А. Г. Дугин Обществоведение для граждан Новой России
| Вид материала | Документы |
- Программа вступительных испытаний по учебному предмету «Обществоведение», 83.74kb.
- Урок по теме: «Санкт- петербург город новой культуры», 78.76kb.
- Программа 4 ой Всероссийской научно-практической конференции «Государственная и муниципальная, 56.05kb.
- Политика, обществоведение, 1009.61kb.
- Ориентировочно составит: для граждан Украины эквивалент 15€, для граждан стран СНГ, 65.03kb.
- Ориентировочно составит: для граждан Украины эквивалент 15€, для граждан стран СНГ, 71.18kb.
- Программа вступительных испытаний магистерская программа «Историческое образование», 296.27kb.
- Программа адресована преподавателям высших учебных заведений, ведущим учебные курсы, 200.68kb.
- Пьянкова Андрея Николаевича по теме: «Обращения граждан в уфнс россии по Курской области», 103.26kb.
- Методические рекомендации к учебнику «Обществоведение. 10-11», 2348.18kb.
Здесь на уровне экономических процессов мы видим новый этап отчуждения государства от народа, и постановку народа в служебное положение относительно государства. Отныне народ не просто добровольно и осознанно оказывает материальную поддержку созданному им государству в форме дани или отработки «барщины», но приносит ему в жертву свою свободу.
«Демократия» делает серьезную уступку в пользу «суверенитета», а государство окончательно перетягивает статус политического субъекта на самого себя, лишая этого статуса народ. Хотя определенные элементы демократии сохраняются и в этой ситуации в форме «земства».
На этом историческом этапе, равно как и на следующих, такое отчуждение обосновывается военно-стратегической необходимостью, так как защита народа от внешних угроз и укрепление государственного суверенитета (в том числе и за счет завоевания новых территорий и добровольного присоединения отдельных народов) становятся все более и более сложными и требуют проведения довольно жестких мер.
Развитие торговли и ремесел в XVI-XVII веках. Централизация Московского царства при Грозном и первых Романовых в XVII веке была в определенном смысле процессом экономической модернизации. Несмотря на то, что во главе тягловой системы стояли сугубо духовные ценности, – миссия Москвы-Третьего Рима, -- сам факт усиления государственного начала по сравнению с народным способствовал появлению в традиционном русском обществе первых элементов общества модерна. Это проявлялось и в развитии торговых связей с европейскими державами, и в динамике товарного производства, относительно возросшего в этот период.
Масштабы и значение торговли в России в XVI веке значительно выросли по сравнению с предшествующим столетием. С востока везли китайские ткани, фарфор и другие товары, на восток -- русские меха, пеньку, воск. На Запад отправлялись продукты русского промыслового хозяйства и лес. С Запада в Россию везли промышленные товары -- сукна, металл.
Ремесло и мелкое товарное производство в XVII веке представляли собой господствующие формы промышленности. Среди ремесленников наиболее многочисленную группу составляли тяглые ремесленники -- основная масса населения посадов. Тяглые ремесленники работали на заказ, но они же ранее других категорий ремесленников перешли к работе на рынок.
Укрупнение производства и применение в нем наемного труда нашли свое наиболее полное выражение в возникавших в XVII веке мануфактурах. Мануфактуры представляли собой форму крупного производства.
Уже XVI веке из среды посадских людей выделились три привилегированные корпорации: гости, гостиная и суконная сотни, стоявшие вне посадской организации и пополнявшиеся из наиболее зажиточных посадских людей или разбогатевших крестьян.
«Аграрная вечность» и отсутствие предпосылок для развития капитализма снизу в русской экономической истории. Начиная с первых этапов Московского царства в экономической истории России выделяется фундаментальная особенность: инициатива модернизации экономики исходит не от самого народа, а от государства, которое решает таким образом определенные чисто государственные и военно-стратегические задачи.
«Идеальная» экономическая модель русского народа воплощена в свободном крестянском землепользовании в сочетании с уплатой дани на содержание государства (древне-русская модель «суверенной демократии»). Эта народная экономика связана с циклом сельхозработ и не содержит в себе внутренней динамики. Агарное традиционное общество живет в параметрах «вечности» -- из сезона в сезон повторяются одни и те же природные явления и соответствующие им циклы работ. Год от года мирно течет замкнутый цикл церковных служб. От поколения к поколению воспроизводятся одни и те же черты крестьянского быта. В такой аграрной народной экономической модели нет внутренних предпосылок для развития, дисгармонии и конфликта, нет предпринимательской психологии с ее духом авантюры, риска и индивидуальной активности.
