Найдётся, - обрезал Пётр и вдарил пяткой по лапке. «Урал» отозвался недовольным бурчанием клапанов. Костик тем временем плюхнулся в люльку и разместил на коленях дрожащее тело Збруевой.
- Ну, поехали!
- Не нукай, не запряг! - Из кустов вышел Михалыч.
Ночная тишина взорвалась радостными возгласами приветствия. Все хотели дотронуться до деда, потискать его за конечности, будто не видели его тысяча лет.
- Что, Михалыч, на лантановых рудниках батрачил? – распирало от нахлынувших чувств Костика. – А там, когда от красных-то отстреливались, помнишь? Где ты тогда был?
- Ты сначала сформулируй мысль, а потом гони волну, - строго предупредил Пётр и газанул.
Михалыч что-то буркнул в ответ и, сноровисто пристроившись между люлькой и сиденьем, вдруг затянул:
За лесом солнце отсияло.
Там чёрный ворон прокричал…
Выспаться же так никому и не удалось.
Примерно в восемь часов утра залаяла Лёта, извещая народ о прибытие в лагерь инородца. Им оказался Далтон. Ещё на подходе к усадьбе Далтон прочитал на воротах размашистое объявление, написанное кое-как полувысохшей красной краской: «Гипноз отменяется в связи с обстоятельствами. Просим у ворот не толпиться».
Героически посюсюкав с собакой, он с неподдельным интересом прошёлся по укоренившемуся в земле раздолбанному автопарку и подумал о некой таинственной угрозе, которая преследует всех, кто посмел въехать с мечом на эту вымороженную почву.
Пётр уставился на оформившегося в дверях мужчину, как на детскую неожиданность. К тому же мужчина, прежде чем засунуть голову в его апартаменты, больно стукнул её об косяк.
- Есть новость. Нам надо найти уединённое место, чтобы я вам мог всецело довериться, - с осклизлой улыбкой зараболепствовал Далтон, еле справляясь с ощущением резкой боли в районе лба.
Авдеев попытался стряхнуть с себя остатки эротических сновидений, которые преследовали его с тех пор, как Светка призналась ему, что она девственница. Он заставил своё тело подняться с кровати и сосредоточиться на главном. А главное – это то, что он вспомнил этого негодяя.
- Я знаю здесь одно укромное местечко, – вяло ухмыльнулся Пётр.
Очутившись в чулане, он мимоходом выплеснул на голову ковш воды и энергично растёр ладонями лицо.
Они уселись за деревянный столик под грушей.
- Не тяни резину.
- Дело в том, что я получил устное распоряжение от Краснокутского подготовиться к встрече гостей, - начал Далтон. - По моим расчётам приедет сам Краснокутский с охраной. Цель – рассмотреть условия сотрудничества. На самом деле я сам должен был провести с вами переговоры и вернуться с вашими условиями. А потом, как это у нас, то есть, теперь у них, обычно, бывает – встреча, банкет, сауна, морг. Ну, это в случае, если Краснокутский решит, что ваши условия ему не подходят. Правда, об этом вы знать не будете, скорее наоборот – вы будете уведомлены в обратном. Но это если…
Как видите, я с вами предельно откровенен.
- Продолжай, - раздраженно подгонял Авдеев.
- Как я уже говорил, у меня произошло маленькое недоразумение с машиной его любовницы. В неё залезла свинья. Ваш участковый, - это, конечно, его дело, - но, по-моему, ему бы следовало себя поберечь для решения более насущных проблем, чем махать саблей и жрать наркоту. Повторюсь: это не моё собачье дело. Однако дело обстоит таким образом, что он является, как-никак, представителем закона, и если что-то вылезет наружу, я имею в виду его связи с нами, то есть, с ними…. Ну, вы понимаете, что я имею в виду.
- Не тяни, - грубо оборвал замысловатые пассажи Авдеев.
По лицу Далтона пробежала тень озлобления, но он тут же взял себя в руки и сыграл на публику:
- Он меня не пощадит! Я не оправдал его доверия! Но я хочу оправдать ваше доверие и тем самым спасти себе жизнь. – На слове «ваше доверие» Далтон сделал многозначительный акцент и выжидательно посмотрел на Петра.
- Когда они приедут? – безразлично отреагировал Пётр.
