Первая. Корни гнева глава 1

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 ... 25 26 27 28 29 30 31 32 ... 61

- Ты никогда не вынесешь его! Ты ее не увидишь больше и ничего не узнаешь.

- Редко бывает, чтобы поступок остался нераскрытым. Рано или поздно... Да довольно об этом. Ты очень страдаешь, моя родная? Поедем завтра в Москву. Тебе будет тяжело здесь одной.

Телефонный звонок заставил обоих вздрогнуть. Надежда, мелькнувшая было на лицах Евгении Сергеевны и Мстислава, погасла. Говорил Солтамурад:

- Плохие новости. Евгения Сергеевна, плохое дело!

- Что такое, милый? У нас тоже плохо в доме!

- Несчастье с Мстиславом?!

- Нет, Мстислав приехал, он здесь. Я позову.

- Погодите, какая такая беда?

- Солтамурад, от нас ушла Тата!

- Не может быть! Как так?.. Ай-яй!.. Я позвоню после. Успеется! - Мстислав взял у матери трубку.

- Нет уж, говори, Солтамурад!

- А, ты, дорогой! Как же так?.. Знаешь, что получилось у меня? Пожар на квартире у Муравьева! Загорелось в кабинете, говорят, от старых проводов.

- Ущерб большой?

- Очень! Часть рукописей сгорела, другую залили водой. Письменный стол тоже загорелся, и погибла копия легенды, которую мы начали переводить, все погибло, нет ни листка. Старик в больнице, с горя хватил инфаркт. Я у него каждый день, а надо ехать в Москву. Встретимся в Москве.

- Мы туда поедем с мамой завтра, ищи нас у Андреева. Хорошо?

- Договорились, дорогой. Прощай пока!

Глава вторая

КОЛЬЦО С ХИАСТОЛИТОМ

Итак, Мстислав, когда поедешь на юг Индии, не забудь про чарнокиты. Если повезет, то наша наука сможет сделать немалый подарок индийским друзьям. Докажем идентичность чарнокитовых массивов Гондванского щита в Южной Африке и в Индии, что поведет, возможно, к обнаружению алмазоносных зон. Мне кажется, что общий размыв древнейших толщ в Индии был менее глубок, чем в Африке, - это раз. Далее, зоны с алмазоносными трубами прорыва в Индии залегают или в областях с обильной растительностью, или прикрыты обширными покровами базальтов в сухих районах Деканского плато. Прогнозируй, соображай, а кроме того, помогай во всем. Воспитанник Ленинградского горного института, ты хорошо квалифицирован в минералогии, а это основа всей практики.

Ивернев слушал, делая время от времени заметки в полевой книжке, переплетенной в серый холст. Кончив наставления, профессор Андреев задумался, откинувшись в кресле. Ивернев закурил, рассматривая орнамент на громадном, во всю стену, китайском ковре, потом спросил:

- О чем это вы, Леонид Кириллович?

- Грустно сделалось. Когда-то, в твои годы, я пробовал представить себе, будет ли такое время, что я не смогу ехать в экспедицию?

- Разве вы не можете ехать?

- Могу, только никогда не ездил, чтобы поработать в полную силу. Мои помощники, от главного геолога до проводника, всегда говорили: "С вами хоть на край света, хоть в саму преисподнюю". Почему? Медом по губам не мазал, уговаривать да льстить не мастер, требовал сурово. А потому, что всегда считал, что у начальника не только голова должна соображать, этого мало. - Начальник - тот, кто в трудные моменты не только наравне, а впереди всех. Первое плечо под застрявшую машину - начальника, первый в ледяную воду - начальник, первая лодка через порог - начальника; потому-то он и начальник, что ум, мужество, сила, здоровье позволяют быть впереди. А если не позволяют - нечего и браться.

- Не могу согласиться с вами, Леонид Кириллович! Если коллектив хороший, загорелся общей работой...

