Библиотека Т. О. Г

Вид материалаКнига

Содержание


Алхимия как строгая наука
Букв.: Я окрасил бы море, если бы был Меркурий! (лат.).
Алхимия и современная наука
Теории и символы алхимиков
Часть первая
1 Бертело. «Истоки алхимии» (фр.).
Глава iii
Самец, мужское начало Самка
Часть вторая
Причины неясности трактатов алхимии.
Глава iii
Их очищение.
Jean de la Fontaine.
Jean de Meung.
Философское яйцо и его символы.
Глава vii
Глава viii
Двенадцать ключей мудрости
2. Философическая ртуть
3. Чудесные превращения
...
Полное содержание
Подобный материал:
  1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   14

Библиотека Т.О.Г. tism.info/






УДК 9

ББК 63(0)4

К 53


Составление, вступительная статья

и комментарии В. Г. Рохмистрова


Защиту интеллектуальной собственности и прав

издательской группы «Амфора»

осуществляет юридическая компания

«Усков и Партнеры»





К 53 Книга алхимии: История, символы, практика / [сост.,

вступ. ст., коммент. В. Рохмистрова]. — СПб.:

Амфо­ра. ТИД Амфора, 2006. — 302 с. — (Серия

«Александрийская библиотека») .

ISBN 5-367-00129-7

Антология включает как научно-популярные очерки, посвящен­ные

истории возникновения и развития алхимии, так и собствен­но

алхимические сочинения, приоткрывающие дверь в лаборато­рию

средневекового мага-алхимика. Некоторые тексты публику­ются

на русском языке впервые.


УДК 9

ББК 63(0)4


© Рохмистров В., состав, вступительная статья,

комментарии, 2006

© Оформление.

ISBN 5-367-00129-7                            ЗАО ТИД «Амфора», 2006


АЛХИМИЯ КАК СТРОГАЯ НАУКА


Истина, которую ты ищешь, не имеет ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. Она — есть; и это все, что ей нужно.

Ричард Бах, «Иллюзии»


1


Человеку свойственно заблуждаться. И одним из самых рас­пространенных его заблуждений, похоже, является уверенность в том, что сегодня, в начале XXI века, мы значительно умнее тех, кто жил во втором, а тем более в первом тысячелетии нашей эры, не говоря уже о дохристианских временах. Однако некоторые факты истории свидетельствуют об обратном. Стоит упомянуть хотя бы о стоящей вот уже полтора тысячелетия на одной из пло­щадей Дели колонне высотой 8 метров, диаметром 65 сантимет­ров и весом шесть с половиной тонн, сделанной из чистого желе­за! Несмотря на жаркий и влажный климат Индии, за все это время на ней не появилось ни единого пятнышка ржавчины. По­тому что чистое железо не ржавеет, мгновенно покрываясь на воздухе тончайшей защитной пленкой. Даже в наше высокотех­нологичное время мы не можем получить железа такой чистоты. А между тем чистый металл своими качествами, как правило, превосходит любой свой сплав на порядок.

Но что значит «совершенно чистый металл»? Это металл, Совсем не имеющий никаких примесей. Сейчас по степени чис­тоты все металлы делятся на три основные группы. Если сплав содержит 99,9 процента основного металла — это считается технической чистотой, а если 99,99 процента — химической. Сплав же, содержащий 99,999 процента основного металла, считается уже особо чистым металлом. Например, ученым уда­лось получить алюминий с содержанием 99,9995 процента. Но,

чтобы эта «мелочность» никого не ввела в заблуждение, пояс­ним ее значение на одном простом примере. Если даже только один атом примеси приходится на 100 миллиардов атомов ос­новного металла, то в каждом грамме этого основного металла будет содержаться 100 миллиардов атомов примеси. Так что эта «ложка дегтя», на самом деле, весьма серьезно портит всю «бочку меда». Например, достаточно всего лишь 0,0001 про­цента примеси водорода, чтобы железо стало хрупким.

