Рассказы о сашке

Вид материала

Рассказ

Содержание Голубь крау

Подобный материал:

• Произведения для 10 а класса выделены, 11.05kb.
• Василий Макарович Шукшин рассказы, 3282.5kb.
• Современные русские писатели евгений Попов Рассказы, 246.11kb.
• «Донские рассказы», 11.38kb.
• Рекомендательная библиография для внеклассного чтения, 151.61kb.
• Образ учителя в художественной литературе, 53.58kb.
• А. П. Чехов Рассказы «Попрыгунья», «Ионыч», «Человек в футляре», «О любви», «Крыжовник»,, 13.99kb.
• Рассказы о русских святых, 11.12kb.
• Яковлев Александр Сергеевич рассказы конструктора Сайт Военная литература, 965.74kb.
• Рассказы о детях и для детей, 79.02kb.

Нет, не стал Сашка у леди Сильвии ни о чем спрашивать. Ни про Страну Грез, ни про город Бейстегуи, ни о тех, кто шел в разные стороны с разными намерениями, и даже не про музыкантов, считавших, что будто бы вместе они в на самом деле напоминают большое и красивое животное, и которые продолжали что-то там играть для кого-то. Многие смотрели на животное, и слушали его, и считали, что здорово оно, это животное, играет. Может быть, но Сашка плохо разбирался в музыке, он не очень уж любил музыку. Только было немного непонятно ему, для кого же играют те, которые считают себя похожими на красивое и большое животное? Для тех, кто прихрамывая, шагал заниматься любовью или для тех, кто бодро шел умирать?

Ничего, совсем ничего Сашка у леди Сильвии не спросил. Даже уже и не собирался.

Не нужно ему это было. Забить. Все равно Сашке стало. Наплевать. Насрать.

Кто хочет, тот пусть умирать идет. А другие, ежели им охота, пусть тащатся любовью заниматься. Ну а животных, пусть даже и больших, и красивых, он, Сашка, который умер совсем молодым, никогда особенно не любил.

Все равно. Забить. Все равно. Насрать. Наплевать.

-Она, наверное, и сама-то толком ничего не знает, - подумал мертвый Сашка, - эта улыбающаяся, молчаливо говорящая, изящная и полуодетая леди Сильвия.

На которую он почти что лег, когда она сама уже лежала на шаткой дореволюционной скамейке фиолотово-утробного цвета возле входа в его вечно загаженный подъезд,


ЛИЦА 1


У большинства людей лица непроснувшиеся. Дремлющие, зевающие, тонущие, утонувшие в собственной зевоте.

Или просыпающиеся. Но еще непроснувшиеся.

Или засыпающие. Но не суждено им проснуться.

Или не нужно им этого. Потому что и так им хорошо.

Потому что, не хотят, не хотят они просыпаться. Не хотят, не могут и не умеют.

Кривые, сбитые, отечные, помятые лица.

Таких большинство. Может быть, это только кажется?

Все равно ведь, все равно, миллиард миллионов раз все равно, большинство лиц какие-то не такие, - они заторможенные, они заглушенные, они загруженные, перекошенные, погашенные, искривившиеся, сшибленные, искривленные, задавленные они тяжестью обычных, обыденных, рядовых, каждодневных, никому не нужных, важных, важнейших, идиотических, отвратительных, унылых, вялых, тоскливых, первостепенных, мнимых, несуществующих дел, дел - нелепостей. Спят они, эти лица, спят.


ЛИЦА 2


Один музыкант роковый даже песню про такие лица написал, в которой – в песне той, в песне в этой, в песне старой, в песне старинной, в песне дореволюционной, - такие строчки были: «Наши лица умерли, важное событие». Справедливости для следует - нужно - нельзя не отметить - логично заметить, что сама по себе эта песня была совсем – вовсе – ничуть - не то, чтобы ах или супер; так себе, песня как песня, не песеннее других песен - прочих песен – остальных песен - иных песен, но эти слова, эти строчки, эти бесхитростные конгломераты гласных и согласных, запятых, и прочих знаков препинаков, стоили многого.

