Geum.ru

Разгром Украинского военного округа

Вид материалаДокументы

Содержание


Дело генерала Ольдерогге
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   14

Дело генерала Ольдерогге


Со дня ареста Владимир Александрович Ольдерогге отрицал все предъявленные ему обвинения целых 17 дней. Что с ним выделывали следователи - можно только догадываться, но к 24 декабря Ольдерогге стал подписывать любые, даже самые абсурдные бумажки.

На допросе 24 декабря Владимир Александрович "показал", что кроме Киевской контрреволюционной организации существует Московский руководящий центр во главе с... С. С. Каменевым, М. Д. Бонч-Бруевичем, Н. Е. Какуриным, А. К. Коленковским, В. В. Сергеевым и В. П. Кононовичем-Горбатским, состоящим в родственных связях с Каменевым, Также Ольдерогге "сознался", что подобные организации существуют в Ростове на Дону (во главе с назначенным туда на должность начальника штаба Северо-Кавказского округа А. И. Верховским), Ленинграде, Житомире (комдив 44 дивизии Я. А. Штромбах), Харькове, Сумах, Минске. На следующих допросах из списка московских руководителей исчезли А. К. Коленковский и В. В. Сергеев, но появились А. И. Верховский, преподаватель Военной академии А. Г. Лигнау, "предположительно" генералы Евгений Дмитриевский, А. Е. Снесарев и Ю. М. Шейдеман, (ГАСБУ, фп, д. 67093, т. 35, дело Ольдерогге В. А., с. 1,2-6,119.)

Откуда ж Ольдерогге взял всех этих "предводителей" контрреволюционных организаций? С. С. Каменев, М. Д. Бонч-Бруевич и В. П. Кононович-Горбацкий еще до Первой мировой войны преподавали в Киевском военном училище. По тем временам их хорошо помнили преподаватели школы имени Каменева Минин, Луганин и Семенович. Кроме того, сам Ольдерогге имел незначительные служебные контакты с Каменевым и Бонч-Бруевичем.

И как же С. С. Каменев и М. Д, Бонч-Бруевич давали Ольдерогге указания о "контрреволюционной работе"? По собственным признаниям, Каменева Владимир Александрович последний раз несколько минут видел "летом 1926 или 1927 года" в его собственном кабинете: "Каменев спросил меня, что делается у Вас в Киеве; я понял этот вопрос как вопрос об организации и ответил ему, что дела идут так себе, не особенно хорошо, на что он и дал мне указание, что на работу в Киеве надо обратить особое внимание, учитывая его военное и политическое значение, в смысле украинского движения и самоопределения Украины ". И далее Ольдерогге продолжал уже от себя: "Этому указанию по Киеву Каменев предпослал общую установку работы центра, который поставил перед собой задачу создать единое крепкое направление работ всех организаций. Из слов Каменева я вывел, что он действительно руководит центром и принял его указания как директиву дальнейшей работы". (ГАСБУ, фп, д. 67093, т. 35, дело Ольдерогге В. Д., с. 128.)

Вот так-то! Пустяшный разговор на тему: "Как дела?" в показаниях Ольдерогге и при помощи следователей оказался "общими установками работы центра". Еще более смехотворно (конечно, только со стороны, Ольдерогге ведь было не до смеха) выглядит разговор о контрреволюционной организации с М. Д. Бонч-Бруевичем. Как видно из дела, в 20-е годы Ольдерогге встречал Михаила Дмитриевича всего лишь один раз, да и то случайно - в коридоре штаба РККА. Ольдерогге и Бонч-Бруевич вместе вышли из штаба и немного прошлись в сторону Арбата, где и распрощались: Владимир Александрович вскочил в трамвай, а Михаил Дмитриевич пошел домой. По дороге Бонч-Бруевич вспоминал свою довоенную жизнь в Киеве, упомянул, что из его прежних коллег в Москве служат С. С. Каменев и В. П. Кононович-Горбатский, и... все. Но эта встреча также была запротоколирована сотрудниками ОГПУ и стала одним из главных "доказательств" связей Киевской и Московской "контрреволюционных офицерских организаций".

