I. Святой Франциск и его время Глава II

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 22

XV век

Пятнадцатый век рождается под влиянием восточной схизмы. Францисканцы, которые не могут не почувствовать на себе тяжелейшие волнения Церкви, ощущают их, как все верующие, и в общем ведут себя согласно движению нации, к которой принадлежат. Итак, между 1408 и 1410 годами трем Папам соответствуют три Генерала. Когда борьба отражалась в монастырях, в одной и той жe францисканской провинции было по два министра и нужно было подчиняться обоим. Папы и антипапы щедро раздавали уступки, чтобы приобрести последователей; монастыри и братья переходили из подчинения в подчинение, чтобы получить то, что они хотели. Разумеется, схизма благоприятствовала всякому ослаблению.

Обсервация

Из этого хаоса настоятельно, как крик совести, рождалась необходимость дисциплины; одними из первых это почувствовали францисканцы. Рядом со схизмой возникает обсервация, та францисканская семья, которая не есть революция или нововведение, но реформа, возвращение к Правилу; а реформы во францисканстве всегда укрепляли ствол на его старых корнях. После Буллы Мартина V Ad statum Ordinis (1430), которая более других предыдущих разрешений дарует генералам меньших братьев широкие возможности получать доходы с недвижимого имущества, два потока, с самого начала выделяющихся в Ордене, на самом деле разделяются, и название конвентуалов более точно означает тех францисканцев, которые следуют Правилу с уступками понтификов, в противоположность обсервантам, то есть тем, кто хотел привести Орден к строгости Правила sine glossa и Завещания святого Франциска.

В Испании и в Португалии движение обсервации развивается спорадически, иными словами, в больших группах, но без единства; во Франции, напротив, оно концентрируется в провинциях Бургундия и Турень и особенно в монастыре Миребо, который не имеет отшельнического характера, характерного для Брольяно, а наоборот, развивает учение и апостольскую деятельность.

В Италии дела прогрессируют больше, чем законы. Одно за другим первоначальные местечки братьев, местечки, святые для Госпожи Бедности и святого Франциска (например, Порциункола и Верна), переходили к обсервантам. И вместе с местечками Господь послал самое важное: людей, рожденных именно для того, чтобы распространить идею. В 1402 году из скита Коломбайо на Амиате и из направления блаженного Иоанна да Стронконе, ученика Паолуччо Тринчи, вышел Бернардино Сиенский. В большей части из-за его мудрой деятельности (а он был человеком гениальнейшим и симпатичнейшим, неотразимым оратором, который стал бы знаменитым, даже не став святым) надели францисканское одеяние в 1414 году выдающийся каноник Иоанн Капестранский, в 1415 - гуманист Альберт Сартеанский, в 1416 - магистр Иаков Маркский, которые вместе с ним самим образуют великую четверку обсервации. Она будет использовать силу святости и ума в борьбе за единство Ордена. И кажется, преуспеет в этом в 1430 году, когда святой Иоанн Капестранский предложит Мартинианские постановления, средний путь между ригоризмом и вседозволенностью. Но согласие продлится недолго. Вторая половина века обнаруживает новые контрасты между конвентуалами, которые во имя послушания защищают свою власть, и обсервантами, которые во имя бедности защищают свою независимость; борьба осложняется по вине так называемых «нейтралов», которые, колеблясь между теми и другими, заканчивают тем, что подчиняются только сами себе, добиваясь особых папских уступок; так происходит в Южной Италии с Петром да Трани, в области Венето - с Валентином Тревизским, в Ломбардии - с Петром Каприоло и его каприолантами. Но эти вырванные побеги быстро погибают, в то время как более мелкие обновленные конгрегации, входящие в обсервацию (кларенов в Умбрии, колеттинов во Франции, амедеитов в Северной Италии) имеют более долгую жизнь.

К концу века среди гор Сьерра Морена блаженный Иоанн из Пуэбло, испанский гранд, основал монастырь Нашей Госпожи Ангелов, который образовал первую почку ветви дискальчатов. Эта ветвь, «проросшая» несколько лет спустя в Португалии трудами блаженного Иоанна Гваделупского, ученика блаженного Иоанна из Пуэбло, утвердится мученичеством блаженного Иоанна из Прадо, а впоследствии примет новое имя и развитие со святым Петром д’Алькантара. Несмотря на такое разделение и даже на неизбежные разногласия, инициаторы обсервации, особенно святой Бернардино, учатся выдерживать одну линию, чтобы обратить все силы францисканства к апостольской деятельности. Чтобы побороть беды века, нужно согласие.

Францисканская духовность и гуманизм

Как во всех поворотах истории, в этом, который называется гуманизм, францисканская духовность следует одной решительной линии, исходящей от начальной позиции.

