Жак лакан семинары

Вид материала

Семинар

Содержание Xxii. где речь? где язык?

Подобный материал:

• Лакан: прошло 30 лет, но его идеи живут, 54.55kb.
• Жак Лакан Имена-Отца, 692.35kb.
• Жак Лакан инстанция буквы в бессознательном или судьба разума после фрейда, 544.75kb.
• Луи повель, жак бержье "утро магов", 5247.76kb.
• С с английского Л. Л. Жданова Анонс Известный французский исследователь Мирового океана, 2281.4kb.
• Услуги по организации мероприятий (семинары, выставки, конференции, презентации и др.), 185.14kb.
• Ж. Лакан. Функция и поле речи и языка в психоанализе предисловие, 328.37kb.
• Обязательный курс объем учебной нагрузки: Лекции 72 часа Семинары 36 часов Внеделю, 24.67kb.
• Мой дед, Жак Дени, умер в 1908 году, когда мне исполнилось 40 лет. Родился он в 1820, 1972.07kb.
• 3 108 а/ч; 40 аудит./ч.; 20 ч лекции; 20 ч семинары;, 122.69kb.

Действительно ли этот путь правилен? Действительно ли то, о чем свидетельствуют признаки депрессии, укладывается в рамки двухполюсного взаимодействия? Действительно ли то, что происходит между ней и мужчинами, является взаимодействием реальным, либидинальным, со всеми последствиями, которые подразумевает в таких случаях схема регрессии?

Ответ, как ни странно, был у автора прямо перед глазами. Угнетающее воздействие мужских образов связано с тем, что мужчины - это она сама. Именно ее собственный образ, у нее похищенный, и оказывает на нее столь разлагающее влияние, вызывая в первоначальном смысле этого слова, расстройство. Сближаясь с этими несколькими мужчинами, она сближается с собственным отражением, с собственным нарциссическим образом, собственным Л. В этом причина ее подавленного состояния и кроется. Причем для нее ситуация эта серьезнее, чем для кого-либо другого, ибо находится она в положении двусмысленном, входящем в компетенцию тератологии. Впрочем, всякая нарциссическая идентификация по самой природе своей двусмысленна.

Найти лучшую иллюстрацию для функции Penisneid просто невозможно — в силу того, что она идентифицирует себя с воображаемым мужчиной, пенис приобретает символическое качество, что в данном случае проблему и порождает. Было бы совершенно неправильно, утверждает автор, полагать, будто Penisneid представляет собой у женщины нечто естественное. Акто, собственно, говорит, что это нечто естественное? Разумеется, это символическое. И обретает это качество пенис лишь потому, что символический порядок, в котором женщина располагается, выстроен в перспективе андроцентрической. К тому же это не пенис, а фаллос, то есть нечто такое, чье символическое использование возможно лишь постольку, поскольку находится он в состоянии эрекции. Тем, что остается невидимым, скрытым, невозможно воспользоваться как символом.

У этой женщины функция Penisneid проявляет себя полностью, ибо ее, не знающую, кто она, женщина или мужчина, вопрос о ее символическом значении поглощает всецело. Причем реальная патология эта сопровождается, дублируется еще одним обстоятельством, с этим тератологическим феноменом возможно, в какой-то степени, связанным: мужская линия в ее роду прервана. В роли главы семьи выступает отец ее матери, именно по отношению к нему выстраивается типичный треугольник и встает вопрос о наделении или обделении ее фаллосом.

Все это как теория, так и курс лечения обходит в данном случае стороной, основываясь на том, что главное состоит в призрачном субъектом своих влечений — тем более, что в данном случае имеем мы дело исключительно с теми влечениями, которым язык наш усвоил изящное имя прегенитальных. Это серьезное исследование прегенитального порождает фазу, которую терапевт должен признать параноидальной. Для нас в этом нет ничего удивительного. Принимать воображаемое за реальное как раз паранойе свойственно, и, отказывая воображаемому регистру в признании, мы ведем субъекта к признанию своих частичных влечений в Реальном.