И вот колонна из чистого железа стоит уже столько лет, а мы при всем колоссальном объеме накопленных на сегодняшний день знаний все еще не можем исчерпывающе ответить на такой вро­де бы простой вопрос: а что же такое металл? Вместо действи­тельного ответа обычно предлагается лишь внешнее описание свойств, в большинстве своем известное и самым древним уче­ным. Но последние знали только семь металлов, а сейчас их на­считывается более восьмидесяти. И многообразие свойств, кото­рыми обладает такое большое количество химических элементов, часто даже не позволяет отнести их к одному и тому же классу веществ — для этого нужно обладать определенными знаниями. Например, целых пятнадцать металлов, названных сегодня лан­таноидами, древние алхимики называли редкими землями, то есть относили их к трудно восстановимым окислам, не предполагая, что они являются самыми настоящими металлами. Теперь, в па­мять об этой «ошибке» алхимиков, лантаноиды так и называют редкоземельными металлами.

Словом, на сегодняшний день единственным, пожалуй, дей­ствительным дополнением к ковкости, металлическому блеску, электропроводности и остальным внешним признакам металлов является представление об их кристаллической структуре. В этом смысле металлы можно представить в виде ионного кристалличе­ского остова, погруженного в своеобразный электронный газ, ко­торый уравновешивает внутренние связи, доводя их до «металли­ческой» прочности. Но что может заставить эту жесткую крис­таллическую решетку, намертво связанную силами электричества, неожиданно взять и перестроиться в совершенно другом порядке? Ведь металлы являются химическими элементами, а одним из замечательнейших свойств всякого химического элемента являет­ся то, что после различных манипуляций, включающих нагрева­ние, охлаждение, химическое растворение и так далее, он спосо­бен вновь восстанавливаться в первоначальном виде. Что это? Внутренняя память? Или заданная извне программа?

Существует несколько позиций, по которым мы не можем се­годня отмести представление алхимиков о возможности превра­щения металлов друг в друга и признать его полностью несосто­ятельным. Прежде всего это, конечно же, некоторые факты, объ­яснение которым еще до сих пор не найдено, как, например, уже упоминавшаяся делийская колонна из чистого железа. Или, на­пример, до сих пор не разгаданная способность металлов «бо­леть», открывшаяся совершенно случайно. В XIX веке на одном из усиленно охраняемых военных складов обнаружилась пропа­жа оловянных пуговиц. Вместо пуговиц в ящиках оказался какой-то непонятный серый порошок, что было расценено как издева­тельство. В военном ведомстве разразился большой скандал. А вскоре мир узнал о загадочной гибели антарктической экспе­диции Скотта, на первый взгляд не имевшей с историей о пугови­цах ничего общего. Вскоре произошла и еще одна история. В кон­це XIX века у американцев участились катастрофы на железных дорогах, и тогда впервые обратили внимание на то, что рельсы трескались неожиданно, вне всякой связи с морозом или какими-либо другими известными воздействиями. Инженеры, призван­ные исследовать явление, совершенно не понимали, в чем дело: металл был достаточно новым, рельсы тоже, и тем не менее про­исходили катастрофы, когда рельсы неожиданно расходились и трескались.

Решая эти загадки, ученые открыли удивительное явление по­лиморфизма. Оказывается, все дело заключается в кристалличе­ской решетке. Удалось выяснить, что постоянного строения она не имеет. Например, атомы олова при низкой температуре перестра­иваются и металл полностью меняет свой внешний вид, превра­щаясь в порошок. Все емкости с керосином в экспедиции Скотта были пропаяны оловом — потеря горючего и явилась одной из ос­новных причин гибели экспедиции. Ученые поняли, что металлы могут «болеть», однако вопрос, почему это происходит, до сих пор остается без ответа. Точно так же до сих пор нет полной ясности и в отношении такого явления, как сверхпроводимость. В 1908 го­ду голландский ученый Камерлинг-Онес, охладив гелий до минус 271 градуса Цельсия (почти до абсолютного нуля) и поместив ту­да проволоку из ртути (ртуть застывает при минус 39 градусах Цельсия), неожиданно обнаружил, что по проволоке идет элект­рический ток. Ток продолжал идти неделями без всякой внешней подпитки. Кристаллическая решетка ртути «выстроилась в стро­гую прямолинейную шеренгу», совершенно не препятствующую свободному движению электронов. До сих пор ученые стремятся понять это невероятное явление, названное ими сверхпроводимо­стью. Неужели существуют определенные внешние условия, при которых возможен вечный двигатель? Даже жутко становит­ся, едва лишь подумаешь об этом. Почему бы в таком случае не допустить возможности существования и некоего порошка-ката­лизатора, дающего «команду» одной кристаллической структуре элемента перестроиться в другую? Ведь сам факт, что сегодня уче­ные не в состоянии превратить один металл в другой, еще не явля­ется доказательством невозможности этого. А не о знании ли та­кого свойства элементов свидетельствует восторженное выраже­ние известного алхимика Раймонда Луллия: «Mare tingerem si mercurius esset!»1 Как это похоже на Архимедово восторженное восклицание — дайте мне точку опоры, и я переверну земной шар!