- Он позвонит в ближайшие дни. Но в этом-то и ловушка. Я его знаю. Они явятся без всякого звонка и всех нас перебьют. Или он позвонит и скажет, что приедет завтра, а сам явится на два дня позже и всех нас перебьёт. Вернее захочет нас перебить, ведь он же не знает, с кем он на самом деле имеет дело. – Далтон опять испытывающе посмотрел в глаза Авдееву.
- Постой, ты же говоришь, что он тебя послал узнать лишь про наши условия.
- Да, но эти два ублюдка, которых он дал мне в подмогу всё ему доложили: что я по-странному исчез, что машину грохнули, ну и хрен их знает, что они ему ещё наболтали. Вот мне сам Краснокутский и позвонил. Правда, сделал вид, что всё пучком, короче, жди – сами приедем. Но я-то не первый год замужем, то есть…. То есть, я хотел сказать, я его достаточно хорошо изучил, эту падлу.
Пётр рассеяно смотрел по сторонам и постукивал пальцами по столу. Потом взял у бандита его номер мобильника и отпустил на все четыре с приказом ждать распоряжений.
«Командным тоном даёт указания, сразу определяет место в соответствии с рангом», - промыслил напоследок Далтон и исчез в бесконечных зарослях крапивы и лебеды.
Он уже давно проторил дорожку от дома Михалыча к дому Таньки Забазновой. А что ему было делать? Эти два ублюдка, разыграли свою карту – каким-то образом эвакуировали иномарку и исчезли. Возможно, у них был приказ Краснокутского в отношении его, Далтона, и они действовали строго по инструкции. Флаг им в руки! А ему, Далтону, что прикажете взять в руки? Ну, да. Остаётся только это. Не оставаться же теперь ему бесхозным, валяющимся пустой пивной банкой на обочине дороги?
Муж у Таньки Забазновой был в отсидке, а сама она зарабатывала на жизнь всем, чем не попадя. Двое суток Далтон кантовался у этой бабёнки. Ничего хорошего он из её кровати не вынес, зато порядком подсел на тюрю. Тюря – это такая замечательная еда, состоящая из воды, в которой плавают кусочки давешнего хлеба. И всё это сдобрено ложкой сахарного песка! Жесть! Такую жесть Далтон ещё не испытывал. Не сидел он ещё на такой измене – между двух огней, между молотом и наковальней! «Жёстко! Крайне жёстко!» - нашёптывал он в сердцах, вылезая из Танькиной постели и касаясь босыми ногами земляного пола. «Чё ты там, Димушка, чё потерял? - роптала пьяненькая Танька спросонья, - На двор, что ль, захотел, бирючонок мой ненаглядный? Да ты сходи в ведро, не топчись, всё равно я утром вынесу». Далтон плевался пуще прежнего, скверна и хула кипящей брагой подкатывала к горлу и бешеной слюной выскакивала наружу. Далтон чувствовал себя, как бы, чуть-чуть опущенным, кинутым, спалённым.
«Бескрайние идиоты! Дебилы! Жидомасоны!» Когда его сознание извергло это самое слово, Далтон задумался. Что это на самом деле могло быть? Откуда это? Из какой оперы? Оперы... оперы... оперы….
Он долго и тщательно промывал мозги этому старому головотяпу, этому оглоеду, незадачливому ублюдку, проклиная тот день и час, когда он связался с Краснокутским. Убогие дворовые постройки, гнилые доски с ржавыми гвоздями наружу, ржавые велосипедные рамы, дырявые тазы и вёдра, - весь этот невообразимый хлам и нищета самым гнетущем образом намекали на бездонную пропасть между отдельно взятыми слоями населения. Между Европой и Азией, наконец, во мраке кукующей ночи. И Далтон в эту ночь умудрился угодить. Но ненадолго. Он зачерпнул очередную пригоршню воды из бочки, в которой он ещё днём решился-таки ополоснуть руки, потому что больше негде их было ополоснуть, и, прежде чем осуществить последний акт омовения, понюхал её. От воды пахнуло тухлятиной. «Щит!» - чисто по-русски выругался Далтон и заправил член в трусы. Жесть! Сплошная жесть!
