Geum.ru

I. Святой Франциск и его время Глава II

Вид материалаРеферат
Подобный материал:
1   ...   14   15   16   17   18   19   20   21   22
Глава III


I.Проблемы и ошибки современного сознания


В предисловии я сказал, что в этом томе я намерен исследовать, может ли еще францисканство как концепция мироздания, как норма жизни, сказать слово современному миру, и будет ли это слово таким, в котором современный мир нуждается из-за своих ошибок и для исцеления своих страданий. Попытка понять основополагающий характер святого Франциска и его духовности и последовать за этой духовностью, деятельной в течение семи веков, - это ни что иное, как вступление к ответу, который я собираюсь дать на вопрос: Каково то слово, которое францисканство должно сказать современному миру? Какова миссия францисканства в современной жизни?


Чтобы ответить на этот вопрос, нужно учитывать две вещи:


1)является ли современная цивилизация христианской, и если да, то насколько;


2) какую позицию занимает францисканская духовность по отношению к ошибкам и потребностям современного сознания.


Первый ответ будет кратким; это болезненный анализ, для проведения которого достаточно только посмотреть вокруг. Второй станет результатом анализа некоторых основных идей францисканства относительно внутренней жизни, свободы, знания, деятельности. По сути, речь идет о припоминании концепций и учений, которые я уже осветил на предыдущих страницах, рассказывая о людях, которые защищали и распространяли их; но мне кажется, будет полезным систематическое и упорядоченное изложение; я дам его в последующих разделах.


* * *


Наше общество представляет глубокие контрасты, поэтому выявить его основные черты довольно трудно. С одной стороны, развивается наука, которая быстро, в течение одного века, раскрыла секреты энергии, неизвестные в прошедшие тысячелетия; происходит экономический и политический подъем трудящихся классов; выравнивание всех классов в оценке интеллектуальных и моральных ценностей; заметное уменьшение личной мести, гражданской ненависти, личного злоупотребления; повышается общее благосостояние; появляется более широкий критерий равенства и социальной помощи; все это знаки, что наше сегодняшнее общество достигло такой степени цивилизованности, которую предыдущие века только иногда считали возможной.


И в этом современном обществе, таком прогрессивном, нет недостатка в признаках оживленной духовной жизни и в признаках глубокого влияния, которое оказывает на нее христианство. Достаточно подумать о бесконечном числе душ, которые в боли испытаний и нужды обращаются к Богу, взывая к Его милосердию. Обративший внимание на то, сколько молодежи, как юношей, так и девушек, живет в наши дни в чистоте нравов и в служении идеалу, должен признать, что и в современной жизни есть сокровища веры и милосердия, как в века самой оживленной христианской жизни. Эти знаки не видны поверхностным исследователям, тем, кто смотрит на вещи извне; но тот, кто знаком с душами, тот знает, что в тех же больших современных городах, на первый взгляд таких языческих, есть сверхъестественная жизнь и горячая деятельность дел веры и милосердия, которая проникает в социальную структуру и преобразует ее. Ее плоды знает тот, кто бывает в больницах, тюрьмах, школах. Если кто-нибудь отметит, что все это периферия, а не центр христианства, правильно будет ответить, что и центр христианства, Апостольская Римско-католическая Церковь со своими догмами, своими таинствами, своей иерархией, ее сверхъестественная и историческая жизнь не только мистически продолжают жизнь Христа, Который есть ее глава и божественный объединитель, но и имеет в наше время такое влияние, какое, возможно, редко было у нее в предыдущие века. Можно сказать, что слово, обучение, пример Церкви, ее великого Главы, католического священства принимаются с меньшим неуважением, чем вчера, и что противостояние католическому апостольству тоже уменьшилось.


Наряду с этими благами, которые было бы неверно отвергать, это самое общество являет нам знаки разрушительного религиозного, морального и даже гражданского падения. Правда, это зло не превосходит добро, за которым многие следуют и которое многие творят; правда, число злых людей велико, но не превосходит количества добрых; правда, в жизни много язычества, но это неоязычество не душит все стремления к Богу; правда, современная цивилизация отрицает сверхъестественное, но ей не удается освободиться от него. Итак, зло не побеждает добра, и, оказываясь перед диагнозом большого зла, дух может открыться для надежды; это языческое общество еще может спастись, услышать призыв Бога, ответить на свое христианское призвание. Но как это можно сделать? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно глубже рассмотреть зло глубже.