Гуманисты вновь берут платоновскую традицию и стремятся к волюнтаризму, восхищаясь человеческим достоинством; поэтому с одним из своих пионеров, Колуччо Салютати, призывают авторитет францисканских мыслителей для утверждения примата воли, и на него опираются, защищая классические исследования от моралистов, которые боятся и осуждают их. Францисканские теории о любви, о воле, о красоте отвечают, следовательно, гуманистическим тенденциям более исчерпывающе, чем другие течения схоластики, но не поэтому францисканцы одобряют гуманизм. Они смотрят на него с той симпатией, которая есть их способ принимать реальность, но отвергают в нем влюбленность в язычество, вплоть до того, что вовлекаются, как это произошло с Антонием из Ро, в ожесточенную полемику с Панормита, Валла, Браччолини.

Верные святому Франциску, который в разгар Средневековья по-христиански переоценивает природу и жизнь, францисканцы пятнадцатого века используют здоровую энергию древних текстов и изучают их с необычным подходом, ища в них отражение божественной мудрости. Иоанн из Серравалле, меньший брат и верховный епископ Фермо, который во время Совета в городе Констанца, то есть за четыре года, завершает титанический труд по переводу на латинский язык и комментированию «Божественной комедии»; Альберт Сартеанский, который оставляет школу Гварино ради обсервации; святой Бернардино Сиенский, слушатель Гварино, друг Барбаро, Веджо, Манетти; святой Иоанн Капестранский, великий двигатель знания внутри и за пределами Ордена, намечают для учеников и ученых магистраль культуры, когда рекомендуют не отделять святые писания от светских, языческих классиков от классиков христианских, науку от милосердия. Umanitas, которая, отражаясь в классиках, приобретает самосознание, не пугает францисканцев. Они знают, что пришедшее от Бога должно вернуться к Богу средствами, которые открывает мысль и объясняет история, но знают также, что перед новой деятельной и эстетической концепцией жизни нужно более чем когда-либо пробуждать мысль о вечности и sensus Christi.

В то время как торговцы и кондотьеры выстраивают новое общество, гуманисты начинают возрождение богов и веры в науку, а художники возвышают культ красоты; прежде чем печать, которая была в то время еще в колыбели, отнимет у живого слова его главенство, францисканцы-проповедники покаяния вновь пробуждают необходимость морали. Я говорю «проповедники», потому что в пятнадцатом веке францисканская мысль находит свое самое богатое и деятельное выражение в красноречии. В этом веке нет ни великих философов, ни великих писателей в узком смысле этого слова, но есть ораторы, которые - воплощая в жизнь то, чему они учат, - распространяют францисканскую концепцию жизни в народных массах, и искусство подтверждает результаты их труда. Первым по времени и по значимости был святой Бернардино Сиенский.

Святой Бернардино Сиенский и Альберт Сартеанский

В течение сорока лет этот человек, хрупкий телом, но не духом, путешествовал по центральной и северной Италии пешком или на ослике, если он был болен, проповедуя в деревнях на рассвете, проповедуя на заполненных людьми площадях, проповедуя до четырех часов без перерыва; он управляет движением обсервации в Италии, основывает или реформирует монастыри, дает советы понтификам, властителям, коммунам, часто подсказывая изменения для законов, которые касаются обычаев. Реалистичным и правильным языком, который дает нам самую свежую прозу Возрождения, он бичует суетность женщин, скупость торговцев и ростовщиков, роскошь правителей, предрассудки и пороки народа, злоупотребления магистратов, несогласие и борьбу сект; он проповедует посвящение Святому Имени Иисуса, беря его со страниц писаний святого Павла, святого Бернарда, святого Бонавентуры, Убертино Казальского, делает из этого святого Имени солнечный герб, хорошо отвечающий его радостной концепции божественного и требованию конкретности и красоты итальянской религиозности пятнадцатого века. Внутри схемы проповеди, как это происходит в его проповедях, полных народной проницательности, проходит францисканская доктрина более пластичных образов, в более сжатых выражениях: знание есть любовь (тот, кто любит, знает больше того, кто не любит); долг есть любовь (все сводится к этому простейшему искусству любить); блаженство есть любовь (если ты хочешь рая здесь и там, возлюби Бога). Его концепция обучения, воспитания, родины, искусства, гражданского и общественного долга современная и восхитительно итальянская. Он несет францисканскую конкретность к ее литературной цельности и францисканскую радость к ее реальному исполнению.

Святой Бернардино Сиенский не переходит границ Италии; его духовный сын, Альберт Сартеанский, которого называли rex praedicatorum, напротив, выполняет деликатные дипломатические поручения, и в своем прекрасном гуманистическом латинском несет посольства Пап к умирающей восточной империи, работает вместе с другими францисканцами над объединением с Восточной Церковью на Совете во Флоренции в 1439 году, прилагает усилия к присоединению коптов в 1450 году.