Да, вот так вот получилось, вот так вот сложилось.

Вот так вот бывает, иногда так бывает, пусть и нечасто, но все же бывает.


ЛИЦА 3


Лица, лица, лица, лица – и разные, и одинаковые, и похожие, и непохожие.

Лица умирающие. Лица мертвые.Лица спящие. Лица кривые. Лица сбитые, отечные и помятые.

Да, конечно, - да, бесспорно, – да, точно, – да, безусловно, – да, естественно, - да, само собой, - да, да, да; лица - они вот такие, они всегда такие, и все они разные, и все они в чем-то одинаковые.

И не похожие друг на друга, и похожие.

Сашка, который умер совсем молодым, был лицом своим и похож немножко, и все же ничуть не похож на брата своего старшего, на Володю

Или на генерала «Твою Мать».

Или на мало, на почти даже никак нереализованного в бытийном полотне своем, покойного дознавателя Якобсена.

Или на коврового Ромку.

Или на Петра Семеновича-Сергеевича.

И на медсестру Дельфию уж точно не был Сашка похож. Не был, не был на элегантную и крупную, на одутловато-изящную Дельфию похож Сашка, который умер совсем молодым.

Тот, который однажды сладко, грубо и сочно, и жадно, и грубо изнасиловал ее, Дельфию, на задней площадке трамвая.

Донельзя – до отвала - до крышки - до предела – до одури забитого трамвая .

А сие в час пик приключилось, - произошло, - вышло, - место имело, – когда многие people либо на работу ползли, либо отползали с работы.

Только следует – только нелишне – только полезно – только недурственно – только уместно ввиду иметь, что потом, позже, после трамвайного соития, – после изнасилования трамвайного, - после грубых и зверских фрикций на полу трамвайном, – после интротранспортного насилия над Дельфией, Сашка, который потом умер совсем молодым, читал ей либо по телефону, либо воочию, в изустном контакте, Ауэрбаха, Горвела, Дюма, Ибсена, Джойса, Кафку, Дюренматта, Р.Ф. Шентера, и целовал руки сквозь варежки, и чем-то там таким вкусным однажды - как-то – пару - тройку раз - даже угощал.

Да, все так, все в полный самый рост так, только все же не был Сашка и на Дельфию похож, - с ее строгой, суховатой, приветливо неопределенной, казенно-светской улыбкой медицинского работника среднего звена, и с узким, тесным, скучным, немного стерильным лбом, и с зоркими, почти птичьими, с внимательными и с бесцветными глазами.

И в фас, и в профиль, и как угодно, и ничем, и никак не походил он на медсестру из банка.


ЛИЦА 4


Еще у него, у Сашки – вот немаловажное, значительное, важнейшее, принциальное, квазисущественнейшее обстоятельство, - всегда была плохо выбрита левая щека. Правая –то щека у Сашки еще туда – сюда была выбрита, умело и мастерски выскоблена чугунной витебской бритвою - нормально, классно, недурственно, качественно, почти ништяк, суперски, круто, а вот левая – плохо, скверно, отвратительно, мерзостно, гадостно, рвотно, и вечно на ней, на щеке на левой, торчали в разные стороны штук пять-семь рыжеватых волосков.

