Автореферат диссертации на соискание ученой степени

Вид материалаАвтореферат диссертации

Содержание


Во Введении
Один пласт – революционный
Другой пласт – монархически-консервативный.
В первом параграфе
Во втором параграфе
Подобный материал:
1   2

Структура диссертации. Исследование состоит из введения, четырех глав, включающих от одного до двух параграфов, заключения и библиографии. Структура и последовательность изложения материала обусловлены целью и задачами исследования.



II. содержание работы

Во Введении обосновывается актуальность темы, раскрывается степень ее изученности, выявляются хронологические рамки, формулируются цель и задачи, определяются предмет и объект исследования, характеризуются методологические основы и теоретические источники, устанавливаются новизна исследования, его теоретическая и практическая значимость.


В первой главе «Историография Л.А.Тихомирова» дается общая характеристика и периодизация тихомироведения.

В своем развитии на протяжении XX века тихомироведение в своей эволюции прошло три качественных периода, которые, в духе известной классификации идеологий XX в., принадлежащей М.В.Назарову, могут быть охарактеризованы как социалистический, националистический и либеральный, причем каждый последующий в какой-то мере включает и предыдущие. В последовательности их смены легко усматривается аналогия с идейно-политической эволюцией мыслителя.

Первый период (1923 г. – середина 1930-х гг.) может быть охарактеризован как период «левой» протоисториографии. На первом плане здесь – интерес к личности Тихомирова, а главный вопрос – почему Тихомиров перестал быть революционером? В этот период востребованным оказался мемуарный пласт его наследия, главным образом, дневники, относящиеся к монархическому периоду его деятельности, что на долгие годы обусловило интерес исследователей к биографии и идейной эволюции Тихомирова. Поскольку теоретические работы Тихомирова, написанные им после 1888г., замалчивались, нельзя говорить о полноценном изучении творчества мыслителя в этот период. Его главное значение – накопление источников тихомироведения.

Второй период – период «правой» протоисториографии, поскольку уже в 1930-е гг. в Русском Зарубежье происходит обращение к теоретическому наследию Тихомирова-монархиста. От «Монархической государственности» отталкивается в своей книге «Белая империя» (1941 г.) И.А.Солоневич. Широко цитирует Тихомирова в своих творениях «Русская идеология» (1934 г.) и «Об истинном монархическом миросозерцании» (1941 г.) святитель Серафим (Соболев).

В Советской России этот период отмечен запретом на народовольческую и вообще народническую проблематику. Однако всякое молчание – «знаковое». На самом деле в этот период за сталинским железным занавесом происходило то усвоение «опыта Тихомирова», которое со всей очевидностью оправдало себя в годы Великой Отечественной войны, когда произошла патриотическая метаморфоза большевизма.

Произошедших изменений и нового – а, на самом деле, восстановления исконного положения России на мировой арене, не могли не признать крупнейшие монархические деятели Зарубежья. И.Л.Солоневич на волне патриотического подъема 1945 г. заканчивает «Народную монархию», начатую перед войной как «Белую империю», а ученик святителя Серафима (Соболева) и фактический основатель Православного Свято-Тихоновского Богословского института протоиерей Всеволод Шпиллер формулирует основание для своего возвращения в Россию: «Большевики кровью в войне смыли свой грех перед Россией».

Третий период может быть назван собственно историографическим. Главное его значение в том, что появилась возможность подлинно научного изучения и оценок творчества Тихомирова. Точную датировку этого периода назвать сложно, поскольку исследование началось задолго до перестройки, открытые же публикации появились с начала 1990-х гг. и поток их не уменьшается.

Главный для третьего периода вопрос, нами сформулирован по аналогии с вопросом первого периода – почему 8 марта 1917 г. Тихомиров признал Временное правительство? Именно эта проблема, на взгляд диссертанта, волновала и В.Н.Костылева, диссертация которого была посвящена проблеме краха Тихомирова-монархиста, и Б.Парамонова, писавшего о «ненужности покаяния» в сравнительной перспективе покаяния Тихомирова с покаянием А.И.Солженицына и других диссидентов-«почвенников» 1990-х гг., и Ю.В.Давыдова, в своем последнем романе «Бестселлер» проводившего самые широкие параллели между нравственной проблематикой Тихомирова и советской действительностью. Еще более показателен взгляд со стороны. У японского историка Х.Вада очерк о последнем периоде жизни Тихомирова содержится в книге с выразительным названием «Россия как проблема всемирной истории» (М., 1999), причем последние главы посвящены оценке «перестройки».

