Geum.ru

Завоевание казанского ханства: причины и последствия (критический разбор новых тенденций современной российской историографии)

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4

Не претендуя на полное описание концепции, представляется, что причиной начала колониальных завоеваний были все же социально-экономические причины. После объединения страны под властью Москвы, пройдя только первый виток централизации, царское правительство оказалось перед лицом проблемы непомерно и непропорционально возросшего слоя мелкой военно-служилой знати. Взращивание его во время войны за объединение страны было целесообразным и понятным, поскольку мощь любого феодального государства основывается на числе, выучке и вооруженности именно этого сословия. По мере присоединения все новых княжеств их дворянство переходило на сторону Москвы, пополняя ее ряды. К концу XV в. вся страна уже была объединена, Центры княжеской Фронды (Звенигород, Ростов) и очаги независимости (Новгород, Вятка) подавлены. Возникла проблема, чем занять служилых людей, привыкших воевать и получать богатства, земли и денежное довольствие. Анализ земельного реестра, проверенного В.Б. Кобриным, ясно показывает, что поместья дворян были мелкими и малопродуктивными, но и вотчины в среднем также были не намного больше. В стране стремительно росло внутренне напряжение, усиливалось давление на крупное, прежде всего удельно-княжеское и старомосковское землевладение с целью его перераспределения, возросли претензии к крупнейшему феодалу, церкви. Когда в таких условиях оказалась Испания после взятия Гранады и окончания Реконкисты в конце XV в., это привело к репрессиям против мавров и морисков, их ограблению, лишению земли и массовой депортации, а потом начались войны с мусуль майскими эмиратами Марокко и Алжира, без большого, впрочем, успеха. Тут и "подоспело" открытие Америки, которое вызвало отток свободных идальго, которые в поисках Эльдорадо завоевали Центральную и Южную Америку.

Для России "естественными" объектами завоеваний могли быть на западе - Речь Постполитая и Ливония, на юге - Крым, а на востоке - Казань. Но, учитывая, что Польско-Литовское государство было на подъеме, то выбор следовало сделать или в отношении Казани, запиравшей волжский путь и прикрывавшей Приуралье и Сибирь или Ливонии, владевшей Прибалтикой и, следовательно, выходом к Европе. Царское правительство начало серию завоеваний с захвата Казани и Астрахани. Уже на начальном этапе завоеваний начинает вырабатываться имперская идеология, густо приправленная православным мессианизмом, призванная оправдать и придать видимость легитимности этим захватом, система аргументации которой получила окончательное завершение в летописании и исторической публицистике конца XVI - начала XVII в. После чего предприняло наступление на Крым, которое полностью провалилось и, кроме того, вызвало конфронтацию с сюзереном Крыма Османской Турцией, которая до того достаточно безучастно наблюдала за усилением России. После этого началась изнурительная четвертьвековая война с Ливонией, а потом с Речью Посполитой и Швецией. Закончилось все это крахом государства и двадцатью годами Смуты. Между тем, импульс, приведший к завоеванию Поволжья, вызвал к жизни целую серию завоеваний на Северном Кавказе, Западной Сибири, а к концу XVII в. привел к завоеванию Восточной Сибири и и Приамурья. Аналогия с испанскими конкистадорами полная, разумеется, учитывая региональные особенности и геополи-тические реалии.

Как и всегда в истории в событиях периода завоевания переплелись субъективные и объективные факторы. Но можно рассматривать "Казанскую войну" и взятие Казани в плане вероятностной истории и оценить альтернативные варианты развития событий, в свете которых лучше могут быть поняты и действовавшие в истории объективносубъективные факторы. В этом случае, если быть кратким, то все объективные факторы действовали против Казанского ханства. Реально противостоять наступлению Московского государства Казань была не в состоянии, ни в ресурсном, ни в политическом, ни в военном аспектах, а отнюдь не из-за того, как думает А.Г. Бахтин, что у феодальной знати отсутствовало единство, а узко меркантильные интересы преобладали над государственными. Да и о чем скорбит автор? О том, что татары не создали обороноспособной коалиции против России? Что тогда был бы "железный", недвусмысленный и неопровержимый довод в пользу их агрессивности и не осталось бы сомнений в справедливости их завоевания? Как будто в каком-то феодальном государстве было по-другому, например, в России XVI в., у дворян государственный интерес, по мысли автора, видимо, преобладал над личным "меркантильным". Представляется, что подобная попытка поиска причин способна лишь перевести дискуссию из конструктивного русла Фактов и объективных факторов в безбрежное море субъективиз-ма. Не говоря уже о том, что представления о "патриотизме" и национальных интересах" у татар XVI в. были качественно иным, нежели у современных националистов. Настоящие причины "слабости" татарских государств и "силы" России в том, Что первые переживали период феодальной раздробленности, а вторая - самодержавной централизации, что, как правило, сопРовождается внешней агрессией.

