Geum.ru

Православный свято-тихоновский гуманитарный университет исторический факультет

Вид материалаКурсовая

Содержание


§ 5. реакция народа на переворот 11-12 марта
Глава 3. НОВАЯ ЭПОХА, НОВЫЕ ЛЮДИ
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10

§ 5. РЕАКЦИЯ НАРОДА НА ПЕРЕВОРОТ 11-12 МАРТА



Различные сословия отреагировали на перемену царствования по-разному. Дифференциации разноречивых свидетельств авторов посвящена эта часть работы.

Во-первых, следует отметить, что об убийстве никто открыто не говорил. Об этом сообщает Коцебу: «Хотя каждый знал, какою смертью умер император, но открыто говорили только об апоплектическом ударе» (Коцебу, с. 354).

Фонвизин придерживается мнения, что «порядочные люди России не одобряя средства, которым они избавились от тирании Павла, радовались его падению» (Фонвизин, с. 169). Он согласен с тем, что перемена была долгожданной не для всех: «Восторг изъявило однако одно дворянство, прочие сословия приняли эту весть довольно равнодушно».

Коцебу говорит, что «рано поутру на рассвете, царствовала мертвая тишина. Передавали друг другу на ухо, что что-то произошло» (Коцебу, с. 354).

Это противоречит всем другим свидетельствам о том, что уже на рассвете город пришел в невыразимое волнение. В описании этого утра все авторы сходятся во мнениях. Так, по Саблукову: «Как только известие о кончине императора распространилось в городе, немедленно же появились прически a la Titus, исчезли косы, обрезались букли и панталоны; круглые шляпы и сапоги с отворотами наполнили улицы» (Саблуков, с. 94). Бенигсен более краток: «Лишь только рассвело, как улицы наполнились народом. Знакомые и незнакомые обнимались между собой и поздравляли друг друга с счастием – и общим, и частным для каждого порознь» (Бенигсен, с. 121). Ливен сравнивает поведение народа с праздником Пасхи: «Незнакомые целовались друг с другом как в Пасху, да и действительно это было воскресение всей России к новой жизни» (Ливен, с. 194). Графине принадлежит ценное замечание, что «роковая развязка либо забывалась, либо восхвалялась» и что здесь не было середины. Осознание пришло позже. Немец Коцебу был шокирован происходящим: «ослепленная чернь предалась самой необузданной радости. Люди, друг другу незнакомые, обнимались на улицах и друг друга поздравляли» (Коцебу, с. 356). Еще более поводов к огорчению появилось у него вечером, когда в городе была устроена иллюминация, как на праздник. Вслед за Ливен Коцебу полагает, что «Первое опьянение вскоре прошло… Почти все говорили: «Павел был наш отец» (Коцебу, с. 360). Князь Чарторыйский приехал в Петербург позже. Он очень поэтично описывает увиденное: «Петербург, когда я туда приехал, напоминал мне вид моря, которое после сильной бури продолжало еще волноваться, успокаиваясь лишь постепенно» (Чарторыйский, с. 206).

Что послужило причиной такой народной радости? Коцебу поясняет, что народное счастье заключалось в избавлении от притеснений со стороны императора. Если это замечание справедливо, то надо ответить на вопрос, кого же собственно говоря, притеснял Павел Первый?

Из анализа внутренней политики Павла, сделанного выше, видно, что Павел очень строго относился к людям, занимавшим посты в государственном управлении (с верху до самого низа) и к офицерам. Так же туго приходилось высшему слою Петербургского общества (тем, у кого были кареты, из которых надо было выходить при встрече с императором. Тем, у кого были деньги для покупки франтовских костюмов и т.п., то есть всего того, что запрещал Павел).

Наряду с приведенными выше цитатами о «всеобщей» радости, есть и другие, и, что самое главное, они принадлежат тем же авторам. О том, как отреагировали солдаты, говорят четыре автора записок: Саблуков, Бенигсен, Ланжерон и Коцебу.

Саблуков лично присутствовал при присяге своего полка. На пламенную речь генерала Тормасова о том, как было плохо, а теперь будет хорошо, полк ответил гробовы молчанием (Саблуков, с. 84). Это был самый верный императору полк конной гвардии. Впрочем, в других полках было тоже самое. Коцебу передает следующий диалог между офицерами и солдатами:

« - Радуйтесь, братцы, тиран умер.
  • Для нас он был не тиран, а отец» (Коцебу, с. 360).

Действительно, как передает Бенигсен, «император никогда не оказывал несправедливости солдату и привязал его к себе, приказывая при каждом случае щедро раздавать мясо и водку в Петербургском гарнизоне» (Бенигсен, с. 119).

Рассказ Бенигсена о реакции солдат на объявление смерти Павла резко контрастирует со всеми остальными: «Когда объявлено было солдатам, что император скончался скоропостижно от апоплексии, послышались громкие голоса: «Ура! Александр!» (Бенигсен, с. 121). Ланжерон комментирует это так, что «Ура!» кричали генерал Талызин, братья Зубовы и все полки, кроме Преображенского (Ланжерон, с. 149). Коцебу говорит, что полки только тогда стали кричать «Ура!», когда граф Пален осыпал их руганью (Коцебу, с. 339).

Саблуков упоминает еще об одной специфической части общества: «Публика, особенно же низшие классы и в числе их старообрядцы и раскольники, пользовалась всяким случаем, чтобы выразить свое сочувствие удрученной горем вдовствующей императрице» (Саблуков, с. 101). Это явилось прямым следствием отношения Павла Певрого к этим социальным категориям.

Глава 3. НОВАЯ ЭПОХА, НОВЫЕ ЛЮДИ



Со времени переворота при дворе сложилась очень странная ситуация: императрица-мать, жаждавшая мщения, обладала огромным авторитетом в глазах Александра. Александр, как считало большинство современников, знал о существовании заговора и попустительствовал ему. Следовательно, он не мог предать суду его участников. Люди, приведшие его к власти, даже наоборот, думали, что они займут ведущие посты в государстве (как это было при Екатерине Великой). Лучше всего это положение выражено графиней Ливен: «Справедливое отвращение, которым его родительница воспылала к действовавшим в ужасной трагедии лицам, являло тягостный контраст с безнаказанностью заговорщиков, на которую государя обрекала необходимость» (Ливен, с. 197).