Е. В. Конапухин > Е. А. Тюгашев

Вид материала

Подобный материал:

Е. В. Конапухин

Е. А. Тюгашев

Новосибирский государственный университет

ул. Пирогова, 2, Новосибирск, 630090, Россия

E-mail: pravo@vestnik.nsu.ru

ФИЛОСОФИЯ ПРАВА Л. ФЕЙЕРБАХА

В философии права заметное место занимает анализ взглядов выдающихся философов. Разумеется, далеко не все мыслители сформулировали развернутые политико-правовые учения. Неравномерность уровня разработки отдельных областей философии основоположниками оригинальных философских направлений не исключает возможности влияния выдвинутых положений на развитие наук и общественной жизни в целом. Следовательно, в философии права объектом исследования должны быть учения всех известных философов.

К числу таких философов можно отнести Л. Фейербаха, с деятельностью которого Ф. Энгельс связывал конец немецкой классической философии, и чье учение К. Маркс рассматривал как отправной пункт критики гегелевской философии права. В отличие от классиков немецкого идеализма Л. Фейербах не оставил развернутой философско-правовой концепции. Вместе с тем в его литературном наследии содержатся высказывания по вопросам права и государства, подобранные К. Грюном и Ф. Йодлем в сборнике фрагментов «Право и государство» [7].

К сожалению, философы права практически не уделяли внимание учению Л. Фейербаха. Мы можем отметить, пожалуй, только П.И. Новгородцева, который ознакомился с взглядами немецкого материалиста по очерку С.Н. Булгакова «Религия человекобожества у Л. Фейербаха» (1906), и, как следствие, свел их к тезису «государство есть бог для человека» [1. С. 179].

Заметим, что приведенный тезис в теоретической конструкции, изложенной Л. Фейербахом в работе «Необходимость реформы философии», есть не более чем образное сравнение. В действительности, возникновение государства мыслитель объясняет разочарованием в религии. Не полагаясь более на Бога, люди объединяются в государство: «чего я не могу, чего я не знаю, то может другой» [4. C. 67]. В результате государство – не Бог, а человек: «Истинное государство есть неограниченный, бесконечный подлинный, завершенный, божественный человек. Государство прежде всего – человек, государство – абсолютный человек, сам себя определяющий, к себе самому относящийся» [4. C. 67].

Для Л. Фейербаха краеугольным камнем государства и права является человек. «Все спекулятивные рассуждения о праве, о воле, о свободе, о личности помимо человека, вне его или даже поверх него, — все это рассуждения без единства, без необходимости, без субстанции, без основания, без реальности. Человек есть бытие свободы, бытие личности, бытие права», — писал он [8. С. 86]. Любопытным представляется последующее его замечание: «Государство есть реализованная, развитая, раскрытая полнота человеческого существа. Существенные качества или виды деятельности реализуются в государстве в отдельных сословиях, но в личности главы государства они вновь сводятся к тождеству … Глава государства есть универсальный человек» [8. С. 86]. [c. 8]

Анализ философско-правовых взглядов Л. Фейербаха представляет также особый интерес в связи с тем, что его отец П. А. Фейербах, криминалист и представитель классической школы уголовного права, активно занимался философскими вопросами уголовного права и опубликовал такие труды как «Критика естественного права» (1796), «Анти-Гоббс, или О границах верховной власти и праве принуждения граждан относительно государя» (1797); «Философско-юридическое исследование государственной измены и преступления против величества» (1798); «Уголовное право: Кн. 1: Философическая или всеобщая часть уголовного права» (1810). Л. Фейербах проявлял интерес к творчеству отца. В 1850-е гг. он подготовил к изданию и опубликовал письма, речи и дневники П. А. Фейербаха. В написанной в 1863–1866 гг. работе «О спиритуализме и материализме, в особенности в их отношении к свободе воли» Л. Фейербах ссылается на положения, сформулированные его отцом [5. С. 361]. В связи с этими фактами представляет интерес вопрос о преемственности взглядов на право отца и сына.