- А надолго этого горения хватит, если никто не будет вести? Нет, раз уж сердце сдало, не могу больше тащить лошадей на веревках по обрыву, гнать плот, рубить лес. Не могу! А думалось раньше, что так вот - раз, упаду и умру на леднике, в тайге или в пустыне. Почему-то больше хотелось в пустыне, чтоб сложили товарищи каменный холм и он служил бы ориентиром для таких же, как я, исследователей земли. Знаешь стихотворение Марины Цветаевой про арабского коня? О легенде, что ежели такой конь больше бежать не может, то перекусывает на ходу себе жилу и умирает, истекая кровью...

- Да что это с вами, Леонид Кириллович, дорогой?

- Разве не видишь? Смерть как хочу поехать в Индию, а знаю, что жары там не выдержу и вернут домой как бесполезный тюк.

- Ну и терминология у вас! Тюк... вьюк... каюк! - расхохотался Ивернев.

Леонид Кириллович посмотрел на ученика почти с негодованием, подумал и улыбнулся сам.

- Так уж от века идет. Сам такой был в молодости, тоже не верилось, что могу умереть. Не думал, что буду горько жалеть об упущенных возможностях, зная, что они более не представятся. А ежели представятся, то не будет сил.

- Я никогда еще не жалел об упущенном.

- Конечно. Потому, что впереди еще бесконечная дорога! Это и есть молодость. А вот когда придет время и поймешь, что ничего другого уже больше никогда не будет...

- Мне это трудно понять.

- И долго еще не поймешь. Ну ладно, бог с ними, с упущенными возможностями. Нет их, так есть неотложные дела! Кстати, нет ли в личных бумагах твоего отца каких-нибудь указаний на древние рудники в Средней или Центральной Азии?

- Как, и вы об этом!

- Что это с тобой? Нервы не в порядке? Комиссию проходил? Смотри не сконфузься с командировкой, дело ответственное. Помнится, ты путал что-то с моим приездом, мямлил по телефону чепуху.

- Ни при чем тут нервы! Дело в том, что вы уже второй человек, интересующийся личным архивом моего отца. - Настал черед насторожиться профессору.

- Собственно говоря, интересуюсь-то не я, черта мне в древних рудниках, это дело рудных поисковиков да еще археологов. Как раз тут объявился приезжий археолог, не то немец, не то турок из Анкарского археологического института. Был, между прочим, и у меня, откуда-то узнал, что я был учеником Максимилиана Федоровича. Помнится, твой отец описывал рудники трехтысячелетней давности где-то на границе с Афганистаном и с Ираном. Так этот профессор Вильфрид Дерагази...

- Как, как?

- Вильфрид Дерагази. Звучная такая фамилия, легко запоминается. Он рассказал мне о дравидийской культуре, распространившейся четыре тысячи лет назад из Индии в Западный Китай и в нашу Среднюю Азию. Есть такая культура Анау - названа по кишлаку близ Ашхабада, чем-то сверхзамечательная, но якобы у нас мало раскопанная, как сетовал турецкий профессор. Эта культура служит мостом между Индией и Критом, а тот, в свою очередь, с Северной Африкой. Ее признаки обнаружены в пустыне Сахара. Найдены удивительные по красоте маленькие скульптуры, рисунки, керамика. Институт хочет применить современные научные методы для прослеживания дальних связей и путей расселения - спектроскопические изотопные анализы металлов и минералов в украшениях и других предметах. Требуется всего по грамму от каждого образца. Профессор и собирает их по тем местам, где, предполагается, проходили древние связи. Интересно и дельно!

- Интересно-то интересно, - энергично раскуривая папиросу, заметил Ивернев, - но почему-то Тата... моя невеста, которая только что ушла от меня, очень интересовалась личным архивом отца.

- Что-о? Для какой цели? И кто она, собственно?

- Дочь одного из таежных спутников отца, был такой Павел Черных.

- Точно был?

