А. А. Громыко памятное книга

Вид материала

Книга

Содержание Еще о двух полководцах Адмирал флота Доктрина вмешательства и крен от нее

Подобный материал:

• А. А. Громыко памятное книга, 7931.83kb.
• Н. А. Громыко, О. В. Путято, 592.99kb.
• Учреждение российской академии наук институт европы ран, 1149.02kb.
• Попов С. В., Громыко Ю. В., Алексеев Н. Г., Левинтов А. Е., Копылов Г. Г., Марача, 468.97kb.
• Фрагменты из дидак тического спектакля ”Две музы А. П. Бородина”, 33.55kb.
• Практических: 0 Лабораторных, 41.55kb.
• А. И. Громыко 2001 г. Рабочая программа, 168.09kb.
• Реферат на тему, 149.58kb.
• Исследовательская деятельность, 243.02kb.
• © Ольга громыко самоучитель по написанию фантастики, или, 326.13kb.

ЕЩЕ О ДВУХ ПОЛКОВОДЦАХ

Иван Степанович Конев вызывал у советских людей на протяжении многих лет чувство большого уважения. Это относится и к периоду войны, и к послевоенному времени. Он участвовал в руководстве войсками в крупнейших сражениях Великой Отечественной войны — под Москвой, Курской битве, Корсунь-Шевченковской, Висло-Одерской, Берлинской и других операциях.

Его заслуги как крупного военачальника известны партии и народу. Он командовал фронтами. Бесспорно, обладал качествами стратега. Среди военных людей на этот счет существовало и существует единое мнение. Высшим военным орденом Отечества — орденом «Победа» Родина наградила всего двенадцать советских военачальников. Среди них был и маршал Конев.

А разве не о многом говорит тот факт, что на одной из главных улиц Праги воздвигнут памятник этому полководцу? Братская Чехословакия, которую освобождали войска под командованием Конева, чтит его память: к постаменту монумента ежегодно в день освобождения Чехословакии возлагаются цветы.

Конев сложился именно как военный деятель; таким его знают и в Советском Союзе, и за рубежом. Но хотелось бы отметить еще одну черту, присущую этому человеку.

В послевоенный период он являлся главнокомандующим Объединенными вооруженными силами государств — участников Варшавского Договора и имел отношение к обсуждению некоторых политических вопросов внутренней жизни страны и международной

455

обстановки. Он проявлял живой интерес к германским делам. В этом я убеждался не раз: вместе с маршалом Соколовским мы обменивались с Коневым мнениями по германскому вопросу.

Он несколько раз высказывал мысль о том, что ни в коем случае нельзя допустить, чтобы на немецкой земле возродился милитаризм.

Все, что касалось Западной Германии, вызывало его живой интерес. Помню его высказывание:

— Военные люди часто рождают политические проблемы. Но и политики часто рождают военные проблемы.

Справедливость этих слов невозможно не признать.

Конев временами приобщался и к вопросам внешней политики. Хорошо помню его поездку в Юго-Восточную Азию. Поручение ЦК партии он выполнил успешно. Никогда не жаловался на то, что его отвлекают от дел военных на занятия политикой, к чему он никогда не готовил себя.

Однажды требовалось рассмотрение важного внутреннего вопроса. Конев в это время оказался в заграничной командировке. Его срочно возвратили в Москву, и он принял активное участие в решении дел внутренних.

Знал я Конева как человека в высшей степени дисциплинированного. Он сам являлся таковым и воспитывал подчиненных ему командиров всех рангов в духе преданности своему делу, партии, Родине и четкого выполнения обязанностей, которые на них возложены.

— Иногда,— сетовал Конев,— меня считают человеком, который преувеличивает значение дисциплины. Но я стою не за бездумную дисциплину, а за осознанную, ту, которую прочувствовал подчиненный.

А потом с решимостью, свойственной военному, добавлял:

— Без дисциплины, и притом сознательной, нет и не может быть боеспособной армии.

Был я свидетелем этого разговора в кругу некоторых членов нашего руководства.