Но эта преемственность представляется проблематичной, так как П. Фейербах известен как приверженец И. Канта, философские постулаты которого в области уголовного права были им подхвачены и развиты. Л. Фейербах же взгляды И. Канта критиковал достаточно жестко. И в «Эвдемонизме» он довольно пренебрежительно говорит о «не вмешивающемся “разуме” криминалистов, подобных А. Фейербаху» [10. C. 457]. Кроме того, антропологический материализм Л. Фейербаха созвучен идеям антропологической школы уголовного права и криминологии, которая возникла как реакция на взгляды классической школы уголовного права.

Таким образом, известные факты не позволяют усматривать духовную преемственность в области философии права между П. Фейербах и Л. Фейербах. С другой стороны, эта преемственность не могла не присутствовать в силу действия общих закономерностей социализации в родительской семье.

Одной из первых работ, в которой Л. Фейербах рассматривает вопросы права, является «История философии Нового времени от Бэкона Веруламского до Бенедикта Спинозы» (1833). В разделе «Обзор и критика гоббсовской морали и политики» он высказывает ряд интересных соображений в отношении конструкции status civilis в его отличии от status naturalis.

Так, Л. Фейербах пишет: «Правда, власть, право правителя по форме, то есть поскольку она перенесена, отличается от права других, врожденного, естественного, но по содержанию это то же самое право, которое имели другие, именно неограниченное, безусловное естественное право. Люди, переносящие свою власть, могли сказать: мы отдаем право, данное нам природой, тебе одному, чтобы ты с этим сокровищем, этой сплоченной массой права приобрел ту власть, которая необходима для водворения мира и порядка. Чтобы вступить в состояние мира и порядка, мы выходим из состояния природы; тебя одного мы оставляем в нем, чтобы ты из богатой сокровищницы полноты прав снабжал твоих прежних братьев, обобранных тобой и ставших теперь нищими, грошовыми правами и таким образом утвердил неограниченной властью естественного права состояние, лишающее прав других, скорбно ограничивающее их, status civilis, то есть гражданское состояние» [3. С. 151].

Естественное состояние упраздняется, следовательно, в ограниченном масштабе. Экспроприация естественных прав у людей завершается концентрацией и монополизацией этих прав верховной властью. Логично заключить, что «война всех против всех» трансформируется не в состояние мира и безопасности, а в войну верховной власти против всех. «Абсолютная неограниченность верховной власти уравнивает её с той естественной свободой, которую имеет каждый в естественном состоянии; она как неограниченная и неопределенная остается ненравственной, недуховной, неорганической, уничтожающей понятие государства, грубой естественной силой», – замечает Л. Фейербах [3. C. 152].

Парадоксальность гоббсовской конструкции государственного права оказывается в том, что естественное состояние не уничтожается, а превращается из исторической предпосылки государства во внутреннее условие его воспроизводства. В государстве граждане являются добровольными пленниками и сталкиваются лицом к лицу с верховной властью как могущественным чудовищем, воплощающим в своей деятельности все ужасы естественного состояния. [9] Л. Фейербах подчеркивает, что граждане «в государстве они остаются вне государства, в соединении – вне соединения, остаются в так называемом естественном состоянии, т. е. отдельными самостоятельными индивидам» [3. С. 150–151]. Поскольку «государство остается всегда в естественном состоянии» [3. С. 151], и в этом же состоянии остаются граждане, то status civilis отличается от status naturalis не качественно, а только количественно, т. е. неравным распределением естественных прав, асимметрией и поляризацией взаимодействующих субъектов.

Переход от естественного состояния к гражданскому можно сравнить с переходом простого товарного производства к капиталистическому способу производства, когда на одном полюсе происходит концентрация собственности на средства производства, а на другом — концентрация собственности на рабочую силу. Количественные изменения, безусловно, приводят к качественным изменениям, но это изменения в границах меры. Заслуга Л. Фейербаха в анализе гоббсовской конструкции как раз состоит в том, что он фиксирует гражданское состояние как модификацию и инобытие естественного состояния. «Правда, верховная власть заключает в себе ещё всю чрезмерную полноту неограниченного естественного права, но именно ввиду этой концентрации власти в одних руках право народа остается под властью государства жалким и скудным остатком того первоначально неограниченного права, которое ныне ограничено государством; так что государство, хотя, с одной стороны, оно кажется противоположным естественному состоянию, с другой – не отличается от него качественно, не приводит людей к точке зрения, по понятию и по содержанию, качественно и специфически отличной от естественного состояния, то есть, не возводит их на нравственную и духовную ступень, а является лишь ограниченным естественным состоянием», – пишет он [3. С. 152–153]. И далее он заключает: «Таким образом, по существу устраняется различие между государством и естественным состоянием» [3. С. 160].

