Индустриальная революция

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   20

Франция


«Во Франции, и вообще у народов материка, где до сих пор еще не погибли предания римской и византийской цивилизации, исторический процесс совершается весьма забавно или, лучше сказать, печально. Народ и общество убеждены, что их задача состоит в том, чтобы выработать себе правительство, а затем жизнь народа прекращается или, что все равно, эта жизнь продолжается в жизни правительства; народ с того времени засыпает, убежденный, что правительство сделает за него все: и корабли построит, и фабрики заведет, и дороги проложит, и т. п. Опыт же показал, чем кончается история таких государств» (Михаил Стасюлевич, русский общественный деятель, XIX в.)


«…«В любом веке худшие образчики человеческой породы представлены демагогами*». Но демагог – не просто человек, взывающий к толпе. Иногда это священный долг. Сущность демагога – в его мышлении и в полной безответственности по отношению к тем мыслям, которыми он манипулирует и которые он не вынашивал, а взял напрокат у людей действительно мыслящих. Демагогия – это форма интеллектуального вырождения, и как массовое явление европейской истории она возникла во Франции к середине XVIII века. Почему именно тогда? Почему именно во Франции? Это один из самых болезненных моментов в судьбе Запада и особенно в судьбе Франции.

С этого момента Франция, а под ее воздействием – и весь континент, уверовали, что способ разрешения огромных человеческих проблем – революция.., стремление одним махом изменить все и во всех сферах. Именно поэтому такая чудесная страна сегодня9 так неблагополучна. У нее революционные традиции или, по крайней мере, вера в то, что они есть. И если нелегко быть просто революционером, насколько тяжелей и парадоксальней быть революционером наследственным!»

(Хосе Ортега-и-Гассет, испанский философ)


«В 1900 году Германская империя символизировала для современников дух дисциплины, единства и прогресса; Франция же, напротив, казалась бессильной страной, раздираемой противоречиями и погрязшей в коррупции, политическое фиглярство которой не позволяло принимать ее всерьез… Правительства здесь сменялись так часто, что любая другая страна мира уже погрузилась бы в хаос и стала полностью неуправляемой. А Франция, проникнутая своими повседневными заботами, продолжала оставаться стабильной, хорошо организованной страной с сильной национальной валютой…

Способны ли мы сейчас разобраться в том, как функционировало французское общество тех лет, и понять то, что оставалось непонятным современникам?

Ключ к решению этого вопроса состоит в том, что большинство французов не желали, чтобы их правительство и парламент имели в своих руках жесткие рычаги управления и тем самым могли вносить какие-то заметные изменения в общее течение французской жизни. Франция была глубоко консервативной страной. Большинство населения не хотело никаких радикальных перемен в существующем порядке вещей… …Французы крайне мало доверяли своим политикам.

…Франция, несмотря на всю свою относительную слабость [в военно-экономическом отношении], думала не только об обороне. Напротив, все сменяющие друг друга французские правительства преследовали экспансионистские цели и, сбивая с толку своих германских соседей, отнюдь не выглядели запуганными».

(Джон Гренвилл, английский историк)


Германия



«С самого начала германской истории мы вследствии нашего неблагоприятного географического положения в центре Европы были более подвергнуты опасности нападения, нежели какой-либо другой великий народ…»

(Б. Бюлов, германский канцлер, из книги воспоминаний)


«С точки зрения военного фактора положение Российской империи было очень уязвимым в силу его материкового расположения на севере и в центре Евразии, особенно по сравнению с другими державами»

(Александр Данилов, Людмила Косулина, историки)


«Нашим западным соседом был французский народ – самый беспокойный, честолюбивый, тщеславный и… самый шовинистический* из всех европейских народов… На востоке нас окружали славянские народности, исполненные неприязни к немцу, который был для них учителем высшей культуры и которого они преследовали с той жестокостью и злобной ненавистью, которую питает непокорный и грубый воспитанник к своему серьезному и достойному учителю… Взаимоотношения между немцами и англичанами в течение столетий подвергались разным изменениям. В общем и целом Джон Буль10 всегда стоял на той точке зрения, что бедному немецкому родственнику можно оказывать покровительство и протекцию, при случае использовать его для черной работы, но никогда нельзя становиться с ним на равную ногу. По существу нас никто не любил. Такая антипатия существовала еще до того, как зависть к созданным Бисмарком мощи и благосостоянию нашей страны обострила неприязнь к нам»

(Б. Бюлов, германский канцлер, из книги воспоминаний)


«Сможет ли кайзер [Вильгельм II] способствовать подъему и росту германской империи или он загубит ее? Этот богато одаренный человек преисполнен добрых намерений, но он слишком много затеял, ничего не довел до конца и лишь наделал такую путаницу, которую бог весть как и когда удастся распутать. …Среди всех его советников нет ни одного, кто не смотрел бы на будущее с глубокой тревогой…» (Вальдерзее, приближенный германского императора, 1903 г.) цит. по: Людвиг Э. Последний Гогенцоллерн. М., 1991, с 138


«Если бы страна только могла понять, чего я добиваюсь! Но для этого немцы слишком узки и близоруки, они размениваются на мелкие страстишки…»;

«…Моим подданным вообще следовало бы попросту делать то, что я им говорю; но они желают думать самостоятельно, и от этого происходят все затруднения»

(Вильгельм II)


«…Германский император в любой момент может приказать лейтенанту взять десяток людей и распустить рейхстаг (Ольденбург-Янушау, депутат рейхстага от Консервативной партии, из выступления в рейхстаге, 1910 г.)

«Слова о лейтенанте и десятке людей произвели сенсацию. Не было, пожалуй, ни одной газеты, которая не посвятила бы своих столбцов этим словам. К моему изумлению, эти слова разожгли также и массы. Ибо когда несколько дней спустя после этого состоялось новое заседание рейхстага, площадь перед его зданием была заполнена людьми. Но мне удалось попасть в рейхстаг, не будучи опознанным. В нем я узнал от своих товарищей по фракции, что люди приняли за меня какого-то неизвестного и отколотили его» (Ольденбург-Янушау, из воспоминаний)