Не революцией единой… Из литературных опытов профессиональных революционеров начала ХХІ века…

Вид материалаДокументы

Содержание


День второй.
День третий.
День четвертый и последний.
Подобный материал:
1   2   3
пока сквот был только временным пристанищем и потому дразнил воображение своей эксцентричностью. А ведь некоторые из его жильцов будут вынуждены жить там всю жизнь! Это лишь на первый взгляд кажется, что благопристойные европейские чиновники пытаются перекрыть вход туда, на самом деле система, построенная на частной собственности, перекрывает выход оттуда.

Итак, обитатели сквота.

Высокий, худой парень. Мечтает стать водопроводчиком и по вечерам изучает какие-то водопроводные схемы. Волосы в меру длинные, природного цвета. Пирсинг умеренный. На общение идет охотно. По отношению к нам настроен очень благожелательно. В первый же день нашего пребывания в сквоте по дружески сообщил, что марихуану мы, если хотим, можем приобрести на втором этаже. Сказано это было таким тоном, каким у нас обычно говорят: "Чай вон там - в коробочке".

Анархисты, входа в комнату которых я уже касалась. Первый - молодой парень лет 17 - 18. Лицо, будто оспой, испещрено пирсингом. Большая часть головы выбрита. Волосы - лишь надо лбом - заплетены в тугие, торчащие из-под блайзера, как антенны, негритянские косички, каждая из которых выкрашена в свой цвет (малиновый, синий, желтый, зеленый и т.д.). У второго голова побрита наголо полностью, а на лбу красуется татуировка. Какая - не разглядела - было неудобно. Оба попали в сквот на почве конфликта с родителями. На общение с нами шли не очень охотно.

Девочки студентки. Волосы покрашены в клочья разных цветов. В носу у одной - кольцо, как у быка, свисающее до губ. Передо мной все время стояла внутренняя дилемма: как она ест? У второй на бровях и щеках - обильный пирсинг. У обеих руки расписаны какими-то узорами. Но учатся в меру старательно. По вечерам обычно видела их с конспектами. По отношению к нам вели себя дружественно.

Двое панков, к которым по вечерам часто приходили друзья с нижних этажей. Внешний вид - крайне экзотичен. У всех на головах вздымаются крутые гребни ирокезов всевозможных форм и цветов. Пирсингом усыпаны так, чтоб никому не показалось мало. Тела покрыты загадочными татуировками. Руки в кольцах и браслетах. Одежду их запомнить было невозможно, но в комплексе она представляла пестрые, очень живописные лохмотья со свисающими в промежутках между ними цепями. По-моему, все они безработные, но не уверена. Общения с нами старались избегать. Наверное, в их глазах мы выглядели клиентами "желтого дома": ни тебе ирокезов, ни антеннообразных косичек, ни татуировок, ни свисающих цепей, ни пирсинга... Ну, хоть бы самая, что ни на есть, завалящая серьга в ухе! - Так ведь и той нет!

Правда, один из них после просмотра по телевизору акции, о которой я писала выше, сказал кому-то из наших в трансформации на русский сленг примерно следующее:

- Вы крутой тусняк вчера на улице замутили. Молодцы! Меня прикололо.

На этом краткое описание сквота и его обитателей можно было бы закончить, если бы не спор, который возник у нас по вопросу: сквот - это коммуна или нет?

Многие увидели в сквоте коммуну. И когда я сказала, что коммунизм и красота - синонимы, и что при коммунизме не будет подобных условий, меня с запальчивостью предложили по первому же моему требованию перевезти в комфортные буржуазные условия. Однако переезжать из одних буржуазных условий в другие нужды не было, потому что за годы капитализма мне не раз доводилось бывать в условиях, по сравнению с которыми эти казались вершиной комфорта.