Святой Иоанн Капестранский и святой Иаков из Марки

Другу святого Бернардино, святому Иоанну Капестранскому, худому, веселому, неутомимому, как и он, но более «воинственному», тому, кто открыто, голосом народа защищал его перед Папой в черный час клеветы, досталось гораздо более обширное поле деятельности: сначала проповедование в Италии, во Франции, в Нидерландах; за ним последовала миссия против гуситов в Моравии и в Богемии; затем проповедь в Баварии, Тюрингии, Саксонии; потом - распространение и защита веры в области Карпат и в части России, над которой нависла мусульманская опасность. Когда турки захватили Константинополь, святой Иоанн Капестранский проповедует и поддерживает Крестовый поход, объявленный Каллистом III, но чувствует все страдание Венгрии, единственной области, которая способна бороться, но не может вступить в войну из-за нехватки денег и оружия; он пишет Папе, императору, герцогу Бургундскому Филиппу, вялым немецким правителям, отчаянно прося помощи. Обладая темпераментом итальянского завоевателя пятнадцатого века, Иоанн Капестранский занимает место командующего при главнокомандующем Хуниади. Он проповедует, ободряет, молится, вербует терциариев, подвергает себя смертельным опасностям, по-военному выстраивает шеренги Святого Имени Иисуса, заставляет рисовать на знаменах, на гербах, на одеждах священников треугольник с лучами, вызывает веру в знамя Великого Царя. «Идете ли вы впереди или следуете сзади, обвиняете или выступаете обвиняемыми, призывайте имя Иисуса. Только в нем спасение». Он является духовным руководителем Крестовых походов, он ведет сражение на кораблях на Дунае, чтобы ослабить блокаду Белграда; после победы он в свои семьдесят лет не боится одиннадцать дней и ночей находиться среди солдат, призывая к сопротивлению город, которому угрожает опасность. Между 22 и 23 июля 1456 года он командует обороной и под опасными башнями, вопреки воле Иоанна Хуниади, предпринимает вылазку, которая во имя Иисуса обращает в бегство турок, явившись определяющей для победы при Белграде. (Святой Иоанн Капестранский, рыцарь-герой Креста и защитник латинской цивилизации от варваров, умрет три месяца спустя в Илоке).

Продолжает его миссию святой Иаков Маркский, исследователь Данте и собиратель книг для своих братьев из Монтепрандона, который специализировался на обращении еретиков и в течении двадцати лет боролся с ними в Италии. Назначенный Римом легатом против всех ересей, он бродил в одних сандалиях по Европе от Норвегии до Иллирии, спорил с иудеями в Померании, с вальденсами в Южной Германии, с гуситами в Богемии, со схизматиками в Венгрии и в Боснии и умер в 1476, представ перед Богом с неправдоподобно обильной жатвой окрещенных и обращенных.

В именах этих апостолов объединяются все те францисканцы, которые проповедуют на Востоке против мусульманских орд, на Западе - против ужасных групп гуситов, таборитов, вальденсов, от которых бежали армии Империи.

