Странная книга. Совмещает очень многое. Проницательность. Острый юмор. Искренность. Флёр романтичности. Грусть от происходящего в современном мире. Ностальгию по былым законам чести

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 16 17 18 19 20 21 22 23 ... 36

XXXXXXV

- Возможно, вы и правы. Однако позвольте всё же объясниться. Давеча вы назвали меня несостоявшимся Печориным лишь только потому, что я не ответил на грубость этого пьяного подхорунжего. Но позвольте, капитан, не вызывать же мне было его на дуэль! И потом, что значит дать пощёчину пьяному казаку? Как вы себе это представляете и каковы были бы последствия столь целомудренного жеста, когда вокруг такие трогательные и проникновенные лица, только и ждущие найти повод растоптать твою честь и осквернить мундир.

- Бросьте, поручик, не делайте драмы из буден солдатской жизни. Всё, что от вас ожидалось, как офицера, это просто-напросто дать ему в зубы.

- Так вы думаете, вы думаете…. что я струсил?

Авдеев скривил рот в снисходительной ухмылке.

В это время в комнату вбежал взъерошенный казачок. Он бойко возвестил:

- Господа ваши благородия, вас, значит, командующий к себе просит, то есть, сию минуту, чтоб.

На словах «ваши благородия» казачок сделал нарочито подобострастный акцент, давая понять, что в войсках успели укорениться новые веяния, и казакам они любы.

«Сопляк, - подумал Авдеев, - без году неделя в армии, а уже корчит из себя «равенство и братство». Нет, с таким контингентом мы как раз и попадём в самое, что ни на есть горнило большевизма».

Они шли молча пробираясь между терновых кустов и плетней из свежего краснотала. «Дикая местность, - думал Пичугин, - здесь только и партизанить как в войну 1812 года. Жалко только, что вместо французов – свои».

Видать радивый хозяин трудился ни один день, любовно сплетая меж собой гуттаперчевые прутья. На кольях тут и там были нанизаны дырявые чугунки, а кое-где и крынки. Жалко было хозяину расставаться с негодной посудой вот и поразвешивал на новый плетень отжившую утварь – украсил «жизню».

В накуренной избе их ждал командующий в подполковничьих погонах и ещё один офицер непонятного звания и чина. У подполковника был не совсем здоровый цвет лица и усталый взгляд. Пепельная седина выбивалась плешинами на коротко подстриженной бороде и усах. Правая щека в районе глаза мелко подёргивалась. Но полковник тут же расправил плечи. Доблесть и слава русского оружия блеснули в его глазах.

- Здравия желаем! – приветствовали офицеры командующего, упустив при этом следовавшее за этим обращение, положенное по уставу. Чёрт его знает, как теперь их тут всех называть: господа, товарищи, благородия….

Полковник пристально посмотрел на вошедших, и быстро сгладил неловкость:

- Я также рад видеть вас во здравии и преисполненными чувством долга. Проходите. Примите мои извинения, что казачья земля на этот раз не столь щедро и радушно принимает гостей. Но будем надеяться, что это временное недоразумение…. Однако к делу. Мне удалось дозвониться до ставки и справиться о вашей миссии. Генерал Фицхелауров лично просил меня посодействовать в доставке танка с англичанином на линию фронта в Усть-Медведицкий округ и дать вам дополнительно казаков в сопровождение. К сожалению всё, что мы можем для вас сейчас сделать – это попробовать организовать работу этой машины непосредственно здесь, на подступах к хуторам станицы Слащёвской, поскольку красные как с цепи сорвались, и нам пришлось порядком отступить. Да, кстати, англичанина мы нашли. Он тут успел развести бурную деятельность по прельщению жалмерок и насыщению себя неисчислимым количеством самогона, будто он набрёл на некий живительный источник в Минеральных Водах. Каков, подлец, а? Еле-еле привели его в чувство. А между прочим, если бы не его заморская персона, мы бы и красных из хутора не вышибли. Но очевидно для генерала этот английский механик, равно как и танк, имеют какое-то особое, я бы сказал, даже символическое значение. Лично просил меня сделать всё возможное, чтобы помочь пустить машину в ход. Я вас вызвал, чтобы препоручить вам этого супчика вместе с его, будем надеяться, адской машиной. Возможно, что уже завтра красные пойдут в наступление, и огонь её спаренных пулемётов помог бы нам удержать рубежи до подхода подкрепления с Новочеркасска.

У нас, вы сами видите, вместе с кадровыми военными воюют и ополченцы, и даже бабы…. в своём роде-с. Если у вас есть какие-нибудь соображения или пожелания, прошу, выкладывайте сейчас - завтра, может быть, будет уже поздно.

- Единственно, что мы можем попросить – это разрешение начать готовиться к завтрашнему дню, - отчеканил Пётр. – Для этого нам нужны будут лошади, которых, очевидно, увели красные, пулемётные ленты и топливо для танка.

- И пусть нас проведут к Хоггарду, - дополнил Пичугин.

Полковник повернулся к офицеру, всё это время внимательно рассматривающему Авдеева и Пичугина.

- Посодействуй, голубчик. Обратись от моего имени к сотникам. Пусть уж расстараются, найдут лошадей и патроны…. А вот насчёт горючего…. Ладно, что-нибудь придумаем. Да, господа, э-э-э, то есть, как вас по фамилии…. Да-да, Авдеев и Пичугин. Один вопрос. Как вам удалось проделать такое расстояние с этой бронебойной техникой?

- На платформе поезда до станции Себряково, затем на лошадях до моста, переправились через Дон и своим ходом.

- По-нят-но, - протянул полковник как-то загадочно неопределённо. - Ну-с, друзья мои, не смею больше вас задерживать. Приступайте к своим обязанностям.

- Следуйте за мной, - сказал ординарец и вышел в сени.

Они вышли из избы, и, минуя двух казаков, стоявших около крыльца и лениво чадивших самокрутки, пошли за ординарцем.

Хоггарда они нашли в наисквернейшем расположении духа. Он одиноко сидел на кровати в исподнем белье и бестолково, нервически мутузил колоду карт. В углу комнаты валялись куча пустых консервных банок и порожние бутылки из-под заморского вина. Старуха, в доме которой он квартировал, возилась с чугунками около печки и недовольно ворчала.

Завидя вошедших, Хоггард расплылся в улыбке:

Oh, comrades! Glad to see you! I’ve had an awful headache, but now I’m better, really better…. Damn it! Where’s my tank? Anyway damn it! It seems I drank much and all that…. But now I’m better, really better….
Are you ready to go with us? We must be ready for tomorrow, - сказал Пичугин.

Англичанин энергично закивал и обильно излился в любви и преданности к его русским друзьям, не забывая проклинать большевиков и все революции на свете. По его большим на выкате глазам, однако, трудно было заподозрить нечто похожее на любовь, дружбу и преданность. Скорее наоборот: страх, отчаяние и острую неприязнь ко всему, что его окружало. Но его губы, с засохшей пеной по краям, упрямо продолжали твердить о высших проявлениях человеческой материи. На его скуластом, основательно выбритом лице алыми зигзагами высвечивались прожилки лопнувших капилляров и порезы от бритвы, которая недавно плясала в его дрожащих руках. От его пегих усов, щегольски закрученных кверху, несло самогоном вперемешку с резким запахом какого-то неизвестного доселе одеколона.