Уже сам факт наличия разных условий говорит о том, что на дворе отнюдь не коммунизм. При коммунизме никто не будет жить в аварийных домах за семью железными дверями средневекового образца. И наличие ванн в жилищах будет нормой жизни, хотя форма, цвет и дизайн их несомненно будут различны. Сквоты существуют потому, что у кого-то по пять вилл. Если общество предоставляет кому-то условия повышенной комфортности, то оно неизбежно обрекает кого-то на жизнь в условиях крайнего дискомфорта.

Но помимо условий существует еще и внутреннее качество жизни.

Коммуна, на мой взгляд, в первую очередь, предполагает две вещи: с одной стороны, наличие общего дела, которое делается коллективно во имя достижения единой для всех цели, а с другой - невмешательство в частную жизнь каждого отдельного сотрудника при неизменном соблюдении каждым в отношении всех и всеми в отношении каждого принципов поддержки и взаимопомощи.

Наблюдая жизнь в сквоте, я поражалась их умению не мешать друг другу жить, не совать свой нос в дела, которые их не касаются, и не быть добровольными контролерами чьей-то личной жизни. И в связи с этими наблюдениями почему-то особо остро вспомнился тот негатив, который существовал в советские времена на уровне человеческих отношений. Мы, находясь в коллективе, с удивительной изобретательностью мешали друг другу жить, и это поощрялось сверху. Жены бегали в партком жаловаться на своих мужей, над теми устраивали товарищеские суды, и всем миром рылись в их нижнем белье, хотя случалось и наоборот. Пенсионеры наблюдали: кто, к кому, и имеет ли право? А потом докладывали часто в предельно искаженной форме женам о мужьях, мужьям о женах, родителям о детях и детям о родителях. Людей по решению парткома обязывали жить вместе или наоборот. Так было не со всеми и не везде. Но такая тенденция имела место, была довольно сильна и безобразна. Нам не хватало всех этих умений, присущих воспитанникам капитализма. Но им не хватает большего - умения сообща делать общее дело и стремиться к единой цели. Для того, чтобы смочь преобразовать буржуазные условия в социалистические, это умение важнее. Для создания психологически комфортной атмосферы в коллективе, а, следовательно, и повышения КПД его работы, разумеется, важнее те.

В один из вечеров все обитатели сквота собрались за общим столом, но каждый был занят собой и ему до других не было никакого дела. Будущий водопроводчик изучал свои схемы, студентки читали конспекты, панки клеили какие-то бумажные гирлянды для украшения бара, двое беседовали за чашкой кофе о личном, а один с отстраненным видом сидел и перебирал четки. Они находились вместе, но каждый был сам по себе, их занятия не были связаны между собой незримой нитью единой цели. Цель у каждого была своя, причем, достаточно мелкобуржуазная по сути. На лицах у всех лежала печать неизлечимого одиночества. Собравшихся за столом объединяла лишь одинаковость разъединяющей их скорлупы безразличия ко всему, что "не Я" и зацикленности на всем, что "мое". Думается, именно эту одинаковость они пытаются скрыть за эксцентричным разнообразием внешних проявлений. У них одна крыша над головой, и они обзавелись утварью для общественного пользования, но, даже будучи вместе, они находятся порознь. У коллективистов обычно все наоборот: они могут быть на разных концах планеты и при этом вместе делать одно дело во имя достижения общей цели. Полноценная коммуна может быть создана только всесторонне развитыми коллективистами. Наш Советский Союз - пример неполной коммуны, которую коллективно в едином порыве построили люди, в большинстве своем, обремененные патриархально-феодальными пережитками, в крайне неблагоприятных условиях и враждебном окружении.

А сквот - это чисто буржуазное общежитие, созданное от безысходности людьми с мелко буржуазным типом сознания, по каким-то причинам не вписавшимся в буржуазную систему и потому стихийно, по буржуазному, протестующим против нее.


День второй.