В одной из бесед со мной Иван Степанович как бы между прочим бросил фразу:

— Откровенно говоря, мне очень жаль, что век кавалерии кончился. Когда-то я мечтал связать свою судьбу с этим родом войск. Даже как-то еще в гражданскую войну говорил об этом с лихим кавалеристом, комдивом в Первой конной армии Иосифом Родионовичем Апанасенко. А был я тогда комиссаром бронепоезда, поэтому кавалеристом так и не стал.

Я полюбопытствовал:

456

— Не тот ли это Апанасенко, который в начале двадцатых годов со своей кавалерийской частью находился в Гомеле? Я со своими сверстниками тогда часами наблюдал, как на окраине города гарцевали на конях лихие кавалеристы, как они во время учений на полном скаку отрабатывали рубку саблей. Помню еще, как на митинге перед красноармейцами выступал с речью сам командир — Апанасенко.

Конев ответил:

— Вполне возможно, что это был тот самый Апанасенко. Он, по-моему, после гражданской войны некоторое время служил в Гомеле. Потом он получил повышение, командовал военным округом. В 1943 году генерал армии Апанасенко, заместитель командующего Воронежским фронтом был тяжело ранен и умер от ран в госпитале. А как вы, Андрей Андреевич, попали тогда в Гомель?

— А я, подросток, с отцом был в Гомеле в то время, наверное, всего две-три недели. Мы пригнали плоты по реке Сож для нужд спичечной фабрики. Вот и задержались в городе.

Видел я, что, высказываясь о кавалерии, Иван Степанович говорил искренне. Кстати, он и по своей конституции — стройный, подтянутый — мог легко бы сидеть в седле. Кроме того, он был быстрым в движениях, и даже казалось, что он готов вот-вот пуститься в пляс. Таким же его можно увидеть и в кадрах хроники, снятых в годы войны, когда он командовал последовательно многими фронтами. Один их перечень внушает к нему глубокое уважение: Западный, Калининский, Северо-Западный, Степной, Второй Украинский. Первый Украинский.

О его авторитете свидетельствует и тот факт, что именно его назначили председателем суда над Берией.

Иван Степанович Конев служил как солдат Родины и солдат партии на любом посту, в любой должности, в любой роли.

После окончания второй мировой войны мне приходилось не только встречаться, но и тесно сотрудничать при решении некоторых вопросов с выдающимся военным деятелем нашей страны, Маршалом Советского Союза Василием Даниловичем Соколовским. Они касались преимущественно ГДР, Берлина, советско-западногерманских отношений.

Маршал Соколовский был членом нашей делегации на совещании в Женеве, когда представители союзных держав определяли будущий статус Западного Берлина. В состав советской делегации, помимо меня и маршала Соколовского, входил заместитель министра иностранных дел СССР Г. М. Пушкин.

Конечно, маршала Соколовского наш народ знал со времен войны как заслуженного военачальника. Его фамилия часто упоми-

457

налась в приказах Верховного Главнокомандующего, которые издавались после очередных побед Советской Армии. Ему присвоили звание Героя Советского Союза. После войны он занимал ряд крупных командных должностей в Советской Армии, одно время являлся первым заместителем министра Вооруженных Сил СССР.

После первых же контактов с ним легко распознавалось, что имеешь дело с широко образованным человеком. Конечно, его главные заслуги относятся к периоду войны, и нет необходимости говорить о них подробно. Но хотелось бы подчеркнуть, что, когда началась полоса обсуждений вопросов военно-политического характера, а то и чисто политических, возникших в результате войны, маршал Соколовский внес также немалый вклад в их решение. Его мнение всегда принималось в расчет, когда советская делегация собиралась для подготовки к соответствующим заседаниям. Прислушивались к его словам и на пленарных встречах делегаций союзных держав, когда шли дискуссии по проблемам, внесенным в повестку дня.