- Не знаю. В голову не приходило проверить. Да и как это сделать?

- Попытаемся. Хотя... почему бы ему и не быть?

- Вы хотите сказать, что Тата... может быть, вовсе не Черных?

- Как я могу такое предположить? Тут уж ты сам должен определить, в чем дело. И что же интересовало твою Тату?

- Просто личность моего отца, его маршруты, детали, рисующие облик моего и ее отца.

- М-м... И давно она... гм... ушла?

- Несколько дней. Я был в Москве, когда мама мне телеграфировала.

- Кто знает, может, случайное совпадение? Скорее всего. Ну, пойдем пить чай, слышишь: Екатерина Алексеевна звякает чашками.

Ивернев продолжал сидеть в напряженном раздумье. Андреев встал, положил руку на его плечо.

- Пошли!

Ивернев поднялся, затем жестом остановил профессора.

- А на кого он похож, этот заграничный археолог?

- Красивый, довольно молодой. Мрачно красивый, что-то от киногероя, демоническое, сильное. Словом, примечательный человек. Он у меня ужинал и всех очаровал. Ритка повела его в Большой на балет и прямо в восторге от такого кавалера. Говорит, все девчонки глаза пялили на этого Дерагази.

- На каком языке говорит?

- С нами на любых трех, у нас принятых: английском, французском, немецком. Немного знает по-русски. Говорит, что владеет еще несколькими языками!

- Счастливый человек!

- Ну, ты изучил два, и куда лучше, чем я. Не способен есмь. - Профессор задумался и добавил: - А как одет этот турок! И еще мне бросилось в глаза у него кольцо с интересным камнем. Пожалуй, только геолог и может оценить выдумку. Представь себе, кристалл хиастолита разрезан поперек главной оптической оси, так что на свету дает...

- Серый крест!

- Ну, разумеется. Бог мой, ты побледнел как стена! Что это с тобой творится? Сядь! Ивернев нетерпеливо топнул ногой.

- Леонид Кириллович, что же это такое? Тата, она... она постоянно носила такое же кольцо!

- Хо-хо!.. - Андреев сразу посуровел и даже взял папиросу из портсигара Ивернева. Закурил, подумал, поискал что-то в записной книжке и снял телефонную трубку. - Совпадение или не совпадение, посмотрим. Мало ли что! Это профессор Андреев, геолог, мне надо посоветоваться по срочному делу, - продолжал он в трубку. - Нет, пусть лучше кто-нибудь от вас придет ко мне на дом или в институт. А я вам говорю, что лучше, у меня есть и своя голова на плечах! Хорошо, соедините меня с кем-нибудь постарше. Смотрите, будете отвечать! Так-то лучше!

Ивернев слушал отрывистый односторонний разговор, а в голове вертелись жалящие мысли: "Тата, Тата! Неужели?.. Дар Алтая... Зачем?"

- Товарищ подполковник, - продолжал Леонид Кириллович и вкратце рассказал о Дерагази и Тате. - Да, он еще здесь, приехал в научную командировку. Конечно, может быть, чистая случайность. - Леонид Кириллович облегченно и негромко рассмеялся. - Мой ученик? Здесь, да. Сейчас у меня. Через час будете? Очень хорошо, прямо к чаю.

Профессор повесил трубку и пристально посмотрел в лицо своему ученику.

- Понимаешь, Мстислав, это мы должны сообразить, зачем нужны сведения о твоем отце и какие сведения. Иначе кто же поймет? Как это хорошо получается в шпионских книжках: премудрый детектив садится, размышляет и ловит нить мотива. Да ведь сила врага в том и заключается, что ему уже все ясно с начала, а нам невдомек. Если есть вообще враг, а не выдумка от начала до конца, построенная на случайном совпадении.

- Совпадений-то два, - тихо и морщась, точно от боли, возразил Ивернев.

- Как так?