Рано с утра мы поехали в Конгресс Хауз, чтобы подготовить свой стенд к новому рабочему дню. Здесь уместно будет сказать пару слов о венском метро. Оно очень похоже на метро в Будапеште - однотипные станции, выложенные пластиковой вогонкой и увешанные рекламой. Но одна поездка в нем стоит 2 Евро, поэтому еще в первый день мы приобрели проездные на весь срок своего пребывания в Вене. Проездные обходятся дешевле.

В метро столкнулись с украинским гастарбайтером. Коротко побеседовали:

- В каком производстве здесь востребованы наши рабочие?

- Стройка. В основном, только стройка.

- Как платят?

- Меньше, чем своим, особенно поначалу. И еще играет роль, кто как устроится. Некоторые пашут по 14 часов и получают меньше, чем те, кто работает 8. А иногда работают по 8, но за мизер и вынуждены устраиваться еще на подработки. А иногда можно и пролететь - уволят, не заплатив. А вообще, здесь нашим очень несладко приходится.

Мы распрощались.

В этот день в Конгресс Хаузе людей было мало. Примерно в 11 утра мы узнали, что основные мероприятия Встречи сейчас проходят в Штат Халле. Собрались и поехали туда.

В холле здания было шумно. Все прибывшие организации развернули там свои стенды. Но как мало среди них было подлинно левых! Опять-таки только наш. В основном, представлялись различные социал-демократические направления и "зеленые" движения. Рядом с нами, например, расположилась "VIVA AMAZONIA" (Живи Амазония) - организация, борющаяся за сохранение амазонских джунглей. Им было невдомек, что достижение их цели возможно только в условиях мировой социалистической системы.

В зале здания выступала дочь Че Гевары, а потом проходила конференция по вопросам освобождения Пяти Кубинских Героев, которую организовал одноименный комитет. В ней приняла активное участие и наша делегация. Но поскольку я была занята распространением литературы и сбором подписей, то мне не удалось в ней поучаствовать. У меня опять был праздник неформального общения. Оно являлось для меня своеобразным социологическим исследованием, результаты которого были примерно одинаковы, как в первый, так и во второй день. Наших сторонников раз в пять меньше, чем тех, кто считает, что и волки должны быть сыты, и овцы целы, но раз в 10 - 12 больше ярых противников.

Противник в тот день был один. Пожилой австриец в очках. Он дотошно рассмотрел обложки всех наших изданий, потом побежал к какому-то удаленному от нас стенду и принес мне книжку какого-то немецкого автора о том, какой страшный урон Германии нанес злобный тиран Сталин, и какие зверства там чинила дикая Советская Армия. Он показывал мне книжку и при помощи переводчика говорил, что читать надо ее, а не то, что предлагаем мы.

Оставим без комментариев книжку, а австрийца предоставим его собственной совести. Тем более, что в тот день ко мне в разное время подходили другие австрийцы и с большой теплотой отзывались, как о нашей раскладке, так и о Советском Союзе.

Еще хотелось бы упомянуть о двух чехах, убеждения которых были полностью противоположны взглядам первых. Они подошли ко мне, оставили подписи, выразили свое восхищение плакатами и пообещали вернуться. И вернулись вечером уже под конец конференции:

- Мы пришли за футболкой.

- Вам черную?

- Нет. Только с Лениным. Не думайте, что мы вам изменили. Мы верны своим убеждениям.

Вот так интересно получилось с чехами: два на два. Первые ждут, когда мы, наконец, успокоимся, а вторые не изменяют своим убеждениям.

Я подошла к описанию самых интересных и насыщенных событиями дней этой международной Встречи, которые для меня лично оказались самыми драматичными, что не позволило быть в гуще событий.