Впрочем, если бы не делийская колонна, у нас, быть может, не было бы никаких проблем и сомнений, и мы считали бы, что получение стопроцентно чистого металла просто-напросто невоз­можно. Его не удается получить ни при зонной плавке, ни при плавке в полном вакууме. Но наводит на размышление другое — совершенно чистый металл вообще не способен образоваться ес-




1 Букв.: Я окрасил бы море, если бы был Меркурий! (лат.). Терми­нология алхимиков позволяет перевести эту фразу и так: «Если бы у ме­ня был меркурий, я превратил бы море в золото!»


тественным путем, ибо в природе ничто не существует в чистом виде, как не существует, например, идеально ровной прямой. Идеальный шар можно изготовить только искусственным путем. И в таком случае, пожалуй, ученые напрасно не принимают все­рьез алхимиков, сумевших добиться невероятных результатов за­долго до наших просвещенных времен. О том же самом свиде­тельствуют и достижения египетской цивилизации, фактически окончившей свое существование еще до наступления христиан­ской эры. За три тысячелетия своего развития Египет научился создавать вещи, о которых современная наука даже не имеет по­нятия. Это и не удивительно: третье тысячелетие нашего созна­тельного развития только начинается, и нам предстоит еще весь­ма долгий путь к обретению египетского уровня знаний о мире.

Дыхание человеческого общества в веках столь же естествен­но и постоянно, как и повседневное дыхание обычного челове­ка — это в равной степени относится и к метаниям человеческо­го ума от признания до отрицаний одних и тех же предметов. Так из века в век преобладает то уверенность в действительном суще­ствовании Бога, то пафос полного отрицания всякого надмирно-го бытия; то вера в бессмертие души, то полный скепсис закон­ченного материализма, напрочь отрицающего даже саму идею возможности ее существования. Не является исключением и от­ношение человечества к феномену алхимии.

Пережив в Средние века расцвет, к XVII веку алхимия стала приходить в упадок. И уже казалось, что все больше обретаю­щая ясность взгляда наука вот-вот нанесет ей окончательный со­крушительный удар, как вдруг в 1800 году геттингенский химик Кристоф Гиртаннер восторженно заявил: «В XIX веке превра­щение металлов друг в друга будет широко использоваться. Каждый химик будет делать золото, даже кухонная посуда бу­дет из серебра и из золота!» И это высказывание стало переда­ваться из уст в уста, пленяя всех ожиданием воистину «золото­го» века.

Однако, вопреки всем ожиданиям, XIX век пошел совсем по иному пути. Благодаря промышленной революции естественные науки начали развиваться еще более бурно, и вера в алхимию, едва успев взлететь до небес, стала таять, как лед на весеннем солнце. Все чаще стали появляться статьи, заявлявшие, что про­шло время шарлатанов, которые поражали мир ошеломляющи­ми опытами. А после открытия Д. И. Менделеевым периодиче­ского закона, фактически ознаменовавшего начало становления классической химии, алхимики, казалось, уже окончательно и навсегда сдали свои позиции. Металлы были признаны химиче­скими элементами, обладающими раз и навсегда от природы установившимися неизменными свойствами, и даже в кругах, да­леких от науки, постепенно укрепилось убеждение, что ни один из них нельзя превратить ни в столь желанное золото, ни вооб­ще в какой-либо другой элемент.