Водрузив на себя амуницию, соответствующую званию танкиста британской армии – кожаную куртку, шлем с очками и перчатки, он сделал руки по швам и встал постойки смирно.

- I am ready!

Когда англичанин увидел, наконец, свою железную улиту, он яростно клацнул зубами и с диким восторгом выкрикнул: «Righto! O-o-oyep! Here you are! We done it!

- Чему он радуется? – поинтересовался Пётр.

- На публику играет, - ответил Константин, - чему тут радоваться? Он-то бедняга думал, что тут как в Африке – стрельнул по папуасам, они и разбежались, как термиты. А тут за ним самим идёт охота как за папуасом. Вот он и злится, но виду не подаёт. Заливает свой страх ромом. Но, похоже, ром на исходе, а самогон не по зубам.

- Ну и что нам с ним делать? Беречь его от пули, потому что он не переносит свист пуль? Спрятать его в сундук с какой-нибудь бабёнкой в придачу и ждать второе пришествие иезуитов?

- Пусть садится в свой танк и воюет.

Но после минутного молчания Пичугина прорвало:

- Или пусть уматывает отсюда к ядрёной фене! Целее будет! Всё равно от этой затеи толка никакого. Показательное выступление колоссальной мощи союзников провалилось! Красные слили бензин, а белые растащили арсенал. Всё, АНТАНТы больше нет, нет АНТАНТы – тютю! Приказала долго жить!

- Ну-ну, успокойтесь, поручик. Мы будем посмотреть. Мы будем иметь много стрелять в большевиков! Мы будем иметь маленький победа в большой войне. Этот машин есть большой успех великого союза! Большой успех! Это есть финиш большевикам. Там где есть грейт машин, там финиш. Грейт финиш! – передразнивал Пётр англичанина, - мы есть победить! Россия, Сибирь, мороз, - ай-ай-ай не есть гуд! Париж есть комфорт и беспрекословный уют! Лонг лив грейт бритн!

- Вот именно, капитан, вот именно. Именно финиш. И он наступит быстрее, если мы залезем в эту железную бочку. Лично я предпочитаю парнокопытное и шашку.

- А вы, поручик, хоть раз опускали клинок на голову неприятеля? – с ехидной ухмылкой обратился Авдеев к своему напарнику. – Хоть раз слышали треск черепа под рассекающей его сталью?

Пичугин вспыхнул.

- Опять вы хотите меня уязвить? Мы с вами военные люди, и если случится.… Будьте уверены, штабс-капитан Авдеев, будьте уверены!..

- Ну что вы так вскипятились, поручик? Я же просто спросил, - довольный, что в очередной раз вывел из себя этого юнца, продолжал капитан, – откуда только в вас эти благородные замашки?

- Не ваше дело.

- Вот как?

- Послушайте, капитан, не нарывайтесь на грубость. Меньше всего мне хотелось бы иметь с вами конфликт.

- Видите сколько в жизни несправедливости. Вы хотите, но не можете. А я вот могу с вами жить в мире и согласии, но не хочу. Скучно! И потом вы так по-школьному реагируете на мои выпады…

- Довольно, иначе нас не так поймут союзники. Is it all right? – обратился он к англичанину.

- Да растолкуй ты ему, что тут ни танк, ни бронепоезд не поможет. Тут ничего не поможет кроме шашки, нагана и резвых конских копыт. Пусть переправляется через Дон и держит путь в Новороссийск, а там садится на корабль – и к себе восвояси допивать ром. Натюрлих! Thank you very much indeed! – прокричал Пётр, чуть ли не в ухо англичанину, будто глухому, - go home!

- А! – в сердцах махнул Авдеев и повернулся к ординарцу, который приближался с двумя лошадьми в поводу.

- Ну, вот вам и кобыл справили, - говорил он ещё на подходе, - воюйте себе на здоровье. А пулемёты заправить найдём чем, хоть и у самих не густо. Только кто будет на гашетку-то давить? Энтот вояка? - ординарец ткнул плёткой в сторону англичанина, - тогда разверните орудию в сторону левады, а то, похоже, ему всё равно в кого пулять. Энтот день, когда красные даванули, как зачал косить во все стороны, насилу успели головы в землю зарыть, а то бы аккурат причесал под нуль. Такие грядки кругом понаделали, а он знай, поласкает туда-сюда, вертит своёй башней и поласкает!

- Этот танк нужно поставить на возвышение и замаскировать. Лучше вон тех холмов для обстрела подступов к хутору не найдёшь, - говорил Пётр.

- Если мы не найдём горючку, то лучше оставить эту затею с поиском холмов, - оппонировал ему Константин.

- Интересно, а сможет эта колымага работать на спирту? Будьте добры, справьтесь у владельца, Пичугин.

Пока Пичугин пускался в объяснения с Хоггардом, ординарец решил не на шутку занять внимание Авдеева.

- Зачем он нужон красному комиссару, в толк не возьму. Бабы говорят, носился по куреням как оглашенный, всё искал агличанина. Командир дивизии, как прознал про то, враз спапашил пару сотен казаков - и в намёт – не отдадим, дескать, красным комиссарам на поругание союзничков.

Ни с того, ни с сего ординарец вдруг сделал заговорщицкую физиономию, придвинулся к уху Авдеева и перешёл на шёпот, каким, обычно, потчуют слушателя для придания рассказу сокровенной достоверности и необычайной страшности:

- Казаки гутарют чудные дела, - озираясь вокруг и ещё больше примыкая к уху Авдеева, шептал ординарец, - совсем ни на что не похожие дела. Даже сказывать об энтом по сурьёзному язык не поворачивается. Вот послухай, чё они брешут. Кубыть энтот самый агличанин чи с ангелами якшается, чи сам ангел и есть. Емельянов гутарит, дескать, сам видел, как его обступили ангелы и благословляли…. Он также видел, как они прилетали к нему в светящемся шаре и что, кубыть, он сам с ними кудай-то улетал, - с этими словами ординарец сотворил крестное знамение, - господи сохрани и помилуй! Я-то в энти байки нипочём не верю. Он-то Емельянов наестся дымки, и гонит дуру почём свет стоит, ну баламут и всё, так его у нас кличут. А у агличанина тоже глотка будь-будь. Жадён до самогонки оказался. Казаки враз определили, что харя у него вся насквозь проспиртована. Но почему вдруг из-за него тут такая кровавая битва разразилась, ума не приложу. О танке-то его, вроде, как и забыли, а сам - ну прямо нарасхват пошёл. Чудно!

Ординарец достал кисет и начал слюнявить козью ножку.

- Вон он, ангел, залез на свою бронебочку и брызжет слюной, вроде, как доказать хочет, что без энтой машины мы войну вряд ли выиграем. Я его насквозь, курву, вижу.

- Мы с этим союзником вот уж как месяц путешествуем, но в качестве ангела он нам что-то не сподобился явиться, - пробурчал Авдеев и призадумался.