Проповедники покаяния и их миссия

Проповедникам покаяния, по примеру святого Бернарда, недостижимому из-за удивительного равновесия его труда, несть числа в пятнадцатом веке. В Италии можно отметить Роберта из Лечче, Керубино из Сполето, блаженного Марка из Болоньи, блаженного Бернардино из Фельтре, блаженного Михаила Каркано, блаженного Ангела Карлетти из Кивассо. Последний, ученый теолог и оратор, был назначен Сикстом IV руководителем крестового похода против Магомета II, а Иннокентием VIII - руководителем и нунцием против нашествия вальденсов в долины Люзерны, и простирает свою деятельность исповедника и духовного руководителя даже у принца (например, Карла IСавойского), героически добродетельных дам (например, святой Катерины Генуэзской и блаженной Паолы Камбара-Коста). У Германии есть Иоанн Бругман и Теодор Кёльде; у Югославии - Ангел Звездович, обращенный святым Иаковом из Марки и, в свою очередь, деятельный проповедник в обращении православных в Боснии. У Франции есть Жан Тиссеран, Антонио Фраден, брат Риккардо, сторонник Карла VII и Жанны д’Арк, способный владеть аудиторией в пять или шесть тысяч человек в течение десяти-одиннадцати часов подряд; и самый главный из всех, Оливьеро Мейлар, образованный теолог, который, проповедуя, становился простолюдином, насмешником, шутом, вплоть до пения с амвона. Очень суровый, создавший чрезмерно много персонификаций дьявола и смерти, брат Оливьеро соединяет в себе огромные контрасты: он нежен, как кларисса, когда говорит об Иисусе; свободен, как автор Фаблио, парадоксален и сатиричен, как предшественник Рабле, когда обличает пороки. У всех этих проповедников есть много общих аспектов: моральная тема в обрамлении проповеди, сатирическое изображение нравов, народный язык, но каждый защищает обращение или благодетельное установление, которое ему ближе к сердцу: святой Бернардино Сиенский - святое имя Иисуса и милосердие к заключенным; блаженный Бернардино из Фельтре - ломбарды, первый из которых был основан в 1462 году благодаря проповеди двух францисканцев, Варнавы из Терни и блаженного Михаила Каркано Миланского против вампирского ростовщичества евреев; тот же блаженный Михаил, друг Франциска Сфорца и исповедник Бьянки Марии, уделяет особое внимание основанию и улучшению больниц; святой Иоанн Капестранский и Иоанн Тиссеран - реабилитации развращенных женщин. Некоторые развивают мистическую, изысканнейшую ветвь монастырской проповеди, например, Иоанн Сеттимо во Флоренции и Стефан Фридолин, руководитель кларисс в Нюрнберге, автор «Мая» и «Духовной осени». В Германии многие широко разрабатывают тему Страстей, например, фра Иоанн Каннеманн, фра Иоанн Медер, фра Генрих из Верла; в Италии другие люди идут по тому же пути, прибегая даже к драматическим средствам, которые напоминают средневековые священные постановки; иногда они извращают дар слова в малопочетном соревновании по привлечению внимания публики. Эти средства не нравились святому Бернардино Сиенскому, но последние деятели пятнадцатого века, например, Роберт из Лечче, использовали их. Наконец, некоторые францисканцы, знающие священные и мирские науки, чувствуя культурные потребности того времени, написали краткие справочники и учебники для проповедников. Самый знаменитый труд, хотя бы из-за своего загадочнейшего названия, - Domi securi фра Иоанна Верденского (который на самом деле назвал свою работу так: «Sermones dominicales cum exppositionibus evangeliorum per annum satis notabiles et utiles omnibus sacerdotibus pastoribus et capellanis, qui domi securi vel domi sine cura sunt nuncupati, eo quod absque magno studio faciliter possunt incorporari et populo praedicari»). Вперед! Заинтересованным никакой заголовок не мог бы пообещать больше. Эта книга имела сказочный успех: восемьдесят девять переизданий за сто лет! Это показывает, что труды, которые поддерживают незнание, лень и другие слабости читателей, почти всегда «успешны».

Теологическая мысль

В чем францисканская мысль в полной мере раскрывается даже в бурном пятнадцатом веке, - это в защите догмата о Непорочном Зачатии, защите, выдержанной на Собрании в Базилее, и потом весь век в противостоянии с теми, кто не соглашался с Непорочностью Зачатия.

Самым авторитетным защитником этой идеи был один из характерных для гуманизма персонажей, Франциск делла Ровере из Альбиссолы в окрестностях Савоны, который впоследствии стал Сикстом IV. Этот францисканский теолог и философ был преподавателем философии в Перудже с 1451 по 1454 год. Он был великим поклонником святого Августина и Скота, известнейшим учителем в Падуе, в Болонье, в Павии, в Сиене, а не только в Перудже. Его так любили, что накануне его выборов генеральным министром меньших братьев на Капитуле, проходившем именно в Перудже, коммуна предложила ему почетное гражданство этого города. Причиной были его добродетели, его заслуги перед перуджийцами, к которым он в любых обстоятельствах относился очень доброжелательно. Его познания были столь велики, что Арджиропуло утверждал, что не было ученого в Италии, который не слушал бы делла Ровере; Веспасиан из Бистиччи говорил, что он «был удивительным последователем Скота». Делла Ровере принес на папский престол страсть к прославлению Марии; в 1472 году он написал трактат «De conceptione beatae Virginis contra errorem cuiusdam Carmelitae Bononiensis», важный не только из-за своего содержания, но и из-за авторитета автора; он одобрил Мессу и Службу в честь Непорочного Зачатия, написанную блаженным Бернардино из Бусти или, как думают сейчас, Ногарелли, каноником из Вероны, и в булле Gravi nimis 1483 года осудил всех тех, кто утверждал, что Церковь праздновала не Непорочное Зачатие Марии, а только ее духовное зачатие и ее освящение. Ни один понтифик до него не утверждал столь многого. Как в основных чертах мысли и благочестия, так и в жизни и в поведении Сикст IV остается меньшим братом. Его стесняла парадная одежда; приветливый и жизнерадостный, он был «in dando hilarior» и, с францисканской конкретностью чувствуя пульс своего века, сделал из гуманистической культуры апостольство, обогатил ценнейшими томами библиотеку Ватикана, пригласив Плотина руководить ею. Он вновь подарил Риму величие древних памятников и красоту новых зданий, собрав вокруг себя лучших современных художников, так что даже заслужил титул Urbis restaurator и Urbis renovator.