- Первое: два человека - обоих интересуют какие-то данные из неопубликованных, не маршрутных, а личных дневников отца. Второе: оба носят совершенно одинаковые кольца, каких мы ранее ни на ком другом не видели.

- Ишь ты! В самом деле! Так ты думаешь, что твоя Тата...

- Ничего я не думаю и не хочу думать! - резко воскликнул Ивернев.

- Думать придется, - со вздохом ответил Андреев. - Смерть как не люблю таких дел. Разом вспоминаешь, что, кроме земной коры, пустынь, лесов и гор, есть всякая гадость заугольная и подпольная. Ощущение, что ходишь по полу, а пол-то стоит на болоте и под ним что-то копошится.

- Ну, это вы уж чересчур, Леонид Кириллович. - Горькие морщины выдавали внутреннюю борьбу Ивернева.

- А вот и Каточек! - преувеличенно громко приветствовал Андреев входившую жену.

- Курил опять? - подозрительно спросила та. - А где же клятвы и решения?

- Да вот, понимаешь, Каточек, тут разволновался насчет Индии. Едет вот, - он кивнул на Ивернева.

- Ну и что? Мстислав - в Индию, Финогенов - в Африку, завтра еще кто-нибудь из твоих учеников отправится в Афганистан или Ирак. Тебе не придется папиросы из зубов выпускать...

- Нет, нет, согрешу разок и больше не буду! Как там насчет чаю? Сейчас придет один геолог, с Дальнего Востока.

- Кто такой?

- Ты не знаешь. Он геолог-эксплуатационник.

- Да, этих совсем не знаю. По-моему, скучный народ.

- Бывает, бывает. А где Ритка?

- Укатила в театр. С твоим турком. Он ей ответное приглашение сделал. И мне это не нравится, чертить крылом вокруг нее принялся. А Рита, знаешь, девчонка горячая, шальноватая, вся в отца!

- Благодарю вас! - Андреев низко поклонился. - Но вообще-то... конечно...

- Может, изъяснишься понятнее?

- Потом. Чуть-чуть повременим с чаем. Эксплуатационник будет с минуты на минуту.

После ухода "геолога с Дальнего Востока" Ивернев и Андреев еще посовещались в кабинете, но так ни к чему и не пришли.

- Останешься ночевать! - геолог поднялся. - Проветри как следует, накурил. Пойдем принесем постель.

- Не засну я, Леонид Кириллович!

- Постарайся! Впрочем, как знаешь. А мне надо выспаться, с утра важный совет. Значит, договорились. Дерагази приглашу, пока ты еще здесь, а "геолог" будет наведываться. Только как кольцо увидишь, чтоб ни сном, ни духом, а то он прав - спугнем. А Ритка пусть повертится у него под носом, может, он и с ней заведет разговор на ту же тему.

- А вы не боитесь за Риту?

- Девчонка она очень открытая. Я с ней поговорю, она мать не так слушает, как меня! Рискнем немного.

"Вот эта железная лестница, и она знак радости. И этот вечер самая хорошая и светлая радость", - думал Гирин, поднимаясь к Симе.

Сима встретила его в черном свитере и широкой серой юбке. Гирин стал расспрашивать о работе, о спорте. Сима вдруг разоткровенничалась и рассказала ему все о "халифе Гарун-аль-Рашиде" и его "великом визире". Удивительно наивную и добрую попытку найти свою собственную справедливость увидел Гирин в бесхитростном рассказе Симы. Она сидела против него, слегка смущенная, выпрямившись и положив на колени сцепленные руки, а ее громадные серые, широко открытые глаза смотрели прямо в лицо Гирину с доверчивой надеждой на одобрение. Нестерпимая, подступающая к горлу нежность проснулась в нем.

- Когда я слушаю вас, мне хочется стать верным телохранителем халифа, - вдруг сказал он.

Сима внезапно покраснела, вскочила и прошлась по комнате.

- Я ни разу не видел вас в брюках, - сказал Гирин, чтобы переменить тему. - Вы их не носите?