Ему и Пичугину передали танк с Хоггардом в Новочеркасске. Их миссия была не из лёгких, но Пётр охотно взялся сопровождать англичанина на линию фронта. Дело в том, что несколькими днями раньше с ним разговаривал командир дивизии, настаивал на том, чтобы Авдеев возглавил карательный отряд для наведения порядков в так называемой Повстанческой армии. Среди казаков блуждали антивоенные настроения, многие сочувствовали красным, многие дезертировали, а многие просто нарушали дисциплину, не взирая на чины и звания. Перспектива ловить дезертиров и вершить над ними военно-полевой суд ввергла Авдеева в глубокое уныние и беспробудное пьянство. Город кишел бесхозными офицерами сомнительной репутации. Многим было наплевать, кто с кем и за что воюет. Толпы засиживались в ресторанах и спускали последние деньги, предавались разврату и спорили до одури о судьбах России. В такой атмосфере разложения моральных устоев и неслыханного вольнодумства Авдеев стал теряться и был уже готов расстаться с погонами, как вдруг подвернулся удобный случай – попасть на линию фронта в качестве опекуна живого воплощения союзнического долга. Он ухватился за эту возможность, нагло заявив, что разбирается в технике и, что бегло говорит по-английски. И хотя пристёгнутый к англичанину-инструктору поручик Пичугин свободно владел языком, Авдеева всё же взяли - поверили его заверениям в наикратчайшие сроки перенять искусство вождения грозной бронемашиной.

Пока все трое тряслись в вагоне, Авдеев исподволь наблюдал за Хоггардом. Он ему не понравился, хотя свои мысли штаб-с капитан предпочитал держать при себе. Ему не понравился холодный колющий взгляд, диссонирывающий зачастую с беспричинно благожелательной улыбкой, которой инструктор частенько пользовался, чтобы скрыть свои истинные настроения. За англичанином денщики беспременно таскали огромного размера саквояж, который был набит всевозможной выпивкой и консервами. Когда Хоггард был пьян, а пьян бывал всегда он (правда, с различной степенью тяжести), он мог горячо и пылко углубляться в самые различные вопросы его не касающиеся: извечное метание и борьба русской классической интеллигенции с силами зла, так, как это понимает русская классическая интеллигенция; каким образом работы Герцена повлияли на умы бомбистов, и насколько оправдано было снятие черты оседлости для западных евреев. Таким образом, Хоггард был не к месту говорлив, шумен и бестолков. Но за этой его непринуждённой, ребяческой манерой Авдеев усматривал маску, спасавшую иноверца во враждебных ему, непонятных условиях существования.

Политические воззрения Хоггарда не выдерживали никакой критики с точки зрения русского менталитета. По его словам он выполняет здесь в России миссию, возложенную на него Британским правительством. Он знает, что взбунтовавшаяся чернь несёт угрозу всему цивилизованному миру, поэтому союзнический долг – помочь выжечь калёным железом большевизм ещё в самом зародыше. В ставке союзников, по имеющимся у него сведениям, уже разработан план освобождения Москвы от коммунистов и Сибири от лояльно настроенных к большевикам татар, а также отторжения части территории Дальнего востока с тем, чтобы она ненароком не досталась японцам. У англичан есть большой опыт покорения Индии и Китая по части подавления боксёрского восстания и ведения опиумной войны, поэтому правительство России, может целиком и полностью положиться на таких, как он, на Хоггарда, владеющих современным сверхточным и сверхмощным оружием, против которого не сможет устоять даже Чингиз Хан в современном обличии.

Господа офицеры в бесконечных разговорах с инструктором тонко над ним издевались, а когда уставали, просто посылали его к такой-то матери, отворачивались к стенке и утомлённые засыпали.

Байки ординарца про ангелов, якобы, каким-то образом имевших отношение к англичанину, Пётр не воспринял не то, чтобы всерьёз, он даже подивился, откуда в умах казаков может возникнуть такая ересь. Не иначе, как и вправду перепились дымки. Потеряли веру во всё, что раньше скрепляло государственные основы и вдарились во все тяжкие, путая кокаин с нюхательным табаком.

Когда танк выгрузили с платформы и стали тащить на лошадях, англичанин приумолк, нахлобучился и всю дорогу сидел на повозке как сыч, словно обдумывая некий план по отторжению Сибирских золотых приисков в обход японской империи. Но вот перевалили через Дон и до путешественников докатились первые орудийные раскаты. Хоггард подобрался в осанке и устремил сосредоточенный взгляд поверх меловых отрогов, как кобель, шевеля ноздрями и щурясь от попадания в зеницы прямых солнечных лучей.

- Порох унюхал, - кивнул в насмешке Авдеев поручику, - не равён час, подожжёт фитиль и осуществит залп.

- Вы сомневаетесь в способностях инструктора? Напрасно, - говорил Пичугин, покачиваясь в седле. - Эти люди рождены для того, чтобы убивать на пользу великой колониальной державы и уж будьте уверены, капитан, у него глаз намётан, а рука тверда, иначе бы его сюда не послали.

- Я придерживаюсь совсем иного мнения, поручик, - лениво оппонировал Авдеев, покачиваясь в седле. - Его прислали сюда как деградированного элемента, непригодного для осуществления действительно полноценных операций, равно как и эту несмазанную развалюху, продырявленную ещё в четырнадцатом году австрийцами.

- Но позвольте, капитан, какой же в этой акции тогда здравый смысл? Вы хотите сказать, что на самом деле союзники не заинтересованы в установлении в России порядка, и по каким-то соображениям они ведут двойную игру?

- А разве вы не видите, поручик, что на самом деле происходит? Каких-то заурядных английских офицеришков встречали в Новочеркасске как именитых послов. Закатили в атаманском дворце пир на весь мир и расстелились в пресмыкательстве и подобострастии, словно от этих офицеришков зависел исход военных действий. Позор! Атаман Краснов толкнул такую речь, что сам архиепископ слезу пустил. А когда перепились, заиграли «боже царя храни» - тьфу! Потом приехал генерал Бриггс и заявил, что правительство его величества не даст ни одного солдата. Знаете, как всё это называется? Это называется вождение вокруг пальца или вождение за нос. А знаете, какова цена неоправданным надеждам? Неопределённость и замешательство с дальнейшей потерей боеспособности и монолитности рядов, что мы, собственно, и имеем на данный момент.

- Да, но какой во всём этом смысл? Зачем союзникам потворствовать большевикам, это же против всякой логики! Я допускаю, что союз этот - любовь по расчёту, но ведь история распорядилась так, что пришлось выбирать из двух зол наименьшее, и если уж это наименьшее зло выбрано в качестве наибольшего добра, тогда какая им выгода быть столь непоследовательными?

- Да не будьте же столь наивными, поручик! Кому нужна сильная Россия, будь она монархической державой, будь она парламентской республикой, будь она самым яростным оплотом мирового большевизма? Всем нужна Россия только в одном её качестве – послушной дворовой девки, которая щедро делится своими природными прелестями и не суёт нос туда, куда не просит его величество транснациональный капитал.

- И поэтому на помощь в борьбе с большевиками союзники сплавляют нам негодную технику и забулдыг-инструкторов?

- Вы уже начинаете кое-что соображать, поручик.

