Geum.ru

Хранителей Черных Книг. Девушка лежала на каменном возвышении в углу полутемной пещеры и измученно улыбалась, глядя на него полными слез глазами

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9

И Аверин приходит к выводу, что похож на Швеца. "Все похожи на Швеца.

Кто раньше, кто позже - но все сделают главное дело своей жизни - а

дальше? Дальше что? Не лучше ли навсегда остаться в самом счастливом дне?

Стоит ли обманывать себя надеждой на будущие лучшие времена? Неужели Швец,

сам того не ведая, оказался прав?"

Я задумчиво уставился на стену, оклеенную Галкиными календарями со

звездами советской эстрады. Все, вроде бы, в рассказе на месте, но вот

только что-то подобное я уже где-то читал. Уход в прошлое... Воплощение

прошлого... Ученый, не сумевший предвидеть последствия своего открытия или

изобретения. Конечно, в фантастике, и в фантастике особенно, трудно

придумать нечто действительно новое. Различные варианты контакта с

внеземным (или земным, но нечеловеческим) разумом, космические

путешествия, машины времени, звездные злодеи и положительные герои, а

теперь еще и проблемы экологии, выживания человечества. Все это было,

было, рассматривалось в разных плоскостях, под разным углом зрения, и

зачастую только лихо закрученный, крепко сколоченный сюжет выручал,

вытягивая бледную или давно уже неоригинальную идею.

Так ничего и не решив в отношении малолисковца И.Крикуненко, я

положил рукопись на вершину бумажной горы, вздымающейся над моим столом, и

распечатал второй конверт. Внутри обнаружились три листка машинописи,

строк этак на семьдесят пять - восемьдесят.

Рассказ назывался "Лунными ночами", я прочитал его буквально не

переводя дыхания и забыв о насморке, я прочитав, мысленно поблагодарил

автора. Это было то, что надо. Я не претендовал на роль верховного судьи в

вопросах фантастики, но имел свой взгляд на эту ветвь литературы, свой

вкус и пристрастия. Рассказ мне понравился. Грише можно было не спешить с

переводом, потому что я хоть сейчас был готов запустить рассказ в номер.

Усевшись боком к столу и крутя в пальцах незажженную сигарету (не

могу курить при насморке), я еще раз прочитал эти несколько десятков

строк.

"Каждый раз с приближением полнолуния он терял сон. Вечером он как

всегда ложился рядом с женой и ждал, когда она заснет. Он лежал и смотрел

в окно, предвкушая момент появления луны из-за крыши соседнего дома. Луна

заглядывала в комнату, бледными бликами отражаясь от полированной

поверхности стола, и на полу прорисовывалась четкая черная тень оконной

рамы. Он осторожно сползал с дивана и шел на балкон.

В мире царили ночь и тишина. Спали дома, спали тротуары и газетные

киоски, спали деревья и скамейки у подъездов. Только фонари и светофоры

несли свою ночную службу. И все вокруг заполнял лунный свет.

Он сидел на балконе, подперев щеку ладонью, пристально смотрел на

луну, словно стараясь изучить и запомнить все ее пятна, и мысленно был уже

там, на светлых лунных равнинах, расплескавшихся до подножий изъеденных

временем гор, на склонах которых жили луняшки - маленькие пушистые зверьки

с круглыми изумленными глазами.

И наступал миг, когда лунное сияние окутывало его, и отрывало от

старого трехногого табурета, и мгновенно переносило на лунную равнину, в

мягкую светлую пыль, в которой по щиколотку утопали ноги. Конечно, он

знал, что на Луне нет воздуха, но воздух все-таки был, и он дышал им, и

подставлял лицо легкому ветерку, дующему из-за изломанных горных вершин.

Над горами в черном небе горели роскошные звезды, окружая немигающее

солнце, а сбоку тепло голубела Земля.

Он стоял посреди лунной равнины, а с горных склонов длинными прыжками

спускались мохнатые луняшки, подбегали к нему и затевали хоровод на

равнине под звездным небом. Луняшки терлись о его ноги пушистыми боками,

прыгали через его протянутые руки, совершая замедленные сальто в лунном

воздухе, гонялись друг за дружкой, зарывались в лунную пыль, прятались за

его спиной и кувыркались, кувыркались на лунной равнине.