- Обычно нет.

- Почему?

- Они не годятся для моей фигуры, вот и свитер тоже не очень, - девушка покраснела еще больше. - Обязанность хозяйки - приготовить чай, - сказала она свойственным ей полувопросительным, полуутверждающим тоном и вышла.

Гирин пересел к пианино, медленно перебирая пальцами клавиши. Их прохладное и гладкое прикосновение было приятно и немного грустно, как воспоминание о чем-то далеком и утраченном. Звонкой капелью с весенних берез начали падать звуки одной из любимых песен Гирина, прошедшей с ним по жизни. Сима вошла стремительно и присела на ручку кресла, совсем рядом с черной боковиной инструмента.

- Иван Родионович, - прошептала она, - еще. Я так люблю эту вещь. Гирин повиновался. Сима сидела, как изваяние, пока не вспомнила

про чайник.

Японская песня "Сказка осенней ночи", только дважды слышанная им по радио, врезалась в память Гирина, как все, что сильно нравилось ему. Прижимая обе педали, он старался извлечь звуки, похожие на звенящие протяжные ноты кото и семисена. Они взлетали печальными сумеречными птицами, метались над темными водами молчаливых озер и замирали, удаляясь в безграничную ночь. Эта картина рисовалась Гирину в звуках песни и размеренном медленном аккомпанементе. Негромко подпевая мелодию, Гирин не заметил, как снова появилась Сима.

- Мне кажется, что я давно знала и любила это, - задумчиво сказала она. - Может быть, потому, что здесь звучит наша женская печаль.

- Почему именно женская? Мне кажется, что и мужская тоска тоже сюда подходит.

- Нет, это женская, - уверенно заявила Сима. - Потому что женщины страдают больше. Нет, я не имею в виду обычное рождение детей. Мы психологически более ответственны за жизнь, чем мужчины, и эта ответственность на всю жизнь, она не снимается, а усиливается с любовью, стократно возрастает с рождением ребенка. Нет, я не совсем...

- Совсем! Вы, оказывается, думаете так же, как и я, а я ведь немало лет...

В комнату вихрем влетела Рита, такая красная от возбуждения, что даже веснушки совершенно исчезли. С мальчишеской улыбкой девушка была так очаровательна, что Гирин невольно залюбовался ею, и Рита, заметив это, смутилась.

- Сима, роднуля, великий мой халиф, спасай визиря! Он погиб!

- Что такое? - встревожилась ее подруга. Рита в нерешительности посмотрела на Гирина, потом отчаянно тряхнула головой.

- Скажу все! Иван Родионович, он свой, поймет, а с тех пор, как вы... - Рита еще больше покраснела и внезапно выпалила: - Сима, я влюбилась!

- Зачем же трагический тон? Могу только поцеловать тебя и сказать: наконец-то!

- Ой, халиф, все очень скверно! Он иностранец и вообще мне не нравится!

- Опомнись, Маргарита! Что ты городишь! Влюбилась, а не нравится? Когда это случилось?

- Совсем на днях, и с тех пор я точно под гнетом. Когда мы вместе, стоит ему посмотреть, и я вся во власти его силы. Кажется, прикажи он, и я кошкой подползу и буду тереться о его ноги. Ужасно, так еще у меня не было. И главное, я еще не знаю, полюбила ли, а уже нет радости. Теперь понимаю то, что прежде казалось сантиментами. И я готова о всем забыть и боюсь его, боюсь сделать какую-нибудь ошибку, неверный жест, не то слово. Он ласково улыбается, а изнутри его точно смотрят недобрые глаза и следят, следят!

- Как-то нехорошо, девочка. Не понимаю. Кто он?

- Не скажу! Голова идет кругом. Вот так! - Рита бешено закружилась перед зеркалом, остановилась, притихла и села на винтовой стул перед пианино.