Но уже в начале следующего века, в 1909 году, Н. А. Моро­зов, ставший впоследствии одним из первых советских академи­ков, написал: «Неужели старинная мечта алхимиков о превраще­нии простых веществ друг в друга близка к осуществлению? Вот вопрос, который беспрестанно звучит уже три года не только в „популярных" журналах и газетах, но даже в специальных из­даниях». Все снова вернулось на круги своя. И снова стал посте­пенно побеждать скепсис, посеяв к концу и этого века полное не­доверие ко всякого рода алхимикам и оккультистам.

Всеобщее поношение алхимии и алхимиков происходило, даже несмотря на признание ученых о реальности трансмутации метал­лов. Великий физик XX века Резерфорд однажды сказал, что зна­ет, как превратить ртуть в золото — вот только это искусственное золото будет настолько дорогим, что... овчинка не стоит выделки. Однако современные трезвомыслящие люди по-прежнему заявля­ют, что, хотя трансмутация металлов и оказалась возможной, по­добные превращения происходят только в атомном реакторе1, а в средние, мол, века все равно достигнуть этого было нельзя. Вы­вод напрашивается сам собой: все эти алхимики явные шарлатаны.




1 Например, радиоактивный плутоний в результате распада частич­но превращается в более благородный металл — рутений. Шерр, Бейн-бридж и Андерсон в 1941 г. получили изотопы радиоактивного золота, бом­бардируя ртуть быстрыми нейтронами. А в марте 1947 г. физики Ингрем, Гесс и Гайдн получили 35 микрограмм золота (1 мкг=0,000000001 кг) в ре­зультате облучения 100 мг изотопа ртути. Но процесс этот не радует со­временных физиков, а, наоборот, лишь затрудняет их работу.


Конечно же, сегодня есть ученые, более реально смотрящие на вещи, не торопящиеся с осуждением — но даже и они склонны считать алхимиков людьми заблуждающимися. Эта категория ученых считает алхимию лишь матерью современной химии и ме­дицины. Согласно их мнению, алхимики, хотя и ошибались отно­сительно своего основного постулата, все же принесли науке нема­лую пользу многочисленными экспериментами и исследованиями.

Однако можно взглянуть на алхимию и с другой стороны и наконец признать, что дата открытия Менделеевым периоди­ческого закона — 17 февраля (1 марта) 1869 года — положи­ла начало не только периоду классической химии. Эту дату с полным основанием можно принять за начальную точку отсче­та и классической алхимии — алхимии как науки, больше не связанной никакими ложными установками и имеющей воз­можность посвятить себя в чистом виде только собственным за­дачам. Но для того, чтобы понять, что же такое классическая алхимия, сначала необходимо определить, в чем именно заклю­чается цель алхимии самой по себе.


2


Итак, химия вступила в свою сознательную жизнь и превра­тилась в самостоятельную, вполне позитивную науку. С этого момента деление на пафферов и шарлатанов1 потеряло смысл,




1Подобное деление дает современный французский исследователь алхимии Ж. Садуль (см.: Саду Ж. Алхимики и золото: Жизнеописания, гипотезы, факты истории. Киев, 1995. Или: Садуль Ж. Сокровища алхимиков. М., 1998).

По его мнению, кроме собственно алхимиков, чаще называемых адеп­тами или истинными знатоками искусства, есть еще две категории людей, стремящихся именно к трансмутации металлов. Это пафферы и архимисты. Вот как характеризует пафферов Рене Маркар в своей «Краткой истории химии и алхимии»: «...следует особо выделить тех бездарных „тружеников пламени", которые надеются выведать тайны у подлинных искателей и жи­вут отблесками их таланта. Магические ритуалы, а также изготовление модных некогда ядов кормили их. Они... экспериментировали с совершен­но невообразимыми смесями веществ, иногда просто отвратительными. Для опытов... нередко использовалась даже кровь детей». Пафферы, по мнению Ж. Садуля, «люди без чести и совести»; они одержимы золотой ли­хорадкой и идут ради достижения богатства на любые мошенничества. Одна­ко им удалось все же сделать немало открытий, хотя их опыты и оканчивались зачастую весьма трагически; они погибали не только на эшафотах, но и от взрывов и от ядовитых ртутных паров.