Хозяйственная система, к которой тяготеет русский народ, это общинный циклический крестьянский труд, с повышенным напряжением в теплый период года и с относительной расслабленностью в холодный. Такая трудовая народная психология прекрасно сочетается и с православной этикой, ставящей во главу угла не материальные, но духовные, созерцательные ценности.
Экономическая «модернизация сверху» в эпоху Петра. Динамика возникает в другом месте – в государстве и властном аппарате. Оттуда и исходят импульсы, приводящие в движение всю систему хозяйства России.
В отличие от западно-европейского опыта модернизация российской экономики всегда происходит сверху, а не снизу, и политическая элита здесь выступает не выразителем объективных экономических процессов, автономно протекающих в обществе, но организует их искусственно.
Все это заметно уже в «тягловом государстве» Грозного и в XVII веке, а в эпоху реформ Петра Первого это становится неопровержимым фактом.
Петр Первый, наделенный страстным темпераментом и огромной волей, воспринимает состояние российского общества и, в частности, его хозяйственный уклад, тяготеющий к постоянному воспроизводству «аграрной вечности», как чисто отрицательное явление – «инерцию», «отсталость», «недостаток». Он вдохновляется примерами бурно развивающихся экономически западно-европейских держав, вступивших к началу XVIII века в стадию стремительного развития буржуазных отношений.
Петр ищет в русской среде то, что напоминает ему Европу –мануфактурное производство, активное купечество, первопроходцев новых территорий, предпринимательский дух и т.д. – и вкладывает в эти явления цареву волю. Так как импонирующие ему европейские явления носят ярко выраженный капиталистический характер, то он переносит «капитализм» на русскую почву. Но поскольку «капитализм» внедряется сверху, причем в ситуации, когда объективные процессы в экономике идут совершенно в ином ритме и по иной логике, в результате получается нечто совершенно оригинальное и самобытное: реформы Петра затрагивают только узкую прослойку общества, впечатляющие результаты модернизации касаются отдельных областей, – кораблестроения, внешней торговли, городского мануфактурного производства, оружейной промышленности и т.д., -- а основные хозяйственные механизмы остаются теме же, что и раньше. Россия после Петровских реформ по-прежнему аграрная страна, живущая в ритме традиционного общества – в ритме «аграрной вечности». И хотя после Петра властная элита все больше интегрируется в Европу, перенимая нравы, обычаи, традиции и даже язык, основную массу населения и ядро экономической системы России это не затрагивает.
«Второе крепостное право». Окончательное закрепощение крестьян. Самый большой процент среди всех крестьян к XVIII веку представляли собой государственные (казенные) крестьяне, обязанные платить подушную дань и обрабатывать землю, которая чаще всего принадлежала государству (волости). В «первом» крепостном праве (с эпохи Ивана Грозного до Петра), историки XIX века называли его «крепостью» или даже «круговой порукой», такие крестьяне были строго закреплены за землей (а не за владельцем – временным или постоянным), и не могли быть отделены от нее ни продажей, ни залогом. В начале XVIII века Петр присоединил к ним «экономических» крестьян, которые ранее были приписаны к монастырям и церквям. Все крестьяне были юридически привязаны к земле. Если эти земли входили в поместье (государственные земли, раздаваемые за заслуги дворянству), то они были обязаны отдавать часть урожая помещикам или отрабатывать барщину. Но до «Указа о вольности» «крепость» компенсировалась службой дворян. Даже в в «Наказе» Екатерины II говорится: «Сельские жители живут в селах и деревнях, обрабатывают землю, произведениями которой питаются все сословия, и сие есть их жребий».
Совсем иной правовой статус был у вотчинных холопов. Часть холопов оставались землепашцами, а часть переходила в дворовые люди (челядь). Землепашцы по «первому» крепостному праву также как и свободные крестьяне не могли быть проданы, а собственно «движимым имуществом», которое можно продавать, обменивать, закладывать и т.д. были лишь «дворовые люди», т.е. «челядь».