После возрождения интереса к Тихомирову отечественное тихомироведение третьего периода как бы пробежало логику предыдущего развития: сначала в 1970-80-х гг. в лице Ю.В.Давыдова и В.Н.Костылева возродилось левое тихомироведение, затем в 1990-х гг. – правое. Если в оценках покаяния 1888 г. правая и левая историография расходятся, то в оценках поступка 8 марта 1917 г. они в общих чертах сходятся. В этом смысле третий период может быть назван синтетическим, поскольку либеральная среда является идеальной для синтеза левых и правых идей, а точнее, традиционалистской монархической идеологии и стихийного советского монархизма – слова и дела. Весьма характерно, что именно в этот период появляются такие понятия как «красно-коричневый», «национал-большевизм».

В настоящий момент можно говорить о переходе к третьему этапу третьего (собственно историографического) периода, для которого характерен, с одной стороны, интерес к религиозно-философской проблематике мыслителя, с другой стороны, критика монархического пласта наследия. Вслед за В.И.Карпецом, назвавшим свою статью, посвященную проблеме «8 марта», «Эсхатологический выбор Тихомирова», можно сказать, что именно этот, а не первый вопрос является основным для тихомироведения. Особенно сегодня, когда весь мир стоит перед необходимостью признания или отвержения так называемого Нового мирового порядка, все чаще осознаваемого в эсхатологической перспективе самыми разными авторами.

Во второй главе «Лев Тихомиров и идейно-политическая борьба конца XIX – начала ХХ веков» выделяются и анализируются следующие ключевые факты биографии Тихомирова, которые вызвали последующие противоречивые оценки сначала современников, затем тихомироведов:

а) Современники оценивали Тихомирова, прежде всего, по его поступку 1888 г., восприятие которого дается на фоне эпохи Александра III. В работе подчеркивается, что идеолог террористической партии покаялся перед «реакционером» Александром III, избравшим политику бескомпромиссной борьбы с политическим терроризмом. От своих учителей К.П.Победоносцева, М.И.Драгомирова Александр III усвоил взгляд на своих подданных, как на расшалившихся детей, в результате чего и смогло произойти «возвращение блудного сына» (Тихомирова), ставшее венцом нравственной победы над революцией. Описывается и другое событие, произошедшее в ту же эпоху в революционной среде – распространение марксизма, без учета чего значение всей остроты оценок тихомировского покаяния было бы менее понятно.

б) 8 марта 1917 г. Л.А.Тихомиров признает Временное Правительство и обязуется «повиноваться его распоряжениям», за что на следующий день получает от либеральной печати прозвище «двойной ренегат».

Эти два кардинальных открытых мировоззренческих выбора определяют внешнее проявление творческой эволюции Тихомирова, в которой можно выделить три периода: революционный, монархический и религиозно-философский.

В связи с этим в диссертации выявлены два основных пласта русской культуры, которые отразило творчество Тихомирова.

Один пласт – революционный. Здесь Тихомиров – один из вождей, однако, с другой стороны, он прежде всего интеллигент, а потому не смог один стоять против мира и обстоятельств, упал в ренегатство. Но если разобраться, почему Тихомиров падает, то оказывается, что еще будучи революционером, Тихомиров не признавал нечаевщины, рано понял губительность и тупиковость террористического пути. Уже в революции Тихомиров был последовательным и твердым государственником.

Другой пласт – монархически-консервативный. Здесь Тихомиров также один из вождей. Он – разработчик теории монархической государственности, эксперт по рабочему вопросу, глубокий церковный публицист, который одним из первых поднял в печати вопрос о восстановлении Патриаршества. Тихомиров выступает идеологом реформ П.А.Столыпина, поддерживающий реформатора в периоды падений и не боящийся критиковать в периоды взлетов. Однако, Тихомиров так, по настоящему, и не примкнул ни к одной черносотенной партии и не нашел себя в политической действительности начала ХХ века. Идеалом для него осталось правление Александра III. Тихомировские предложения Верховной Власти не встретили ожидаемого им приема, и на страницах своих дневников Тихомиров с годами стал все более нелестно отзываться о периоде правления Николая II, а в своей газете «Московские ведомости», по сути, открыл информационную кампанию против Г.Е.Распутина, с которой связывал и последовавшую в 1913 г. свою опалу. В конце-концов Тихомиров также не удерживается на этой монархической волне и соглашается с Временным правительством, то есть, вновь, как интеллигент, становится теперь уже двойным ренегатом.

Соответственно двум пластам русской культуры, нашедшим отражение в идейной эволюции Л.А.Тихомирова, мы имеем две традиции преемственности его наследия.

С одной стороны, русская революционная традиция идет через Тихомирова-народника к Ленину через преодоление народничества как особой формы революционности. Тихомиров преодолевает народничество, уходя из революции, Ленин преодолевает народническую форму, находя иную форму революционности.