Архимисты же, согласно Ж. Садулю, являются независимыми совре­менными исследователями, которые и сегодня, то есть уже по прошествии XX в., все еще продолжают утверждать, что трансмутация металлов воз­можна средствами одной лишь химии, «без освобождения огромных ядер­ных энергий, как учит современная физика». Нам такое различение пред­ставляется мало обоснованным.


и их место заняли ученые-химики. А истинных алхимиков на­конец-то оставили в покое. Поэтому, когда в начале XX века, благодаря успехам физики, вдруг стало вновь совершенно яс­но, что трансмутация металлов — вещь естественная и вполне достижимая, никто уже не задыхался от восторга. Трансмута­ция оказалась очень дорогим удовольствием, гораздо более до­рогим, чем простая добыча золота в месторождениях.

Впрочем, трудоемкость процесса получения золота была пре­красно известна и ранее. Алхимику требовалось потратить не ме­нее двадцати лет упорного труда, прежде чем он мог хотя бы толь­ко надеяться на действительное достижение получения вещества с заранее заданными свойствами. Иными словами, сделать имен­но то самое, что сегодня признается основной целью классической химии. Это, в свою очередь, наводит на естественный вопрос — что именно вдохновляло средневековых ученых на такой воисти­ну нечеловеческий подвиг? Не будем при этом рассматривать шарлатанов; им, в общем-то, было все равно, что именно воровать и за что оканчивать свои дни на виселице. Нас сейчас интересуют, прежде всего, настоящие ученые, а таковые, вопреки всем расхо­жим мнениям, тоже занимались алхимией и занимались весьма серьезно. Подтверждением этому может служить хотя бы один лишь перечень известных людей, посвятивших немало времени проблемам алхимии: Авиценна, Парацельс, Альберт Великий, Роджер Бэкон, Фома Аквинский, Раймонд Луллий, Гельвеций и другие. Этот список можно продолжать долго, но, возможно, самым убедительным примером в нем будет имя Исаака Ньюто­на, чья научная репутация никогда не подвергалась сомнению.

Ньютон всерьез занимался исследованием вопроса трансму­тации металлов. Неужели он делал это только ради того, чтобы разбогатеть или прославиться? Славы ему было не занимать, а разбогатеть в этом мире, как известно, можно и множеством других, гораздо более легких способов.

Правда, многие и до сих пор пытаются отрицать причастность серьезных ученых к алхимическим штудиям. Например, отрица­ется факт написания алхимических трактатов Фомой Аквинским и Парацельсом. Ньютон же и вообще не опубликовал ни одной строчки, специально посвященной превращению одних металлов в другие. Однако вот что пишет по этому поводу наш замечатель­ный ученый С. И. Вавилов: «Если иметь в виду алхимика как бытовую фигуру прежних времен, т. е. обманывающего или обма­нутого человека, применяющего магические заклинания к хими­ческим операциям, опирающегося только на традицию старых книг, рукописей и легенд и лишенного критической мысли и чутья естествоиспытателя, то, конечно, не может быть и мысли о Нью­тоне-алхимике. С другой стороны, основная идея алхимии — мысль о многообразии превращений вещества, о возможности трансмутаций металлов и элементов вообще. С этой идеей у Ньютона мы встречаемся всюду, в частности и трансмутация металлов не казалась для него принципиально исключенной. Если иметь в виду эту черту алхимии, то можно сказать, что Ньютон занимался алхимией».