Источник указанного парадокса, т. е. мнимой, лишь кажущейся противоположности естественного и гражданского состояний, Л. Фейербах усматривает в противопоставлении права и закона. Он цитирует в примечании следующее высказывание Т. Гоббса: «Право есть естественная свобода, которая не создается законами, но лишь не вполне отнимается. Если устранить законы, то свобода опять налицо. Она испытывает первое ограничение от естественного и божественного закона, затем от гражданского закона... Поэтому между законом и правом большое различие. Законы представляют оковы; право есть свобода; это полные противоположности» [3. С. 152 ].

Л. Фейербах не формулирует в этом произведении своего понимания соотношения права и закона. В сборнике высказываний «Право и государство» приводится следующее его положение: «Право первоначально не зависит от закона, а, наоборот, закон зависит от права. Закон закрепляет только то, что является правом и по праву, только превращает право в долг для других» [7. С. 477]. Закон Л. Фейербахом, очевидно, не фетишизируется, а рассматривается инструментально, как средство фиксации и рефлексивного преобразования права.

Таким образом, закон есть внутреннее опосредование права как целого. Право, в свою очередь, также есть опосредование: «Право есть нечто вторичное; праву предшествует то, что не является право, т. е. то, что есть больше права, что не является человеческим установлением» [7. С. 476]. Как на базис права, Л. Фейербах указывает на «жизнь», но подробно детерминацию права «жизнью» он не прослеживает.

Представляет интерес трактовка Л. Фейербахом природы закона: «Закон, говорю я, предполагая закон разумный, справедливый, а не аристократический или деспотический, закон вообще является не чем иным, как моим стремлением к счастью другого человека» [5. C. 336]. Ниже он уточняет: «Мое право – это мое стремление к счастью, признанное законом…» [5. С. 340].

Предпринятое Ф. Фейербахом различение закона вообще и законов иных, продуцируемых различными формами государства представляется небесспорным, но продуктивным.

О законе Л. Фейербах также говорит: «Но закон в действительности есть не что иное, как желание, к исполнению которого, если это правовой закон, я принуждаюсь, а за неисполнение наказываюсь, независимо – божественной или мирской властью» [5. С. 357]. По Л. Фейербаху, закон – это не столько воля, сколько желание. Желание, как полагает он, не может быть беспредметным: оно [10] нуждается в каком-то предмете. От чувственно-сенсуалистической интерпретации закона перебрасывается далее мостик к материалистическому обоснованию законодательной и преступной деятельности.

Так, с пафосом он заявляет: «От порока и преступления человека удерживает не “добрая воля философов морали” и не вмешивающийся “разум” криминалистов, подобных А. Фейербаху, – умный, вовремя предотвращающий собственные слабости и соблазны разум; от них удерживает только счастье, связанное с наслаждением необходимыми благами после выполненной работы…» [10. C. 457]. В материальных препятствиях находится один из источников преступлений. Данную связь Л. Фейербах иллюстрирует следующим примером: «Состоятельный человек может, например, отделаться от злой жены даже без помощи духовенства и светского начальства, может оборвать причинную зависимость между смертельной ненавистью и смертоубийством путем простого комнатного обособления от жены, в то время как бедняк, делящий со своей злой супругой один и тот же стол, одну и ту же комнату, может быть даже одну и ту же постель, может только насильем убийства разрубить гордиев узел брачного союза» [5. С. 370]. Воля, по его убеждению, не в силах сделать ничего без помощи материальных, телесных средств.

Наиболее ясно эту связь усматривает, на его взгляд, медицина. «Криминалистическому материализму» Л. Фейербах противопоставляет своего рода «медицинский» материализм, выражающий точку зрения жизни. «Медицина, и прежде всего патология, — пишет философ – является родиной и источником материализма … Пока люди будут страдать хотя бы от голода и жажды, они будут также и материалистами даже против своей воли…» [5. С. 380]. В медицине он видит «источник и оплот» материализма имманентного, остающегося в человеке и при человеке^¹.