Опираясь на предложенную реконструкцию культуры как механизма освоения ценностей, существующего в виде пластов, можно даже сделать предположение о личном характере преемственности харизмы вождя «Народной воли» основателем советского государства В.И.Ульяновым (Лениным), который поднял упавшее революционное знамя. И, может быть, не случайно, что часть псевдонимов и партийных кличек Тихомирова «Тигрыч», «Старик» мы находим и у Ленина. Как писал Н.Валентинов: «Ленина называли не только "Ильичом". Я не мог сразу понять, о ком идет речь, впервые услышав от Гусева: "Идем к Старику"».

Забегая вперед к материалу 4-й главы, следует сказать, что в рамках русской революционной традиции Л.А.Тихомиров занимает особое место, отчасти сопоставимое с местом Ж.-Ж.Руссо в истории Великой Французской революции. Речь о последовательном разворачивании единого революционного сюжета, в контексте которого Ленин сопоставим с Робеспьером, а Сталин с Наполеоном.

С другой стороны, критика идейных предпосылок, которые привели Тихомирова (и не его одного) к признанию Февральской революции, была, с позиций филаретовского, византийского православия дана П.А.Флоренским в брошюре «Около Хомякова (критические заметки)», вышедшей в свет накануне Февраля – осенью 1916 г. Именно Флоренский поднял упавшее в 1917 г. знамя тихомировского монархизма, найдя для него новую, а на самом деле более свойственную ему – традиционную, богословскую форму. Эта преемственность имела место в последний, религиозно-философский период творчества Тихомирова. В относящихся к этому периоду воспоминаниях «Тени прошлого» он оставил благожелательные оценки товарищей своей молодости, черты которых узнаются в героях написанной незадолго до кончины эсхатологической фантазии «В последние дни» - последних христианах, борющихся с антихристом.

Третья глава «Образ Тихомирова на фоне идейных исканий отечественной интеллигенции XIX – XX вв.» содержит два параграфа, соответственно отражающих две стороны известного латинского выражения «definitia est genus proximus et differentia specifica» (определение – это род ближайший и видовое отличие). Задача – определить место Л.А.Тихомирова в отечественной истории.

В первом параграфе «Понятие ренегатства в этике русской интеллигенции и сравнительно-исторический анализ ренегатства Л.А.Тихомирова» вводится рабочее определение культуры как механизма освоения ценностей. Особенности русской культуры показываются на примере русской интеллигенции, ярким примером которой в свою очередь является Л.А.Тихомиров.

«Род ближайший» для того, чтобы охарактеризовать тихомировскую идейную эволюцию выявляется посредством сравнения с другими типичными явлениями той же эпохи: а) с явлением так называемых «отошедших», «уставших»; б) с провокаторством, т.е. предательством; в) с богоискательством.

(а) Характерное для эпохи Александра III явление «отошедших» (от политики) было политически бессознательным, не аргументированным идейно, внешне обусловленным, что для социального слоя, происходящего от корня «интеллект», конечно же не могло не сказаться уродливыми последствиями, описанными, например, в «Рассказе неизвестного человека» А.П.Чехова. Этот внешний характер лояльности вскрылся в царствование Николая II, когда вновь ослабилась сила внешнего принуждения. Примером «уставшего» иногда называют, например, сына купца-миллионера Н.И.Утина (1841-1883 гг.), после своего «отхода» от революции, занимавшегося предпринимательством.

(б) Но если покаяние Тихомирова (ренегатство) было предтечей следующей эпохи, возникает резонный вопрос – а чем же оно отличалось от другого явления, расцветшего при Николае II – провокаторства, которое, собственно, и есть иудино предательство? Покаяние Тихомирова носило открытый, гласный характер. Перебежчик (из греч. политического обихода – αυτόμολος, т.е. перебежчик из партии в партию) покидает воюющий стан. Предатель же приводит в него врагов. Когда Тихомиров разорвал с революционным прошлым, то, будучи ренегатом идейным, он, никого не выдавая и не опускаясь до подлости, тем самым не отказывался от рыцарской этики интеллигенции, но лишь корректировал, пересматривал ее, опираясь на другую, интеллигентскую же ценность – свободу личного выбора. Употребление понятия «ренегат» свидетельствует о западных, в частности, католических корнях русской революционной традиции. Однако элементы рыцарской этики, содержащиеся в данном понятии, имеют и православные истоки, восходящие, в частности, к учителю Западной, но тогда еще нераздельной, церкви IV в. – священномученику Киприану Карфагенскому, и по этой причине православным сознанием не могут быть отвергнуты.

(в) Таким образом, напрашивается вывод, что Тихомиров был предтечей другого, культурного явления эпохи правления Николая II.