Дело учения и милосердия выполнял Генрих де Харп, по-латински Харпиус, гвардиан монастыря Малинес, умерший с репутацией святого в 1477 году, со своим Eden contemplativorum, основанным на учении Руйсбрука, со своей Theologia mystica, которая, несмотря на некоторые несдержанные формулировки, из-за которых она была сначала занесена в Индекс запрещенных книг, но оправдана спустя век, остается глубоким и продуманным трудом, как и Indica mihi анонимного обсерватора из Амстердама, посвященная святому Бернарду, и Meditationis псевдосвятого Бонавентуры, прославляющая преданность человеческой природе нашего Господа. Архитектор и выдающийся математик, но не теолог, фра Лука Пачиоли из монастыря Святого Гроба Господня заслуживает места в истории науки наряду со Львом Баттиста Альберти и Леонардо да Винчи, потому что он сделал многое для развития алгебры и начал исследования, которые сейчас мы называем бухгалтерскими.

«Франческина»

Несмотря на свою историческую окраску, работой искреннего милосердия останется «Франческина» Джакомо Одди, перуджийского дворянина, который, убежденный словом и примером святого Бернардино Сиенского и святого Иоанна Капестранского, надел платье меньших братьев в 1448 году и жил и умер в Монте Рипидо, прославленный своими соотечественниками. На самом деле он назвал свой огромный том, разделенный на тридцать глав или «на тридцать книг, в соответствии с числом соратников нашего славного отца святого Франциска», «Зеркалом Ордена миноритов», но современники и потомки назвали его более кратко, по-латински - «Франческина». Эта работа обязана своей литературной оригинальностью великолепной небрежности доброго Джакомо Одди «к красивому украшенному слогу и к Цицеронову и Платонову искусству», которые тогда были в моде, о чем автор был прекрасно осведомлен. Его стиль и словарь очевидно умбрийские; его рассказ продолжается без забот о литературности, а только с большой умильностью и кротостью, которые соперничают с чистосердечием и убедительностью, характерной для «Цветочков». Портреты, события, чудеса описаны с простым спокойствием человека, который не беспокоится и не волнуется о том, что он может ошибиться, а старается убедить, и есть страницы, похожие на фрески некоторых анонимных умбрийских художников, которые сохраняют простоту своего письма до порога шестнадцатого века, будучи очаровательными и наивными одновременно. Итак, кажется, эта работа очень далека от гуманизма и связана с семейством, в которое входят «Зерцало совершенствования», «Легенда трех спутников», «Древняя легенда», «Цветочки», но в своем основном стремлении «представить в различных людях воплощение францисканских добродетелей» «Франческина» относится к гуманистическим биографиям, и она же в своей намеренно народной простоте - самая полная эпопея в прозе о францисканском круглом столе. П. Франциск Маури из Спелло, который в 1550 году взял план построения «Франческины» для своей героической поэмы «Францискиада», где главными действующими лицами были святой Франциск и его рыцари, не достиг красоты работы Одди, может быть, потому, что разговорный умбрийский гораздо лучше соответствовал истинной духовности Беднячка. Он, великий святой, говорил на разговорном умбрийском языке, с его бедным словарным запасом, но богатым внутренним содержанием и нежностью; он не говорил на величественной латыни или тем более на остром тосканском диалекте. Привлекательная отличительная черта Джакомо Одди - в том, что он выделяет только фигуры святых, а в святых - не человеческие черты, а святость, изымая из своих источников (а некоторые из них были спиритуалистически тенденциозными) то, что может уменьшить совершенство его героев. Он не занимается спорами ревностных последователей с ратующими за послабления и умеренными; он не касается запутанных вопросов, очевидцем решения которых он был, живя в Умбрии. Отличающийся этой высшей беспристрастностью от живого и реалистичного фра Бернардино Аквилано, автора хроники Fratrum Minorum Observantiae, и от Николая Гласбергера в хронике Ordinis Minorum Observantium, Джакомо Одди хочет только отразить добродетели, воплощенные в тех преданных подражателях Христа, которых было очень много среди францисканцев.

Миссии

Миссии пятнадцатого века поглощены новой мусульманской опасностью. Власть Турции давила не только на юго-восточные границы Европы, но и завоевывала монгольские государства Центральной Азии, на века задержав распространение христианства. О Вильгельме из Прато, докторе Парижского университета, и его семидесяти спутниках, посланных в Китай Папой Урбаном V, ничего больше неизвестно. Сколько пропало благородных жизней! Стража в Святой Земле тоже испытывает огромное давление и удерживается только ценой крови; но в 1411 году францисканцы получили от турок разрешение реставрировать константиновскую базилику в Вифлееме, а в 1421 году папская булла подтвердила их право на святые места, не приняв претензии Патриарха Иерусалима, епископа Вифлеема, бенедиктинцев Иозафата, каноников Сиона. Справедливо Церковь доверила страну Иисуса духовным потомкам человека, который первым пошел туда только с крестом и только ради триумфа креста. Но интриги евреев, желавших занять Трапезную, под которой якобы находилась могила Давида, притязания грузин на гору Голгофу и преследования турок не прекратились.