Еще утром у меня начала побаливать нога, и к вечеру стопу охватило малиново-лиловое пламя острой инфекции. Мне с каждой минутой становилось все хуже и хуже. Начался озноб. Медицинское образование позволяло видеть, как причины, вызвавшие инфицирование, так и следствия, к которым оно приведет, если не будут приняты срочные и адекватные меры. Я знала, что включают в себя эти меры. Но нужны были соответствующие лекарства, которые даже у нас в аптеках не всегда можно купить без рецепта.

Аптек по дороге в сквот не было. Это у нас на Украине аптека на каждом углу, а в Австрии ее еще поискать надо. К тому же время было позднее.

Доковыляв до нашего приюта вместе со всеми, я приняла огромную дозу имевшихся в наличии антибиотиков и уснула.


День третий.

Почему приходится касаться частностей, связанных с собственным здоровьем, в статье, где это абсолютно неуместно?

Потому, что ужас платной медицины необходимо увидеть и прочувствовать во всей его полноте и объеме.

Если написать, не вдаваясь в подробности: "Заболела", - никто ничего опаснее ОРЗ не представит. Если сказать просто: "Инфекция стопы", - все подумают о нарыве. Но речь шла именно об инфекции, вызывающей газовую гангрену, и мое состояние было лишь прелюдией к ней.

Но в данной ситуации мне два раза крупно повезло. Первый раз уже давно, когда я в советские времена бесплатно получила качественное медицинское образование. Второй раз - когда друзья, не знаю уж каким образом, выманили у бюргера без рецепта нужное лекарство.

Если б не эти два события, лежала б я уже в какой-нибудь приграничной украинской клинике с укороченной на операционном столе ногой.

Но ведь медобразование есть далеко не у всех, как и друзья не всегда находятся рядом. Зато всегда и везде с каждым в любую минуту может случиться нечто экстремальное и непредвиденное. И что тогда? - "Врач сказал в морг, значит, в морг?" Но западный врач без предоплаты не скажет даже этого!

Итак, к сожалению, основные события этого дня для меня и не только замкнулись на моей ноге.

Проснувшись утром, я увидела, что стопа уже полностью охвачена воспалением, обозначилась ярко выраженная демаркационная линия. Мне хотелось успокоить друзей, но из них никто не страдал слепотой. Меня оставили в сквоте, чтобы, узнав адрес какой-нибудь клиники, вернуться за мной. Я их убеждала, что мне нужно всего лишь определенное лекарство, а они меня - что будет лучше, если меня все-таки посмотрит врач.

За мной вернулись с адресом клиники. Идти самостоятельно я уже не могла. Пришлось брать такси. А оно в Вене недешево. Мы ехали по улицам Вены, перед глазами мелькали очень аккуратненькие, благонадежненькие, но абсолютно безразличные ко всему, что находится вне их стен, домики венских обывателей.

Клиника, куда меня привезли, никакими медицинскими наворотами особенно не отличалась. И, если б не люди в медицинских костюмах, больше походила бы на какое-то учреждение. Несмотря на то, что с нами была девушка, свободно владеющая немецким, несколько раз пришлось спрашивать о том, куда обращаться.

В регистратуре нам выдали большущую анкету, в которой подробно выяснялись все вопросы, связанные со статусом и платежеспособностью. У меня была медицинская страховка на 200 долларов, оплаченная при оформлении документов на выезд. Моим друзьям она придавала уверенность. Но когда после заполнения анкеты нам выдали документ, по которому я обязывалась уплатить 218 Евро за предварительный осмотр и рентген, стало понятно, что эта страховка - жалкая фикция. Ее не хватало даже на осмотр! Через нашу переводчицу я начала объяснять, что мне не нужен рентген, что у меня острая инфекция стопы, и в любой момент может вспыхнуть гангрена, что я медработник и мне нужен только осмотр и рецепт на определенное лекарство.

Мне очень вежливо с ласковой улыбкой ответили:

- У нас каждому пациенту делают рентген - такой порядок. Потом Вас осмотрит врач и назначит дополнительные исследования, а когда будут готовы их результаты, выпишет рецепт.