Неудивительно, что наше общество не слушает голос римской Церкви и не следует примеру глубоко христианских душ, которые есть в его лоне. Подумайте: сколько людей (их, к сожалению, слишком много с таким состоянием души) любит Евангелие, но оставляет без внимания догмы, избегает таинств, отрицает учительство Церкви; они могут быть хорошими людьми, но не истинными христианами, могут быть созданиями Божьими, но не «сынами Божьими» в благодати, которая является благородством христиан, данным от Бога, они косвенно могут пользоваться благодеяниями христианства и не участвовать в его жизни. Учитывая эту истину, которая никому не нравится, потому что сталкивается со всеми человеческими страстями, от гордыни до сладострастия, мы можем сказать, что истинных христиан совсем немного.


Большинство людей нашего современного мира живет без Христа и Его Церкви, то есть, не признают или даже отрицают сверхъестественную жизнь, нашу сверхъестественную судьбу, сверхъестественное правление миром. То, что очень обобщенно и несколько абстрактно характеризует современную мысль, включая философию, искусство, политику, экономику, - это плод длительного процесса, начавшегося в эпоху Возрождения и продолжающегося сейчас, процесса отрицания сверхъестественного. И мы достигли такой степени отрицания, что даже язык сверхъестественного непонятен современному человеку; великие истины веры или забыты, или оставлены без внимания, или изменили свое значение для большей части людей; они редко являются определяющими в их действиях; рационалистическая идеология течет в нашей крови, как еретическая болезнь, при первой возможности затрагивает катехизис, выученный детьми, ставит вопросительные знаки перед нашим Кредо, чтобы у сознания было оправдание, когда вера запрещает грешить.


Эта рационалистическая идеология, которая препятствует признанию Бога-личности и стремится к тому, чтобы понимать Его или как призрак человеческого разума, находящегося в младенческом состоянии, или как творение нашего духа, как будто сидит в засаде и останавливает каждый порыв сердца к Богу, парализует поиск Бога, который ведет сердце, чтобы мефистофельски усмехнуться: «Осторожно, ты сам творишь то, что ищешь и что хочешь найти. Ты сам творишь своего Бога». И она говорит это, как будто сам акт такого творения возможен без Бога, Который дает нам способность мыслить; как будто это «создание» Бога уже не является свидетельством Его существования! И еще: рационалистическая идеология сдерживает стремление к Вечному и веру во власть Церкви, внушая страх показаться младенцами, как будто не являются младенческими системы, которые время разрушает, в то время как Бог остается; как будто любить человека вплоть до поклонения ему и следовать идее вплоть до превращения ее в культ не означает подменить слугой хозяина, тенью свет. Может быть, немногие отрицают Бога, но немногие и знают Его через воплощение; многие приспосабливают Его к своему сознанию, если не сказать к своим слабостям. Но чем более затуманивается идея Бога, тем более вырастает идея самостоятельности и власти человека; переоценивание природы, начавшееся в 15 веке, делает незначимой догму первородного греха, над которой сегодня смеются как над мифом, и стремится облагородить инстинкты, признать необходимостью, более того, долгом и проявлением силы их удовлетворение, так что в обыденном сознании грехами называются только такие деяния, которые задевают ближнего, а не те, которые снижают душу до животного уровня, не те, которые оскорбляют божественного Законодателя. Забывают о слабости человека, теме глубокого размышления для всего Средневековья; восхищаются его мыслью и его волей; благодаря мысли человек становится творцом реальности, а воля делает его судьей жизни и истории.


Восхищение человеком имеет другое опасное следствие: забвение тайны Воплощения и пренебрежение ею. Христа сейчас любят как начинателя новой эры - времени свободы и внутреннего «обожествления» человека, но не как Посредника, Искупителя, Царя, Первосвященника вселенной. Центр жизни сместился с Христа на человека, причем подразумевается не эмпирический индивидуальный человек, но человек как человеческая природа, даже как дух; и в основе духа, который творит реальность, презирает боль, тянется к происходящему в уверенности неопределенного прогресса, лежит indiamento.


После того, как утратила значение идея Христа-Посредника и Искупителя, теряется и идея Благодати. Достаточно посмотреть на современное общество, чтобы поразиться очевидности этого факта: сделанное Христом предложение Его Божественной жизни оставляет людей, которые считают себя богами или хотят стать ими своими силами, равнодушными.