В краткие промежутки перемирий францисканцы выдерживали в своих монастырях осады грабителей-искателей приключений, или изгонялись власть имущими и должны были бежать через горы и долины, если не хотели быть закованными в цепи и мучимыми перед смертью. Тогда святыни попадали в руки евреев, мусульман, фанатических сект, и когда францисканцы, по неожиданной благосклонности какого-нибудь халифа, возвращались к обладанию ими, они должны были строить все заново с неустанной верой. Так, непобежденными они остаются в борьбе с исламскими ордами в Сербии, в Боснии и в Молдавии. Франциск Суриано, дворянин из Венеции, который, надев францисканское одеяние, не изменил своему прежнему призванию мореплавателя, рассказывает о лишениях и заслугах францисканцев в Палестине в своем Trattato di Terra Santa e dell’Oriente, богатом интересными и достойными доверия известиями, потому что он дважды посылался из Рима в качестве инспектора Ливана. Тем временем открытие Мадейры и Азорских островов, завоевание островов Зеленого Мыса и берегов Гвинеи, а позже открытие Америки распахнули перед апостольской деятельностью францисканцев необозримое поле.

Клариссы

Святой Бернардино Сиенский на своем пути реформировал монастыри кларисс согласно первому Правилу святой Клары. И повторяется то, что было в тринадцатом веке. Не простолюдинки, не крестьянки, а благородные дамы собираются туда, где Правилом была бедность, предпочитая ее относительному достатку других Орденов; нужно заметить, что знатные дамы пятнадцатого века имели внутри себя другие потребности, а перед собой - другие события, чем средневековые монахини. Они были образованны, знали латинский и греческий, музыку и живопись, спорили с гуманистами, могли стремиться к превосходству в пределах небольшого двора. Таковы Цецилия Гонзага, ученица Викторина из Фельтре, которая в девять лет поразила Папу своей речью на греческом; святая Катерина из Вигри, воспитанная образованными маркизами, которая играла на скрипке и прекрасно рисовала; блаженная Иллюмината Бембо, ее ученица, которая написала ее житие с дочерней преданностью и эстетическим чувством; блаженная Баттиста Варано, у которой в юности мистические видения чередовались с чтением классиков среди резных пюпитров богатой отцовской библиотеки, которая отказалась от всех соблазнов жизни принцессы, чтобы обручиться с Христом по Правилу бедных кларисс. Отсюда возникает новая монастырская женская литература, близкая к жизни, на которую влияла гуманистическая культура; мы имеем ее образцы в Trattato delle armi spirituali святой Катерины Болонской и в Lauda spirituale и Dolori mentali di nostro Signore Gesu’ Cristo блаженной Баттисты Варано из Камерино; первый глубоко отражает аскетическую психологию, вторые прекрасны человеческой нежностью и мистической возвышенностью не менее оригинальной автобиографии, написанной Варано. Эта новая литература основана, в большей части, на новой культуре и чувстве прекрасного, характерных для пятнадцатого века; но в еще большей степени она основана на том способе размышлять об очевидных вещах, который имел свои образцы в Meditationis vitae Cristi францисканцев тринадцатого века.

Клариссой, которая сделала из своей жизни шедевр, поднявшись до высоты реформатора, была святая Колетта из Корбии. Какие сила и сладость скрывались в этой очень бледной женщине, может быть, еще более привлекательной в строгости своей исключительной бледности, знали руководители христианства, которые, управляя ею, ей подчинялись; это знал Бенедикт XIII, французский антипапа, который в 1406 году утвердил ее реформатором Ордена святой Клары и разрешил ей управлять через ее духовника, теми меньшими братьями, которые хотели следовать ее реформе; это знал генеральный министр Авиньонской обсервации, который дал ей власть викариссы над теми же «реформированными» братьями; это знал святой Иоанн Капестранский, который, посланный Евгением IV, чтобы присоединить к послушанию другие, меньшие, реформы, не смог отговорить Колетту от верности конвентуалам; позже он сам, будущий победитель турок, склонился перед ней, восково-бледной аббатисой, чтобы в качестве генерального инспектора Ордена и апостольского нунция подтвердить привилегии, законно предоставленные ее реформе, и право выбирать самой инспекторов своих монастырей; это знал Амадей VIII Савойский, когда, упорствуя в том, чтобы получить тиару антипапы, он увидел выступившей в качестве противницы ту, которая была его подругой, его защитницей и его верной подданной в монастырях Орбе и Веве. Святая Колетта реформировала 17 монастырей согласно строгой бедности первоначального Правила святой Клары, к которому добавила свои Установления. Она также распространила свое влияние на некоторые монастыри миноритов, которые в шестнадцатом веке присоединились к обсервации. Как в Италии среди бедных кларисс, так и во Франции среди колеттин и в Испании под белым монашеским покрывалом и голубой мантией монахинь Непорочного Зачатия, учрежденных блаженной Беатрисой из Сильвы и подчиняющихся обсервации, нашли свое место девушки из благородного сословия, может быть, из-за своей наследственной гордости, которая, толкая их к самому трудному, заставляла понять, что бедность - это высшая знатность.