С этого момента отношения субъекта с мужчинами, носившие до сих пор характер нарциссический, то есть сам по себе уже не простой, становятся взаимно-агрессивными, что усложняет их до необыкновения. И пережитое чувство вины, которого с таким трудом удалось добиться, не дает хороших прогнозов относительно исхода тех дальнейших маневров, которые окажутся необходимы для возвращения субъекта в более умиротворенное состояние.

Чтобы подыскать теоретической ошибке практическую санкцию, далеко заходить не надо. Вот наблюдение на этот счеточень характерное. Одной из подобных причин, по которым лечение неврозов навязчивости оказывается неудачным, служит убеждение в том, будто за неврозом этим скрывается невыявленный психоз. Неудивительно поэтому, что результатом лечения оказываются скрытые диссоциации, а место невроза занимают у субъекта периодические депрессии и тенденция к ипохондрии.

Не исключено, однако, что можно в таких случаях добиться и

чего-то лучшего.

Сколь бы общими наши рассуждения ни казались, вы уже поняли, должно быть, что из них следуют совершенно конкретные выводы, касающиеся не только истолкования тех или иных случаев, но и всей психоаналитической техники.

8 июня 1955 года.

ОКОНЧАНИЕ

XXII. ГДЕ РЕЧЬ? ГДЕ ЯЗЫК?

Притча о марсианине.

Притча о трех заключенных.

После лекции, запланированной на следующую пятницу в 10.30, семинара не будет. Неделей позже мы соберемся еще один, последний раз, на случай, если после лекции у вас возникнут вопросы, на которые вы захотите получить от меня обстоятельные ответы. Лекция будет прочитана перед более широкой аудиторией, и я не смогу использовать в ней термины, в которых изъясняюсь здесь, предполагающих знание о работе, предварительно нами проделанной.

Сегодня я хотел бы поговорить с вами, чтобы создать какое-то представление о том, что вы на данный момент поняли. Мне хотелось бы, чтобы сейчас, как мы однажды уже делали, как можно большее число присутствующих задало бы мне вопросы, на данный момент так и оставшиеся без ответа. Я думаю, что такие вопросы у вас есть, потому что мы озабочены здесь, скорее, постановкой вопросов, чем их закрытием. Итак, какой вопрос остался для вас по окончании этого семинара открытым?

Мадемуазель X: — Мне не вполне ясно, как соотносятся у Вас друг с другом Символическое и Воображаемое.

Лакан: - Какое представление сложилось об этом у Вас после того, как Вы часть этого Семинара прослушали?

Мадемуазель X: - Мне представляется, что Воображаемое тяготеет, скорее, к субъекту, к его способу заимствования, в то время как символический порядок гораздо безличнее.

Лакан: - Это так, но в то же время не так.Я тоже задам вам, в свою очередь, один вопрос. Исходя из того, что имеем мы на данный момент, ответьте мне: какая экономическая функция отводится, по-вашему, в моей схеме языку, содной стороны, и речи, с другой? Каково их соотношение? В чем их различие? Вопрос очень простой, но заслуживающий ответа.

Д-р Граноф: — Язык — это, по-видимому, кайма Воображаемого, а речь, речь наполненная, символическая мета — тот островок, исходя из которого может быть реконстурировано, а точнее, расшифровано все сообщение целиком.

Маннони: - Выражаясь кратко, я сказал бы, что язык - это чертеж в ортогональной проекции, речь - это перспектива, а точка схождения этой перспективы - это всегда другой. Язык — это реальность, ортогональный чертеж, и потому сам он ни в какую перспективу не вписывается, он ничей, в то время как речь является перспективой внутри этого чертежа, и центр ее, ее точка схождения - всегда я сам. В языке меня нет.