Если слава Бога не беспокоит их, счастье рая их не привлекает. Рай и ад - тусклые названия для сегодняшних людей, утонувших в деятельности, неспособных остановиться в размышлении над истиной, чуждой их опыту и далекой от их непосредственного интереса. Идея становления овладела нашей мыслью, так что скоротечность жизни, вместо того, чтобы быть болезненным явлением, как раньше, стала удовольствием. Неподвижному счастью, к которому стремилось Средневековье, предпочитают скоротечный час, который несет горечь и сладость, радость и тревогу, тот контраст добра и зла, который создает мучение жизни. Мир - это цель других времен, потому что в современном динамизме мир означает застой и скуку, застой той деятельности, которая является сутью выражением «я», скуку из-за отсутствия стремления к еще большему благу, которого нужно достичь. Современная философия отняла у страдания его действенность, так что оно больше не служит для того, чтобы вести нас к Богу. Aliquid amari, который заставил Лукреция устало отложить кубок удовольствия, для современного человека - побуждение к новому сладострастию. После наслаждения - пресыщение, а после него - тошнота, я согласен; но после того, как тошнота проходит, вновь начинается наслаждение; жизнь начинается завтра. Vanitas vanitatum рекомендует не отречение, а наоборот, удовлетворение. У жизни есть вкус, поскольку она - плод, который можно вкусить лишь однажды; счастье, никогда не достижимое и поэтому всегда желанное, исчерпывается в диалектике деятельности, которая втягивает, поглощает и переворачивает, которая заставляет забыть о вечности и когда подавляет, и когда превозносит. Леопарди и Шопенгауэр сейчас не были бы услышаны; их великий пессимистический мотив потерял ценность: энергия, эта десятая муза, гордо душит боль, гордо отталкивает удовольствие и само счастье, когда они посягают на ее власть, и нацелена только на одно: на превосходство «я».


Так переоценивание природы, восхищение человеком, неприятие догмы первородного греха, духа высшего Законодателя, вера в самостоятельность духа и в его постоянное развитие составляют цепь ошибок, которыми человек разрушил два неделимых, необходимых, имманентных основания - счастье и страдание, служивших опорой для чувственной человеческой потребности в запредельном, и соединил их в волне становления. Эта цепь ошибок сделала больше и хуже: она расшатала критерий, различающий истину и ложь, добро и зло. Если истина - это мысль в настоящий момент, если каждое действие содержит весь опыт прошлого и приобретает новый, который, каким бы он ни был, способствует росту духа, то оказывается, что нет серьезных причин для угрызений совести: необходимость искупления теряет свою остроту при мысли, что каждое действие находит в себе и своих последствиях награду и наказание; необходимость очищения растворяется в обманчивой надежде научиться на своих ошибках и превысить себя, начав сначала, уже с более богатой человеческой природой.


Среди интеллектуалов, псевдоинтеллектуалов и мирян преобладает некое эстетическое сознание, которое есть отрицание христианской концепции греха. Оно с одинаковой благожелательной снисходительностью относится к пороку и к добродетели как к двум равно интересным аспектам действительной реальности; оно не презирает вину, не почитает строгую мораль, более того, насмехается над ней и, если восхищается каким-то величием, то величием желания и дерзости, кто бы и как бы ни утверждался таким образом, наемник или святой. Оно восхищается элегантностью линии, вне зависимости от того, добрая она или злая; оно считает, что можно (лишь бы это было сделано красиво) умело обманывать, вежливо обижать, лгать с гениальной выдумкой. Когда это эстетически утонченное сознание восхищается, особенно волей и ловкостью, оно приближается по аморальности, или антихристианству, к невежественному и закосневшему сознанию, для которого критерием оценки является успех, которое всегда оправдывает победителя и стремится к прибыли или удовольствию; одним словом, это эстетически утонченное сознание сближается с грубо материалистической и экономической концепцией жизни.