Луняшки считали его другом, он чувствовал их доброжелательное

отношение и тоже бегал и возился вместе с ними в лунной пыли под

недремлющим оком голубой соседки по космосу, на которой, в комнате на

четвертом этаже блочного дома, на широком диване спала его жена.

Эти игры вел он с луняшками каждое полнолуние. И ждал, постоянно

ждал, когда оно придет.

- Пойдем со мной, - сказал он луняшке, доверчиво вскарабкавшемуся ему

на руки. - Посмотришь, как у нас. - Луняшка тихо сопел, прижавшись к его

груди. - А потом назад.

Луняшка заморгал изумленными желтыми глазами и свернулся клубком.

Лунное сияние охватило их и мягко перенесло с лунной равнины на

земной балкон. Луняшка вертел головой, рассматривая фонари и светофоры.

Луна сияла.

Распахнулась балконная дверь и на балкон ворвалась жена,

всклокоченная, в распахнутом халате.

- Где ты был, негодяй? Где ты был, я спрашиваю! - Свистящий шепот

каждое мгновение готов был перейти в крик.

Он стоял в трусах на балконе, прижимая к груди замершего луняшку.

- Лазишь к этой суке-одиночке? - Жена мотнула головой в сторону

соседней лоджии. - Ничего, я ей устрою!

- Вот, - сказал он, протягивая к ней руки. - Смотри, какой забавный.

Это с Луны. И никуда я не лазил.

- Скотина!

Резким движением жена выбила из его рук луняшку, ударила по лицу.

Луняшка перелетел через балконные перила и неслышно исчез в пустоте.

Несколько мгновений он оцепенело разглядывал свои руки, потом

перегнулся через перила, всматриваясь в кусты, растущие возле дома. Ни

шороха, ни звука в лунном свете.

Он оттолкнул жену, бросился в комнату, оттуда выскочил в прихожую,

ударившись коленом о стул, распахнул дверь и босиком помчался вниз,

перепрыгивая через ступени.

Долго шарил в кустах под балконом, порезал ногу осколком стекла и

нашел бельевую прищепку и кузов от игрушечного грузовика. На балконе

громко и зло плакала жена. В доме загорались окна.

Он посмотрел на луну и побрел к подъезду.

- Надо милицию вызвать, - говорили вверху.

Отныне каждое полнолуние он уходит на кухню, включает свет, садится у

стола и курит, курит... Жена грозится вызвать врачей, а он молчит и

смотрит на голую стену".

Не знаю. Мне не очень по душе "научно-техническая" фантастика. Мне по

душе вот такая фантастика. Даже вроде бы не фантастика, а что-то... В

общем, не в терминах дело.

Эта фантастическая миниатюра вернула мне рабочее настроение, и

поколебать его не могли ни насморк, ни головная боль. Первым делом я отнес

рассказ в секретариат, заглянул на обратном пути в машбюро и авансом выдал

несколько комплиментов Шурочке и Раисе Григорьевне. Потом, пользуясь

тишиной, угнездившейся в комнате в отсутствии Цыгульского, с ходу написал

четыре ответа на письма любителей фантастики и вообще постарался полностью

реализовать первую часть знаменитого социалистического принципа "от

каждого - по способностям, каждому - по труду". В результате своей

активной деятельности бумажный айсберг на столе основательно подтаял.

Состоялись у меня и полезные разговоры в отделе писем и в отделе

информации, и телефонная дуэль с руководством комбайнового завода по

поводу увеличения количества призов победителям задуманной мной викторины.

В итоге, вечером я возвращался домой с приятным ощущением не напрасно

прожитого дня. "Срывай день", - так, кажется, советовал Гораций? Это

приятное ощущение не стерлось в длинной и нервной очереди за колбасой, и

не пропало в толкотне за свежим хлебом. Я сохранил его до самого дома и

легко взбежал на свой второй этаж, прижимая к боку полиэтиленовый пакет с

гастрономической добычей. Дверь квартиры Рябчунов была распахнута настежь,

в прихожей горел свет, на стуле, словно брошенный впопыхах, лежал женский

плащ, свисая рукавами до пола, а из глубины квартиры доносились охающие

рыдания Марины. Я, не мешкая, вошел в прихожую соседей, заглянул в комнату

и обнаружил сидящую в кресле Марину с расплывшейся от слез косметикой на

лице и стоящего у окна хмурого Бориса в распахнутой штормовке. Марина мяла

в руке носовой платок, Борис курил и стряхивал пепел прямо на роскошный

желто-красный полосатый палас. Я оглянулся. Дверь в Костину комнату тоже

была распахнута настежь и там тоже горел свет, но Кости там, кажется, не

было.