XXXXXXXI
Краснокутский действительно вынашивал недоброе. Доброе он не мог вынести по определению. Как только он узнал, что Кларисина машина, за которую он отвалил кругленькую сумму, и, которая должна была по умолчанию и в зной, и в слякоть сигнализировать миру о щедрости души его, - что она накрылась свиньёй, - он вскипел от бешенства. С ним случился припадок. Кларисса – это женщина, которая на радость Краснокутскому сумела совместить в своём облике несовместимое – страшную, просто нечеловеческую красоту лица и такую же страшно красивую фигуру. Однако в её миндалевидных глазах было больше бронированной стали, чем миндаля. Краснокутский схватил Клариссу за волосы и, сам того не желая, стал запрокидывать её лицом к потолку, потом больно дёрнул книзу, пытаясь, очевидно, таким образом, завладеть её скальпом. Кларисса пришла в неописуемое возбуждение, предвкушая начало необычного по своим ощущениям либидо. Лицо её исказилось в страшном оскале садомазохистской улыбки, зрачки закатились под надбровные дуги, а пальцы судорожно стали искать место преткновения на теле своего возлюбленного. Только после того, как на шее Краснокутского образовался красный след от Кларисиных кошачьих лапок, он мудро сублимировал свой гнев в любовный пыл. В этот раз ему удалось всё сделать так, как это делает настоящий мачо. А она…. Она стяжала право быть трепетной, как лань и пугливой как серна…
XXXXXXXII
В доме у Михалыча шла оживлённая дискуссия.
- Дело в том, что Грофф использовал в своей практике ЛСД в умеренных дозах. Этот препарат тогда ещё не был популярным наркотиком, а лишь использовался в качестве специального лекарства, которое раскрепощало воображение пациентов, - рассуждал вслух Юрий. - Например, чтобы повысить «воображаемость», достаточно принимать витамины В1 в достаточном количестве.
- Судя по всему, твой Грофф не подрассчитал дозы, - подключался к рассуждениям Пётр.
- Да, действительно, вскоре препарат обрёл второе дыхание и зажил своей собственной самостоятельной жизнью в далёком отрыве от врачебной практики.
- Ну, прямо как Алевтинина грибная настойка, – уточнил Костик.
- Похоже, что так. Но я против применения таких препаратов. Я даже против гипноза, поскольку гипноз не способствует восстановлению целостной структуры личности. В этом отношении я полностью на стороне Хаббарда. Человеку нужно помочь самому выпутаться из клубка неосознанных противоречий, а не делать эту работу за него.
- Да, но что делать с желанием пациента поплясать под дудку врача? – Пётр упрямо искал какие-нибудь противоречия, чтобы хоть как-то компенсировать неудавшееся настроение в связи с недосыпом, с Далтоном и с невозможностью приступить к своим прямым обязанностям. О Светке же он и думать не хотел, потому что просто не мог о ней не думать.
- Ты имеешь в виду наведённую индукцию? Откуда ты всё это знаешь? Это чисто профессиональные вопросы, - изумился Юрий.
Костик воспользовался моментом и попросил у Юрия мобильник, чтобы позвонить милому другу маменьке.
В самый разгар полемики его обрадовали сплошные нытьё и упрёки, доносившиеся откуда-то из небытия:
- Чем ты там занимаешься, Константин, пропащая твоя душа? Почему я не могу до тебя дозвониться? Ты ведь не на Северном полюсе? Ведь нет?
- На этот раз нет.
- Как ты, Костик?
- У меня всё хорошо: потихоньку спиваюсь…
- Когда я умру, не подходи к моей могиле, - рыдала трубка.
- Мы умрём в один день и в один час, мама. Разве это для тебя новость? И, слава богу, что с тобой рядом тот, кто о нас двоих позаботится. Кстати, как он? Как Илларион, ещё держится?
- Да, в отличие от тебя он очень чуткий и отзывчивый человек!
- Передай ему мои соболезнования.
- Ты переходишь все рамки приличия! Не могу сказать, что сближение с деревней пошло тебе на пользу. Немедленно приезжай! Мне чуть ли не каждый день звонит Григорий. У него к тебе какое-то важное дело….