Связь закона с жизнью чувственно-наглядно выражается в законодательной деятельности, которую есть только законотворчество, но и «законоисполнение», непосредственно в практике правоприменения «дающее» закон. В «Сущности христианства» мы находим такое рассуждение: «Всякий исполняющий закон сводит его на нет. Закон имеет авторитет, имеет значение лишь против беззакония. Но всякий, кто в совершенстве исполняет закон, как бы говорит закону: я сам хочу того же, чего ты хочешь, и утверждаю делом твои приказания; моя жизнь есть истинный, живой закон. Поэтому исполнитель закона неизбежно заступает место закона, и притом как новый закон, именно такой закон, иго которого легко и приятно. Ведь он заступает место закона лишь повелевающего, как пример, как предмет любви, восхищения и подражания, и через это становится избавителем от греха. Закон не дает мне силы, необходимой для исполнения закона. Нет! Он деспотичен, он только повелевает, не справляясь с тем, могу ли я исполнить его требования и как я должен их исполнять; он меня предоставляет себе самому, без совета и помощи. А тот, кто служит для меня примером, ведет меня под руки, уделяет мне частицу своей собственной силы. Закон не оказывает сопротивления греху, а пример творит чудеса. Закон мертв, а пример оживляет, вдохновляет и невольно увлекает за собой человека. Закон обращается только к рассудку и становится в прямое противоречие с нашими склонностями; пример, напротив, приспособляется к сложному чувственному импульсу, к невольному инстинкту подражания. Пример действует на чувство и фантазию. Короче, пример обладает магической, то есть чувственной, силой; ведь магическая, то есть невольная притягательная, сила есть существенное свойство материи вообще и чувственности в особенности» [9. С. 137–138].

Цитируемый фрагмент, содержит, очевидно, не только образ «живого закона», дополняющего «закон мертвый». Безупречное исполнение закона, как полагает Л. Фейербах, силой примера оказывает мощное воздействие на человека, так как через инстинктивный механизм подражания активизирует склонности, другие чувственные импульсы. В чувственно-материалистической трактовке закон — это феномен прежде всего чувства и желания, а затем уже разума и воли. Сложная, многоуровневая структура закона не учитывается в его рационалистической и волюнтаристской [11] интерпретации как предписания разума, выражающего волю субъекта

Апелляция Л. Фейербаха к «медицинскому» материализму позволяет выдвинуть предположение о возможной интеллектуальной связи между антропологическим материализмом и уголовной антропологией. Последняя, как известно, опиралась на медицинскую практику и использовала в качестве источника френологию, разрабатывавшуюся австрийским врачом и анатомом Ф. Й. Галлем (1758–1828).

Обсуждая проблему тождества преступника и человека, Л. Фейербах указал на свое несогласие с френологией: «Это, впрочем, не значит, что при убийствах, кражах нужно предполагать наличие особой способности к убийству или воровству, как это делал Галль. Так, половая страсть может превратить человека в вора, убийцу, клеветника, если эти действия являются средствами удовлетворения его страсти» [6. С. 387].

Вместе с тем, как раз акцент на эмоционально-аффективных факторах преступления позволяет обнаружить интеллектуальную преемственность между П. А. Фейербахом и его сыном. П. А. Фейербах причину преступных деяний видел в чувственных побуждениях человека. В книге «Описание удивительных преступлений, выполненное по судебным делам», он, в частности, писал: «Что является справедливой стороной в правонарушении, так это поиск того, что больше всего задело, потревожило нарушителя … то не поверхностное, а нечто большее, лежащее в его внутреннем мире: нечто такое, что по существу не является негативным, зачастую является похвальными и благородными силами в человеке, которые двигают его в данных обстоятельствах, его непосредственные косвенные мотивы, его воля к совершению преступления — это совокупность чувств, расположений, представлений, привычек, которые образуют составную часть его преступления, фиксирующую его характер… Эта особенность кроется в глубинах его души, и именно там находится зародыш преступления; эти тонкие и хрупкие нити нередко растут за счет страсти, сети желаний, и если человек время от времени осторожно не уклоняется от них, то эти силы захватывают, используют его, вскоре привязывают его волю, и станут для человека непреодолимой силой, используя его самого, кинут его в черную пропасть» [Цит. по: 12]. Чувства, желания, страсти и страдания, возможно, вслед за отцом Л. Фейербах стал рассматривать как универсальные движущие силы человеческой деятельности.