Да, именно рыжих! – хотя Сашка, который умер совсем молодым, был, скорее, светлым, блондинистым шатеном, а уж ни капельки не рыжим. Нос же у Сашки отличался необычной кривоватой прямизной, причем чуть-чуть в левую сторону и вверх. Тогда как у Володи, у брата Сашкиного, нос был круглым, вдавленным, коротким, будто бы немного обрубленным топором - шашкой – кинжалом - саблей – мечом жестокосердной Мойры, и придавившим еще был володин нос его же собственные короткие, густые и мятые усы. Володя и Сашка вообще-то мало походили друг на друга. Да, мало. Да, совсем немного. Так, посмотришь как-нибудь на них, на Сашку с Володей со стороны, случайно как бы вроде, так и не скажешь никогда и ни за что, будто бы они братья, нет, скорее уж покажется, что вовсе-то они даже и не братья никакие.У Володи, например, наблюдались иногда в лицевой части, в верхне-средней, и таинственная полузагадочность, и загадочная псевдотаинственность, и скрытная значительность, и тайная незначительная скрытность, и даже очевидная интеллектуальная расплывчатость – или некоторая морально - этическая размытость, и жесткая самоубежденность неизвестно в чем или определенная расплывчатая определенность острых и частично - фрагментарных – обрывочных - рваных - эпизодических, немного притупленно - изысканных чувствований, которая возникала – эта самая определенная неопределенность! - где-то в недрах кожных складок и усыпанных, бархатной, жемчужной перхотью, массивных бровей, и из-за этого всего казалось порой, будто бы он, Володя, предпочитает мрачные, таинственно - магические и медитативно - мистические жизненные вибрации, и при этом даже еще далеко и ох, ох, ох как не чужд, изощренным и витиеватым, и извилистым, и духовным поискам в сфере поэтической.

Сашка же, напротив, имел лицо в большей степени открытое, почти приветливое, незлобивое, добродушное, веселое, беззаботно пустое, и вот в этой-то продувной открытости несложно было уловить - различить – заметить классические проявления национального пофигизма.

У Сашки как и у Володи, тоже имелись усы, усы тонкие и тощие, казалось даже иногда, будто бы у него под носом прилипла к лицу серая, грязная бумажка. Еще из-за этих тощих усов чудилось зачастую, будто бы Сашка немножко зловеще улыбается.

Не всем женщинам это нравилось. И не всем мужчинам тоже.


--------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

ЛИЦА 5


Да, конечно, - да, напрочь, - да, само собой, - да, явно и да, ясно -понятно, что никак Сашка не походил и на бодро - улыбчивого, и, однако еще и на строгого, сосредоточенного непонятно на чем, и постоянно подозрительно помаргивающего крошечными черными глазками – как сторожевой пес, который вдруг позабыл, что надобно ему охранять, Петра Семеновича-Сергеевича, почти начисто облысевшего, уже давным - давно, триста – двести семьдесят - двести пятьдесят –двести сорок восемь – сто двадцать пять – девяносто – тридцать пять –семьдесят шесть - девять лет тому назад.

Не очень уж был Сашка, который умер совсем молодым, похожим и на Таисью Викторовну. Последнее могло бы даже показаться кому-то странным, ибо имелось все же немало зыбких оснований считать Тасю, истовую поклонницу-любительницу болгарской обойной продукции, матерью Сашкиной; тем не менее, людям, коим довелось когда-либо вблизи увидать Таисью Викторовну, сразу же бросались в глаза ее розовые, багровые, алые, сочные, плотные, влажные, крепкие, жирные, мясистые, трепетные, алчные, сжатые, ненасытные, дрожащие, вибрирующие губы, жадные и изящные, нежные и хищные, пухлые и рельефные, тогда как Сашка со своими кривыми, жесткими губами (нижняя – узкая и верхняя – широкая) - и с грязно-серой бумажкой усов, на Таисью Викторовну не очень-то был похож.

А вот у Татьяны – Марины, у молчальницы, у жены Володькиной, брата Сашки, умершего совсем молодым, вообще почти и не имелось особенных примет внешних, глаза у нее, правда, были темно-карие, приветственно и иногда ярко - глуповато звонкие, только слишком уж сморщенные, сдавленные, стиснутые и полузакрытые, будто бы она хотела, и будто бы пыталась она постоянно проснуться, но плохо – скверно – дурно – неудачно –худо- нескладно у нее это получалось. С трудом, тяжело, хило, никак почти и не получалось. Тут только добавить можно, в связи с Татьяной- Мариной - молчаливицей, что поскольку вообще у большинства людей лица априори и непроснувшиеся, и кривые, и покосившиеся, и измятые, и сбитые, и отечные, и помятые, и распухшие, и усохшие, то Татьянин-Маринин face являлся чем-то вроде эдакого псевдо - лже суперсимвола многих-многих женских лиц человеческих.