Речь идет о веховцах, в той или иной степени испытавших искушение марксизмом, таких как Н.А.Бердяев, С.Н.Булгаков, П.Б.Струве, С.Л.Франк. Как заметил Г.П.Федотов, именно марксизм повлиял на поворот исканий русской интеллигенции в сторону православия.

По этой причине с обвинениями Тихомирова в том, что он «выпал в быт», дело обстоит несколько сложнее, чем с «усталостью». Несомненно, что Лев Александрович участвовал в главном идейном выборе поколения – отказе от морализма и беспочвенности, свойственной народничеству. Марксизм же, по прекрасному выражению протоиерея Георгия Флоровского, был практическим возвращением к онтологии, к действительности, к бытию. В этом тихомировская идейная эволюция схожа с эволюцией Г.В.Плеханова, с одним отличием, что Тихомиров пошел дальше.

В результате анализа истории употребления понятия ренегат можно сделать вывод о том, что употребление его в революционной среде по отношению к отступникам надо рассматривать в контексте этики интеллигенции.

Искания, соблазны и прозрения русской интеллигенции как особого явления, характерного именно для русской истории, отразились в судьбе Л.А.Тихомирова, быть может, наиболее радикально и выразительно. Тихомирову свойственны все черты этой социальной группы в русской культуре: и сильные, и слабые. Постоянное самообразование, стремление изменить окружающую жизнь к лучшему, способность на поступок сочетаются в его характере с нерешительностью и безвольностью.

Интеллигенция – социальный слой, оформившийся в России ко II пол. XIX в. и явившийся одним из плодов модернизации, начатой еще Великим Петром. Более того, можно сказать, что к этому периоду интеллигенция начала замещать дворянство, как главного осуществителя этой модернизации. Каждый интеллектуал, чтобы быть участником модернизации, должен был пройти в своем развитии отрицательный по отношению к традиционным ценностям период, не являющийся, однако, целью модернизации. Обычно понятие «интеллигенция» («орден интеллигенции») употребляется именно в этом смысле, и, соответственно, именно нигилистическая этика, характерная для «отрицательного» периода модернизации, подразумевается, когда идет речь о кодексе чести этого ордена.

Возникшее в данной среде понятие «ренегат» означает человека, перешедшего от второго к третьему периоду и тем самым нарушившего этот неписаный кодекс. Если на протяжении XVIII-XIX вв. представителями этого поворота к традиционным ценностям были лишь гениальные пророки-одиночки, такие как А.С.Пушкин, Н.В.Гоголь, Ф.М.Достоевский, то в начале века ХХ-го можно говорить уже о целом поколении интеллигенции, потянувшемся к Церкви и Богу.

И поскольку представители третьего этапа это тоже интеллигенция, то пересмотр ее кодекса чести, предпринятый начиная с М.Н.Каткова и С.Н.Булгакова, и кончая И.Р.Шафаревичем, был неизбежен. При таком подходе канонизация отрицательной этики оказывается всего лишь «кастовым» эгоизмом интеллигенции, нежеланием соответствовать решению задач, стоящих перед народом в целом, а вовсе не подлинным кодексом интеллигентской чести.

В свете сказанного «ренегатство» 1888 г. может быть названо вступлением на указанный «третий путь», а поступок 8 марта 1917 г. попыткой вновь сойти с него – откатным движением, хотя, возможно, и неизбежным при столь крутом первом повороте. Таким образом, об идейном ренегатстве можно говорить как в 1888 г., так и, оценивая поступок 8 марта 1917 г., поскольку здесь также имели место идейные причины. И в том и в другом случае, ренегатство преодолевалось в рамках традиции. Чтобы понять, какой смысл носила оценка Тихомирова в качестве «ренегата», необходимо проанализировать – каков русский смысл этого слова? В прямом смысле оно означает человека, перешедшего на сторону господствующей идеологии, ради материальных выгод – предателя. Именно в этом смысле желает охарактеризовать Тихомирова Русанов, называя его ренегатом и противопоставляя ренегатам с прилагательным «идейный» – таким как В.Г.Белинский.

Как, было выяснено выше, Тихомиров был ренегатом идейным. На «русский язык» понятие «идейный ренегат» должно переводиться как «покаявшийся», или по отношению к Тихомирову – предтеча «богоискателей».

Во втором параграфе «Образ Тихомирова в русской культуре» показывается «видовое отличие» тихомировского «богоискательства» исходя из конкретных оценок его идейно-политической эволюции, имеющихся в литературе.