Также в 1927 и 1930 годах в Москву ездил преподаватель школы имени Каменева Н. И. Минин. Он ненадолго заходил к М. Д. Бонч-Бруевичу (которого не видел 15 лет) и к В. П. Кононовичу-Горбатскому (не встречал 7 лет). Как затем показал Михаил Дмитриевич Бонч-Бруевич, Минин приезжал к нему за протекцией: не хотел быть отправленным на пенсию, но так ничего и не получил. А Кононович-Горбатский вообще с трудом вспомнил фамилию Минина. Несмотря на это, обе встречи скорыми на выводы следователями были приобщены к делу Ольдерогге и представлены в качестве доказательства "поддержки связей с Московским контрреволюционным центром".

О прочих названных "руководителях" Московского центра никаких показаний следователи от В. А. Ольдерогге не получили. Как оказалось, А. И. Верховского Владимир Александрович "почти не знал". Какурин и Лигнау ему были совершенно не известны, и бывший генерал знал о их существовании лишь по военно-научным работам. Ю. М. Шейдемана Ольдерогге только видел (но не разговаривал) раза два или три в 20-х годах, когда тот был начальником артиллерии РККА. Наконец, со Снесаревым познакомился лишь в 1928 году в санатории в Кисловодске, но связей с ним не поддержи вал. (ГАСБУ, фп, д. 67093, т. 35, дело Ольдерогге В. А., с, 119-120.)

На поздних допросах Ольдерогге "уточнил", что о вхождении в руководство центра А. Г. Лигнау и Н. Е. Какурина он будто бы узнал от своих коллег-преподавателей Ржечицкого и Чижуна. Тем не менее, в делах Ржечицкого и Чижуна упоминаний о Лигнау и Какурине нет. Точно так же, как нет следов киевлян в свидетельских показаниях Лигнау и Какурина.

На этом изыскания с "Московским контрреволюционным центром" были закончены. Вероятно, следователи решили, что собранных "фактов" вполне достаточно дл доказательства "вины" Ольдерогге, и с москвичами его оставили в покое. Хотя, как видим, все эти байки о Московском контр революционном центре на поверку оказались мифом.

Следующей задачей, которую в ОГПУ поставили перед следователями Ольдерогге, было доказательство связей генерала с белоэмигрантами. К этому уже приложил руку С. И. Добровольский, но нужны были соответствующие показания и от Владимира Александровича. Правда, в первые допросы с белыми вышел прокол: Ольдерогге при всем своем желании не мог вспомнить каких-либо знакомых из стана белогвардейцев, тем более - рассказать о связях с ними. Единственное, чем он смог "помочь" следствию, было "признание" в том, что известный белый генерал Лукомский в свое время женился на дочери знаменитого военачальника М. Д. Драгомирова, в семью которого был вхож Бонч-Бруевич. Но этого было мало.

Лишь в конце следствия по делу Ольдерогге следователи предъяви ли ему показания С. И. Добровольского о мифическом приезде из-за границы генерала П. А. Кусонского. И уже через несколько часов Владимир Александрович "вспомнил", что действительно, в декабре 1929 года к нему заявился Кусонский, якобы державший путь в Ростов-на-Дону. По версии, скорее всего навязанной следователями Ольдерогге, они говорили о положении белой эмиграции, нелегкой жизни во Франции, намечавшейся французским генеральным штабом на весну (какую - непонятно) интервенции в СССР. Также Кусонский якобы рассказал В. А. Ольдерогге об исчезновении из Парижа руководителя РОВС Кутепова, (ГАСБУ, фп, д. 67093, т, 36, дело Ольдерогге В. А., с. 296-298.)