- Не язвите, капитан. Уж слишком всё тут лихо закручено. Почему бы ясно не дать понять, какие у кого интересы и насколько они простираются, чтобы совместно определить чётко выверенную позицию устраивающую всех? Я думаю, дипломатический язык не настолько скуден, чтобы нельзя было найти подходящих для убеждения слов.

- Да ведь на то она и политика дипломатии, милейший, чтобы убедить соперника действовать не в пользу своих собственных национальных интересов. И в этой политике нет места чистосердечным признаниям в неприязни, а есть заверения в любви до гроба и нерушимая дружба против кого-то. Здесь совсем другие правила игры: в ходу лесть, ложь, клевета, дезинформация, интриги, тайные союзы, сговоры, вероломство, браки по расчёту с последующим шумным разводом, ну и так далее. Поэтому, если Англия с Францией помогут кадетам и они выиграют войну с большевиками, они своими же руками выпестуют мощного конкурента на рынке сырьевых ресурсов. Если они будут потворствовать большевикам и, в конце концов, победят большевики, то коммунистическая зараза распространится на всю Европу и воевать придётся уже со своей чернью. Что остаётся бедным западным державам? Поддерживать и тех и других, пока они не уничтожат в братоубийственной войне себя окончательно, либо не ослабят себя так, что им будет не до завоевания сырьевых рынков. Вот какая главная цель союзников!

- Если всё это так, то неужели наши стратеги обо всем этом не ведают?

- Ведают, но ничего поделать не могут. Деникин ведёт политику заигрывания с Антантой, но полагается на штыки добровольцев, нежели на помощь союзников. Краснов лавирует между немцами и англичанами как проститутка, и у каждого своя логически оправданная позиция. В результате мы имеем хаос и неразбериху. Сейчас мы направляемся в ополчения восставших казаков. Казаки поднялись против коммунистов, но они также настроены против кадетов, то есть, против нас с вами. Они перестали уважать погоны, называют друг друга товарищами, бьют красных и просят нас о помощи. С одной стороны мы направляем к ним командный состав, рискуя жизнями офицеров, потому как они могут быть предательски застрелены казаками в спину из-за того, что, видите ли, кому-то не понравится командный тон или кому-то встанет поперёк горла требование беспрекословно выполнять приказы. С другой стороны ополченцы реальная сила, которая сдерживает натиск красных, и пренебрегать этой силой мы не имеем права. Мало того, половина казаков перешла на сторону к большевикам и в некоторых боях и те, и другие избегают лобового столкновения. Как вы считаете, поручик, кто одержит победу в таких условиях: те части, в которых царит хаос и неразбериха, подогреваемые ложными посулами о скорой помощи союзников, или те боевые подразделения, которые сплочены в монолит идеей, пусть даже самой абсурдной, какая только может зародиться в человеческом уме, и беспрекословно подчиняются командирам, пусть даже необученным и неграмотным?

Пичугин вдруг отчётливо вспомнил слова воззвания верховного главнокомандующего Корнилова: «...надменный враг посредством подкупа и предательства распоряжается у нас, как у себя дома, несёт гибель не только свободе, но и существованию народа русского…»

- А знаете, капитан, ещё час разговоров с вами и я, пожалуй, уеду куда-нибудь во Флоренцию собирать гербарий.

- Нет, поручик, я поимею наглость пригласить вас на Мальдивские Острова. Бьюсь об заклад, что там найдётся какое-нибудь богоугодное заведение, где под шум прибоя можно будет пропустить пару бутылочек старого доброго бургундского вина, сыграть на бильярде и под трепетные звуки вальсона вскружить головку какой-нибудь незадачливой дочки местного рантье.

Пичугин неожиданно разразился ребяческим хохотом.

- Браво, капитан! Вы создали картину в духе самого жестокого авангарда! Вальсон, бильярд, рантье, Мальдивские Острова…. Где вы этого всего нахватались?

- Да так, в невольных грёзах, которыми я забываюсь в минуты любовного отчаянья в тени густых лиан и высоких кокосовых пальм. – Авдеев сердито отвернулся и встретился с взглядом Хоггарда, который в течение их беседы внимательно вслушивался в каждое слово.

Вдали показался конный разъезд. Солнце клонилось к закату, а лошади валились с копыт.

- Надеюсь, это последний хутор, в котором нам придётся заночевать, - предположил Авдеев, встал на стремена и сладко потянулся.

В хуторе Шайкин обоз с танком остановился на ночлег.

Во дворах хозяйничали преимущественно старики и бабы – здоровое мужское население сражалось в Повстанческой армии.

Курень, в котором остановился спешившийся отряд, никак нельзя было причислить к образцово-показательным: неухоженная горница, кухня и две опочивальни. Хозяин владений - пристарелый мужик, казак старой закваски. Завидя въезжающую в хутор бронетехнику в сопровождении четырёх верховых казаков и трёх офицеров, один из которых был облачён в странный мундир и каску, он выказал необычное для этих мест гостеприимство: сразу же открыл свои ворота и замахал приветливо руками. Офицерам предложил пожаловать в горницу, а простым казакам отвёл место в летней кухне. Танк с горем пополам загнали за базы, ближе к леваде, лошадей поставили в пустые стойла в конюшне.

- Совсем жисти нет, - начал он без прелюдии. - Вот до чего дошло - двое сынов с красными бьются, а делов нету. Всё отдал частям: и коней, и оружию, и баранов порезал, лишь бы не допустить сюда комиссаров. Не получится у меня их стерпеть. Они же в Букановской, говорят, стариков ни за что, ни про что постреляли, а меня, стало быть, первого на кол посадят. Я человек, который не могёт скрывать своей неподвластной им сути. Я бы давно сам с сыновьями ушёл, да вот отдышка замучила – доползу до калитки и отдыхаю: свисты идут из грудей. Продую меха, и опять в путь - зерна курам сыпануть да воды в хату занести. Да вы господа офицеры располагайтесь. У меня ить в доме чистый комфорт – старуху похоронил, сынов по частям разогнал. Живу не тужу, да ишо дымочку попиваю. Разоблачайтесь, господа офицеры, и отдохнёте, и дымкой побалуйтесь. Я-то уже отвоевался…. Как-нить на печке перетрусь.

Наряжен он был в темно-синие шаровары с лампасами, которые были с прилежностью заправлены в шерстяные носки. На ногах кожаные чирики, на теле – выцветшая гимнастёрка. Говорил степенно, хриплым, осевшим голосом, не забывая при этом зорко всматриваться в лица людей.

- Ноне сам чёрт неразберёт, к какому краю притулиться. Али уж совсем зарыться в землю и сидеть, покуда не прорастёшь. Я вот двоих сыновей снабдил в поход, а того и сам не знаю, в кого им стрелять придётся. Ить ноне они как, подлюки, искусно агитацию наводят – всем, мол, землю дадим, работай и нужды не знай. А что мы на ней, спрашивается, триста лет делали, груши околачивали? Всех поголовно сравняем, справедливость восторжествует! Ага! А как же она могёт всторжествовать, ежли я всю жисть хрип гнул, а энтот лодырь всю жисть песни дишканил, да дымку жрал? Залезет на хлев и цымбалит девкам на игрищах. А те и радёны копытца пооббить: подымут пылюку как лошадюги, юбки взовьют, опростоволосятся – тьфу! Вот оно откуда всё пошло! Народ праздно жить захотел, выгадать на чужом горбе! А кто, спрашивается, подаёт такую злостную идею? Атаман Краснов нам доподлинно доказал – жиды-масоны!