Во время правления Петра III (1728-1762) для упорядочивания сбора подушной подати произошло объединение в один класс крепостных (свободных) крестьян с холопами, что стало важным шагом в отъеме прав «свободных сельских граждан» в пользу помещиков. Если при Грозном помещики приравнивались к вотчинникам, чтобы ограничить власть наследственной аристократии и уравнять ее в правах со служилым сословием, то в XVIII веке под влиянием европейских обычаев, которые были свойственны «новой» знати, этот процесс стал проходить в обратном направлении: теперь помещики, по сути, сами становились вотчинниками, получая земли в наследную собственность. Так происходило изменение статуса «свободных» крепостных крестьян на статус холопов. По выражению государственного деятеля первой половины XIX века Михаила Сперанского (1772-1839), это привело к появлению «второго» крепостного права (или «крепостничества» в собственном смысле слова), когда крестьяне и их земли стали рассматриваться как частная собственность помещика; земли – недвижимая составляющая, а люди – движимая. Так к концу XVIII века по совершенно особой логике, свойственной исключительно русской истории, сложилась правовая модель, отдаленно напоминающая феодализм.
Но и в этом случае важнейшим отличием такой политико-экономической системы от западно-европейского феодального общества является полная зависимость крепостнической аристократии от царя и государства. Вассальные отношения не получают того качественного объема, который было свойственен Средневековой Европе. Сами баре остаются «государевыми холопами», полностью зависимыми от монаршей воли и необходимости нести государственную службу. По одним признакам «второе крепостное право» напоминает феодализм больше, чем первое, но и здесь это уравновешивается постоянно растущей централизацией власти, что постоянно ограничивает свободы помещичьей аристократии.
Капиталистические отношения в XIX веке. В XIX веке крепостное право сохраняется вплоть до его отмены в 1861 году Александром II, царем-освободителем. Манифест «О Всемилостивейшем даровании крепостным людям прав состояния свободных сельских обывателей и об устройстве их быта» знаменовал собой начало новой экономической эпохи.
В марксистской историографии, начиная с Ленина, этот период принято было трактовать как резкий взлет развития капитализма в России. Действительно, в некоторых областях капиталистические отношения, на самом деле, начинают развиваться.
С 1865 по 1890 год число фабрично-заводских и железнодорожных рабочих увеличилось в два раза — с 706 тыс. до 1438 тыс. человек. Получил широкое распространение наемный труд. Непрерывно росло городское население, концентрируясь в крупных городах. С 1863 по 1883 год городское население выросло — с 6 млн. почти до 10 млн. человек. Широкое развитие получила организация банковской системы . Наряду с Государственным банком, учрежденным в 1860 году, появились и непрерывно росли частные банки, общества взаимного кредита, акционерные общества и т. д.
Одной из важнейших технологических сфер было широкое железнодорожное строительство как средствами казны, так и частными компаниями. Железные дороги содействовали вовлечению в товарооборот страны все новых и новых районов, они привели к росту специализации районов и усилению торговли между ними. Это косвенно содействовало росту товарности сельского хозяйства.
В России развивается металлургическая, машиностроительная и угольная промышленность, железные дороги предопределяют непрерывно растущий спрос на рельсы, паровозы, вагоны, топливо и т. д.
Развитие капитализма в промышленности России проходило в трех основных областях:
- мелкое товарное производство, представленное мелкими, в основном крестьянские промыслы,
- капиталистическая мануфактура,
- фабрика, машинная индустрия.
Среди самого крестьянства начался процесс расслоения на сельскую буржуазию («кулаков») и сельский пролетариат («бедноту»). В промышленных городах началось формирование пролетариата.
Ленин обобщил эти признаки в своей программной работе «Развитие капитализма в России» (1899). Сам он считал, что ему удалось доказать, что «...развитие аграрных отношений в России идет капиталистически и в помещичьем хозяйстве, и в крестьянском, и вне, и внутри «общины». Это раз. Что это развитие уже бесповоротно определило не иной путь развития, как капиталистический, не иную группировку классов, как капиталистическую. Это два». Этот вывод является более, чем спорным. Наличие некоторых признаков капиталистических отношений было налицо, но ничто не свидетельствовало о том, что «на капиталистический путь развития Россия стала бесповоротно». Более того, внушительное описание капиталистических преобразований никак не отражала того факта, что
- при всей яркости эти преобразования оставались периферийными явлениями по сравнению с преобладанием общинного аграрного производства, которое качественно не видоизменилось после отмены крепостного права и
- экономическая модернизация имела основной движущей силой государственную политику царского правительства, а не объективное развитие капиталистических отношений.
