Первая

Вид материала

Документы

Содержание Вымысел и ожиданье Лабиринты творчества

Подобный материал:

• Первая. Новое восприятие проблемы рождаемости глава первая, 1589.66kb.
• Первая. Новое восприятие проблемы рождаемости глава первая, 5106.96kb.
• Книга первая. Реформация в германии 1517-1555 глава первая, 8991.95kb.
• А. Первая буква слова "астрология", и первая буква почти во всех мировых алфавитах, 3392.44kb.
• А. И. Уткин глобализация: процесс и осмысление оглавление Глава первая, 3584.73kb.
• Общие сведения, 236.6kb.
• Первая, 1651.33kb.
• Первая, 870.29kb.
• Древний Египет-первое государство на Земле, первая могущественная великая держава,, 265.58kb.
• Школьные годы неизбывный повод для ностальгии. Первый звонок, последний звонок. Первая, 399.66kb.

Вымысел и ожиданье

И… я уже предвкушаю ни с чем не сравнимое удовольствие от слияния реального и нереального в описании этого сада, этой усадьбы, сходящей овражистыми, заросшими, мшистыми склонами к реке; меж тем туда же ведёт и светлая, солнечная, мощеная плиткою тропинка, которая так естественно, словно всегда была тут, выходит к старинной, тех ещё, обломово-обрывовских времён беседке, стоящей над запрудой. На другом берегу виднеется дивный, заросший цветами луг, и, чуть подале – роща, наверное, весеннее пристанище соловьёв… Вообще, стоит отметить дивную странность этого места²⁵⁴, которая сразу не бросалась в глаза, а меж тем именно она и определяла ароматы, вкуса, построенья, и даже – цвета вокруг – в ней сливались времена: вот только едва прошедшие, и – давешние, незапамятные, которых и не было вовсе… И совсем не показалось бы странным, ежели б в беседке вдруг мелькнули белые кружева платья, и на песке, окаймлявшем тропинку, чья-то рука вывела бы летним зонтиком словечко «Yes», а уже потом, сорванною веткой «No»²⁵⁵… Меж тем даже и беседка эта – вовсе не Набоковская, и прикосновенье иных времён становится заметно, когда первые капли дождя падают на причудливые плитки дорожки… Ветер гонит водяную пыль, ветви яблонь серебрятся, словно уже цветут, а неумолчный дождь заглушает на время птичий щебет да перебранку двух ворон, что живут в сосняке, поближе к речке… Но кончается и дождь, от земли подымается пар под уже далеко послеполуденным солнцем, и тогда становится заметной вторая странность этого парка – сочетание естественности и ухоженности – тут всё словно само по себе, испокон веков, но неожиданные сочетанья и последовательности цветов и растений, продуманность и удобство тропинок, которыми было так приятно бродить – всё словно указывало на присутствие некоего хозяина, или хозяйки, и иногда, грешным делом, вспоминался «Аленький цветочек»… И вот это ощущенье того, что, попав сюда, вы как бы оказывались «вне времени», и было самым удивительным и странным, более странным даж, нежели ощущенье доброжелательного, но впрочем, довольно равнодушного присутствия художника, придумавшего всё это… Казалось, это его творенье было всегда, и невозможно было поверить в продуманное совершенство каждой мелочи этого восхитительного мира. А меж тем он был, и был даже более реален, нежели холодное прикосновенье дождевой капли с зашептавшей вдруг под ещё невидимым ветром осины – или там опять устроили гнездо белки, которые, судя по их всполошённому цоканью, были недовольны вторженьем? И тут же вспомнились другие белки, на дорожках Риджент-Парка – толстенькие, выпрашивающие и деловито поедающие тут же чипсы и печенья. И – стоило вспомнить этот английский, давний, дальний парк, как – здесь и сейчас! - в воздухе разлился дивный аромат роз...

Вот таким и будет моё ожиданье, и мне, как и вам, предстоит ещё гадать – ожиданье – чего?