Лакан: - Вы в этом уверены?

Маннони: — Язык - это универсум. Речь же - срез этого универсума, непосредственно связанный с ситуацией говорящего субъекта. Язык, возможно, наделен смыслом, но значением может обладать только речь. Мы понимаем смысл латыни, но латынь - это не речь.

Лакан: - Понимая латынь, мы понимаем способ, которым организуются в ней различные лексические и грамматические элементы, понимаем то, как отсылают друг к другу различные значения, понимаем распределение ролей. Почему же Вы говорите, будто там, внутри нее, системы собственных Я не существует? Наоборот, система эта полностью включена туда.

Маннони: — Мне пришел на память анекдот про экзамен на бакалавра, анекдот уже с бородой, где за экзаменующегося принимают не того человека. Экзаменатор показывает ему листок и говорит: Но это же вы написали. Вот и заглавие -Письмо Сенеке. Но что тот отвечает: Помилуйте, сударь, да кто я такой, чтобы писать Сенеке? Человек воспринимает сказанное на уровне речи. Он мог бы, если бы надо было, сделать перевод, но вместо этого отвечает просто: Это не я, это слова не мои. Перед нами, разумеется, ситуация шуточная. Но смысл в ней, как мне кажется, именно этот. Читая письмо, ни отправитель, ни адресат которого мне не известны, я все же способен его понять, я нахожусь в мире языка.

Лакан: - Когда Вам показывают письмо к Сенеке, то написали его, естественно, именно Вы. Приведенный Вами пример ведет в сторону прямо противоположную Вами указанной. Если мы сразу же занимаем в игре различных интерсубъективностей свое место, то говорит это лишь о том, что любое место в ней - наше. Мир языка и возможен как раз постольку, поскольку где бы мы ни находились в нем, мы всегда находимся на своем месте. Маннони: — Когда налицо речь.

Лакан: — Разумеется, в том-то и заключается весь вопрос -достаточно ли этого, чтобы явилась речь? Психоаналитический опыт как раз на том и основан, что далеко не любой способ включиться в язык одинаково эффективен, в одинаковой степени является тем телом бытия, corpse of being, благодаря которому психоанализ и существует, благодаря которому далеко не каждый заимствованный у языка фрагмент имеет для субъекта одну и ту же ценность.

Д-р Граноф: - Язык ни от кого не исходит и никому не адресован, речь же всегда обращена кем-то одним к кому-то другому. Ибо речь представляет собой образующее начало (constituante), а язык - готовое образование (constitué).

Д-р Перье: - В настоящее время речь идет о том, чтобы ввести проблему экономики языка в речь. И я полагаю - не знаю, может быть, я ошибаюсь, - что экономическая проблема будет исчезать по мере того, как значащая ситуация субъекта будет все более полно формулируема — во всех своих измерениях, а особенно в измерениях с тремя координатами - с помощью речи. Если язык станет полной, как бы трехмерной речью, экономический фактор более не будет заявлять о себе в плоскости задействованных в анализе аффектов или инстинктов в количественном их выражении, а станет просто субстратом, двигателем того, что включится в ситуацию совершенно естественно по мере того, как она окажется во всех своих измерениях осознана.

Лакан: - Я обращаю Ваше внимание на слово, которое Вы только что неоднократно в различных формах произнесли, - измерение.Д-р Леклер: — Ответ, который мне пришел в голову, состоит в следующем. Он звучит как формула: язык выполняет функцию коммуникации, передачи, а речь - функцию основания, откровения.

Аренсбург: — Выходит, что именно посредством речи может язык выполнять определенную экономическую роль. Вы это хотели сказать?

Д-р Перье: - Нет, я говорю о включении экономики в символический порядок посредством речи.