- Какие дополнительные обследования?!? Я завтра уезжаю! У меня может начаться гангрена! Мне нужен лишь осмотр и рецепт.

- Но у нас рецептов без предварительного рентгена и дополнительных обследований не выдают. Пожалуйста, подпишите это обязательство и занимайте очередь на рентген.

Обязательство, конечно, я не подписала. Заплатить 218 Евро за ненужный мне рентген и за осмотр, на котором мне назначат с десяток таких же ненужных и еще более дорогих обследований, в результате чего выпишут ненужную и дорогую ерунду, потому что у них такой порядок??? Так мы эти мошеннические трюки по выжиманию денег из карманов наивных и доверчивых граждан наизусть знаем. Проходили -с... Да и денег таких у нас просто не было.

Мы покинули стены венского медицинского лохотрона. Тот факт, что им не удалось нас облапошить, конечно, радовал, но, к сожалению, не лечил.

Усадив меня на ступеньках клиники, ребята побежали в близлежащую аптеку.

Но лекарства без рецепта им, конечно, не дали, попросив, как говорится, предъявить, если не его, то хотя бы больного. Меня на такси подвезли к аптеке и предъявили. Я, опять-таки через переводчика, объяснила, что со мной, показала ногу, загранпаспорт и все, что было уместно показать в данном случае. На что аптекарь сказал, что от требуемого лекарства мне будет "капут" и вместо него всучил какую-то мазь, от которой, по его словам, все сразу пройдет. Я не знала, пройдет ли все от этой мази, но была уверена, что без лекарства, название которого уже начинало звучать из моих уст, как заклинание, оно в принципе пройти не может. С этой "чудодейственной" мазью мы вернулись в сквот. Я намазала ей ногу, и мне сразу стало делаться хуже: нога лиловела и еще больше распухала прямо на глазах. Друзья пошли искать нужное лекарство и через какое-то время вернулись с ним. Как им это удалось, для меня, очевидно, так и останется тайной. Оставив меня наедине с лекарством, они ушли, потому что в этот день на венском стадионе должен был выступать президент Венесуэлы Уго Чавес. И, естественно, все готовились и ждали именно это событие.

Я начала остервенело лечиться. Но часа через два ко мне пришли другие товарищи вместе с женщиной, в буржуазные условия которой меня в пылу спора позавчера грозились перевезти. Они начали мне объяснять, что, когда Мариана (имя этой женщины) узнала о моей болезни, то сказала, что никогда себе не простит, если не сделает все возможное, чтобы помочь мне. Она связалась со своей знакомой медсестрой, та, в свою очередь, со своим знакомым врачом. Амбулатория - в двух шагах от сквота, доктор обо мне знает и ждет к себе на прием. Никаких денег не надо - консультация, рецепты и лекарства - все будет бесплатно. Я стала убеждать их, что уже предпринимаю все необходимые меры, что терапевт мне уже ничего нового назначить не может, а хирург пока еще не нужен. Но они настаивали. Было понятно, что мой визит к врачу вернет спокойствие всем, следовательно, является необходимым мероприятием. И меня повели.

Маленькая уютная амбулатория была расположена в одной из квартир жилого дома. В каждом из ее крохотных помещений царила предельная, можно даже сказать, подчеркнутая чистота. Но о том, что это единственная надежда получить хоть какую-то медицинскую помощь для тех, кто не может заплатить за обычный осмотр 218 Евро, говорил не только район, в котором она находилась, - район сквотов и массового расселения приезжих из Юго-Восточной Азии. Об этом свидетельствовали еле уловимые на первый взгляд детали интерьера и незаметные для человека несведущего в медицине особенности оборудования и экипировки врачебного кабинета. Медсестра записала ФИО, год рождения и место проживания, не потребовав никаких сведений, свидетельствующих о моей платежеспособности.