Более того, благодаря изучению библиотеки Ньютона, в ко­торой значилось около сотни книг по химии и алхимии, а также его рукописного наследия, все сомнения в интересе замечатель­ного ученого к «закрытой» науке рассеиваются окончательно. Вот что он писал Локку 26 января 1692 года: «Я слышал, что Мр. Бойль сообщил свой процесс относительно красной земли и Ртути Вам, так же как и мне, и перед смертью передал некоторое количество этой земли для своих друзей». А вот письмо тому же адресату от 7 июля того же года: «Вы прислали мне земли более, чем я ожидал. Мне хотелось иметь только образец, так как я не склонен выполнять весь процесс... Но поскольку Вы собирае­тесь его осуществить, я был бы рад при этом присутствовать». Уже почти в середине XX века один из исследователей творче­ской лаборатории Ньютона обнаружил в его бумагах следующую запись своего давнего предшественника Стекеля: «Он написал также химическое сочинение, объясняющее принципы этого та­инственного искусства на основании экспериментальных и мате­матических доказательств; он очень ценил это сочинение, но оно, по несчастью, сгорело в его лаборатории от случайного огня».

Так ли уж от «случайного огня» сгорело «химическое» сочи­нение Ньютона? Возможно, в гибели его повинно получение ученым поста директора Монетного двора. В XVII веке, когда среди широких кругов населения уже повсеместно распростра­нилось мнение о том, что алхимия относится к разряду магии и колдовства, такое сочетание не сулило ничего хорошего. Один только слух о том, что директор Монетного двора «превращает медные фартинги в блестящие золотые гинеи» мог посеять в Ан­глии настоящую панику. Но сомнение в «случайности» огня, уничтожившего уникальную рукопись, еще сильнее возникает после чтения письма Ньютона Ольденбургу, написанного 26 ап­реля 1676 года, после публикации Бойлем статьи «Эксперимен­тальное рассуждение о нагревании ртути с золотом». «Способ, коим ртуть пропитывается, может быть похищен другими, кото­рые о нем узнают, а потому не послужит для чего-либо более благородного; сообщение этого способа принесет огромный вред миру... Поэтому я не хотел бы ничего, кроме того, чтобы вели­кая мудрость благородного автора задержала его в молчании до тех пор, пока он не разрешит, каковы могут быть следствия это­го дела, своим ли собственным опытом, или по суждению дру­гих, полностью понимающих, что он говорит, т. е. истинных фи-лософов-герметиков1».


1Иное название алхимиков


Значит, «процесс» все же имел место. А возможно, являют­ся истинными и некоторые из тех фактов, что сохранила нам исто­рия алхимического делания о якобы удавшихся трансмутациях. Обычно в этом ряду прежде всего рассматривают истории, свя­занные с известными учеными ван Гельмонтом и Гельвецием. В1618 году ван Гельмонта в его лаборатории в Вильворде посетил некто, сразу же начавший с ним разговор о герметическом искус­стве. Ван Гельмонт немедленно остановил его, заявив, что считает алхимию суеверием и не собирается говорить на эту тему. Однако собеседник оказался настойчив и предложил ученому убедиться в истинности алхимии своими глазами. Для этого незнакомец на­сыпал на небольшой листок бумаги несколько гран порошка и по­ложил на стол. Остановив его в дверях, ван Гельмонт спросил, не собирается ли он вернуться и узнать о результатах испытаний.

Незнакомец ответил, что в этом нет никакой необходимости. «Но почему вы обратились с этим предложением именно ко мне?» — «Чтобы убедить в истине заслуженного ученого, чьи труды делают честь его стране». Ван Гельмонт в точности вы­полнил все инструкции незнакомца. Взял тигель, положил туда восемь унций ртути, а когда металл накалился, бросил туда по­рошок, предварительно завернув его в бумажку. Затем накрыл тигель крышкой и подождал четверть часа. По прошествии это­го времени ученый резко охладил тигель, плеснув на него воды, и снял крышку. На дне тигля он обнаружил кусок золота, рав­ный по весу использованной ртути. «Я видел и держал в руках Философский Камень. Это был порошок шафранного цвета, очень тяжелый, и он блестел, как осколки стекла», — писал ван Гельмонт в опубликованной вскоре после этого случая книге «Сад медицины»1.