К счастью, эстетика и экономика не доходят до того, чтобы заставить замолчать голос долга; потому что этот голос говорит если не во имя Бога, то во имя нас самих, или человечества, или родины; благородные и великие подмены, но все-таки подмены, всегда недостаточные, хотя и полезные, как хлеб из сорго при отсутствии пшеницы. Итак, естественное моральное сознание и гражданская нравственность есть, хотя и не у многих людей, и редко чистые и полные во всех своих частях; однако, если их достаточно, чтобы отдалиться от вины или от тех вин, которые затрагивают коллектив, то они также способствуют непризнанию и недооценке греха как обиды, нанесенной Богу, и как вечного проклятия души, и способствуют не меньше, чем эстетическое или вульгарно экономическое сознание. Рассматривая грех с естественной точки зрения, как человеческий факт, они вынимают из-под него основание его ошибочности и прежде всего лишают его характера оскорбления, нанесенного Богу. Человек грешит, и может быть, это заставляет его краснеть, но он не боится грешить; он грешит, но рассматривает грех как составную, если не самую главную часть человеческой природы; более того, некоторые грехи становятся естественным правом; некоторые добродетели, например, целомудрие, смирение, скромность сегодня в глазах многих выглядят искажением природы и ненужным самопожертвованием.


Когда догма первородного греха стала почти мифом, человеческое ничтожество скрывается, или, лучше сказать, отрицается под с помощью воли, сила которой может убедить в чем угодно; после того, как были признаны младенческими мифами Рай и Ад, люди пытаются найти счастье или, лучше сказать, радость жизни, в текучей реальности, и эта попытка осуществляется за счет лжи самим себе. Альфой и омегой современного сознания являются воля и сладострастие для обыденных людей, воля и благо Государства или, в общем, общественное благо, согласно определенному политическому идеалу, для руководителей; иногда вместе: воля и сладострастие, родина или все человечество (в котором дух безлично простирается в будущее). Когда человек обладает такой силой воли, чтобы достигать поставленной цели и постоянно удалять от себя мишень, в которую он метит, так что его лук всегда натянут и каждый день он ставит перед собой более высокую цель, которая является для него смыслом жизни, тогда этот человек достигает героизма. И образцом героизма, с тех пор как Гуманизм призвал героев Плутарха, чтобы заменить ими святых, стал уже не подражатель Христа, недосягаемого героя, а человек, выделяющийся силой воли.


После того, как смирение потеряно, страдание уже не может привести к вере; правда, остается другая великая посланница Бога: смерть. Но кто серьезно думает о смерти в этом водовороте дел? Когда-то было время, чтобы сконцентрироваться и приучить себя к той необходимости конца, которая остается для каждого человека абстрактной истиной до последнего вздоха; сегодня эта хорошая мысль, даже если она и приходит, остается задавленной под тяжестью внешней деятельности. Кроме того, если размышление о смерти заставляет задуматься человека ищущего, сомневающегося, страдающего из-за угрызений совести, то по сознанию, поглощенному непосредственным настоящим, довольным своими делами и своим положением среди добра и зла, интересующегося смертью только как последним опытом, оно скользит, не оставляя следа. Более того, для некоторых людей, не знаю, циничных, декадентов, или больных, мысль о смерти или ее опасность соразмерны сладострастию.


Этот способ понимать жизнь нельзя назвать необычным; он распространенный, общий; из философии он проникает в школы, в политику, в искусство; из театра, из романов, из кино он испаряется в воздух, которым мы дышим, отравляя даже души самих католиков, делая многими бессознательными еретиками.


Перед людьми своего времени, которые восстали против Бога, святой Бонавентура ставил такой силлогизм: «Разум спрашивает: что нужно делать с человеком, осквернившим храм Божий? Совесть отвечает: или убить его, или очистить его стонами покаяния. Сознание упрекает: это ты тот человек; и заключает: или мучиться, или подчиниться указанию об очищении покаянием. И тогда делает выбор воля. Поскольку она отклоняет внутренние мучения, она с удовольствием подчиняется указанию покаяться». Но когда святой Бонавентура предлагал этот длинный силлогизм, он предполагал, что есть точные истины, хранимые в душе грешника: Бог и вечность, рай и ад; моральный каркас мог быть разрушен, но главные стены оставались нерушимыми.


Позже, когда святой Игнатий ставил, уже перед своими современниками, военную и евангельскую дилемму двух полей и двух знамен, чтобы призвать людей к Богу, он подразумевал, что есть крепкая идея добра и зла, смерти, трансцендентного конца жизни; если какая-то несущая стена и упала, то фундамент оставался и позволял восстановить все.