В очереди на прием передо мной сидела пожилая женщина, судя по одежде, откуда-то из Центральной Азии и бедно одетый мужчина с сербской фамилией. Врач, женщина средних лет, встретила меня украинской речью, сказав, что родилась в Вене, но ее мать с Украины. Она осмотрела ногу, и я ей рассказала, что колю, и почему в данном случае надо поступать именно так, а не иначе. Она согласилась. Единственное, о чем пришлось попросить, был более сильный антибиотик. И он мне был предоставлен в нужном количестве. Как и следовало предполагать, узнав, что я все правильно делаю, товарищи, Мариана и ее подруга медсестра перестали волноваться.

И, несмотря на то, что к тому времени мой визит к врачу уже не являлся необходимостью, я благодарна людям, чья неравнодушная жизненная позиция противостоит системе выколачивания денег и войны всех против всех, скрывающейся под маской улыбчивой любезности.

Мне не до конца понятно, как в условиях данной системы могли сформироваться подобные люди, но, сталкиваясь с ними как единичными проявлениями нового отношения к жизни, наиболее остро ощущаешь исчерпанность и гнилость целого, в рамках которого они вынуждены жить.

Меня привели обратно в сквот, и я продолжила лечение.

С выступления Уго Чавеса товарищи вернулись очень поздно. В полночь. Крайне уставшие и голодные, все они были в приподнятом настроении, находясь под впечатлением от речи венесуэльского Президента. Чавес говорил в течение полутора часов.

- На сегодняшний день он - лучший оратор в мире.

- Он сказал, что в Венесуэле продолжается национализация промышленности.

- Он подчеркнул, что Венесуэла строит социализм в союзе с Кубой и Боливией, потому что социализм - будущее всего человечества.

- Он признался, что часто, предварительно изменив внешность, посещает Баррио, чтобы полнее знать чаяния и нужды его жителей.

- Он отметил, что и он, и Фидель, и Моралес состоят на службе у своего народа, и потому не являются президентами в общепринятом смысле.

- Он пообещал, что к 2015 году в Венесуэле будет решена жилищная проблема.

- Он призвал все народы к объединению в борьбе против глобального империализма.

Каждый вспоминал и с энтузиазмом повторял запавшие в сердце фрагменты из выступления человека, который становится лидером всей Латинской Америки.

И оставалось только сожалеть, что мне не довелось его услышать.


День четвертый и последний.

В этот день вечером мы уезжали. В нужное время товарищи приехали за мной, чтобы отвезти к автобусу, который ждал нас на вокзале.

Болезнь не позволила мне ни принять полноценное участие во Встрече народов Латинской Америки и Европы, ни ознакомиться с городом. Но по дороге на вокзал я все же кое-что увидела. И на одной замеченной детали мне бы хотелось остановиться.

Памятник Советским Воинам Освободителям. Ни на нем, ни поблизости - ни одной позорной или похабной надписи. Сам он и все вокруг него ухожено и приведено в состояние почти идеальной чистоты. А у его подножия - живые цветы... Их очень много...

В Австрии, выступавшей в ТОЙ ВОЙНЕ на стороне фашистской Германии, чтят тех, кто спас мир от коричневой чумы. А у нас???

Спустя час автобус мчал нас по великолепной, но, как и все в Европе, платной дороге домой. И утро нового дня мы встретили уже в Украине. По мере продвижения вглубь страны автобус все больше трясло на ухабах; исчезли, обычные для Европы, придорожные туалеты, тщательно вымываемые нашими согражданами, их заменили родные и близкие всем кусты; дома, окаймляющие дорогу, становились все приземистей и дряхлее. Неизменным оставалось лишь ощущение платности каждого предмета и движения, за исключением кустов, которые пока еще никто не успел приватизировать. Страна, превращенная в задворки Европы, приняла нас в свои объятия. И даже беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, что этими задворками распоряжаются не те, кто в них обитает.


Н. Кузьменко