На первый взгляд несколько медлительный в движениях и в выражении своих мыслей, он тем не менее всегда отличался строгостью и четкостью в суждениях, высокой компетентностью в военных делах. Он оказывал существенную помощь, когда бурно обсуждался вопрос о Западном Берлине. Как известно, к достижению Четырехстороннего соглашения по Западному Берлину от 3 сентября 1971 года вела длинная дорога. Взвешивались разные варианты, в том числе и возможность объявления Западного Берлина «вольным городом». В ходе длительных переговоров на ряде встреч союзники наконец пришли к согласию. Тем самым они развязали один из наиболее чувствительных «узлов» напряженной обстановки в Центральной Европе.

Не один раз я становился свидетелем того, как в неофициальной беседе маршал Соколовский делился своими воспоминаниями о минувшей войне, в частности о том, какое впечатление у него сложилось о немецком солдате. Ссылаясь на некоторые факты, относящиеся к допросам германских военнопленных, он рисовал образ людей, которых гитлеровская камарилья разучила думать.

— Пленные часто повторяли,— говорил он,— заученные, даже вызубренные наизусть слова и фразы. В лексиконе военнослужащих вермахта фигурировали выражения их непосредственных начальников — вышестоящих офицеров, главаря нацистской пропаганды Геббельса и самого фюрера. Пленные твердили одно и то же. А по сути их мысли состояли из чисто расистских выражений Гит-

458

лера, из ссылок на потребность немецкой нации в землях, которые Германии не принадлежат и являются для нее чужими. Иногда создавалось впечатление, что перед нами люди, совершенно отученные мыслить по-человечески.

В течение многих лет маршал Соколовский был главнокомандующим Группой советских войск в Германии. Он умело и с достоинством по согласованию с руководством Германской Демократической Республики находил решение соответствующих вопросов. Друзья в ГДР высоко ценили уровень ведения дел и такт этого военного деятеля, который проявлялся им в ходе выполнения своих высоких обязанностей.

АДМИРАЛ ФЛОТА

Не могу не высказать свое мнение о выдающемся военном деятеле, Главнокомандующем советскими военно-морскими силами в годы Великой Отечественной войны, Герое Советского Союза Николае Герасимовиче Кузнецове. Этот человек прошел путь от рядового матроса Северо-Двинской военной флотилии до Адмирала Флота Советского Союза. Основательно познакомился я с ним в Ялте во время конференции руководителей трех союзных держав в феврале 1945 года.

Заслуги адмирала Кузнецова перед Родиной велики, и одна из основных состоит в том, что он перед началом Великой Отечественной войны сумел привести все флоты в боевую готовность и не допустил, чтобы гитлеровцы осуществили внезапное нападение на советские военно-морские базы. Наш флот в основном был сохранен и в течение всех четырех лет войны, помимо того что воевал на море, еще и активно помогал армии на суше и в воздухе.

В последние годы о Кузнецове появилось немало публикаций. Они касаются разных этапов его многогранной работы. С моей точки зрения, оценка ей дается разумная. Во всяком случае то, что он рассказывал мне в Крыму, а затем и после Ялтинской конференции, не противоречит тому, о чем сообщается в печати авторами, которые близко знали наркома Военно-Морского Флота СССР. Именно в этом качестве он принимал участие и в конференции.

Прежде всего хочу выделить его высокую компетентность в делах. Он глубоко разбирался в проблемах как советского флота, так и военно-морских сил других стран, свободно оперировал необходимыми цифрами, умело пользовался фактами.

В дни конференции я спросил его:

459

— В каком состоянии находится сейчас флот гитлеровской Германии?

Ответ Николая Герасимовича был таким:

— Совершенно определенно могу сказать, что флот агрессора находится в состоянии издыхания. Несмотря на отчаянные попытки гитлеровского командования парализовать действия кораблей союзников в океанах и морях, у него ничего не получилось. И дело не столько в качественном преимуществе военно-морских сил союзных держав, сколько в их огромном количественном перевесе. Советский Союз может гордиться тем, что, несмотря на потери, наш ' флот, можно сказать, выжил. Он достойно выполнял и продолжает выполнять свое предназначение. Сталин в целом был доволен состоянием дел в наших военно-морских силах.

Потом Николай Герасимович добавил:

— Хотя и не часто, но Сталин мне лично заявлял, что советские военно-морские силы в целом справляются со своими задачами. Правда, не раз он делал и критические замечания. Мне доставалось кое за что...