В приведенном рассуждении также раскрывается механизм власти бессознательного, позднее исследовавшийся австрийским врачом З. Фрейдом. В юности З. Фрейд прочитал все полное собрание сочинений Фейербаха и в письмах той поры очень высоко его оценивал [см. 2]. Вероятно, взгляды Л. Фейербаха существенно повлияли на психоаналитическую трактовку генезиса права. З. Фрейд, как известно, считал отцеубийство «основным и изначальным преступлением человечества и отдельного человека» [11. С. 414.]. Тема отцеубийства, возможно, была навеяна чтением «Сущности христианства», в которой обсуждается вопрос о сыноубийстве и цитируется Сенека: «Мы все обременены грехами... Вместе с законом появились отцеубийцы» [9. C. 63].

Подводя итоги вышеизложенному, можно резюмировать следующее. Маловероятной представляется интеллектуальная преемственность между антропологическим материализмом Л. Фейербаха и уголовной антропологией второй половины XIX в. Вместе с тем учение Л. Фейербаха явилось одним из философских источников психоанализа З. Фрейда и опосредовано — психоаналитической криминологии в целом.

Безусловно значимой для Л. Фейербаха была фигура его отца. Некоторые идеи П. А. Фейербаха действительно созвучны материалистической доктрине его сына. Позиция чувственного, антропологического материализма Л. Фейербаха не нашла выражение в развернутой политико-правовой концепции, но позволила предложить оригинальные интерпретации ряда вопросов теории права.

Список литературы

Новгородцев П.И. Введение в философию права. Кризис современного правосознания. М.: Наука, 1996. 269 с.
Руткевич А. М. Научный статус психоанализа / Научные и вненаучные формы мышления: Симпозиум (Москва, 4–9 апреля 1995 г.). Москва – Киль, 1996. [Электронный ресурс]. Режим доступа: ссылка скрыта (дата обращения: 12.03.2008).

Фейербах Л. История философии Нового времени от Бэкона Веруламского до Бенедикта Спинозы / Фейербах Л. История философии: В 3 т. М., 1967. Т. 1. С. 63–412. [12]

Фейербах Л. Необходимость реформы философии / Фейербах Л. Сочинения: В 3 т. М., 1995. Т. 1. С. 64–69.
Фейербах Л. О спиритуализме и материализме, в особенности в их отношении к свободе воли / Фейербах Л. Сочинения: В 3 т. М., 1995. Т. 1. С. 323–426.
Фейербах Л. Отношение к Гегелю / Фейербах Л. История философии: В 3 т. М., 1967. Т. 3. С. 371–389.
Фейербах Л. Право и государство / Фейербах Л. Сочинения: В 3 т. М., 1995. Т. 1. С. 476–479.
Фейербах Л. Предварительные тезисы к реформе философии / Фейербах Л. Сочинения: В 3 т. М., 1995. Т. 1. С. 70–87.
Фейербах Л. Сущность христианства / Фейербах Л. Сочинения: В 3 т. М., 1995. Т. 2. С. 5–320.
Фейербах Л. Эвдемонизм / Фейербах Л. Сочинения: В 3 т. М., 1995. Т. 1. С. 327–475.
Фрейд З. Достоевский и отцеубийство / Фрейд З. «Я» и «Оно»: Труды разных лет: В 2 Кн. Тбилиси, 1991. Кн. 2.
Rosbach O. Strafrecht und Gesellschaft bei Anselm von Feuerbach [Электронный ресурс]. Режим доступа: ссылка скрыта (дата обращения: 12.03.2008).

[13]

Вестник НГУ. Серия: Право. Т. 4. Вып. 1. / Новосиб. гос. ун-т. Новосибирск, 2008. С. 8-13.

1 Отвлекаясь от права, заметим, что, на наш взгляд, утверждение о медицине как родине материализма не вполне подтверждается историко-философским материалом. Генетически первичным все же был «экономический материализм» купца Фалеса.

Blog

Е. В. Конапухин > Е. А. Тюгашев