а) В советской историографии можно выделить, по крайней мере, два противоположных образа Тихомирова, причем первый образ необходимо специально отыскивать, отслаивая позднейшие напластования образа Тихомирова-ренегата. О первоначальном восприятии Тихомирова, существовавшем в «Народной воле» свидетельствуют тогдашние его прозвища, такие как «Затворник Шамбори», «Генерал», «Тигрыч», «Старик». Как писал в своих воспоминаниях «Встречи с Лениным» Н.Валентинов: «В "Братьях Карамазовых" монах Зосима мудр не потому, что стар, а "старец" потому, что мудр. Старец не возрастное определение, а духовно-качественное. Именно в этом смысле Чернышевский называл Р.Оуэна "святым старцем"». Это прозвище позволяет утверждать, что в революционной субкультуре оценка личности Тихомирова носила яркие религиозные черты харизматического лидера. Сравнительный анализ с харизмой В.И.Ульянова(Ленина) позволил диссертанту сделать вывод о том, что Тихомиров был прежде всего лидер-идеолог.

б) В право-монархической историографии образ Тихомирова-ренегата не сразу поменялся в знаке и стал означать покаявшегося, то есть обратившегося из «Савла в Павла». Первоначально имела место подозрительность по отношению к покаявшемуся революционеру, которого многие монархисты вслед за революционерами обвиняли в корыстных мотивах, двуличии, «валленродстве». Итак, с одной стороны, имела место трагедия неприятия его покаяния единомышленниками – монархистами. Сам Тихомиров осмыслял свой путь в образе евангельской притчи о возвращении блудного сына. Впоследствии, уже в 1990-е гг. в результате возрождения этого трагического образа Тихомирова появилось новое искушение – «канонизировать» Тихомирова. Наиболее ярко подобные попытки видны в традиции издания трудов Тихомирова М.Б.Смолиным. Однако, другие исследователи, такие как С.М.Сергеев и С.В.Фомин, считают, что не стоит делать из Тихомирова нового Маркса, тем более, что излишне идеализированный образ Тихомирова-монархиста способен обернуться прямой противоположностью, если неведающий всей полноты картины почитатель Тихомирова узнает о его поступке 8 марта 1917 г.

в) Воссоздание целостного образа Тихомирова в русской культуре невозможно без учета самовосприятия мыслителя. Поставив эпиграфом «эсхатологической фантазии» слова летописца Пимена, Лев Александрович выразил осознание своего истинного призвания, созревшего к концу жизни. По видимому, Тихомиров отталкивался от малоизвестного рисунка «Пимена-летописца», сделанного его единомышленником и другом художником В.М.Васнецовым. Подтверждением того, что эта самооценка не расходилась с действительностью, являются воспоминания его младших современников – народника Н.С.Русанова и, особенно, поэта-символиста А.Белого, в которых выявлен тот же сюжет. На наш взгляд, факт этого взаимоподтверждения является наивысшей из существующих в отечественной культуре оценок личности и творчества Тихомирова.

В литературных воспоминаниях А.Белого «Начало века» (М., 1933) Тихомиров показан на грани нового, религиозно-философского периода творчества, наступившего в результате, с одной стороны, разочарования в том, что его государственные идеи и проекты будут востребованы, а, с другой стороны, нарастающего убеждения Тихомирова в неотвратимости падения монархии. Не случаен, поэтому, тот миф, который независимо от тихомировской «эсхатологической фантазии» появляется в воспоминаниях А.Белого. Диалог Белого с толкователем Апокалипсиса Тихомировым вызывает ассоциации с диалогом летописца-Пимена и Григория Отрепьева из «Бориса Годунова», причем келией Чудова монастыря становится типография университетских «Московских ведомостей». Таким образом, имеются по крайней мере две формы оценки Л.А.Тихомирова через этот сюжет: трагический васнецовский и комический (А.Белого). Сам же архетип Пимена-летописца, находящегося по ту сторону «правых» и «левых», является тем образом синтеза двух отечественных традиций, к которому Тихомиров пришел в конце жизни. Здесь и осознание современности в виде Смуты, и путь выхода из нее – через восстановление «связи времен». Кроме того, данный образ, позволяет увидеть тот факт, что Тихомиров поднялся над кастовыми проблемами и предрассудками интеллигенции и вышел на просторы отечественной истории.

В четвертой главе «Эволюция тихомировского монархизма и его оценка» рассматривается проблема эклектизма «Монархической государственности» и его преодоления в творчестве П.А.Флоренского.

Несмотря на то, что сегодня изданы основные работы религиозно-философского периода творчества Л.А.Тихомирова, можно констатировать тот факт, что мыслитель все еще продолжает восприниматься человеком одной книги – автором «Монархической государственности». По этой причине разговор об оценке наследия в русской культуре целесообразно вести на материале монархической доктрины. Что же касается религиозно-философского пласта в наследии Тихомирова, то здесь материала для анализа его оценок, существующих в тихомироведении, накопилось пока еще не достаточно.