- А, Жорик…. Тем хуже для него. Но ты не расстраивайся, всё будет как нельзя хорошо. Я уже заканчиваю книгу об НЛО – это будет пуля! Так и передай Жоре – трассирующая пуля. Скоро о ней заговорят все радиостанции мира, а я захлебнусь от бесконечных интервью и стану самым популярным человеком в мире. Ведь ты же этого и хотела, не так ли?
- Что с тобой, мальчик мой? Ты пьян?
- Мама, я буду на связи, обещаю тебе. Ещё я постараюсь не спиваться. Я буду жить Зосимой. Трезвость, уединение и нищета. Не пропадай с Илларионом, а главное не расставайтесь. Они хотят нас разобщить, но вместе мы – сила. Чао! Пока, пока…
- Что это было? – спросил Юрий.
- Это была всего лишь моя мама, - последовал ответ.
- А ты не слишком?
- Мы с ней общаемся в такой манере с момента моего рождения, и мне бы не хотелось только ради твоей прихоти взять и разрушить старую добрую семейную традицию.
В это время из спальни выплыл Михалыч.
- Готова, - сказал он. – Спит как младенец. Можно приступать.
- Ну, с богом, - сказал Костик, и хотел, было, перекрестить Юру.
- Не юродствуйте во Христе, поручик, - прикрикнул шутливо Авдеев.
- Да, действительно, давайте не будем поминать Бога всуе, - сказал Юрий и вынул из кейса диктофон. – Просьба такая: если захотите решать проблемы внеземных цивилизаций, умоляю, сделайте это на свежем воздухе. Мне нужна гробовая тишина. – С этими словами он тихо прикрыл за собой дверь в спальню, там, где спала Алевтина.
- Похоже, что нашим братьям по разуму не удалось скормить живое яичко простой деревенской бабёнке. Но почему именно Алевтина? – удивлялся по-мальчишечьи Пичугин, усаживаясь за столик под грушей.
- Ты удивляешься, почему не какой-нибудь «красавчик» от науки, а какая-то деревенская алкашка? – подхватывал Пётр. - Дело в том, что наш ум космитам мало интересен, они сами сделают или внедрят такой, какой им надо. Их интересует лишь степень восприимчивости определённых волновых частот тела. Они игнорируют алгоритмы нашего мышления, потому что для них это полнейший отстой. А с другой стороны, - я, по-моему, уже распространялся на эту тему, - им легче нас поголовно перекодировать, чем изощряться в методах воздействия на такую разнородную массу как человечество. И потом нас хотят причесать сразу несколько цивилизаций, которые не всегда договариваются между собой языком дипломатии и, соответственно, неудача одних оборачивается успехом других. У нас пока остаётся историческая возможность использовать такие противоречия и лавировать, чтобы выиграть время. Читал Ленина?
- Скорее нет, чем да. И всё же ты загнул. Если бы их воля, то наша планета превратилась бы в одну минуту в последний день Помпеи.
- Я даже знаю, что им мешает это сделать.
- И что же?
- Скоро узнаешь.
- Так-так. Значит, мы не доросли в понятиях?
- Да не то, чтобы… Что лишний раз языком-то молоть? Давай лучше обсудим план дальнейших мероприятий. У меня есть на этот счёт кое-какие соображения….
В это время Михалыч зло сопел на базу. С этими приключениями он совсем забросил хозяйство. Майя окончательно отбилась от рук, куры ночуют на деревьях, а Лёта, вместо того, чтобы блюсти у деда во дворе порядок, намыливается каждое утро в овражки играть с лисьим молодняком. Сыпля изощрёнными ругательствами, дед постукивал молотком, скрипел калитками и гонял за кошаками, которые «пустили всё на самотёк». Здесь, наверное, имелось в виду мешки с зерном, которые ему привезли за право быть загипнотизированными и, которые тут же были продырявлены мышами, потому что были бесхозно брошены, а не пересыпаны в железные бочки. Сквозь дырки тоненькой струйкой сочилась пшеница, Михалыч бестолково суетился вокруг мешков, пытаясь заткнуть дырки сухими головками репейника.
Пётр действительно кое-что знал. Он имел кое-какие представления о теме, которая так взбудоражила умы Соловьёва и Пичугина. Но он так же знал, что об этом он не скажет никому даже под видом любителя-уфолога, уфолога-одиночки или под видом свободного художника-уфоложиониста.