1 Здесь любопытно отметить следующий факт. Несмотря на множе­ство туманностей и расхождений в трактатах алхимиков и во всех расска­зываемых о них историях, в некоторых деталях все рецепты совпадают. Например, часто указывается, что философский камень представляет со­бой ярко-красное негигроскопичное вещество. При получении его из рту­ти и других составных частей вещество это несколько раз изменяет свою окраску — от черной к белой, затем к желтой и, наконец, к красной. Про­фессор К. ван Ниевенбург из Нидерландов в 1963 году взял на себя труд повторить многочисленные операции алхимиков с помощью методов со­временной науки. В одном из опытов он действительно наблюдал опи­санные изменения окраски. После удаления всей ртути, введенной по прописям алхимиков, а также ее солей путем разложения при высоких температурах или возгонкой он получил очень красивое красное негигро­скопичное вещество. Сверкающие призматические кристаллы были хими­чески чистым хлорауратом серебра AgAuCl4. Возможно, что это соеди­нение и было тем самым философским камнем, который в силу высокого содержания в нем золота (44 %) мог вызвать желаемое превращение, скажем, поверхностное золочение либо сплавление с неблагородными ме­таллами. Конечно, с помощью этого соединения нельзя было получить больше золота, чем оно само содержало.


А вот другой случай. Датский физик XVII века Иоганн Фридрих Швейцер (известный под псевдонимом Гельве­ции — Helvetius) в своем трактате «Золотой телец» (1664) описывает следующее:

«Некий золотых дел мастер, прозванный Сверчком, опыт­ный алхимик, у которого, однако, не хватало материалов, попро­сил несколько лет назад у моего большого друга, т. е. у Жана-Га-спара Кноттнера, солевого спирта (esprit de sel), приготовленно­го необычным образом.

Кноттнеру, осведомившемуся, будет ли этот специальный со­левой раствор применяться в работе с металлами или нет, он от­ветил, что будет; потом он влил этот солевой спирт в сосуд из стекла, в котором обычно содержатся варенья. Спустя две неде­ли на поверхности появилась Серебряная звезда, напоминавшая изображения компаса. Гриль был исполнен огромной радости и объяснил нам, что мы наблюдали видимую звезду философов, о которой, возможно, ему говорил Василий (Валентин).

Я и многие другие уважаемые люди с огромным интересом следили за этой звездой, плавающей на поверхности солевого раствора, в то время как свинец оставался цвета пепла и надул­ся наподобие губки. Однако через семь или девять дней июль­ская жара высушила влагу солевого спирта, и звезда опустилась на губчатый землистый свинец. Это был результат, достойный восхищения.

Наконец, Гриль очистил часть все того же пепельного свин­ца с плотно приставшей к нему звездой и собрал с фунта этого свинца двенадцать унций золота, две из которых были превос­ходного качества»1.

После этого приводят в пример превращения, совершенные в 1648 году императором Фердинандом III. Из золота, получен­ного с помощью порошка Рихтгаузена, Фердинанд III велел вы­бить медали, которые можно было видеть еще в 1797 году в Вен­ском казначействе. На этих медалях был изображен Меркурий с кадуцеем в руках и с крыльями на пятках, как символическое изображение преобразования ртути в золото. На одной стороне медали была надпись: «Divina metamorphosis exibita Praguae, 16 janv. a. 1648, in presentia Sacr. Caes. Majest. Ferdinandi tertii» («Божественное превращение, осуществленное в Праге 16 ян­варя 1648 года в присутствии Его Императорского Величества Фердинанда III»). На другой стороне: «Raris haes ut hominibus est ars, ita raro in lucem prodit: laudetur Deus in aetemum qui partem suae infinitae potentiae nobis suis abjestissimis creaturis communicat» («Это искусство как у редких людей встречается, так и изредка порождает [что-либо] на свет: да прославится Бог вовек, который часть своего бесконечного могущества сообщает нам, его нижай­шим тварям»). Из золота, добытого при другом превращении, сделанном в Праге в 1650 году, была выбита медаль, имевшая следующую надпись: «Aurea progenies plumbo prognata parente» («Золотое творение, рожденное изобретателем из свинца»).

В собрании медалей и монет Музея истории искусств в Ве­не хранится медальон весом более 7 килограмм. Его диаметр около 40 сантиметров, а по содержанию золота он соответст­вует 2055 старым австрийским дукатам. На художественном рельефе лицевой стороны видны портреты многочисленных предков императорского дома. Этот ряд начинается с короля




1 Фулканелли. Тайны готических соборов. М., 1996. С. 18—19. Опи­санный здесь процесс очень напоминает известный всем, кто сталкивал­ся с химией металлов, процесс получения металлической сурьмы со зна­менитой «звездой» на поверхности из природного трисульфида свинца.