Фальсификаци следователями "показаний" о якобы имевшей место встрече Ольдерогге и Кусонского очевидна, если учесть, что, во-первых, Кутепов исчез в январе 1930 года; а во-вторых, генерал-лейтенант П. А. Кусонский во время исчезновения Кутепова находился в штаб-квартире РОВС в Париже и быть в это же время в Ростове на Дону физически никак не мог.

Но эти два факта, доподлинно известные в ОГПУ (поскольку именно эта организация устроила "исчезновение" Кутепова) в деле Ольдерогге не были приняты во внимание, и затем мифическая встреча с Кусонским была инкриминирована ему как связь с белоэмигрантами и французским генштабом.

Интересно, что о "приезде" Кусонского вынудили дать "показания" и одного из первых арестованных преподавателей школы имени Каменева Н. И. Минина. Он "показал", что знает со слов Луганина и Семеновича о приезде Н. Н. Кусонского в 1925 или 1926 (!) году. (ГАСБУ, фп, л. 67093, 36, дело Ольдерогге В. А., с. 343.)

Ну а далее все пошло как по маслу: "признание" Ольдерогге о создании им в Киеве контрреволюционных организаций, о руководстве ими, целях и задачах. Владимир Александрович "искренне" рассказал, что, начиная с 1921 (!) года пытался создать антисоветские организации. Таковыми, якобы, являлись и военно-скаковое общество, и домашние концерты, и вечерние партии в карты. Но это, по словам Ольдерогге, было "не то". Лишь тогда, когда он попал в Киевскую школу имени Каменева, ему удалось создать "настоящую" контрреволюционную организацию.

В школе весь преподавательский состав состоял из бывших офицеров, причем в большинстве - кадровых. От Ольдерогге были получены показания, в которых все его подчиненные были представлены контрреволюционно настроенными людьми. В состав руководства мнимой организации вскоре якобы вошли сподвижники Владимира Александровича по Восточному фронту: преподаватели Н. И. Минин (полковник), К. В. Гаевский (подпоручик, сын генерала, вернулся из немецкого плена), В. Ф. Ржечицкий (подполковник Генштаба), М. С. Матиясевич (полковник, бывший красный командарм); коренные киевляне полковники И. В. Иванов, В. В. Ржевский, В. Э. Левис, А. П. Семенович, А. А. Луганин, а также М. В. Лебедев (генерал Генштаба) и зять Ольдерогге А. А. Мармылев (корнет).

По версии следователей, вложенной в уста Ольдерогге, у каждого члена руководящей группы были свои обязанности. Так, Мармылев заведовал связью, Минин и Матиясевич занимались поддержкой контактов с Москвой, Семенович и Луганин готовили восстание, Гаевский занимался пропагандой в технических частях, Ржевский - в кавалерийских, Иванов - артиллерийских, Ржечицкий - в военных школах, Левис должен был собирать всех бывших офицеров, наконец, Лебедев давал общие консультации и вы ступал в роли начальника штаба восстания. (ГАСБУ, фп, д. 67093, т. 35, дело Ольдерогге В. А., с. 142-151.)

Итак, усилиями следователей при фальсификации "дела Ольдерогге" была нарисована "чудовищная" картина суперковарного заговора военспецов против советской власти. Вскоре Владимира Александровича вынудили подписать "показания" и о якобы имевших место основных направлениях работы организации:

1) агитация в военных школах (имени Каменева, связи, пехотной и артиллерийской), и гражданских вузах;

2) работа в военных частях (4 и 6 железнодорожных, 134, 135 и 136 стрелковых полках 46 дивизии, частях 45 дивизии, 131 полку в Тирасполе), причем в данном случае был указан и ряд командиров этих частей;

3) сотрудничество с организациями кавалерийских подразделений (дивизий 1-го и 2-го конных корпусов в Белой Церкви, Умани и Первомайске);

4) работа с начсоставом запаса (офицерами);

5) антисоветская работа среди населения;

6) повстанческая работа на Левобережье и Правобережье (но поскольку в данном случае Ольдерогге ничего толком придумать не мог, с этим пунктом его оставили в покое).