Лакан: — Ключевое слово кибернетики — это слово message, сообщение. Язык для этого и предназначен. И тем не менее язык - это не код, он носит характер принципиально двусмысленный, его семантемы всегда имеют по несколько значений, порою чрезвычайно между собою несходных. Что же касается фразы, то смысл ее уникален. Я хочу сказать, что лексикализации он не поддается — словарь для слов, их употреблений и фразеологических оборотов составить можно, но словаря фраз не бывает. Некоторые из присущих семантическому элементу двусмысленностей разрешаются в контексте использования фразы и ее произнесения. Теория коммуникации, ставя себе задачу формализовать эту тему и выделить определенные единицы, опирается скорее на коды, которые, в отличие от языка, двусмысленности избегают - невозможно спутать один знак кода с другим, разве что по ошибке. Мы, таким образом, имеем дело с языком - категорией, чья функция по отношению к сообщению далеко не проста. Но эти предварительные замечания оставляют покуда вопрос о сообщении в тени. Скажите мне прямо сейчас, экспромтом, не задумываясь — как по-вашему, что такое сообщение?

Маршан: - Передача информации.

Лакан: - Что такое информация?

Маршан: - Некое указание.

Г-жа Одри: - Что-то, исходящее от какого-то лица и адресованное кому-то другому.

Маршан: - Это общение, а не сообщение.

Г-жа Одри: - Мне кажется, в этом суть сообщения и есть -это переданное извещение.Маршан: — Сообщение и общение - это не одно и то же. Г-жа Одри: - Сообщение в прямом смысле слова - это нечто, кому-то переданное, с целью дать ему о чем-то знать.

Маршан: - Сообщение однонаправлено. Общение не однонаправлено, в нем есть прямой и обратный ход.

Г-жа Одри: — Я сказала, что сообщение делается кем-то одним кому-то другому.

Маршан: — Сообщение посылается кем-то кому-то другому. Общение — это то, что устанавливается, когда обмен сообщениями произошел.

Д-р Граноф: - Сообщение - это программа, которую запускают в некую универсальную машину, которая по истечении некоторого времени выдает на выходе то, что смогла с ней сделать.

Лакан: — Неплохо сказано.

Лефорт: - Но это расширение символического мира. Маршан: - Нет, это сужение символического мира. На базе языка речь будет делать выбор.

Лакан: - Госпожа Колетт Одри говорит о том, что там, где есть сообщение, необходимы субъекты.

Г-жа Одри: - Сообщение, оно не просто идет в одном направлении. Оно может быть передано через вестника, который не имеет к нему отношения. Вестник может понятия не иметь о том, что в сообщении говорится.

Маршан: — Оно может передаваться и от машины к машине. Г-жа Одри: - Но что имеется в любом случае, так это пункт отправления и пункт назначения.

Лакан: — Порою вестник смешивает себя с известием, с сообщением. Если у него на черепе под отросшими волосами что-то записать, он не сможет прочесть это даже с помощью зеркала -чтобы прочесть послание, надо выбрить ему тонзуру. Нельзя ли сказать, что перед нами в этом случае образец своего рода сообщения-в-себе? Не является ли вестник, чья весть записана под волосами на его черепе, вестью сам по себе? Маршан: - Полагаю, что да.Г-жа Одри: - Это явно послание.

Маннони: - Нет нужды, чтобы оно было получено.

Маршан: — Сообщения, как правило, отправляют и получают. Но между тем и другим оно существует как сообщение.

Г-жа Одри: - Бутылка, брошенная в море, - это сообщение. Оно адресовано, по назначению оно может и не придти, но оно адресовано.

Маршан: - Это значение в движении.

Лакан: - Это не значение в движении, это знак в движении. Остается узнать, что же такое знак.

Маршан: - Это что-то, что обменивают.

Д-р Леклер: - Сообщение - это объективная речь.

Лакан: - Вовсе нет!Расскажу вам притчу, которая, надеюсь, даст нам какие-то ориентиры.