Сима и Гирин молча наблюдали за ней. Рита медленно коснулась рукой клавиш, взяла несколько нот и вдруг заиграла красивую тревожную мелодию, никогда не слышанную прежде Гириным. Он вопросительно посмотрел на Симу.

Тянется дорога, дорога, дорога,

Катятся колеса в веселую даль...

Что ж тогда на сердце такая тревога,

Что ж тогда на сердце такая печаль!

- Песенка шофера из бразильского кинофильма, - шепнула Сима.

Рита продолжала петь о спутнице, сидящей рядом, о том, что поворот сменяется поворотом, а далекая цель не показывается. Рита умолкла, опустив голову, и Гирину показалось, что на ее глаза, только что вызывающе блестящие, навернулись слезы.

- Ну, хорошо, мы все поняли, а теперь рассказывай. Кто он?

То, что Сима, не задумываясь, сказала "мы", а не "я", промелькнуло радостью в душе Гирина.

- Он профессор археологии из Анкары, зовут Вильфрид Дерагази.

- Постой чуточек. Из Анкары? Это из Турции? А что он делает здесь? В научной командировке?

- Да, да! Он приходил к папе. Я познакомилась с ним, была в театре два раза. Потом мы гуляли, потом ездили на машине просто так, по Москве катались, потом он хотел, чтобы я пошла в ресторан, а я не пошла, потом он у нас ужинал.

- И все?

- А что еще?

- Ну, говорил он тебе что-нибудь? Предлагал руку и сердце? Целовались?

- Говорил, ну, что в таких случаях говорится: я ему очень нравлюсь, и русские девушки вообще, а я из них самая лучшая, и что я такая веселая и спортивная, - он так и сказал - спортивная, что счастлив тот путешественник, исследователь, у которого я буду спутницей. И потом он поцеловал меня и... и еще раз... и еще раз...

Рита прикрыла ладонями запылавшие щеки.

- Несколько раз поцеловались, так, - деловито выспрашивала Сима,

- и гуляли, и говорили, на каком, между прочим, языке?

- Французском.

Рита умоляюще посмотрела на подругу и уловила взгляд Гирина, глубокий, сосредоточенный, показавшийся девушке узким лучом напряженной мысли. Она вдруг встрепенулась и повернулась на винтовом стуле к доктору.

- Взгляните на меня еще раз так, - попросила Рита, - мне почему-то становится спокойней.

- Кажется, я начинаю понимать, в чем дело, - объявил Гирин.

- В чем? - одновременно воскликнули Рита и Сима.

- Не могу пока сказать, иначе могут быть нежелательные последствия. Скажите, вы бы не познакомили меня с вашим археологом? - Рита кивнула головой.

- Мы должны с ним пойти в Дом дружбы, он обещал показать мне выставку фотографий какого-то своего знакомого.

- Ну, это самое лучшее. Дайте нам знать когда, и мы с Симой "случайно" вас там встретим. Только ему ни слова обо мне не говорите, особенно что я психолог. И старайтесь не смотреть ему в глаза, когда он говорит вам что-либо. Смотрите на его плечо, заставьте себя. Если он будет сердиться, повышать голос - не обращайте внимания.

Вильфрид Дерагази непринужденно сидел в удобном кресле одной из гостиных Дома дружбы. Как отлично воспитанный человек, он позволил себе лишь едва заметно разглядывать своих собеседников, пряча насмешливую искорку в своих глубоких темных глазах.

Рита сидела как на иголках, то заливаясь краской, то бледнея. На Гирина Дерагази почти не обращал внимания, следя сквозь голубой дымок египетской сигареты за Симой, которая с момента условленной встречи целиком захватила его внимание. Сима задавала вопрос за вопросом на своем медленном и слишком мягком английском языке. Гирин, внимательно следивший за всем, заметил, что и Сима, душевно куда более стойкая, чем Рита, постепенно подпадает под влияние притягательной личности археолога.

Blog

Первая. Корни гнева глава 1

Содержание