При этом волосы у нее, у Татьяны-Марины, у жены Володиной, брата того самого Сашки, который…Так вот, да, - точно, странно, забавно - волосы у Татьяны-Марины цвет имели и золотистый, и в темно - каштановый, то есть, в разное время суток то один цвет преобладал, то другой, то золотистого больше было, то темного и каштанового. Какого же цвета было больше, какого меньше – никто разобраться не мог. Ну и Володя в том числе. Еще иногда он не мог разобраться, круглое лицо у Татьяны-Марины или овальное, квадратное или треугольное, пирамидальное или втянутое, впалое или одновременно и в правую и в левую сторону вытянутое.


ЛИЦА 6


Но вас интересует, наверное, - очевидно, – вероятно, – похоже, - возможно, - может быть, – может статься, - видимо, в какой мере «непроснувшность» того или иного лица является адекватной кривизне, сбитости, отечности и помятости? Да в самой наипрямой, в наипрямейшей самой мере! Поелику – поскольку - потому что - оттого что - вследствии того, что - в результате того как, «непроснувшность» в единый смысловой узелок завязана с той же отечностью. И с кривизной. И даже со сбитостью. Ведь лицо проснувшееся не может - или, по-меньшей мере, не должно быть отечным.

Не так ли? Не правда ли? С чего же, собственно говоря, ему, полноценно и самодостаточно проснувшемуся лицу, нужно отекать?

Нет, не с чего ему отекать, если оно в самом деле проснулось полноценно. Кривым -то оно, конечно, еще может быть, хотя кривизна может разный иметь генезис.

Да, самый разный. Да, самый неоднозначный. Но вот зато и сбитость, и помятость, и измятость лица, впрямую указывают на то, что нет, нет не проснулось, ни фига не проснулось еще это лицо, что кажется, что только мерещится ему, лицу этому, будто бы проснулось оно! Разве нет? Возможно ли вообще представить, дабы проснувшееся, энергичное, свежее и бодрое лицо было измятым, искривившимся или сбитым?


ЛИЦА 7


Подводя незначительную – небольшую – маленькую – не толстую - и не жирную, и даже почти что итоговую финальную черточку под размышлениями о лицах человечьих, погружаемся мы, проседаем, проваливаемся - с хлипом, с грохотом, со скрипом, с треском и даже с чавканьем некоторым в итоговый вывод: большинство лиц почти извечно пребывают в непроснувшемся состоянии. И поэтому лица и у Володи, и у Татьяны-Марины-молчальницы, и у Дельфии, и у Петра Семеновича-Сергеевича, и у экстра-генерала «Твою Мать», и у покойного дознавателя Якобсена, и у Романа коврового, и даже у Сашки, являлись непроснувшимися.

Вполне вероятно, что если бы Сашка не умер весной, в конце мая, то он бы мог внести в эти рассуждения некоторые частные коррективы: ему было бы, наверное, – вероятно – возможно, - очевидно, не так уж сложно прокомментировать, в какой же такой степени лица у леди Сильвии или у Прозерпины являлись непроснувшимися?

Быть может, вопрос о лице леди Сильвии, изящной и полуодетой, умеющей во время разговоров обходиться без слов, и в какой-то немалой очень даже мере безвозвратно сдвинутой - повернутой на Стране Грез и на городе Бейстегуи, мог бы даже у светлого полушатена Сашки, с его плохо выбритой левой щекой, и с рыжими волосками на левой же щеке, и с иногда дерущимися между собой половинками лица, и с носом, отличавшимся кривоватой прямизной, вызвать некоторые мозговые затруднения.

Зато про Прозерпину он безусловно смог бы что-либо внятное рассказать. Наверняка.