При этом он сделал многозначительный жест, но не стал уточнять, за что конкретно ему «доставалось».

Обратил я внимание тогда на то, что нарком военно-морского флота не проронил ни слова, когда Сталин и другие советские участники конференции заслушивали сообщение начальника Генерального штаба армии А. И. Антонова о положении на советско-германском фронте. Никто не задавал вопросов, касающихся действий советских военно-морских сил. Считалось, что они ведут эти действия в основном на суше. Что ж, это была правда. Но ведь и военно-морские силы тоже мужественно выполняли свою роль и активно помогали нашей армии на всех этапах войны. Но об этом не говорилось.

В то время адмирал Кузнецов постоянно присутствовал в зале во время заседаний глав делегаций. Каких-либо признаков недовольства со стороны Сталина наркомом военно-морского флота никто, в том числе и я, не замечал.

Не слышал я, чтобы Николай Герасимович как-либо критически высказывался в адрес тех или иных лиц командного состава советского военно-морского флота. Напротив, о некоторых он говорил в высшей степени положительно. Например, адмиралу флота Ивану Степановичу Исакову дал емкую и лестную характеристику:

— Считаю его крупным военным теоретиком.

Затем мы с адмиралом Кузнецовым встретились на Потсдамской конференции.

460

Была в годы войны такая форма снабжения нашей страны материалами и товарами по ленд-лизу из США, как конвой. Адмирал отвечал за благополучный подход конвоев к нашим портам и их разгрузку. Мне представлялось это особенно важным в беседе с ним, поскольку за организацию их и направление из США в СССР я, как посол, в какой-то степени тоже отвечал. Рассматривалось три варианта конвоев: через Тихий океан, через Иран и через Атлантику.

Фактически действовали два из них. Через Тихий океан, в основном с западного побережья во Владивосток. Там шли советские транспорты под нашим флагом. Японцы потопили некоторые из них. Другой путь лежал Атлантикой с остановкой в Исландии, а затем в Архангельск и Мурманск. На этом пути разворачивались жестокие сражения, погибало много людей и грузов. Кузнецов говорил:

— Самым напряженным периодом мы считали сорок первый и сорок второй годы. К концу сорок третьего усилия противника стали ослабевать.

В целом, конечно, помощь союзников играла свою роль, но она не могла оказать решающее воздействие на весь ход войны, которую вели наша армия и народ. Известно, что только четыре процента приходится на те грузы, которые Советский Союз получал по ленд-лизу, из общего объема военных материалов, в которых нуждался фронт. Остальные 96 процентов советский народ сам изготовил и поставил сражавшимся воинам.

После Потсдамской конференции я встречал Кузнецова нечасто. Впоследствии в отношении его были применены жесткие, несправедливые меры, отразившиеся и на его положении, и на воинском звании.

Вероятно, в нашей истории судьба адмирала Кузнецова по-своему уникальна: он — тот редкий деятель, который был дважды сурово наказан и дважды — реабилитирован.

В первый раз в 1945 году в результате доноса, нелепых «доказательств вины» и инсценировки «суда чести» заслуженного флотоводца, Главнокомандующего военно-морскими силами страны разжаловали и направили на Дальний Восток. Однако уж очень явной оказалась выдумка и шито белыми нитками «обвинение». Сам Сталин в 1951 году вернул его в Москву и назначил на пост военно-морского министра СССР.

Во второй раз — шел 1955 год, и все произошло уже при Хрущеве — его опять несправедливо разжаловали и отправили в отставку.

Вполне заслуженно звание Адмирала Флота Советского Союза ему возвратили, но только в 1988 году, после его смерти.

461

В моей памяти он остался как человек большого таланта, отдавший себя без остатка Родине на том посту, который занимал и в годы войны, и после нее.

ДОКТРИНА ВМЕШАТЕЛЬСТВА И КРЕН ОТ НЕЕ

Спустя сравнительно непродолжительный период времени после Женевского совещания руководителей четырех держав Вашингтон пошел на ужесточение курса своей политики «с позиции силы», «балансирования на грани войны». Самым рьяным ее глашатаем стал государственный секретарь США Даллес, который все больше прибирал к рукам руководство американской внешней политикой, особенно когда здоровье президента Эйзенхауэра пошатнулось.