Да я и сам на них насмотрелся. Кто в Букановской стариков в краснотале пострелял? - Малкин. Кто смывался над казаками и в расход пущал лишь за то, что добро за свою трудовую жисть сумели подытожить? - Штокман.

Пока измученная переходом троица рассупонивала мундиры и ослабляла портупеи, казак исходился жалобами, а сам спешил накрывать на стол. Почему-то первой порадовала глаз двухлитровая бутыль мутнющего самогона. Потом её обрамили алюминиевые миски с солёными огурцами, с луком и редькой. Потом хозяин выкинул из духовки чугунок с варёной картошкой, нарезал большими ломтями краюху чёрного круглого хлеба, протёр полотенцем гранёные стопарики и, наконец, пригласил к столу:

- Ну, што же, господа офицеры, ублажите деда, не откажите в застолье. Повечерим, а опосля и отдохнёте. Груз у вас я вижу не из лёгких, поди, притомились?

- Да ведь мы его не на своих плечах несли, господин хороший, - ответствовал Пичугин.

- Я вам никакой не господин - рылом не вышел. Так что вы уж не обижайте деда, зовите меня просто Иваном Михайловичем.

- Благодарим за гостеприимство, Иван Михайлович, - сказал Авдеев, подсаживаясь к столу, - а что же, далеко ещё до линии фронта?

- Э-э-э, ваше благородие, не об том гутаришь. Какая уж там линия, кто её чертил? Ноне красные пройдут насквозь, а завтря ополченцы в балках залягут. А послезавтря кадеты придут и на квартиры встанут, а потом, глядишь, и союзники полезут, как тараканы во щи. - Михалыч лукаво стрельнул на англичанина, но тот, естественно, не среагировал. Он по-деловому вспарывал заветные, одобренные его величеством, рыбьи консервы.

- Офицерьёв в частях не хватает, - продолжал Михалыч, - Сперьва разогнали всех к чертям собачьим, а потом спохватились и пригорюнились: стратегию с тактикой путают, дислокацию от рекогносцировки отличить не могут.

- Дело ясное, что дело тёмное. Как же нам попасть в штаб дивизии? Нас ориентировали, что он где-то в районе Глазуновской? – не унимался Пётр.

- Э-э-э, мил человек, вот те и ориентация с дислокацией. Зараз всё захопёрье под красными. А штаб мигрирует как корчужка в полой воде – ноне здесь, завтря там, - разъяснял Михалыч, наполняя стопарики.

- Что же нам делать! - вскричал Пичугин, - Этак, можно завезти эту иностранную технику прямо к красным в штаб! Лишь бы потом успеть сказать, что мы это сделали добровольно, исходя из глубоких симпатий к правому делу, и запеть марсельезу.

- Хоггарда тоже им подарим? Для верности. Мне не жалко.

- Хоггарда мы оставим здесь у какой-нибудь жалмерки, пущай её атакует, - засмеялся Михалыч.

Хоггард наивно шлёпал глазами, переводя взгляд то на одного оратора, то на другого. Потом вдруг неожиданно осушил стопарик, должно быть от страха или ещё по какой-то неизвестной никому причине.

- Он сто раз прав, - сказал Пётр и последовал заразительному примеру.

После часа застолья Михалыч попробовал затянуть песню, но у него «пошли свисты из грудей». Хоггард подался из хаты в надежде хватануть свежего воздуха и столкнулся в сенях с Анюткой.

- Sorry, mam, - извинился заморский гость и прихватил ненароком Анюту за талию. Девка взвизгнула и кинулась в горницу.

- Ты што, Нюська, - закричал на неё Михалыч, - орёшь как оглашенная?! Господа офицеры недолюбливают горластых. Ежли орать, ступай к низшим чинам, а тут люди степенно гутарют - за жизню.

- Да я что, Иван Михайлович, вот пришла пригласить ваших гостей на игрища. Там у Збруевой девки и бабы собрались, а без мужиков – скушновато…

- О! Что я говорил? Как смеркается, так их начинает разымать. Вся ихняя работа – хороводы водить, да песняка давать. Бабам всё едино: что красные с белыми, что зелёные с синими, лишь бы было за что ухватиться. Ишь, вырядилась! На племя, что ли, себя блюдёшь?

В комнату вошёл Хоггард. Анютка брызнула на него своими иссиня чёрными глазами и, не удержавшись, прыснула в рукав – чудным показался ей англичанин.

Хоггард, казалось, затрепетал от возбуждения, когда воочию рассмотрел точёную Анюткину фигуру. Он начал очень сбивчиво, а, главное, довольно опрометчиво пускать вольные сентенции насчёт беспощадной красоты русских женщин, в частности, казачек, и о том, как это было бы здорово, если бы Анюта научила его выговаривать пару-тройку самых нежных и ласковых слов, которые казаки берут за правило говорить своим невестам в брачную ночь.

Подавляя неловкость, Пичугину пришлось поднатужиться и сделать весьма приблизительный перевод этого монолога. Анюта непонимающе задирала глаза в потолок, лукаво одаривая англичанина исподлобья, потом шарила глазами по углам, совершенно не владея при этом своим ртом, который расползался по швам в глупой и счастливой улыбке.

- Пожалуй, я пойду на игрища, - с трудом оторвав от Анюты взгляд, сообщил Пётр и выжидательно посмотрел на Константина.

- Похоже, что подвернулся тот самый случай, когда на вас накатили грёзы и вы впали в минуты любовного отчаянья, не так ли, капитан?

- Вы ошибаетесь, поручик. Меня просто ломает чимир.

Вскоре все трое находились в эпицентре бабьего царства – в просторной горнице Алевтины Збруевой. Старуха на печи, как сова, зорко наблюдала за происходящим. Девки, то и дело заливались безудержным смехом, бабы перебрасывались смачными шуточками, истерично смеялись и, кружась, подвывали. Те, кто побойчее, норовили, как бы невзначай, повиснуть у молодого офицерика на рукаве. Более прожженные пытались всеми правдами и неправдами сократить на нет свою буферную зону с крепкими, грудными мышцами захваченных врасплох служивых. Белобрысый парниша лихо наяривал на гармошке, а такой же увалень, как и он, надрывался художественным свистом, да так, что уши закладывало. Офицерики закладывали руки за спины, и постукивали каблуками напротив вихлястых жалмерок, испепеляя их своим показушно бесстрастным взглядом.

Хоггард ещё на подходе к Алькиному дому куда-то испарился. Но на это Пичугин с Авдеевым не обратили особо внимания. «Пусть утешится, - думал Авдеев, - уже немного осталось». Но Пётр и сам был похищен самым неожиданным и беззастенчивым образом. Кто-то властно схватил его за руку и вывел из беснующейся толпы на крыльцо, а потом в сад.