Цветы святости

Социальная деятельность кларисс принадлежала к тому великому безымянному апостольству Церкви, которое проходило бы незамеченным в миру, если бы время от времени какое-нибудь событие не обнаруживало его. Таков случай святой Колетты, которая, будучи современницей Жанны д’Арк, совершала работу духовного единения нации, разорванной войной. «Sans cesse en route comme aiguille diligente a’ travers la France dechiree - Colette en recoud par dessous les morceaux avec la charite’», - воспевал Поль Клодель. Она оказала благотворное влияние на Иоанна Бесстрашного и еще более на Иакова Бурбона. Любопытная фигура, принц и искатель приключений, Иаков без успеха боролся с турками в Болгарии, с англичанами на Ла-Манше, против Арманьяков во Франции. Потом этот прямой потомок Людовика Святого Французского совершил свое последнее приключение, женившись на прекрасной Иоанне II, что дало ему корону короля Неаполитанского. Это была, как можно было предположить, позорная корона, и он оставил ее через несколько месяцев; но титул короля у него сохранился, и возможно, ему казалось, что он недорого за него заплатил. Он вернулся в свое владение в Марке, к детям от своего первого брака, и через отца Энрико де ла Баума познакомился с матерью Колеттой. Он сразу склонился перед ее очарованием и, послушный ей, как ребенок, последовал за ней в Веве, отдал в распоряжение ее генерала все, что имел: власть, связи, богатство принца. Две его дочери стали клариссами, сын - обсервантом; он сам после смерти Иоанны II принимает одеяние первого Ордена из рук отца Энрике де ла Баума, духовника святой Колетты, во францисканской церкви в Безансоне. За решеткой хора его дочери, уже монахини, и его духовная мать смотрят на него и молятся за него. В его маленьком монастыре напротив монастыря святой Колетты брат-король работает в саду, помогает на кухне, подметает, накрывает на стол, моет посуду, как бедный мирянин. Его духовная мать ободряет его. «Le labeur est brief, le repos est long, puor petit de peine, on rechevera grand louer». Брат Иаков прекрасно приготовился к смерти. От прошлого у него осталась только ложка в форме раковины и миска из оливкового дерева, скрепленная серебряными обручами, на которой была серебряная табличка с его гербом. О земных делах он думал, когда писал подробнейшее завещание, в котором «в здравом уме и твердой памяти» наказывал похоронить себя у памятника его уважаемой и благословенной матери монахини Колетты, «en quelche lieu ou eglise que son corp reposera». Когда он почувствовал, что агония близка, он попросил перенести себя в церковь кларисс и лежал там босой на соломенном тюфяке в капелле Святого Таинства, а святая Колетта и его дочери бодрствовали, молились и плакали на хорах. Так он ждал последнего часа, благодаря Бога за то, что Он оторвал его от мерзостей века, чтобы ввести в рай религии: «Quelle obligation n’ai-je pas a’ la Sainte qui m’a converti et qui prie pour moi! Oh qu’il est doux de mourir comme je meurs!»... Почти никому не известна эта маленькая поэма францисканской жизни - поэма о святой Колетте и брате Иакове-короле.

В пятнадцатом веке были и другие фигуры святых. Например, блаженный Генрих Датский, который с одним одеянием терциария, которое было на нем, бежал из королевского дворца и уединился для размышлений в лесу, пока его герцоги после долгих поисков не нашли его и не вернули на трон; он вновь бежит, на этот раз далеко, в Италию, и умирает, как бедный путешественник, в Перудже; блаженный Галеотто Роберт Малатеста из Римини, удивительный цветок того сладострастного и жестокого двора, который не бежит, а исполняет свой долг мужа и правителя, руководит своими подчиненными «с милосердием короля и поведением ангела» и умирает молодым, истощенный непрерывным благодетельным трудом, тоской по девственности и бедности.

Францисканская поэма возвышается до эпопеи в Жанне д’Арк. Легенда, ценность которой в ее символическом значении, гласит, что святая Колетта пришла в Домреми, когда Жанна была еще в пеленках, благословила ее и подарила ей кольцо, на котором были выгравированы три креста и имена Иисуса и Марии, кольцо, которое девушка-воительница носила потом в битвах. Другая легенда рассказывает о встрече двух святых (не невозможной, потому что они были почти современницами) в Мулене, в доме их общей подруги герцогини Бурбонской. История говорит больше: два меньших брата сыграли важную роль в миссии освободительницы, и это были епископ Иоанн Рафанель, капеллан и исповедник королевы Марии Анжуйской, жены Карла VII, и ее матери, Иоланды Арагонской, который беседовал с Жанной д’Арк в Киноне, признал ее посланной Богом и способствовал ее встрече с королем; и брат Риккардо, который, вернувшись из Святой Земли в 1428 году, поддержал своим красноречием начинание Жанны, пробудив патриотические чувства у народа, особенно в епархиях Шалона и Трое, а после капитуляции Трое сопровождал девушку в ее походах. От него Жанна научилась любить святое Имя Иисуса, которое хотела изобразить на своем знамени в манере бенедиктинского символа, Имя, которое станет ее воинственным, победным и предсмертным криком.