Капитализм в России развивался как реализация стратегической программы царской власти, а его носителями снизу были преимущественно маргинальные социальные группы – либо религиозные (в частности, старообрядцы, которые составили ядро российской буржуазии), либо этнические (как представители российских этнических меньшинств, так и иностранцы из Европы).
Эти обстоятельства показывают, что в России сложился не капитализм, но отдельные его составляющие, затрагивающие некоторые области и распространенные неравномерно в социальном, сословном и географическом пространстве.
Как и в случае с феодализмом, можно сказать, что капиталистические отношения в России XIX и даже XVIII века частично наличествовали, но капитализма как такого не было и близко. Это прекрасно осознавала сам Маркс, отказывавший России в самой возможности социалистической революции. По Марксу, не рынок, не денежная экономика, не наличие масштабной внешней торговли, и даже не факт индустриального производства, банковской системы и технического развития делают капитализм капитализмом, а автономная логика существования капитала как системного явления, подчиняющего своему бытию все аспекты социально-экономической реальности – от производительных сил и производственных отношений до политических структур и культурных особенностей. Причем предполагается, что это системное явление более или менее равномерно распространяется на подавляющее большинство населения страны. Вот этого-то как раз в России не было и близко.
Реформы Столыпина. Царский премьер-министр Петр Столыпин (1862-1911) в первом десятилетии ХХ века всерьез берется за искоренение сельской общины для искусственного внедрения в деревню капиталистических индивидуально предпринимательских начал, на что и направлены его реформы. А это, кроме всего прочего, означает, что и в его время основы древней аграрной экономики, пережившей и вотчину, и крепостничество, и отмену крепостного права, сохраняются в России в неприкосновенности.
Столыпин руководствуется не столько экономическими, сколько стратегическими и социально-политическими интересами, что было отличительной чертой почти всех реформаторов русской истории. Они стремились модернизировать хозяйство в первую очередь для того, чтобы повысить конкурентоспособность и военную мощь перед лицом европейских держав, постоянно угрожавших свободе и безопасности России. Столыпин откровенно говорит, споря с революционерами: «Им нужны великие потрясения, мне нужна Великая Россия». Для Столыпина капитализм, активно насаждаемый им на селе, есть ничто иное как инструмент для укрепления величия государства, его мощи и его объема.
Сам Столыпин говорил об этом довольно откровенно: "Ставить в зависимость от доброй воли крестьян в момент ожидаемой реформы, рассчитывать, что при подъеме умственного развития населения, которое настанет неизвестно когда, жгучие вопросы разрешатся сами собой - это значит отложить на неопределенное время проведение тех мероприятий, без которых немыслима ни культура, ни подъем доходности земли, ни спокойное владение земельной собственностью".
Столыпинский план новой крестьянской колонизации Сибири вдохновляется теми же заботами, что и первое закрепощение крестьян при Иване Грозном. Это не столько экономическая, сколько военно-стратегическая мера, призванная освоить малозаселенные земли, которым при определенных обстоятельствах может угрожать опасность интервенции и отчуждения. Эти опасения подкрепляются проигрышем Россией русско-японской войны.
Столыпинские реформы, требовавшие огромной воли, решительности и «пассионарности», были искусственно прерваны в 1911 году убийством Столыпина анархистом Дмитрием Богровым (1887-1911), а кроме Столыпина в России начала ХХ века аналогичной фигуры не нашлось. Идеи столыпинской модернизации России не были доведены до конца.
Радикальная модернизация и мобилизационная индустриализация большевиков. Переломным этапом модернизации российской экономики стал советский период. Действуя от имени рабочего класса и вдохновляясь марксистской идеологией, большевики в XX веке провели невиданную по масштабу экономическую модернизацию. И снова, как в прежние эпохи русской истории, реформы были проведены сверху, жестким и радикальным способом. Хотя на этот раз в качестве политической элиты выступали не цари, но представители Коммунистической партии, захватившей власть в ходе вооруженного переворота в октябре 1917 года.