Все это нашло отражение в официально провозглашенной в 1957 году «доктрине Эйзенхауэра — Даллеса». В соответствии с ней США присваивали право на применение военной силы для навязывания своего господства на Ближнем и Среднем Востоке. Доктрина предусматривала противодействие национально-освободительному движению, грубое вмешательство во внутренние дела стран и народов этих районов под предлогом борьбы против «коммунистической угрозы». И она, разумеется, находилась в резком противоречии с нормами международного права, Уставом ООН.

Советский Союз неоднократно указывал на опасный для мира характер «доктрины Эйзенхауэра — Даллеса», которая и в открытой, и в скрытой форме широко применялась — достаточно напомнить здесь об империалистических заговорах, которые плелись уже в то время против независимости Сирии, об агрессивных действиях, предпринятых США в 1958 году в Ливане,— и получила дальнейшее развитие прежде всего в ближневосточной политике США, что дает себя знать и сегодня.

Как и следовало ожидать, пронизанная экспансионизмом политика Вашингтона, несовместимая с коренными интересами других народов мира, стала временами давать серьезные осечки. Это привело к тому, что Эйзенхауэр, продолжая твердить о необходимости для Запада в целях поддержания мира следовать политике «с позиции силы», вынужден был сделать известный крен в сторону налаживания политических контактов с СССР. Он и пригласил главу Советского правительства Н. С. Хрущева посетить США с официальным визитом.

462

Этот визит состоялся в сентябре 1959 года. В ходе советско-американских бесед стороны обменялись мнениями по широкому кругу вопросов, относящихся и к двусторонним связям между СССР и США, и к делам международным. Важное место заняло обсуждение проблем мирного урегулирования в центре Европы, и в частности обстановки вокруг Западного Берлина. С советской стороны подчеркивалась необходимость решения этих проблем на согласованной основе, на базе заключения германского мирного договора, нормализации положения в Западном Берлине и вокруг него. Позиция, которую заняли США, не открывала возможности прийти к таким решениям. Удалось, однако, достигнуть договоренности о том, что переговоры о Западном Берлине должны быть продолжены, а в мае 1960 года будет проведена новая встреча глав правительств четырех держав.

На протяжении всего визита советской делегации Эйзенхауэр проявлял по отношению к ней предупредительность. Он старался создавать для переговоров благожелательную атмосферу и в общем стремился предстать как деятель, желающий конструктивных отношений между США и СССР.

Подобные намерения Эйзенхауэра отразились и в том, что он пригласил главу Советского правительства, а также сопровождавших его лиц в свою загородную резиденцию — Кэмп-Дэвид, где беседы продолжались. Эта резиденция находится примерно в 75 километрах от Вашингтона и расположена в лесистой местности на восточном склоне горного кряжа Катоктин на высоте около 1100 метров. Резиденция состоит из нескольких деревянных коттеджей, выкрашенных в зеленый цвет, и обнесена высокой изгородью из металлической сетки с натянутой поверх нее колючей проволокой. Чем не крепость?

Основной коттедж представляет собой простой одноэтажный деревянный дом с небольшим центральным залом посредине и несколькими спальнями в крыльях. В зале имеется массивный камин.

Впервые это дачное место стало использоваться в качестве загородной резиденции президента в начале второй мировой войны при Рузвельте. Он назвал ее «Шангри-Ла» по имени вымышленной страны вечной молодости, о которой повествует пользовавшийся в свое время большой популярностью роман писателя Джеймса Хилтона «Потерянный горизонт».

Рузвельт часто, особенно летом, выезжал в эту загородную резиденцию, чтобы уединиться и отдохнуть там от городской суеты и насыщенной влагой духоты Вашингтона. Его преемник Трумэн, напротив, ездил туда редко.

