По соразмерности и достоинству устроения и упорядочения общественной жизни

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• «Исследование социально-экономических и политических процессов», 18.27kb.
• Авит перед собой задачу исследовать и проанализировать лишь очень небольшую часть одного, 276.54kb.
• Указ президента российской федерации о милиции общественной безопасности (местной милиции), 19.15kb.
• Экология как научная, 94.09kb.
• Экономика это особая сфера общественной жизни со своими законами, проблемами и противоречиями, 175.68kb.
• Техническое задание на проведение учебной общественной экспертной работы Объект анализа, 17.38kb.
• Конституцией Российской Федерации, федеральными конституционными закон, 1395.14kb.
• Внушение и его роль в общественной жизни, 2818.81kb.
• Г. Г. Дилигенский социальнополитическая психология учебное пособие, 5447.99kb.
• Российской федерации, 1032.04kb.

сознательной религиозности».


Такая «религиозность» очень скоро порождает смутное и неясное предубеждение против Бога, как «виновника» или попустителя открывшегося обмана, и такое же – смутное и неясное – движение к идеалу «истинной религии»: безбожной доброты, человеколюбия и свободы. Знак религиозного «переносится» на природу человека, как подлинного творца сущего. Через «этапы» ученичества (Гегель), революционной борьбы и каторги, от веры в Бога он идет к вере в человека, а на деле – к вере в самого себя, Михаила Бакунина. Как в человека, «чувствующего и мыслящего», видящего свое предназначение в служении делу освобождения человечества и знающего – хотя и не научным образом, истину – о справедливом и надлежащем общественном устроении¹. Которое, в общем-то, сложится само собой, как только будут сняты ограничения человеческой свободы.


Любящий отец называл эти идейные искания «философской горячкой» и с горечью признавал ее причиной молчание сердца (или «онемевшего, или – от рождения не способного «говорить»). В последних обращениях А.М. Бакунина к «блудному сыну» уже нет надежды на его «возвращение». «Истинная философия заключается не в мечтательных теориях и пустословии, а в исполнении семейных, общественных и гражданских обязанностей нашего быта, а ты увлекаешься химерами, пренебрегаешь ими и толкуешь о какой-то внутренней жизни, которая все тебе заменяет; а между тем сам не знаешь, куда от себя деться. Эта химера, которая тяготит тебя, – необходимое последствие оскорбленного самолюбия, праздной жизни и беспокойной совести», – пишет он о своем понимании происходящего².


Павел Бакунин до какого-то момента почти «дословно» повторяет жизненный опыт брата (вплоть до лекций Гегеля и соучастия в организации побега из сибирской каторги). А затем («вдруг») их внутренние и – как следствие – внешние пути бесповоротно расходятся. С высоты своего обетования Павел будет вспоминать «пламенные речи» Михаила как «милый бред», «возвышенно-наивную болтовню, брожение на почве крепостного права»³. На вопрос, почему это произошло, никакого достоверного (научного) ответа не существует. И единственный вывод, к какому мы можем прийти, оказывается совсем не научным: разница была в «качестве» их первоначальной веры; а точнее – в индивидуальной способности каждого из братьев уверовать по-настоящему (религиозным образом).


Поскольку же наука не должна заниматься «ненаучными» вопросами, вернемся к имеющим политико-правовое содержание выводам Павла Бакунина. Как отмечалось, по его убеждению, только верующий человек может быть субъектом истинного познания и – как следствие – свободного самоопределения⁴. Если же человек отрицает божественную истину, он лишается и свободы, и достоинства, что в свою очередь делает его безответственным, ибо уже «на нем не лежит никакой обязанности». Тогда начинают действовать «естественное право большей силы и закон борьбы за существование». Единственным средством для человека преодолеть эту борьбу оказывается любовь. Которая, в свою очередь, опять-таки возможна как исключительно религиозное в своей основе сопереживание. По мере усвоения (обретения) этой силы, люди «уже не домогаются ни пожрать, ни присвоить себе друг друга, ни избавиться друг от друга, ни даже теоретически проникнуть друг в друга: так как стремятся, свободно предаваясь друг другу, вполне потеряться и вполне найтись друг в друге уже не отрицанием, но утверждением друг друга в их полной и безусловной свободе»¹.