Дихотомическое деление монархического пласта наследия Л.А.Тихомирова принадлежит М.Б.Смолину, издателю серии «Пути русского имперского сознания». «Критика демократии», «Апология монархии и веры», таковы названия сборников статей Л.А.Тихомирова, характерных для данной традиции издания, а значит и прочтения сочинений мыслителя. И хотя сам автор, с названиями Смолина, вероятно бы согласился, нам они нужны для того, чтобы показать, каким образом могла бы быть осуществлена критическая оценка наследия Тихомирова с позиций П.А.Флоренского.

Первоначально «Монархическая государственность» самим Тихомировым планировалась в двух выпусках. В первый выпуск должны были войти две первые части, посвященные критике западной государственной идеи, начиная от чистой теории в первой части, и кончая Римской империей и ее демократическим наследием в Византийский период во второй части. Во второй выпуск должны были войти: третья часть, посвященная истории развития русской идеи самодержавия (т.е. русского византизма) и четвертая часть, называющаяся «Монархическая политика», в которой содержалась программа, разработанная мыслителем для России только что начавшегося XX в.

Очевидно, что главный труд жизни не мог не отразить структуры (эволюции) тихомировского мировоззрения в целом. А значит, не случайно, что к противопоставлению «критики» и «апологии» Смолин пришел эмпирически – издавая другие публицистические труды Тихомирова. В первом сборнике были изданы статьи конца XIX в., опубликованные в «Русском обозрении», во второй вошли статьи из «Московских ведомостей» начала XX в. Своеобразной вершиной треугольника при этом оказалась «Монархическая государственность», в рецензии на пятое издание которой Смолин позднее объяснил принципы построения своих сборников. Рецензия имеет характерное название – «Библия монархизма».

Однако, зная историю первого издания книги, не со всеми высказанными Смолиным оценками можно согласиться, и, прежде всего, со столь жестким дихотомическим делением. Более точной является окончательная структура первого, васнецовского издания «Монархической государственности», из которой видно, какое основание у «треугольника» – часть III-я «Русская государственность», где Тихомиров выступил историком идеи русского самодержавия (а не только критиком и апологетом). В.М.Васнецов подобрал к книге такой шрифт, что все издание получилось дороже и объемнее – в трех выпусках, поскольку последним двум частям понадобились отдельные тома.

И напротив, если отталкиваться от дихотомического деления Смолина, тогда краеугольным камнем тихомировской монархической доктрины придется считать восходящую к Ж.-Ж.Руссо теорию верховной власти, на основании которой Тихомировым была произведена критика господствующей в современной ему науке теории обособления властей. Однако говорить, что Тихомиров основывается на Руссо было бы некорректно. Противоположным полюсом теории верховной власти и у Тихомирова и у Руссо является учение об общественном договоре, критике которого в духе Святителя Филарета (Дроздова) в «Монархической государственности» уделено немало места.

Кроме того, в серьезной коррекции нуждается тезис Смолина о том, что в мышлении Тихомирова «удивительно сочетались критические достоинства и апологетические возможности». Серьезные оговорки вызывает вторая часть тезиса, поскольку в сравнении с «критикой» «апология» у Тихомирова безусловно хромает. Мы уже цитировали П.А.Флоренского – никакого заключения нет…

Вместе с тем диссертант не может согласиться и с мнением С.В.Фомина, считавшего, что поступок Тихомирова 8 марта явился «проявлением того, что прикровенно содержалось в его теории и до 1917 г.». Сопоставление тихомировских дневников 1906-1917 гг., содержащих «неонародовольческие» высказывания (в духе общественного договора) с теоретическим текстом «Монархической государственности», в которой содержится критика этой теории, позволяет сделать вывод об эволюции Тихомирова в сторону хомяковского (славянофильского) православия, в 1916 г. подвергнутого критике П.А.Флоренским в статье «Около Хомякова». При этом нужно особо подчеркнуть, что Флоренский критиковал «договорной монархизм» позднего славянофильства (и в том числе Тихомирова, запамятовавшего, о чем он писал на рубеже веков), вполне в духе филаретовского, византийского православия «Монархической государственности».

Здесь можно говорить о «монархизме теории и монархизме жизни». «Соборность» на словах и отрицательный, индивидуалистический пафос на деле, как об этом прекрасно выразилась автор рецензии на воспоминания Тихомирова Т.Резвых. Преодолев интеллигентский нигилизм в теории, Тихомиров (как и, например, И.Л.Солоневич) не смог до конца изжить его на практике. Здесь он зачастую шел на поводу своего, хотя и консервативного, но все-таки интеллигентского окружения.