Далее Владимир Александрович "дал" подробные характеристики "контрреволюционной деятельности" 27 бывших офицеров, представленных в качестве самых активных участников организации. Двенадцатым по счету в этом списке Ольдерогге назвал себя и охарактеризовал свою деятельность. Лично меня этот факт сразу сильно смутил, и вскоре в делах других арестованных я нашел точно такие же списки с характеристиками. По всей видимости, список был составлен следователями, а затем его вложили в дела "руководителей организации".

Но и этого ОГПУ было мало. Еще нужно было доказать связь "контрреволюционной офицерской организации" с подобными граждански ми организациями, "разоблаченными" в Киеве ранее: Союзом освобождения Украины (СОУ) и Промпартией. Ольдерогге заставляли вспомнить каких-нибудь гражданских "заговорщиков" и придумать связь с ними. Впрочем, это было проще, чем "получение инструкций" от вождей белой эмиграции; фамилии руководителей СОУ и Промпартии печатались в газетах, и Владимиру Александровичу нужно было их лишь "вспомнить" и назвать.

Видимо, под давлением следователей Ольдерогге "вспомнил". На допросе от 21 январ 1931 года он заявил, что общался с активными деятелями СОУ Подгаецким, Вобным, преподавателем Политехнического института Литвиненко, "активным шовинистом" Пахаревским и другими. Не важно, что Владимир Александрович не мог сказать, как выглядят эти люди, и объяснить, откуда же он их знает, - "факт" его "связи" с СОУ был установлен. Правда, "успехи" Ольдерогге в контактах с Промпартией были более скромны: на последующих допросах он смог назвать только инженеров Шевченко и Юрченко, а также преподавателя КПИ Усенко.

Через месяц направленность действий следствия и характер показаний В. А. Ольдерогге были кардинально изменены: вероятно, из Москвы пришло указание обратить особое внимание на поиск "руководителей организации" в Харькове. Что ж, сказано - сделано, и уже 21 февраля 1931 года Владимир Александрович "сознался", что Московский центр руководил Киевской организацией через Харьков, где контрреволюционную работу вели помощник командующего УВО С. Г. Бежанов и начальник 1 оперативного отдела С. С. Ивановский. Далее бывший генерал рассказал и о "вредительской деятельности", что в его протоколах допросов также было нововведением. В частности, Ольдерогге "показал", что вредительство якобы осуществлялось в трех направлениях:

а) на железной дороге под руководством начальника военных сообщений УВО В. В. Сергеева, командира 4 железнодорожного полка Белова и начальника школы 6 железнодорожного полка Водопьянова;

б) в инженерном деле, где вредительской деятельностью руководил начальник инженеров УВО Мисюревич, а помогали ему командир 1 понтонного полка Гольдман и инженер 45 дивизии Красавцев;

в) наконец, в только-только созданной системе ПВО, в которой всеми делами заправлял ее начальник, назначенный из Харькова, Скобликов.

Естественно, все указанные "вредители" в прошлом были офицерами.

Показания Ольдерогге также были дополнены "сведениями" об охвате организацией различных регионов Украины: Харькова, Житомира, Одессы, Винницы, Зиновьевска и Днепропетровска.

На этом, похоже, следователи окончательно успокоились и в начале апреля 1931 года оставили Владимира Александровича Ольдерогге в покое. Его заслуги как командующего Восточным фронтом, участвовавшего в разгроме Колчака и Врангеля, орден Красного Знамени - все это осталось где-то там, в далеком прошлом. В тюрьме оказался морально и физически раздавленный человек, обвиненный в создании контрреволюционной организации и подготовке вооруженного восстания против советской власти. В нем уже мало что оставалось от прежнего Ольдерогге, разве что - еще живое тело, которому, впрочем, уже был вынесен пока неофициальный смертный приговор.