Любовь и (религиозная) истина, свобода и (нравственная) ответственность, достоинство и долг служения добру, – вот те «диалектические тождества», на которых единственно может основываться социальное целое как коммуникация (конституционный диалог) особенного и общего, как «безусловный порядок» народного общежития. И напротив, в их отсутствии, т. е. при их, мнимом, своевольном, исключительном «разрешении» – все равно, идет ли речь об аристократическом или демократическом «превосходстве» – никакой диалог, никакая коммуникация невозможны. Без религиозной любви патрицианское начало «дышит невыносимою гордынею непреступного высокомерия»; плебейское – стремится «всему, что есть, отмерить существование в меру своей банальной ограниченности». Договориться нельзя, и «оба начала, противопоставляя святое необходимому и необходимое святому, вступают друг с другом в столкновение, которое взрывом своим потрясает общество в самых основаниях его»². Так проступает у Павла Бакунина образ грядущей русской революции. Революции, которая и была, прежде всего, атеистическим разрывом народной коммуникации и целостности, а затем уже – безосновным противоборством революционных течений, разделенных равно мнимыми «верами» в правоту своего идеального проекта.


При любом исходе подобной революции, по Павлу Бакунину, человек может претендовать только на «свободу условную», ограничиваемую теми или иными «внешними требованиями полицейского порядка», который всегда есть только величайший беспорядок. В сумятице такого человеческого общежития, новые полицейские чины рано или поздно «возмечтаются в своем невежестве, что самая жизнь должна служить целям ими соблюдаемого полицейского порядка, а не наоборот». И вновь их общественное «служение» станет «невыносимым гнетом»³.


В этой связи следует внимательнее приглядеться к итогам последней («демократической») революции, оценить состояние и перспективы текущего – «правового» – оформления российской государственности. Как и всякое земное предприятие, оно чревато угрозами для ценностей более высокого порядка. Отечественная теория и философия права много говорят о проблематике правосознания, о причинах его деформаций, о путях и способах противодействия правовому нигилизму или цинизму. Только вот с состоянием дел разговоры эти, похоже, мало связаны. Публично признана коррумпированность даже судейского сообщества – лиц, уполномоченных быть «экспертами» по праву. Но особенно удручающей выглядит фактически обратная зависимость между уровнями правовой идеологии (образованности) юристов нового поколения и их «внутренним» отношением к праву, его роли и назначению. Неуклонно юридизируемая реальность воспроизводит заказ на профессионалов готовых – в полном соответствии с известной софистической пропозицией – доказывать и защищать юридическую правоту и чего-либо, и прямо противоположного, немало не заботясь о нравственной стороне дела. Заказ этот щедро профинансирован. Спрос определяет предложение, и российское право зачастую защищает не тех, кто нуждается в защите, а тех, кто может более щедро и – желательно – неофициально оплатить его эксклюзивные услуги.


Но есть разница между признанием права на безнравственные убеждения (и не нарушающие права и свободы других лиц поступки на основе подобных прав) и позитивным государственным содействием таким убеждениям и поступкам. В том числе – через институты юридической науки и образования. Сегодня именно юристы могут сыграть консолидирующую или напротив – разобщающую – роль в текущем со-бытии исторического самоопределения российского народа. Практическое преодоление (снятие) очевидного кризиса духовности в отечественном правоведении предполагает качественно отличную от сложившегося «стандарта» правовую установку возможно большего числа юристов, и, прежде всего, – молодых.


В этом отношении учение и личность Павла Бакунина характеризуют возможность, которую не могут обеспечить никакие строго научные подходы. Это возможность образовательной подготовки нового поколения юристов к осмысленному деятельному самоопределению на основе религиозно-духовного самосознания. История братьев Бакуниных, показывает, что достичь такого результата можно не всегда, но исходить нужно из предположения, что он может быть достигнут. Разумеется, студенты – не дети, и университет – не семья, но здесь, решающим образом, формируется профессиональное сознание юристов (правосознание).


Названная возможность не противоречит российской Конституции. В соответствии с принципами идеологического плюрализма, гарантиями свободы совести, права распространять религиозные убеждения и свободы преподавания (ч. 2 ст. 13, ст. 28, ч. 1 ст. 44 Конституции РФ), преподаватели-правоведы могут содействовать выработке у студентов духовно-нравственного восприятия права. Восприятия, которое признает единство нравственности и права на духовном и онтологическом уровнях, а религиозные ценности – неотъемлемым элементом всякой правовой системы¹. Которое учитывает ограниченность возможностей научной методологии в отношении идеи прав человека и свобод человека, и необходимость религиозно-нравственного подтверждения (легитимации) этой идеи в России². Которое предопределяет правосознание, покоящееся на любви к духу и на воле к безусловному благу³, и потому может и должно выступать органической и важнейшей частью (составляющей) конституционного правопонимания.