В этой связи иногда говорят о "татарском синдроме", как причине завоевания Казани, которая считалось де "наследницей" Золотой Орды и тем самым, якобы, устранялась опасность нового "ордынского ига". Начнем с того, что сам термин "ордынское иго", как и прочие сопутствующие ему мифологемы, типа "начала и концов ига", "Куликовской битвы, как решающей попытки сбросить ордынское иго", "стояние на Угре, как ее окончание'и т.д. имеют достаточно позднее происхождение. Современники ни тех событий, ни времени "Казанского взятия" не мыслили свое прошлое и настоящее в подобных категориях, как бы не хотелось доказать обратное современным "антитатаристам". Многочисленные исследования показывают, что новое видение истории - концептуальное ядро, композиция и стилистика данного дискурса с ним и смена картины мира, которые стали предтечей современной концепции истории, возникает уже после завоевания Казани. Предшествовал выработке данной дискурсии период, когда в нарративную практику внедряются антитатарские мотивы что в первую очередь и прежде всего коснулось ряда литературных и агиографических произведений. Однако основной стержень противопоставления Руси и "татар" имел тогда церковное содержание и направленность, а "татарское" рассматривалось в этом контексте не как ордынское, но как иноверческое, антиправославное."110 В рамках этого дискурса церковные иерархи требовали от светской власти уничтожения зависимости от татар (письма Ивану III от архиепископа Вассиана Руно) и завоевания Казани (митрополит Макарий) не потому, что власть эта была тяжела (как известно, православная церковь достигла небывалых богатств, находясь именно под крылом ордынской власти), а потому, что она была чужда православию, это была власть иноверцев-мусульман В этом контексте завоевания Казани церковные деятели требовали не только как ответ на нападения казанских ханов, а месть за "Батыево разорение" появится еще позже, а потому, что необходимо было расширять владения православного царства. При этом вссе "инородцы" подлежали умиротворению и христианизации, сама же, без сомнения, осмысливалась в категориях противостояния "света" и "тьмы", "небесного" и "адского/ безбожного". Впрочем, тема осмысления военного противостояния с "татарами" и ее развитие в российской письменности требует еще специального изучения и более тщательной разработки. Здесь же следует только отметить, что идеологическое противостояние усиливалось по мере успехов русского оружия.

Русское наступление с целью завоевания Казани разворачивалось, постепенно усиливаясь с 1546 г. Представляется, что даже если бы Казань сумела отбить осаду в 1552 г., как несколько раз подряд в течение 1546-1551 гг., то, скорее всего, завоевание состоялось бы на несколько лет позже. Спасти Казань от завоевания могли только какие-то невероятные факторы, например, если бы Россия на десять лет раньше начала войну с Ливонией. Реальных шансов на объединение всех татарских государств в тот период просто не было, поскольку все они были заняты своими политическими проблемами. А одно из самых могущественных татарских государств на тот период - Ногайская Орда - находила для себя выгодным мирные отношения с Москвой. Крым и стоявшая за ним Оттоманская Турция, переживавшая период наивысшего расцвета, рассматривали казанское направление своей политики в качестве третьестепенного и направляли все усилия на борьбу с Польшей, Венгрией и Австрией на Балканах и завоевание Средиземноморья. Так, поход на Астрахань 1569 г. показал, что даже удержать завоевания в Нижнем Поволжье Турция не в состоянии, а поражение в сражении при Молодях в 1572 г. утвердили Крым и Турцию в необходимости отказаться от войн с Россией. Но признание того факта, что завоевание Поволжья было практически неизбежным и помешать ему могли только какие-то невероятные события, не заставляет считать, что завоевание Носило "объективный" или тем более "прогрессивный" характер. Более того, высказывания, подобные пассажу из книги Г. Сабирзянова о том, что сопротивление Москве носило "самоубийственный характер", что правители Казани "оказались неспособными осмыслить свое положение и с отчаянной решимостью вели лучшие силы народа на верную гибель",111 способны только исказить историю, но никак не прояснить ее и тем более не дать ей оценку в нравственном отношении. Сопротивление Казани вполне могло оказаться и успешным (по крайней мере, в этот раз, как это не раз бывало прежде), а то, что эта война отличалась от всех предыдущих и велась на уничтожение татар и всех сопротивляющихся завоеванию и насильственной христианизации, заранее никому в Казани не было известно. Кроме того, подобный взгляд переносит нравственную вину с жертвы на насильника: дескать, не надо было сопротивляться! Но отнюдь не факт, что и в этом случае русский план оцивилизовывания края не был проведен со всей непреклонной жестокостью. В любом случае жители Казанского края, оказавшие мужественное сопротивление, в нравственном отношении превосходят безжалостных захватчиков, покрыв себя неувядаемой славой, а победоносных завоевателей - несмываемым позором. Пропасть нравственного позора завоевателей так глубо ка, что именно ее старается преодолеть последние вот уже 450 лет российская историческая мысль, выдумывая многочисленные оправдания и "объективные" факторы, настаивая на "прогрессивном" характере завоеваний. Но это им никогда не удастся.