В саду было хорошо: темень, хоть глаз коли. Лунные блики едва проглядывали между стволов деревьев. Постепенно туман стал рассеиваться, глаза стали привыкать, а лёгкие наполнились свежим воздухом, пропитавшимся запахом вялой травы и сопревших плодов. Он ещё больше опьянил Петра, закачал его, выветрил мысли, которые безостановочно роились в голове, и бросил на произвол судьбы – в объятья изголодавшейся хозяйки карнавала.

- Ну, что, ваше благородие, аль не приголубишь хучь разок?

Дрожащий грудной женский голос, в котором звучали одновременно и мольба, и упрёк, всколыхнули в Авдееве его мужскую гордость и самолюбие. Что-то щимануло в груди и разлилось теплом к животу и ниже. Он вдруг явственно почувствовал близкое присутствие женщины с её учащённым прерывистым дыханием, с запахами тела, несколько отличающимися от запахов «мужских духов»; с изящными изгибами, которые ласкают воображение солдат, засыпающих в окопах, и прочее, и прочее…

В хате слышался топот, визги и басовитые голоса казаков, которые призваны были бдеть подле английского танка, и, которые, начхав на службицу, влились в общий гвалт под названием «игрища».

А здесь в саду под вишнями клокотала молодая венозная кровь, и гулко барабанили сердца.

- Смотри я какая. – Алевтина растянула в разные стороны платок, накинутый на плечи, будто крылья распустила и, кокетливо наклонив голову, покружилась на одном месте, не сводя жадных глаз с Авдеева. Пётр всматривался в очертания, тужась припомнить отличительные признаки, но не мог. Женские и девичьи лица слились в одно сплошное замешательство, превратившее привлекательность в малозначительный атрибут в данном месте и в данное богом проклятое время. На какое-то мгновение его кольнуло сомнение, но тут же потонуло в приливе страстного желания слиться воедино с этим упругим телом. Ему захотелось почувствовать его тонкую кость, вдохнуть запах его волос, сдавить как в тисках его талию, ощутить его податливую хрупкую структуру.

Властным порывом он притянул к себе лицо этой женщины. В нестерпимо долгом и страстном поцелуе слились их губы, а тела задохнулись в жарких объятиях. Руки безответственно заскользили по всем истосковавшимся по ласкам местам.

Между россыпью звёзд и редкой опушью облаков украдкой выглядывал месяц. Где-то в темноте ещё пересвистывались сверчки и лениво перебрёхивались собаки. Запахи сырой земли, прелой коры, застаревших яблонь и грушин вольно гуляли по саду. Разлапистые тени деревьев вперемешку с лунными бликами заманивали вглубь, где под густыми кронами этих долгожителей обычно происходит то, что иные знатоки неисповедимых путей господних, окрестили великим таинством природы. На одной из склонившихся ветвей были привязаны качели. На деревянной доске, которая служила сиденьем, умещались двое молодых людей: парень и девушка.

- Как тебя звать-то?

- Настя.

- Хорошее имя.

- А у тебя есть жених?

- Нету.

- Что так?

- Не знаю. А только не любы они мне.

- Так уж и не любы…

- Не любы.

- А я мог бы стать твоим женихом, Настя?

- Что вы такое говорите, чудной какой-то…

- Ну почему же чудной?

- Потому что вы – военный. Сегодня вы здесь, а завтра вас чёрт с огнём не сыщет.

- И то верно.

Пичугин осторожно привлек девушку к себе и нежно поцеловал в щёку.

Девушка смущённо заулыбалась.

- Ты чего, Настенька?

- Смешной.

- А так. – Пичугин обнял Настю за плечи и наградил пылким поцелуем в губы.

Девушка вспыхнула и нахмурилась.

- Так - вы меня обижаете.

- Это почему?

- Потому что, потому что… - Настя отвернулась и, закрыв лицо ладонями, заплакала.

- Ну, прости меня, Настя, слышишь, прости. Я больше не буду, слышишь…

Неожиданно Настя резко повернулась и так сильно впилась губами в губы юноши, что тот чуть-чуть не упал с качелей. Не успел он опомниться, как она уже сорвалась, и её белое платье растаяло в темноте, будто только что перед ним была не Настя, а какая-нибудь лесная фея из сказок братьев Грим.

Юноша остался на качелях переваривать метаморфозу.

Голоса в хате постепенно умолкали. Их сменяли шорохи, перешёптывания и похихикивания, постепенно распространявшиеся окрест. Треск сучьев, шелест веток, шуршание юбок, звуки похожие на те, которые возникают при стечение известных обстоятельств – всё это постепенно заполняло сад, леваду, окрестные поля и даже усыпанное звёздами небо. На сердце у поручика становилось всё тоскливей и тоскливей.

- Настя! – неожиданно для себя крикнул Пичугин.

Естественно, что когда Авдеев скрылся за дверью, его напарник последовал было за ним – не оставаться же ему одному в этом бедламе.

Подле крыльца он наткнулся на девчонку, которая подала ему его заветную записную книжку. Пичугин был сперва очень раздражён, удивлён, а потом и тронут. Как она попала в чужие руки? Кто посмел? Ведь это его личный дневник! Тем не менее, он очень благодарен, тронут и признателен. Кстати где вы, милое создание, её нашли? Ах, около ворот Михалычева дома, занятно…. Чем я могу вас отблагодарить? Позвольте, мисс, я провожу вас. Что? Вы желаете посмотреть на звёзды? Вы сделаете мне одолжение, прошу…

Пичугин угрюмо брёл в Михалычев дом. Какие-то заросли, лопухи, колючие кустарники…. Нет, надо поворачивать обратно. Ноги увязли в болотистой почве. Так…. Впереди какая-то речушка. Чёрт возьми, мы же не переходили речку! Откуда она возникла? Пичугин побрёл сквозь лопухи и жгучую крапиву вдоль этой самой речки, проклиная всё на свете. Стоит ли описывать мост, на который он наткнулся или то, как он неудачно попытался через него перейти?

Авдеев сидел на кровати и перебирал струны старинной цыганской гитары, которую он аккуратно снял со стены.

- Откуда такая страсть?

- Муж приволок из Австрии. Так, баловство одно. Висит без дела. Лучше бы гармошку привёз, - вздохнула Алевтина и прислонилась к мускулистому плечу Петра. Горячая ладонь её нырнула под белую исподнюю рубаху и, завораживаясь бугристыми рельефами волосатой груди, Алевтина в который раз уже закрыла в сладкой истоме глаза.

Лицо у капитана было задумчиво-отрешённое. Он никогда не имел привычки кого бы то ни было посвящать в свои мысли, никому и никогда не плакался в жилет и не лез с советами. Хотя, конечно, он мог быть дерзким и несносным, даже жестоким, но как ещё оградить себя от поползновений на святая святых его бесценного кладезя – его душу.

Советы ведут за собой этот сброд,

Который зовётся народом.

Сам чёрт в этой сутолке не разберёт,

Кто там отечество продал.

Капитан перебирал аккорды одной, наводящей смертную тоску, песни, которую пели офицеры в ресторациях, после шумных споров и зуботычин, проигравшись и пропившись до неприличности, до стадии, когда слёзы подступали к горлу, а рука с револьвером тянулась к виску.