Можно ли судить Тихомирова слишком строго? Нет, поскольку это был неизбежный, ученический этап сознательного усвоения монархической теории. Для начала нужно было русской государственной мысли в лице Тихомирова встать вровень с Западом, чтобы почувствовать себя независимым от него. И здесь следует перейти к анализу причин этого «отката». Они коренятся в том, что для следующего шага необходимо было отказаться от «самости», от выводов собственного, поврежденного грехом, ума, однако это-то и было всего сложнее для Тихомирова, пришедшего своим умом и к монархии, и к вере. Этот следующий шаг был осуществлен в кандидатской диссертации о.Павла Флоренского «О духовной истине» (1911 г.). Произошло это в иной – богословской плоскости. По этой причине самостоятельный разговор о восприятии наследия Тихомирова Флоренским в полной мере возможен лишь при рассмотрении религиозно-философского периода творчества Тихомирова. Именно по работе над вторым капитальным теоретическим трудом обращается Тихомиров с вопросами к Флоренскому в их переписке, сохранившейся в Архиве семьи Флоренских.

Однако Флоренскому, как и другим представителям следующего поколения, было легче, потому что Рубикон был уже пройден. То, что поколение, ставшее поколением новомучеников и исповедников российских, пошло на смерть от большевиков без политического бунта означало, что в России родился новый тип интеллигенции. А вернее интеллигенция подошла к той «третьей» фазе политической зрелости, к тому возвращению к традиционным ценностям (на новом витке), ради которого собственно и замышлялась модернизация русскими государями. Именно поэтому восполнение недостатков тихомировской «апологии монархии» нужно искать не столько в эмигрантских трудах публициста И.Л.Солоневича или профессора И.А.Ильина, являющихся лишь техническим усовершенствованием основных теоретических положений «Монархической государственности», сколько в житии священномученика П.А.Флоренского.

Находясь под следствием, Флоренский, в ответ на предложение самооговора, написал тюремный трактат «Предполагаемое государственное устройство в будущем» (1933 г.), в котором изложил программу необходимых преобразований, и, в духе веберовской теории харизматического лидера, блестяще обосновал право грядущей великой личности на ее осуществление. Таким образом, признав себя главой мифического национал-фашистского центра – «Партии возрождения России», он тем самым ушел из порочного круга политических идеологий XX в., очерченного М.В.Назаровым.

В этом смысле по адресу священника Павла Флоренского, в житии которого мы уже не видим расхождения между словом и делом, могут быть повторены слова, сказанные по поводу атеиста Ленина: «В.И.Ленин вышел на общественно-политическую арену вооруженный сложившейся теорией марксизма, поэтому весь творческий путь ученого революционера выглядит более зрелым. В этом соображении некоторое объяснение тому факту, что есть много буржуазных писак, паразитирующих на противопоставлении, так сказать, «Марксов» разных этапов его пути, и совершенно мизерное число лиц, «осмеливающихся» писать о «настоящем» или «другом Ленине» (т.е. таком, каким он нужен буржуазии)».

Итак, возвращаясь к эволюции тихомировской монархической теории, можно сказать следующее. Третий период биографии Тихомирова на самом деле является «четвертым», если смотреть на него в контексте трех периодов отечественного государствоведения, а значит – «откатным» (см. гл. 3, пар. 1). Как воскликнул один из героев романа марксиста А.Упита «Ренегаты»: «Два акта в гору, два – с горы? Но почему в ваших пьесах нет пятого акта?!» В перспективе же русской истории это не был тупик, ибо тот «третий путь» государствоведения, на который Тихомиров только вышел, Флоренский прошел до конца. Можно сказать и более – преодолевая второе идейное ренегатство Тихомирова, Флоренский, таким образом, воспринял и то лучшее, что Тихомиров вынес из революционной традиции. Фактом продолжения царского дела Л.А.Тихомирова Флоренский показал истинность трагедийного, васнецовского образа Пимена-летописца, применительно к бывшему народовольцу и бывшему монархисту.

Сам же Тихомиров своим поступком 8 марта 1917 г., в основе которого лежала эволюция его учения о монархической государственности, опытно показал наиболее уязвимое место в построениях отечественных идеологов монархии славянофильского толка. Здесь, как и в революции, судьба Тихомирова явилась доказательством «от противного».

В Заключении подводятся итоги исследования, формулируются важнейшие выводы и дается общая оценка проблемы восприятия личности и наследия Л.А.Тихомирова в русской культуре.


Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:
  1. Чесноков, С.В. Всечеловечность и отзывчивость как черты русского национального характера / С.В.Чесноков // Проблема ценностей в диалоге культур: Материалы 2-й Всероссийской научной конференции. Секция творческой молодежи. Нижний Новгород, 15 декабря 1994 г. – Н.Новгород, 1994. – С. 4-6.
  2. Чесноков, С.В. Интеллигенция и правосознание / С.В.Чесноков // Судьбы российской интеллигенции: Материалы III Всероссийской научной студенческой конференции 13-14 декабря 1995 г. – Н.Новгород, 1996. – С. 134-136.
  3. Чесноков, С.В. Лев Тихомиров и Макс Вебер: монархия и цезаризм / С.В.Чесноков // Мир власти: традиция, символ, миф. Материалы Российской научной конференции молодых исследователей 17-19 апреля 1997 г.– М.: РГГУ, факультет истории, политологии и права, 1997. – С. 60-63.
  4. Чесноков, С.В. Теория верховной власти Льва Тихомирова: аксиома о которой умолчали? / С.В.Чесноков // Проблемы истории и творческое наследие профессора Н.П.Соколова: Материалы Межвузовской конференции 10-11 октября 1997 г. – Н.Новгород, 1998. – С. 237-239.
  5. Чесноков, С.В. Неизвестный Тихомиров / С.В.Чесноков // Отечественная философия: русская, российская, всемирная: Материалы V Российского симпозиума историков русской философии. – Н.Новгород, 1998. – С. 112-113.
  6. Чесноков, С.В. Лев Тихомиров: По обе стороны баррикад / С.В.Чесноков // Новая деловая книга. – 1998. № 4. – С. 44-51;
  7. Чесноков, С.В. Наука как проявление родового стремления человечества / С.В.Чесноков // Феномен науки в ХХ веке: Материалы межвузовской научной конференции 8-9 декабря 1998 г. – Н.Новгород, 1999. – С. 38-40.
  8. Чесноков, С.В. Социология господства М.Вебера сквозь призму теории верховной власти Л.Тихомирова / С.В.Чесноков // Полис. 2000. № 2. – С. 161-171.
  9. Чесноков, С.В. Лев Тихомиров по обе стороны баррикад / С.В.Чесноков // Новая книга России. – 2001. № 4. – С. 55-60.
  10. Чесноков, С.В. Святитель Митрофан Воронежский и тайна материнского благословения Л.А.Тихомирова (К 150-летию со дня рождения мыслителя) / С.В.Чесноков // Трибуна русской мысли. – 2002. № 2. – С. 94-102.
  11. Чесноков, С.В. Где и когда произошла встреча Л.А.Тихомирова и П.А.Флоренского? / С.В.Чесноков // V Саровская историческая конференция, посвященная 100-летию канонизации преподобного Серафима Саровского. Тезисы докладов. – Саров: СГТ, 2003. – С. 126-128.
  12. Чесноков, С.В. «…Не идут мне впрок советы старца…» (О причинах признания Временного Правительства Львом Тихомировым) / С.В.Чесноков // Царские дни в Иваново-Вознесенске. Православно-патриотические чтения, посвященные памяти Государя-Мученика Николая II. – Иваново, 2003. – C. 71-74.
  13. Чесноков, С.В. «Да разгорается эта искра в пламя» (Роль В.М.Васнецова в истории первого издания «Монархической государственности» Л.А.Тихомирова) / С.В.Чесноков // Проблемы взаимодействия духовного и светского образования. История и современность: XIII Рождественские православно-философские чтения. – Н.Новгород: НГЦ, 2004. – С. 529-537.
  14. Чесноков, С.В. Когда и где произошла встреча П.А.Флоренского и Л.А.Тихомирова? / С.В.Чесноков // V Саровская историческая конференция, посвященная 100-летию канонизации Серафима Саровского. Сборник докладов. – Саров: ТПК г. Саров Нижегородской области, 2004. – С. 52-62.
  15. Чесноков, С.В. Чудесное спасение Семьи Императора Александра III и покаяние вождя террористической партии «Народная Воля» Л.А.Тихомирова / С.В.Чесноков // Покровские Дни: Тезисы докладов историко-патриотических чтений, посвященных 100-летию со дня рождения Цесаревича Алексия «Наследник Престола и наследники Империи». – Н.Новгород: «Русская линия», 2004. – С. 7-8.
  16. Чесноков, С.В. Предисловие к кн. / С.В.Чесноков // Тихомиров Л.А. В последние дни (эсхатологическая фантазия) / Предисл. С.Чеснокова, коммент. С.Сергеева. – М.: Изд- во «Артос-Медиа», 2004. – С. 3-25.
  17. Чесноков, С.В. Эволюция восприятия идеолога «Народной воли» Л.А.Тихомирова / С.В.Чесноков // Ученые записки Волго-Вятского отделения Международной Славянской Академии наук, образования, искусств и культуры. Вып. 16. – Н.Новгород: Издатель Ю.А.Николаев, 2005. – С. 169-176.