Если к терциариям пятнадцатого века нельзя с уверенностью причислить Христофора Колумба, потому что историческая критика считает это легендой, зато точно известно, что великий мореплаватель нашел в писаниях Бэкона и традиции Луллия первый стимул для своих путешествий, в гвардиане Санта Мария в Рапиде - первого защитника, в монастыре Вальядолида - последнее убежище в бедности и мире.

Третий Орден по Правилу заметно усиливается в это время. В начале пятнадцатого века по крайней мере четыре объединения получили от Папы законное признание, с правом объединяться в капитул, выбирать верховного правителя, составлять специальные статуты или правила - по Правилу Николая VII - и принимать свое одеяние. Первым было голландское объединение, одобренное в 1401 году, потом бельгийское в 1413, затем испанское в 1442, наконец, итальянское, одобренное Николаем V в 1447 году.

Основателями нового Ордена, а также немного законодателями (пока Лев Х в 1521 году и Пий XI в 1927 не дали Правило, утвержденное буллой) были терциарии, которые - aemulantes charismata meliora - подняли Орден до упорядоченного состояния.

Францисканское искусство в 15-м веке

Искусство, пробужденное францисканской духовностью в тринадцатом веке, порождает в пятнадцатом веке работы, несравненные по размерам, ясности линий и тонов, так же, как обсервация вносит в контрасты века высокое примиряющее слово. Нет недостатка в столкновениях с возрождающимся язычеством; но если некоторые гуманисты осыпают братьев бранью, если после проповедей горят на площадях костры суетности, то с другой стороны святой Бернардино Сиенский советует изучать Цицерона наряду со святым Джироламо и, беря идею святого Бонавентуры, любит красоту и ищет ее в бедности; поэтому монастыри обсервации возникают в самых живописных местах, и их линии просты, но изысканны; поэтому, вдохновленные францисканскими легендами, для францисканских церквей и монастырей работают Алюнно и Гоццоли, Гирландайо и Лука делла Роббья, Донателло и Бенедикт Майано, Леон Баттиста Альберти и Августин Дуччо; Meditationes vitae Christi, приписываемые святому Бонавентуре, продолжают предлагать драматичные и трогательные мотивы поэтам гимнов и священных представлений; эпизоды из «Цветочков» оживают в произведениях Антонии Пульчи, золовки поэта Морганте.

Святой Бернардино Сиенский еще не умер, а искусство уже занималось им. Его фигура аскета, хрупкая, с голубыми глазами под очень высоким лбом, точеным подбородком под впалым ртом привлекала художников; его человечность заставляла любить его и представлять проповедующим на площади, среди толпы мужчин и женщин, или с табличкой с именем Иисуса у подножия креста, или рядом с Девой на троне, или в священной беседе со святыми, которых он любил и больше всего цитировал, или торжествующим среди летящих ангелов, одетых и ведущих себя с эллинской элегантностью. Искусство почувствовало и воплотило в нем дух обсервации и всего блага, которое обсервация совершила в то время, порождая молитвой, бедностью, животворным словом чудесные дела социальной помощи, сталкиваясь и занимаясь самыми мучительными вопросами того века: объединение с восточной Церковью, обращение и наказание язычников, борьба против турок и евреев, реформа обычаев и законов.

Но, может быть, самый великий дар, который сделала обсервация в пятнадцатом веке, была христианская линия любви и простоты среди господствующего индивидуализма и подражающего язычеству эстетизма гуманизма. Только францисканская церковь под своим бедным сводом с нагими стропилами и аркадами, могла принять фантазию влюбленного в красоту классика, каким был Леон Баттиста Альберти, мечту завоевателя пятнадцатого века о любви и славе, ставшую памятником искусства.

Храм Малатеста в Римини многим, даже некоторым видным историкам, кажется профанацией и предательством францисканского идеала; но можно заметить, что на самом деле все: от пророков до сивилл, от ангелов до танцующих путти, от тонких линий балюстрад до мраморных корзин, доверху наполненных виноградом, от фигур библейских пророков до знаков зодиака и четырех времен года, - кажется, означает одно: что целая вселенная в материи и духе, в истории, которая изменяется, и в божественном, которое остается, в печали и любви, даже в слабой человеческой любви, - вся вселенная славит Бога и во Христе спасается. Именно об этом говорит этот странный храм, единственный в своем роде, и говорит он это во имя святого Франциска, певца творений.

Blog

I. Святой Франциск и его время Глава II