Первая пуля срывает погон,

Вторая срывает кокарду.

Раз на коне и крестом награждён,

Ответствуй за веру и правду.

- Ой, какая жалостливая песня, - говорила Збруева и шмыгала носом, - мож ишо бражки налить? Люба моя, - шептала она и зарывалась ещё глубже Петру в подмышку.

Авдеев не считал войну с немцами патриотической, но и не поддавался на агитацию большевиков. У него были свои мысли на этот счёт. У него всегда были свои мысли, которые как монолитные блоки выстраивали непоколебимые убеждения. В своё время мотался он и по кружкам, и в студенческих демонстрациях участвовал неоднократно, но раз столкнувшись с «лидерами» революции, подробно ознакомившись с катехизисом прилежного революционера, отшатнулся и больше никогда уже не примкнул. «Грандиозная идея в руках авантюристов вымостит дорогу в ад», - подумал он и приберёг на всякий случай револьвер с набитой пачкой патронов.

Нету пути ни к своим, ни к чужим –

От тех и других пуля в спину.

Холм безымянный и небо над ним

Подарит отечество сыну, -

пел офицер белой армии, не веря, что когда-нибудь будет и на его улице праздник. Не будет праздника, так что гуляй, штаб-с капитан, пей водку, люби шалых женщин и жди своей очереди на тот свет.

В сенях скрипнула дверь, и раздались громкие с перерывами шаги. В комнату ввалился поручик Пичугин, весь мокрый как утак: щёки подрагивают, зубы поклацывают, а глаза зло постреливают по сторонам, вроде как, ищут виноватых.

- Есть самогонка? Замёрз. Ух, как я замёрз! А я вижу, капитан, вы не теряли время даром – оценив обстановку, съязвил поручик. - Налейте же мне самогонки, чёрт вас возьми, иначе я дам дубу!

Авдеев с Алевтиной переглянулись и не смогли удержаться от смеха.

- Вам и этого, поручик, не следовало бы давать. Видите, к чему может привести распущенность и падение нравов?

- Ах, оставьте! - Пичугин жадно припал к стакану. – Ух! Где можно высушить бельё?

- Давай, - смеясь, сказала хозяйка, - ты бы хучь портки выжал, а то где я тебе их тут развешу?

Пётр отложил гитару, набросил на плечи китель и вышел на крыльцо. Далеко за лесистыми буграми занималась заря. «Какая девственная тишина», - подумалось капитану. Звёздный купол неба на глазах терял свою игристо-бездонную привлекательность. Месяц линялым лисьим хвостом стыдливо заметал следы бурной ночи. Начинали перекличку первые кочета. И было хорошо. Почему бы не жить на этой земле в трудовых буднях, не сажать деревья, не собирать плоды, не радоваться каждому новому дню? Что мешает человеку просто жить? Зачем нужно отвоёвывать право на жизнь? Неужели это такая своеобразная плата за этот вольно раскинувшийся сад, за эту наивную речушку, за изрытую оврагами пустошь, за наделы, наполовину заросшие бурьяном? Неужели плата за эту землю - смерть? А если ты не готов принести себя в жертву, тогда что ты готов воспринять взамен? Что может быть лучше того, что уже есть?

Авдеев прислонился к шатким перилам и закурил. Внезапно он почувствовал тяжесть во всём теле. Он элементарно хотел спать. Жутко хотел спать.

Офицеров, прибывших в хутор для сопровождения иностранной техники, разбудил Иван Михайлович.

- Просим прощеньице. Одначе, ваши благородия, как бы оно того, лихо не вышло. Агличанина-то черти с квасом съели, ваши казачки лежат в стельку пьяные, а Митрофан, гутарит про каких-то конных на буграх. Как бы сюда краснюки не нагрянули.

- Кто такой Митрофан? - заспанно и сам не зная для чего спросил Авдеев, ошалело оторвав голову от подушки.

- Митька-то? Да так, рвань хуторская, - не вашим, не нашим. Прячется ото всех подряд, ночует в гумне, по ночам дымку глыкает. Не об ём речь. Я-то раскидываю, что вам надо казаков образумить, да дислокацию побыстрей поменять. Не равён час, пули засвистят, господа офицеры, – испуганно латошил Михалыч, - а ежели они до деда доберутся да прознают про танку, это как? Ошкурят до мозга костей, требуху с деда потянут, вот что!

- В спальню вбежала Збруева. – Ну, ты чё как стервятник накинулся на молодых особ?! А? Чтоб тебе не дать им трошки позаревать? - Наскочила Алевтина, вызывающе подперев бока.

- Ты вон бы стряпалась у печи и не сувала бы нос в наши мужчинские дела! – зло оборвал её Михалыч. - А то муж объявится - я враз докажу каким местом ты его ждала!

- Ну-но! Так уж и докажешь?! Сам-то каков по молодости был! Кобель кобелём! Аль нет? Все лопухи на задах пообшарил, все кажужки под себя подмял, ни вдовам, ни жалмеркам проходу не давал, а щас – нате! Корешок отвалился и праведником враз заделался! Так-то кажный могёт на правде блины затевать!

- Вот чёрт! Куда делся Хоггард? Красные говоришь? Поднимай казаков! – полыхался поручик, спешно натягивая сморщенные, не совсем досохшие штаны на оголённые части тела. Плотный взгляд Алевтины заставил его стеснить размашистые членодвижения и повернуться задом, хотя для чего он это сделал? Пичугин беспомощно заскакал на одной ноге - она застряла в галифе. Потеряв равновесие, он неуклюже завалился на табуретку.

- Спокойствие, поручик, спокойствие. Солнышко высоко, красные далеко - авось до наших и доберёмся – усмехался Авдеев, облачаясь в портупею.

Алевтина заботливо подала ему шашку.

- Ух, ты, моя хорошая, - глумливо произнёс капитан и, обнажив лезвие, театрально лобызнул его.

Пичугин в это время истерично шарил по углам, отворачивал матрас, заглядывал за икону, которая мирно покоилась под потолком, растеряно смотрел по сторонам, даже сделал, правда, безуспешно, пару приседаний. Его растерянно-испуганный взгляд вещал о скором начале апокалипсиса или другой какой-нибудь вселенской катастрофы.

- Что вы мешкаетесь, поручик? – продолжал издеваться над ним Авдеев, - отвалившийся корешок ищете?

Тот блеснул на него лезвием глаз, но промолчал – не до праздных пикировок.

С печи из-за занавески выглянуло сморщенное лицо старухи:

- А ты, милок, под подушку-то вон энту заглянь. Заглянь, заглянь,- прошамкало оно участливо, завихряясь всеобщей суматохой, и тут же исчезло за занавеской.

Пичугин недоверчиво покосился на разбросанные подушки, те, что покоились на кровати во второй спальне. На них ещё недавно опочивала сама хозяйка.

Под одной из подушек поручик Пичугин нашёл свой маузер. Под другой – свой замечательный дневник.

Алевтина тут же крутанулась в сени, якобы, за порточным молоком. Авдеев, делая демонстративно безразличную физиономию, засвистел под нос какую-то чушь.