Писатель по имени Уэллс пользуется репутацией мыслителя неглубокого. Между тем он, напротив, был человеком очень искусным, прекрасно знавшим, что он в идейных и сюжетных своих построениях делал, что отвергал и что выбирал.

В одном из произведений его - не помню, в каком точно -рассказывается о том, как два или три ученых попали на планету Марс. Там, на Марсе, они оказываются в присутствии существ, которые используют свои собственные, особые способы общения и, к великому удивлению своему, прекрасно понимают, что те им сообщают. Пораженные этим фактом, они начинают это обсуждать. Он мне сказал, что занимается исследованиями в области электронной физики, — говорит один. Он сказал, что исследует строение твердых тел, - молвит другой. А мне он сказал, что занимается поэтическими размерами и функцией рифмы, - возражает третий.

Всякий раз, когда мы отдаемся на милость речи — независимо от того, носит ли она личный или публичный характер — происходит нечто подобное. Это маленькая история, что она, по-вашему, иллюстрирует - язык или речь?Г-жа Одри: - И то, и другое.

Д-р Граноф: — Универсальных машин существует, насколько я знаю, немного. Предположим, что мы в нее закладываем программу. Нужно иметь в виду, что задействована в этом не только сама машина, но и операторы. Итак, закладывается программа - это сообщение. Получив на выходе результат, мы говорим: "Это чепуха!" или говорим: 'Это похоже на правду!" В том смысле, что начиная с того момента, когда машина сообщение возвращает, начиная с момента, когда оно может считаться принятым (а оно не принято, если оператор его не понял), сообщение - при условии, что оператор нашел его приемлемым, понял его, принял в расчет и сомнений в исправности машины у него не возникло, — стало общением.

Маршан: - В данном случае поняли все трое, но поняли-то они по-разному!

Маннони: - Вовсе не по-разному. Когда математик пишет на доске уравнения, один скажет, что это уравнения магнитного поля, а другой - чего-нибудь еще. Уравнения могут описывать и то, и другое.

Лакан: - Но это совсем не тот случай.

Д-р Леклер: - Мне кажется, что дискуссия пошла в направлении, заданном вашими размышлениями о кибернетике.

Лакан: — Для меня это прекрасный случай узнать, как именно Вы их поняли.

Д-р Леклер: — Если язык нам удается разместить в этой перспективе сравнительно просто, гораздо труднее, по-моему — во всяком случае на данный момент — найти в ней место для речи. Говоря сейчас о речи, я говорил о ней в определенном смысле - когда я говорю о речи, я всегда имею в виду именно речь. Я хотел бы, чтобы вы сказали о полюсе речи несколько слов, это позволило бы нам определить по крайней мере, плоскость нашей дискуссии.

Маршан: - Можно ли вообще отделить речь от языка в процессе их проявления?

Лакан: - А что Вы об этом думаете, отец Бернерт?Отец Бернерт: — Я думал, как и Риге, что это язык, но теперь оказывается, что я ничего не понял.

Риге: - Каждый понял по-своему.

Г-жа Одри: - Все это гораздо сложнее. Хорошо бы вначале узнать, что марсианин хотел сказать.

Лакан: - Мы никогда не узнаем, что марсианин хотел сказать. Если мы занимаем место по ту сторону, где слова определенного ответа не получают, сказать, будто речь и язык совпадают между собой, мы не можем.

Маннони: - Выходит, поначалу Вы делаете так, что язык исчезает, а потом ставите нас этим самым в тупик.

Лакан: - Согласен, эта притча требует разъяснения. Место языка занимает в ней присущая трем персонажам способность ее понимания. На фоне этого языка и функционирует воспринимаемая ими речь. Проблема же состоит в том, что нет кода.