Эйзенхауэр возобновил использование резиденции, переимено-

463

вав ее в Кэмп-Дэвид (что по-русски значит «лагерь Дэвида») в честь своего внука. С тех пор она сохраняет это название. Вообще у американцев существует какая-то тяга давать названия даже отдельным местам, где стоят два-три дома, а то и вовсе один. Они с легкостью их и меняют. Иногда видишь небольшой домик, у нас бы его назвали просто «хатой». А в США название домишка — «Золотая скала» только потому, что рядом с ним лежит какой-то коричневый камень высотой не больше двух метров.

В Кэмп-Дэвиде американские президенты нередко принимают зарубежных гостей, в том числе на высшем уровне. Эта резиденция соответствующим образом приспособлена для такого рода встреч, в чем я неоднократно имел возможность убедиться.

Любопытны эпизоды, относящиеся к визиту Хрущева в Вашингтон. Как-то перед началом намеченной беседы на самом высоком уровне — Хрущев еще не подошел — Эйзенхауэр присоединился к моему разговору с Даллесом. Президент пожаловался:

— У меня здоровье стало пошаливать.

Выглядел он действительно каким-то усталым. Потом добавил:

— Непорядок с сердцем. Оно стало меня подводить, и с этим теперь приходится считаться.

Мы с Даллесом сочувственно молчали, а он продолжал:

— Если бы я немного получше знал медицину, то мог бы избежать инфаркта, который недавно перенес. Оказывается, надо было перед сном выпивать рюмку коньяку.

При этом он улыбнулся. И чтобы показать, что все это он говорил вполне серьезно, поспешил сослаться на авторитет:

— Это не мое мнение. Так считает мой лечащий врач — известный американский кардиолог профессор Уайт.

Академик Е. И. Чазов как-то сообщил мне, что Уайта он хорошо знал как крупного специалиста. Этот врач помогал президенту некоторое время бороться с тяжелой болезнью. Однако сердечный недуг не оставил Эйзенхауэра. Вскоре он и свел его в могилу.

Перед отъездом из Вашингтона в связи с завершением визита в США глава Советского правительства пригласил Эйзенхауэра и ряд министров его администрации на обед в наше посольство.

Моей соседкой по столу оказалась супруга президента Мэмми, как ее несколько фамильярно и нежно называли американцы. Она доброжелательно высказывалась о советских людях:

— Вы много пережили. Вам было очень трудно в годы войны — мы это хорошо знаем. Мы знаем, как много жертв принесли вы для победы.

Тем не менее и она отдала дань политической моде, принятой в США и в те времена, да и сегодня тоже.

464

— Но Советский Союз, видимо, ставит целью навязать силой другим странам свои порядки. Об этом у нас часто пишут. Так думают многие в США. Правда ли это?

Нелепая выдумка, культивируемая в США, как видно, дошла и до дам «высшего света».

Естественно, моей соседке в соответствующей форме пришлось разъяснить истинное положение вещей в вопросе о соблюдении принципа невмешательства во внутренние дела других стран. Я также сказал:

— Советский Союз строго следует этому принципу в своей внешней политике. Не верьте всяким выдумкам о нашей стране.

Мэмми реагировала на это своеобразно. Она с подкупающей непосредственностью заметила:

— У нас почему-то о том, что вы сказали, совсем не пишут. Да и в Библии про это я тоже не читала. Библия — моя настольная книга.

Мне не оставалось ничего другого, как, сохраняя серьезность, в этом вопросе поддержать собеседницу:

— В Библии об этом,— сказал я,— действительно ничего не написано.

В целом затрагивавшиеся и Эйзенхауэром, и другими представителями администрации во время этой встречи вопросы обсуждались в том ключе, в каком все происходило на состоявшихся ранее переговорах. Вместе с тем мы отмечали, что наши гости несколько смелее высказывались о важном значении союзнического сотрудничества США и СССР в борьбе против общего врага в годы войны, о том, что налаживание устойчивых отношений между двумя странами отвечало бы интересам их народов, служило бы делу мира.

Что касается итогов самого визита, то он прошел в общем в деловой обстановке, хотя реального сдвига в отношениях не произошло. Это и отразил дух совместного итогового документа.