- Что случилось?

Плечи Марины затряслись от рыданий, а Борис, не глядя, ткнул окурок в

горшок с кактусом, нервно дернул узел галстука и мрачно ответил:

- Костя пропал.

Я опустил пакет на пол и сел на диван.

- Когда?

- Вчера утром ушел в школу, потом, видимо, появился, сумка лежит. -

Борис мотнул головой в сторону Костиной комнаты. - Мы с Машей были на

работе, пришли вечером...

- Мы уже и в милиции... - прорыдала Марина, с отчаянием глядя на

меня. - Ни записки, нич-чего-о!..

- Вы с ним не ссорились? Не качали права, на психику не давили?

Борис растерянно пожал плечами.

- Вроде нет.

- Какая психика? - воскликнула Марина. - Мы и общались-то только за

ужином. Он вечерами из комнаты своей не выходил, я на кухне, а Боря

лабораторные всю неделю проверяет. Какая психика-а?..

Печально, когда плачет ребенок, но еще печальней - когда плачет

женщина. Я вспомнил слова Ларисы о пассиях и чтении стихов в подъездах и

высказал соответствующее предположение.

- Какая любовь? - с плачем воскликнула Марина. - Из комнаты ведь не

выходил, какая любовь?..

- А у одноклассников не спрашивали? - продолжал допытываться я,

стараясь выяснить как можно больше, прежде чем поделиться своей

информацией.

Борис опять закурил, сунул обгоревшую спичку в карман штормовки.

- Был я сегодня в школе, говорил. И с учителями, и с ребятами. - Он

устало потер лоб. - Ничего.

Я смотрел на растерянных соседей и размышлял. Марина едва заметно

шевелила губами, словно неслышно шептала заклинания или молитву, словно

неслышно взывала к кому-то... К заступнице-троеручице? "Ты спаси меня,

Царица-свет Небесная! Сохрани меня, Микола многомилостивой!.." К

милосердному Аллаху? К Буддам и бодхисатвам, сострадательным, всеведущим,

одаренным пятью родами зрения, любящим покровителям всех живых существ?..

"О Будды и бодхисатвы, да не умалится могущество вашего сострадания к

нему. Охватите его милостью своей, не дайте живому существу попасть во

власть злой кармы..."

Почему уходят из дома подрастающие дети? Из года в год, с давних

времен. Тяга к странствиям, неразделенная первая любовь, сложности с

друзьями, раздоры в семье... В четырнадцать лет я разругался с мамой,

чем-то (не помню уже чем) обидевшей меня, и октябрьским днем навсегда

оставил дом. Весь день бродил по городу, замышлял даже уплыть на катере в

родной пионерский лагерь, но не уплыл, а ночевал на ящиках в подвале

пятиэтажки у вокзала, дрожа от холода и до тошноты накурившись собранными

на трамвайной остановке окурками, злой и упрямый... А если и Костя шел

ночевать в какой-нибудь подвал? Но ведь не было раздоров, не давили на

психику... Или у каждого в шкафу свой скелет?

В конце концов, думал я, что мы, взрослые, знаем о мире подростков, о

законах этого мира, которые, возможно, кажутся нам нелепыми, но для них,

подростков, являются такими же непреложными, как для нас законы Ньютона?

Да, я тоже сам был подростком и, кажется, не так уж давно, и помнил

законы, по которым мы жили тогда - но меняются поколения, и вместе с ними

меняются законы. Может быть, я ошибаюсь - и хорошо, если ошибаюсь, но,

по-моему, сверстники Кости более жестоки, чем были мы в их возрасте, и

развлечения у них куда похлеще наших.