франков Фарамунда (V век) и заканчивается Леопольдом I, который изображен вместе с супругой в центре медальона. На оборотной стороне надпись по-латыни сообщает, что в год 1677, в праздник святого Леопольда, Венцелем Зейлером был проведен «этот истинный опыт действительного и полного пре­вращения металлов». Пытались осторожно подержать на пла­мени медальон Зейлера, чтобы удалить ртуть, если она присут­ствовала, однако ничего не изменилось: верхняя часть монеты осталась серебряной, золото осталось золотом. Дальнейшие ис­пытания затруднялись тем, что медальон нельзя было разру­шать ввиду его исторической ценности.

Не будем здесь перечислять множество других историй, име­ющих сомнительное происхождение — приведем лишь еще одно из свидетельств, претендующих на полную историческую досто­верность. Казанова в своих мемуарах так описывает свой визит вежливости к графу Сен-Жермену в Турени в марте 1764 года:

«Как всегда, он не желал отпускать меня, не произведя чем-нибудь сильного впечатления. Поэтому он спросил, есть ли у ме­ня мелкая монета. Я достал несколько монет и положил их на стол. Не говоря ни слова о том, что собирается предпринять, он поднялся, взял из камина пылающий уголь и положил его на ме­таллическую подставку. Затем он попросил меня подать ему мо­нету достоинством шестьдесят сантимов, которая лежала на сто­ле. Он положил на монету небольшое количество черного по­рошка, а потом поместил ее на уголек и подул на уголек через стеклянную трубку. Через две минуты я увидел, что монета рас­калилась докрасна.

—  Теперь дождитесь, пока она остынет, — сказал алхимик.

Монета остыла очень быстро.

—   Возьмите ее, она ваша.

Я поднял монету, которая стала золотой. Ничуть не сомнева­ясь в том, что ему каким-то образом удалось незаметно для меня заменить мою монету другой, заготовленной заранее, я не поже­лал вступать с ним в спор. И все же, чтобы не дать ему повод считать, что ему удалось меня провести, я сказал:

— Очень ловко, граф. Но я вам советую в другой раз пре­дупреждать людей о том, что вы намереваетесь предпринять. Ведь близорукие удивятся еще больше, если вы позволите им рассмотреть серебряную монету до начала опыта и попросите внимательно следить за всеми своими действиями».

Впрочем, несмотря на то что сам Казанова — вполне реаль­ная историческая личность, ни это, да и никакое другое подобное свидетельство не может являться доказательством в споре о воз­можности или невозможности трансмутации металлов. И дело здесь не в правдивости или лживости автора, и уж совершенно не в его скепсисе, — а в том, что такая история могла бы иметь вес лишь в том случае, если бы ее рассказчик сказал в заключение разговора: «А вот и монета, которую мне подарил Сен-Жермен». Более того, даже и этот, казалось бы, совершенно триумфальный финал не снял бы сомнения — если бы эта монета не оказалась из стопроцентно чистого золота, какой только она и могла бы выйти из рук действительного алхимика. Ведь любое искусствен­ное изделие отличается от произведенного природой, как мы уже выяснили, прежде всего, именно несвойственной спонтанному творчеству чистотой. Тем не менее на данный момент наука не располагает никакими сведениями о существовании каких-либо изделий из стопроцентно чистого золота.

Но сейчас важно не это — важно выяснить, что же именно являлось целью самой алхимии. Ведь ее действительной целью являлось вовсе не получение золота самого по себе, поскольку всеми истинными адептами («адепт» в переводе с латыни озна­чает «посвященный») получение золота отнюдь не признава­лось главным в их делании. Недаром одним из наиболее широко известных лозунгов алхимиков было следующее заявление: Aurum nostrum поп est aurum vulgi1. Но что же в таком случае понимали они под своим золотом?




1 Наше золото — не золото черни (лат.).