Ведь Сашка, который умер совсем молодым, время от времени любовничал с Прозерпиной. Со сладких и глупых школьных лет это у них повелось. Поэтому уж он-то, с одной стороны, точно мог сказать, имелись ли у нее на лице ощутимые, буквальные, очевидные, заметные проявления помятости, отечности, сбитости и кривизны.

Только едва ли и вряд ли у тото же Сашки, со стороны nomber two, у полноправного и законного обладателя непроснувшегося лица, были реальные навыки оценивать другие – чужие –иные - прочие лица по наличию указанных выше признаков энд критериев.

А если все-таки и были, и наличествовали они у него, такие навыки, или ежели Прозерпина Дедикова имела на лице своем эти воистину универсальные признаки-критерии, то ведь запросто могли они не присутствовать в своем корневом, классическом, правильном, строгом, типовом, стандартном, массово-традиционном варианте. Ведь категории помятости, отечности, сбитости и кривизны, ни в коем случае не следует понимать – осмысливать - трактовать буквально и однозначно. Совсем это ни к чему. Совсем это сквозь варежки.


ГОЛУБЬ КРАУ


Однажды Володя, брат Сашки, который умер совсем молодым, поехал, якобы по неким делам, в большой северный город. Неких дел у него было не слишком много. Проходя бесцельно по Моховой, Володя решил выпить кофе. Он много и часто пил кофе, хотя и не любил его.

«В жизни часто приходится делать то, что не любишь»,- думал Володя, прихлебывая горячий кофе маленькими быстрыми обжигающими глотками.

За столиком напротив сидели студенты, они спорили, громко смеялись и тоже что-то пили. То, что они пили, не было похоже - не напоминало - не походило на кофе. Неожиданно раздался странный треск, будто бы наверху ломалась крыша. Треск нарастал и усиливался. Володя еще раз зачем-то взял кофе.

- Это Голубь Крау прилетел, – сказал сидевший рядом с ним угрюмый мужчина средних лет с неявным выражением лица, – опять он наверху, на крыше резвится.

Мужчина пил пиво, а Володя, брат того самого Сашки, кофе.

- Чего же он хочет?

- Этого никто не знает, – последовал большой глоток, потом делатель глотка поморщился.

Похоже, он не очень любил пиво, хотя и пил его. Вот и ему приходилось делать то, что он не любил. Треск наверху продолжался. Студенты независимо смеялись и спорили о музыке Кнайфеля. Мужчина морщился и пил пиво.

-Говорят, что Голубь Крау в прошлой своей жизни жил именно в этом доме. Или в соседнем. - неприятным, скрипучим, сдавленным голосом сказал угрюмый мужчина с неявным выражением лица своего.

- Чего же он хочет? – вновь спросил Володя.

- Неизвестно. Похоже, он раньше в самом деле где-то здесь жил. Но с крышей ему все равно не удастся справиться.

Володя не понимал, как, зачем и для чего Голубь Крау хочет справиться с крышей, но не стал спрашивать об этом угрюмого нелюбителя пива. Кофе он больше не хотел. Вскоре треск наверху прекратился. Студенты продолжали спорить и громко смеяться. Володя вышел из кафе и взглянул наверх. На крыше никого не было, даже воробьев.

- Наверное, здоровенный он. Жаль, что я его не видел, - безразлично подумал Володя. - Вот и Сашка его никогда не видал. Но ежели я еще смогу может быть случайно, когда-нибудь – где- нибудь - зачем-нибудь увидеть его, то Сашка уж точно никогда не сможет. Потому что умер Сашка. Умер весной совсем молодым.

Вскоре, когда Вололя свернул на улицу Белинского и прошел мимо громогласно рыдающей блондинки в староанглийских очках, случайно застрявшей в водосточной трубе, он уже почти забыл о Голубе Крау, которого никогда не видал. А Голубь Крау, размахивая гигантскими крыльями своими, летел над Невой, в сторону финской границы. Он не очень любил летать в этом направлении, и клевать крыши на Моховой ему было неинтересно, однако всем живым существам приходится иногда делать то, что им не нравится. В том числе и Голубю Крау.