"А ведь Косте могли "включить счетчик", - подумал я в тяжелой тишине

прокуренной комнаты, переполненной отчаянием. Меня уже тоже начинало

разбирать, я тонул в этом отчаянии. - Вполне могли".

Знаете, что это такое? В наше время все было проще и... милосерднее,

что ли, хотя вряд ли уместно здесь это слово. Тебя, идущего из кино или от

одноклассника, встречала в сквере или на пустыре компания удальцов из

чужого района, предлагала попрыгать на месте и, определив по звону наличие

мелочи в карманах, ненавязчиво советовала поделиться. И все. Никаких угроз

или оскорблений. И забирали не подчистую, а оставляли последний гривенник.

А то и два. Подленький, конечно, был приемчик, и далеко не все им

пользовались, но у нового поколения приемчики стали подлее. Итак,

"включение счетчика". Опять же компанией встретить одного. Потребовать

деньги. С угрозами. И не спасает, даже если нет у тебя денег или отдашь ты

их этой компании. Тут суть в другом. Они заявят, что нужны еще деньги.

Скажем, рубль. Дадут тебе день на поиск этого рубля. И предупредят:

включаем счетчик. С этой минуты за каждый час будет набегать двугривенный.

Встретиться с тобой условятся завтра на этом же пустыре. Но завтра не

появятся. И послезавтра тоже. А через неделю, когда ты уже успокоишься,

сами найдут тебя. И потребуют по счетчику.

Как вам приемчик? Нет, до такого мы в наше время не додумались.

Просто не могли додуматься. Не заплативший "по счетчику" - а где взять

такие деньги? - должен выполнить любое условие этих ухарей. Лю-бо-е.

Согласиться на все. Иначе...

Я еще немного подумал и решил не распространяться насчет "счетчика".

И не предполагать чего-то другого, гораздо худшего. Они были уже на грани.

Я просто сказал, когда и где видел Костю.

Их реакция последовала незамедлительно.

- Что же ты молчал до сих пор? - зло выкрикнула Марина, словно мое

сообщение, прозвучи оно минутой раньше, могло хоть что-то изменить в

Костиной судьбе.

Борис оттолкнулся от подоконника, быстро пересек комнату, бросив на

ходу:

- Позвоню в милицию.

Хлопнула дверь в прихожей и от короткого сквозняка заколыхалась

табачная пелена под потолком. Марина помчалась следом и я остался один.

Вынул сигарету, снял с полки у дивана пепельницу и закурил.

Они вернулись быстро (две телефонные будки стояли наискосок от нашего

дома) и на лицах их появилась надежда. Казалось, сам факт, что я видел

Костю на Хуторах живым и здоровым, гарантировал счастливую развязку.

Интересно, как им удалось уговорить милицию принять заявление - ведь не

прошло еще трех суток с момента пропажи... Они громко наперебой рассуждали

о том, что же Костя мог делать на Хуторах, но в глазах их плескался страх,

и у Марины просто губы тряслись от страха, и страх заставлял Бориса

терзать и терзать пальцами шнурки штормовки, потому что знали они и знал

я: даже если какое-то крайне неотложное дело повело Костю ночью в далекий

микрорайон - он давно уже должен был вернуться. И если он до сих пор не

вернулся...

Я знал, что они проведут бессонную ночь, и Борис будет курить, а

Марина рыдать, и мне было неловко сидеть вот так, словно созерцатель,

словно наблюдатель, не совершая каких-то действий, способных помочь...

Ничем я не мог им помочь, и не хотел давать советы, потому что

единственный совет - поместить объявление в газете - предполагал бы уже,

что действительно случилась беда.

- Если будет нужно - я в вашем распоряжении, - сказал я, уходя. - И

не очень его ругайте, когда заявится.

- Пусть только заявится, - пробормотал Борис, а Марина опять

заплакала.

Последняя пятница месяца у нас по традиции - день не совсем обычный.

Это день Великого Хурала. Ровно в девять все мы собираемся у шефа, в его

просторном кабинете с высоким потолком, украшенным сохранившимися с

прошлого века лепными крылатыми младенцами и какими-то химерными

физиономиями, и обсуждаем дни минувшие и дни грядущи. Проводим смотр наших

достижений и проколов в месяце текущем и вырабатываем генеральную линию на

месяц очередной. Великий Хурал длится часа четыре, а то и больше, и иногда

напоминает до боли знакомые парламентские наши дебаты, над которыми,

думаю, благодаря телевидению, потешается весь мир.