Забавно – среди критиков Набокова – множество пыталось показать (или даже – доказать, о как!), что в его романах – чего-то нет, причём это «что-то» каждый из них искал по-своему, а меж тем (что всего забавнее), этого чего-то не было у них самих – этой способности вот так же восхитительно-остро воспринимать мир, или (уж хотя бы) следовать на этом пути за автором…

Лабиринты творчества

Вот так. Все сказки – давным-давно придуманы, и даже – рассказаны. Все истории о мести, возвращении, великих подвигах, превращеньях и переодеваньях, поисках сокровищ, любви, убийц²⁵⁶, и даже – договорах с демонами и богами²⁵⁷ - сами, перестав быть воплощеньем сюжетов, стали – канвою… И сколько б автор, всё ещё не умерший, всё ещё упрямо живущий, вопреки Барту²⁵⁸, всего лишь – растворившийся в тексте, за текстом, под текстом, подобно блоковскому Пьеро выглядывающий из-за рампы, истекающий клюквенным соком²⁵⁹, или, подобно отцу Фёдору, бьющийся головою о ствол подвернувшейся араукарии, не старался со-творить что-нибудь новое, он – повторяется. Хорошо, ежели это повторенье осознано, что хотя б позволяет автору использовать аллюзии, культурные и

не-культурные наслоения²⁶⁰, да незнакомые ответвленья уже исследованных лабиринтов. Хуже, если это результат неофитского невежества, тогда кариатиды культуры отказываются исполнять свои обязанности, и сначала балконы, а затем и небеса с грохотом рушатся, оставляя изумлённого и весьма крепкоголового (если сумел выдержать такое!) автора посреди поля руин под насмешливыми взглядами искушённых читателей²⁶¹, и сердитыми – небожителей. Не менее смешным зрелище оказывается и тогда, когда искушённый автор, шарахаясь, как чёрт от ладана, даже от намёков на знакомые повороты пути, сломя голову бежит (или, тщательно прикрыв глаза рукою, пятится от стен) по лабиринту, и, конечно же, оказывается в его центре, том Самом, по которому Харрис вот уж второй век водит своих поклонников и где всё ещё лежит недоеденная булочка мальчишки – одного из участников экскурсии²⁶². Ещё более любопытным становится зрелище осознанья этого – авторами. Одни каменеют на месте, словно от взгляда Медузы-Горгоны, другие начинают биться в детской истерике, доказывая, что пришли сюда сами, сами, сами, своим единственным путём, и никто не вёл их за ручку, третьи впадают в тяжкую депрессию… И лишь редкие мудрецы, читавшие-таки (и не просто читавшие, а… ;-) слова о том, что «нет ничего нового под солнцем» - снисходительно посмеиваясь над собою вдруг замечают невиданной красоты сталактиты²⁶³, или пробуют воду из хрустального ручейка, либо, разглядывая огарок свечи, оставленный Бэкки, вдруг вспоминают вовсе другую историю… Ежели попытаться собрать воедино мотивы, движущие эти пишущие сонмы авторов во всё новые и новые иск-педиции²⁶⁴, - то окажется, что в лабиринт этот их манят всего лишь несколько обещаний – несколько, но ослепительных, как бриллианты короны Российской империи²⁶⁵. Мотивы корысти и стремленье быть «популярным романистом»²⁶⁶ - я сразу оставляю за бортом нашей Yellow Submarine²⁶⁷, потому как они мне неинтересны, а вот попытки возвращенья к себе, или воскрешенья утерянного рая, или – о, и это достойно уваженья! – написать, наконец, книгу, которую Самому хотелось бы прочесть и пере-честь, протянув туманным летним вечером руку к книжной полке – так, чтобы сердце замерло от предвкушенья… И, поверьте, это невозможно без наивной уверенности, что никто-никто на белом свете не способен написать лучше. Ещё бы – ведь это ваши собственные эльфы-строители полировали сталактиты и сталагмиты в вашем лабиринте, рычанье ваших демонов (которым, заметим, и в подмётки не годится Минотавр!) – доносится из его подвалов, и, наконец, сплетённая пальчиками вашей

Ариадны нить выво…нет-нет, не выводит, а ведёт вас (а уж потом и читателей, ежели таковые найдутся) к вашему же заветному финалу…

Это уже потом смутно завидующие критики (и коллеги по ремеслу – хотя какие уж тут…) станут объяснять, что путь лежал вовсе не туда, или что вы могли бы выбрать совсем иную, более короткую дорогу… Но, как известно, это дороги нас выбирают²⁶⁸, зная, что мы такое есть, на Самом-то деле. А автор…что ж, упрямо не умирающий автор станет, подобно Тригорину, перечитывать себя (или других иск-педиторов²⁶⁹) и… и искать способы возвращенья²⁷⁰. Уже иного, в иной лабиринт, в иную Зону²⁷¹. Возвращенья – бесцельного, бесполезного, но – единственного, дарующего истинное наслажденье, которое кто-то назвал – творчеством….