Разумеется, как историки, мы не можем не отметить, что завоевание Среднего Поволжья состоялось, но для нас важен не объективистский и прогрессистский взгляд на эту проблему, а, так сказать, постмодернистская точка зрения. Она отказывается видеть какую-либо одну единственную отправную точку ДЛЯ рассуждений, а настаивает на множественности, многовариантности взглядов на прошлое, в конфликте и отражении который возникает целостный образ многомерной истории. Скажем, какими были чаяния и стремления выходцев из служилого сословия по отношению к завоеванию Поволжья до и после 1552 г. и были реализованы их мечты поправить свое имущественное положение? Как относилась к проблеме завоевания церковь и что она выиграла от этого завоевания? Какими идеологическими и религиозными мифологемами руководствовалось российское правительство, предпринимая завоевание Казани? И т.д. Без современного доказательного ответа на все эти вопросы, на мой взгляд, невозможно выяснить причины завоевания Казани, нельзя отрешиться от прежних, ставших уже давно традиционными для российской историографии мифологем о присоединении Среднего Поволжья к России и нельзя выработать приемлемую для народов России общую историю. Одновременно, как граждане одной страны, мы принимаем историю, какой она свершилась и, разумеется, считаем, что все "исторические долги" давно заплачены. Прошлое прошествовало "путем своим железным" по судьбам наших народов и напрасно превращать его в поле битвы для достижения "исторического реванша". Но также безнравственно стремиться представить кровавые завоевания в виде "оборонительных" или превентивных войн, а кровавых палачей народов - безвинными жертвами исторических обстоятельств. Целью нашей в рассмотрении различных, в том числе и самых кровавых страниц общего прошлого, является не предъявлять претензии русскому народу, а настаивать на том, что живительная правда всегда лучше, нежели мертвящая ложь, особенно в межнациональном диалоге. В конце концов, если мы хотим забыть прошлые исторические "счеты" и начать, наконец, строить, но не новую Российскую Империю, а федеративное государство, где уважались бы права Сех народов, а не только "государствообразующего", то нам необходИмо начать выработку новых подходов к нашему общему прошлому. На этом пути формирования нормального демократического и политкорректного общества нет и быть не может экзерсисов, пообных "оборонительному завоеванию" Казани. Необходимо в сложных исторических проблемах разбираться корректно и ответственно, не ущемляя и не унижая ни один из народов многонациональной России. Если только мы собираемся жить в демократическом федеративном государстве, а не в империи, чья пропагандистская машина вырабатывает все новые и новые оправдания своего "справедливого" и "прогрессивного" возникновения и существования, рассеивая семена ненависти, ксенофобии и шовинизма.

Историография с точки зрения "Горе побежденным!" должна быть отброшена навсегда. Однако мы не понимаем и не принимаем попыток объяснения исторического процесса, что наши предки вынудили кого-то их завоевать, разумеется, для их же блага или что так сложилось благодаря фатальной "силы вещей", которая в целом носила прогрессивный характер. Этой исторической логики мы не приемлем. Как историки и представители колонизированного народа, мы будем настаивать не просто на объективном изложении прошлого, но на приоритете нравственных критериев в оценке прошлых событий, особенно таких кровавых и трагичных, как завоевание Казани и колонизация Волго-Уральского региона. "Правды ради сущей" мы настаивали и настаивать будем, что колониальный захват - завоевание чужих земель и порабощение другого народа - это всегда ложь, кровь и нравственное падение, как бы этот позор не прикрывали философствующие историки. Для нас же это было и будет не просто только и не столько научная проблема, но и проблема этическая, проблема нравственного выбора.