На этот раз мы управились еще до полудня, и хуралили на удивление

спокойно - сказалось, видимо, то, что основной запас копий был переломан

на предыдущих сходках, практика нас все-таки чему-то учила, да и не были

мы врагами, а были единомышленниками, и хоть и не поступались принципами,

но достигали того самого состояния, что ныне обозначается модным и уже

захватанным странным неудобоваримым словечком "консенсус". В общем, голые

крылатые младенцы остались нами довольны, и подобрели химерные потолочные

физиономии, и шеф подвел итоги - а потом народ, вынося прихваченные с

собой стулья, начал разбредаться по своим делам. Я тоже разбрелся, то есть

пошел к себе и, пользуясь отсутствием Цыгульского, который прямо с

Великого Хурала умчался добывать таинственных "фотонщиков", решил

отработать кое-что для себя на грядущий декабрь.

Но что-то не клеилось у меня работа. Думалось мне о другом. Уходя

утром из дома, я постоял, прислушиваясь, у двери Рябчунов. За дверью было

тихо. Но чудилось мне, что я слышу приглушенные всхлипывания Марины и

вздохи Бориса. Конечно, только чудилось, но тишина за дверь была

напряженной. Той, что готова взорваться. И напряженная эта тишина

преследовала меня даже в переполненном утреннем троллейбусе, где люди,

заряжаясь отрицательной энергией от соседей, и передавая свою

отрицательную энергию другим, не стесняются в выражениях насчет

неустроенности этого мира.

Работа у меня не клеилась, и я покрутился в нашем загроможденном

мебелью отсеке, забрал со стола Цыгульского свою оплаканную на прошлой

неделе венгерскую ручку и направился в машбюро к Шурочке и Раисе

Григорьевне, где хранились подшивки газет.

В машбюро стрекотали пишущие машинки, шуршала копирка, Раиса

Григорьевна и Шурочка умудрялись, не отрываясь от производственного

процесса, перебрасываться гастрономно-рыночно-промтоварными новостями, и

я, устроившись у окна, листал местные газеты, быстро пробегая взглядом

колонки объявлений на последних страницах. И среди сообщений о сеансах

экстрасенсов, наборе в группы желающих изучать идиш, излечиться от

алкоголизма, обучиться маркетингу и менеджменту, овладеть основами

садоводства, среди реклам видеозалов и кооперативов, некрологов и призывов

приобрести учебные пособия по восточным единоборствам и технике секса я

нет-нет да и натыкался на объявления о розыске людей. Не тех, что

разыскиваются милицией за совершение преступлений, а обыкновенных людей,

которые ушли из дома и не вернулись. Детей и взрослых, с описанием

внешности и одежды. Неуютно делалось от таких объявлений, хотя я понимал:

не за каждым таким исчезновением кроется какая-то трагедия. И все-таки,

все-таки...

Между прочим, с недавних пор масло в огонь начали подливать уфологи,

эти специалисты по летающим тарелкам и блюдцам, которых у нас нынче

развелось видимо-невидимо. Я имею в виду как тарелки, так и уфологов.

Запомнилась цифра, прозвучавшая в одной из телепередач из уст нашего

главного кандидата "тарелочных" (пардон, технических) наук Ажажи:

оказывается, из девяноста с чем-то там тысяч пропавших без вести в стране

за год не менее пяти тысяч похищено экипажами НЛО! Такая вот арифметика.

Не знаю, где взял эти данные Ажажа и насколько они верны, но цифры,

конечно, впечатляли. Предполагать, что Костю похитили инопланетяне, было,

пожалуй, рановато, хотя мода на НЛО не обошла и наш город. "Вечерний

вестник" сообщал о ярком шаре, парившем над Ровенским кладбищем, "Народное

слово" публиковало интервью с человеком, видевшим летающие черные шляпы

над новым мостом, "Степоградская правда" рассказывала о колхозном шофере,

совершившем путешествие на другую планету в летательном аппарате

пришельцев. Мы шли в ногу...

Накануне обеденного перерыва в машбюро заглянул кругленький Пятахин