- Эге, - хохотнул Михалыч, - комиссарам теперь не здобровать, - дюжие казаки у нас в хуторе обосновались, дюжие, - не без тайной гордости повторил он, - способные на дерзость!

Пичугин заправлял маузер в кобуру, рдяно переливаясь в лице. В глазах – сама невинность, во рту – раскалённый суглинок.

Но вот подоспело порточное молоко.

Авдеев встал во весь рост посередине комнаты с ковшом, набрал полный рот отрезвляющей кислятины и, делая прерывистые движения кадыком, безобидно моргая, по-идиотски вытаращился на Пичугина, будто смотреть ему было не на что или не на кого. «Как глупой, ей-богу», - рассуждал поручик, и отворачивался, пряча свои сдыливые глаза за кружкой молока, наслаждаясь его бражным, кисло-мочёным вкусом.

Хоггарда они так и не нашли, охрану кое-как растолкали и вспапашили на защиту хутора от большевиков, сами же отошли на окраину, залегли с биноклем на бугре, замаскировавшись в кустах бобовника, и стали наблюдать.

Оптика позволяла рассматривать дальние балки с барачками, овражки и козьи извилистые тропы, ручейками стекавшиеся к хутору. Пичугин лежал на подстилке из надёрнутого молодого овсюга и рассматривал сурчиные и суслиные норы, вокруг которых копошилась хлопотная и непонятная людям жизнь. Зверьки высовывали свои мордочки, крутили ими по сторонам, исчезали в норках, потом выскакивали, становились на задние лапки, посвистывали и, убедившись, что опасности нет, давали друг за другом гонка - в казаки-разбойники играли.

Поручик Пичугин до того увлёкся игрой зверюшек, что начал их запоминать, давать им смешные клички и болеть за наиболее шустрых.

Капитан же лежал на спине, мусоля во рту былинку, и отрешённо смотрел в бездонное, синее марево. Над ним довлело то, что в восточных практиках называется великой пустотой, которую можно было только и делать, что созерцать. И это успокаивало. Успокаивало и наводило на кое-какие мысли.

«Вот лежу я и смотрю на это небо, как когда-то смотрел на него Андрей Болконский. Пьер Безухов не смотрел на него столь вожделенно, потому что его не шарахнуло из пушки. Ему не так повезло. Зато он смотрел на Наташу Ростову и говорил: «Да ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и тому подобное». Ежели бы они все поменьше болтали, и поменьше глазели на вековые дубы, равно как и на небо с Наташкой, может быть они и не довели бы Россию до белой горячки».

Внезапно внимание офицера привлёк канюк. Птица рассекала своими острыми крылами безоблачную синь, изредка блистая опереньем и умело лавируя среди дрейфующих воздушных потоков. Вот он завис, качаясь на волнах, очевидно, высмотрев добычу и производя расчёты точного падения на суслика. «Сейчас он его…. накроет», - с замиранием сердца подумал Авдеев. Его глаза порядком утомились наблюдать за серебрящейся, ушедшей в зенит точкой. Она вдруг заблестела особенно ярко, стала увеличиваться в размерах и превратилась в светящийся шар. «Наверное, он начал падение», - восхищённо подумал Пётр. Но это всё, что он подумал перед тем, как получил странное видение. То, что это было видение, он понял уже позже. Почему именно видение? Потому что никакое другое именование этому психологическому явлению Пётр не знал, то есть, не имел о нём ни малейшего представления.

Короче.

Пётр Авдеев вдруг явственно увидел себя в какой-то незнакомой ему комнате с довольно странным интерьером. Он сидит в кресле и спрашивает поручика Пичугина, который по-странному одет и вообще по-странному выглядит.

«Как ты думаешь, Костя, - спрашивает он, - почему блондинка выпрыгнула из окна»? - «Захотела острых ощущений», - следует ответ. - «А вот и нет. Просто она захотела проверить, есть ли у прокладки крылышки».

Слишком явственно Пётр увидел эту сцену, чтобы потом взять и выкинуть её из головы. Потом Пичугин поднялся и со всей дури ударил его, Авдеева, по лицу. Как это не странно, боль он не почувствовал. Он лишь удивлённо на него посмотрел и сказал: «Удивляюсь, поручик, была ли у вас, когда-либо мать?»

- Да проснитесь же вы, мать вашу, красные на холме! - На Петра смотрели испуганно-бешенные глаза поручика. – Скорее! Надо что-то предпринимать!

- А? Предпринять? Сейчас предпримем. А что, собственно, предпринять? Вы кто?

- Да проснитесь же вы, наконец, капитан, - поручик перешёл на зловещий шёпот, - красные на подходе, говорят вам, крас-ны-е, крас-ны-е, слышите, красные!

- Красные? А что вы, собственно, их испугались?

- Что? Да вы с ума сошли!

Наконец, что-то до капитана дошло. Он остановил свой пространный взгляд на конном разъезде, который двигался по направлению к хутору.

- Их двенадцать человек. Надо предупредить казаков, чтобы остереглись вступать в бой. Вступать в бой с ними не надо.

Как только Авдеев сказал эти слова, со стороны хутора застрочил пулемёт.

- Дьявол! Хоть бы подпустили поближе, а то только себя дали обнаружить! – вгорячах посетовал Пичугин - скорей им на помощь!

Отряд красных рассыпался горохом по степи и поскакал к ближайшему овражку. Пулемёт со стороны хуторской возвышенности ни на секунду не умолкал.

- Да что они там, не прохмелели до сих пор?

- А ведь это с танка бьют, - сделал вывод Авдеев. – Ай да молодцы! Нашли себе занятие! Наверное, сам хорунжий Алимов к пулемётам припал, пока дуло не расплавит, не перестанет стрелять.

- В кого он стреляет, красные же в овраге укрылись? - переговаривались оба офицера, перебегая от куста к кусту, шибко пригибаясь к земле.

Когда пробрались к секретным холмам, то обнаружили, что танка на месте нет - пулемёт бил с какой-то другой позиции. Он уже успел расстрелять ленту, и над хутором водрузилась гробовая тишина. Офицерам пришлось не на шутку увлечься его поисками, как и поисками тех, кто из него стрелял.

Всё это казалось довольно странным и неудачным стечением обстоятельств, и после двух с лишним часов безуспешных поисков стало походить на мистику.

Куда делись казаки? Где танк? Где Хоггард? Где, в конце концов, красные, чёрт бы их побрал!?

Между тем солнце катилось по наклонной, всё больше намекая о преемственности временных циклов. Закоренелые обитатели Шайкин ещё при первых выстрелах как суслики попрятались по норам. Дикая запущенность зелёных насаждений, замысловатое переплетенье улиц и переулков мешали боевым, теперь уже друзьям, посмотреть правде в глаза, и определиться, наконец: кто, где, когда и как. Михалыч прикладывал ухо к земле, Алевтина лезла с бутылкой самогонки, а все остальные делали вид, что ничего не происходит.

К вечеру отдалённый топот копыт внёс некоторую ясность в существующее положение дел: красные брали хутор штурмом. А поэтому Пётр и Константин заняли оборону в погребе у Алевтины исходя из принципа «чем дальше в лес, тем толще партизаны».

Blog