Притча эта говорит о том, что именно в мире языка должен каждый человек расслышать тот зов, то призвание, откровение о котором оказывается ему предназначено. Кто-то из вас только что говорил сейчас об откровении и основании - именно об этом здесь и идет речь. Мы стоим с вами лицом к лицу с мифом языка, который время от времени оставляет у нас впечатление чего-то в принципе неясного, обезличивающего. Вы не найдете ни одного философа, который не настаивал бы совершенно справедливо на том факте, что сама возможность ошибки связана не с чем иным, как с существованием языка. Каждый субъект призван не просто познать мир, как если бы все происходило в собственно поэтической плоскости, он призван найти в этом мире свое место. И если психоанализ что-то вообще значит, то лишь потому, что он уже включен в нечто такое, что, будучи связано с языком, не идентично ему и в чем психоанализу как раз и предстоит найти свое место, - во всеобщую речь (discours).

Всеобщая речь, речь конкретная, не прекращающаяся от начала времен, - это все то, что в действительности было сказано, реально сказано (чтобы зафиксировать нашу мысль, можно даже выразиться и так). Именно по отношению к этому определяет себе место субъект как таковой, именно сюда он вписан, именно этим он уже заранее определен, причем определенность эта принадлежит к совсем другому разряду, нежели тот, к которому принадлежат определенности реального плана, материальные метаболизмы, обусловившие возникновение его в особом обличье существования, именуемом жизнью. Функция его, по мере того, как он эту речь продолжает, состоит в том, чтобы найти в ней свое место, не просто в качестве оратора, но и в качестве того, кто с самого начала получил от этой речи свою определенность.

Я часто подчеркивал, что с самого рождения своего субъект чувствует, что ему уже предназначено определенное место - не только в качестве того, кто сам ведет речь, но и в качестве атома конкретной речи. Двигаясь в кругу образуемого этой речью танца, он сам, если хотите, является сообщением. Сообщение это записали на его бритом черепе, и сам он, весь без остатка, вписан в последовательность сообщений. Каждый выбор, им совершаемый, есть не что иное, как слово.

Призвав на помощь отца Бернерта, я сделал это ради in principio erat verbum. Вы сказали как-то, что понятие речи (parole) лучше всего передается по-латыни словом fides. Интересно, что религиозная традиция не утверждает: in principio erat fides. Verbum — значит по-латыни "язык", даже просто "слово"! Греческий логос - это тоже язык, а не речь. Уже после Бог пользуется речью, говоря: Да будет свет!

Попробуем поближе присмотреться к тому, какова заинтересованность (в смысле латинского inter-essé) человека в речи. Мы чувствуем, разумеется, необходимость отличать то, что является сообщением (в смысле того, что является знаком, блуждающим знаком), от того способа, которым посвящается в него человек Если этот последний и включен во всеобщую речь, то вовсе не таким образом, каким включены в нее сообщения, блуждающие по миру в бутылках или на черепах. Может, глядя с Сириуса, и не грех то и другое спутать, но мы себе этого позволить не можем. В любом случае, что нас интересует, так это как раз понять, в чем тут разница.

Риге: - Могу я позволить себе написать кое-что на доске? Я просто хотел бы попробовать вкратце объяснить для начала, что подразумевают под языком математики.

Рассмотрим множество всех слов, которые можно составить из букв: ab, ас сa, ad, abdd, bb и т. д. Я расставляю буквы одни за другими в любом порядке; повторения тоже допускаются. Слова эти я могу образовывать до бесконечности. Выделим в этой совокупности подгруппу WF (well formed, правильно образованных) — подмножество слов, образованных из этих символов по определенным правилам. Любая математическая теория состоит в том, что дано бывает определенное подмножество (это называется аксиомами) и некоторое множество правил вывода - например, синтаксического характера. Допустим, что если в слове имеется символ ab, я имею право заменить его символом р. В результате я смогу, исходя из слова abсd, образовать слово pcd Это и называется теоремой - множество всех слов, которые я могу образовать, исходя из аксиом с помощью синтаксических операций. Это подмножество WF и называем мы языком.