Но сегодня Бог, дух, вечность, вина и добродетель потеряли свое христианское значение, чтобы получить трансцендентальное философское, которое сбивает с пути неопытных, удовлетворяет слабые сознания, боящиеся сильной узды, и избегает влияния религии, потому что само выступает в роли религии. Джоаккино Чиани мог испугать Боккаччо; сегодня даже упрек Папы не трогает Д’Аннунцио. Савонарола был последним безоружным пророком, который потрясал сознания, ведя их к политическому действию; но с тех пор как Макиавелли безжалостно расчленил политику, одновременно идеализируя ее как самое высокое и достойное занятие человека, - с тех самых пор религию многие понимают как политику, то есть исключительно в целях гражданского общежития. Уже не человечество на службе у Бога, а Бог на службе у человечества. В такой цивилизации францисканство может показаться анахронизмом или мечтой других времен, золотого века духа.


Что общего между верными Евангелию и современными неблагодарными механическими врагами всего вежливого и любимого? Что может дать нам францисканство? - То, чего нам не хватает, и то, что механический прогресс наших дней не способен создать, а именно, средство исцеления от зла, которое яд нашего времени влил в нашу кровь. Абсолютная вера в свои силы, лихорадка работы, удовлетворение настоящим, презрение к страданию и смерти, являющиеся завоеваниями современных душ, скрывают глубокое неудовлетворение, которое не может устранить весь англо-американский комфорт. Это неудовлетворение, конечно, не новость нашего времени, но сейчас оно более впечатляюще, потому что противоречит завоеваниям, которых добился современный прогресс.


На это более или менее осознанное мучение и стремление к бесконечному, которое и делает нас людьми, древняя восточная цивилизация ответила блаженством растворения во Всем; Греция - мыслью и красотой; Рим - правом; христианство - единственным Откровением, способным удовлетворить нужды человеческого сердца: отцовством Бога и искуплением человека в деле Сына Божьего; Средневековье повторяет этот ответ, но не полностью исполняет его, поэтому Возрождение вновь просит для усталых людей знания и красоты классической античности и получает и использует их - до исчерпывания их в творческом мучении шедевров искусства, но не достигает счастья, которое всегда там, где нас нет... Современная цивилизация получает от машин максимальную скорость и максимальное благосостояние, но ничего такого, что могло бы по-настоящему утешить людей; эта цивилизация не может даже дать нам красоту искусства, потому что красота требует созерцания и выражается в искусстве посредством трудоемкого процесса любви и страдания, в то время как нам не хватает спокойствия для созерцания, времени для размышления, собранности и духа жертвенности для того, чтобы почувствовать поэзию любви как благодеяние мучения. Сейчас, даже если у нас есть краткие моменты радости, если мы гордимся механическим прогрессом, если сочувствуем предкам за то, что они ездили в дилижансах и читали при свете масляной лампы, на самом деле наша гордость - это маска, прикрывающая сомнение, неуверенность, вопрос, который появляется из глубин нашего существа во время кратких остановок между одной и другой перебежкой: зачем?


Необходимость действовать не объясняет причин жизни. Самолет, электрический свет, радио, телевидение не избавляют нас от необходимости учиться, чтобы знать, от усилия владеть самими собой, чтобы выжить, и бороться, чтобы победить, от страдания быть униженными и беззащитными. Все чисто, удобно, быстро, но рождение и смерть остались, как раньше, и тот, кто хочет каплю ума, глоток любви, вспышку идеи, жизнь на пару лет дольше, не найдет машины, которая могла бы дать это. Когда мы говорим, что мы удовлетворены, мы лжем сами себе и опустошаем душу. Когда мы отрицаем грех и ответственность, мы душим совесть, которая для каждого из нас законодатель и беспощадный судья, судящий по личному закону, который нельзя нарушать, даже если все трибуналы мира оправдают нас. В самом деле, достаточно нам остановиться ненадолго и прислушаться к себе, чтобы заметить, что мы более несчастны, чем привыкли думать.


Диагноз болезни, которая мучает наше общество, может быть вынесен в одном предложении: лишение Бога, недостаток сверхъестественной жизни, господство природы.


Но не нужно отчаиваться, потому что христианство - это божественная сила, которая никогда не уйдет из мира. Святой Франциск может и сегодня привести людей к Богу, потому что его духовность предлагает особый, прямой ответ на некоторые проблемы современного сознания, а именно: внутреннее беспокойство, кризис свободы, стремление к действию, погоня за счастьем.