Согласно теоретическим взглядам марксистов, социализм может быть установлен только в той стране, где капиталистические отношения давно сложились и развились, где городской промышленный пролетариат представляет собой большой процент населения, а капиталистическая система переживает кризис. Иными словами, социалистическая революция, по Марксу, может состояться только в обществе с модернизированной промышленной экономикой – в индустриальном обществе. Так как Россия и в XIX веке, и даже в начале XX века была преимущественно аграрной страной, с очень небольшим процентом промышленного пролетариата и зачаточным уровнем развития капиталистических отношений, то никакой революции теоретически в ней произойти не могло.
Но русские марксисты из социал-демократической партии большевиков смогли захватить власть в сложный период политического кризиса Российской Империи, когда война с Германией истощала все силы народа, в управлении государством царил хаос после отречения Императора от престола, а Временное правительство, состоящее из представителей разных партий (преимущественно эсеров), противоречащих друг другу по любому вопросу и возглавляемое слабой фигурой А.Ф.Керенского (1881-1970), не могло найти выхода из исторического тупика. Захватив власть вначале вместе с левыми эсерами и анархистами, а потом и единолично, большевики приступили грандиозному эксперименту по приведению реального положения дел в российской экономике в соответствие с требованиями марксистской догмы.
На теоретическом уровне была создана предельно идеологизированная версия истории русской экономики, которая доказывала, что этапы смены экономических формаций в России строго соответствуют западному образцу, и следовательно, начиная с XVII века в России «развивался капитализм», а в начале ХХ века он «сложился и устоялся». Февральскую революцию большевики окрестили «буржуазной» (хотя во главе Временного правительства стояли «социалисты-революционеры», т.е. политические наследники народнической идеологии), и короткий период до октября был объявлен периодом «буржуазной государственности». Все эти натяжки служили тому, чтобы обосновать «исторически закономерный» и «социалистический» характер большевистского переворота.
«Модернизация на крови». На практике большевики приступили к насильственной индустриализации экономики, подгоняя ее под те стандарты, которые были характерны для экономически развитых европейских держав.
Такая ускоренная модернизация оправдывалась стратегическими соображениями, чтобы отстоять независимость советского государства во враждебном окружении была необходима современная армия.
Только в советский период экономика России по настоящему вступила в Новое время – со всеми характерными чертами индустриального уклада:
- развитой промышленностью и многочисленным промышленным пролетариатом,
- обширной инфраструктурой городов,
- взлетом рациональной науки,
- стремительным техническим прогрессом.
Но как и на всех прежних этапах модернизации российской экономики этот процесс был искусственным и проходил по воле правящей элиты и в интересах государства. Причем цена, заплаченная за это тоталитарным режимом большевиков, была огромной: при построении советской экономической системы погибли многие миллионы русских людей. Это была «модернизация на крови».
Аграрный характер российский экономики перестал быть определяющим только в 30-е годы ХХ века, когда коллективизация села и сталинская промышленная политика ценой огромных жертв создали в Советском Союзе полноценную индустриальную экономику, выведя огромные массы населения из режима «аграрной вечности» и поставив их в исторические и экономические условия, где время движется только вперед.
Экономическая модернизация в советский период проводилась тоталитарными методами. Там, где большевики сталкивались с преградой на своем пути, коренящейся в культуре, психологии, исторических традициях русского народа, они безжалостно сметали ее.
Экономическая конкуренция с Западом СССР в целом удавалась. К 60-м годам ХХ века в СССР была создана развитая промышленная экономика, вполне конкурентная с западными капиталистическими обществами: соревнование двух систем, претендующих за исключительное право на наследие эпохи Просвещения, проходило с переменным успехом. Опыт СССР показал, что результаты, вполне сопоставимые с итогами индустриального развития в условиях капитализма, могут быть получены совершенно иным способом – через принудительную модернизацию сверху в условиях тоталитарного идеологизированного режима. Жестокость большевиков, уничтоживших во имя исполнения своих догматических проектов миллионы своих собственных граждан, дала результат: только такими мерами удалось сломить основы традиционного аграрного общества и вывести русский народ в новые исторические и экономические условия, в Новое время.
Достижения советской экономики в послевоенный период. Несмотря на то, что в Советском Союзе сложился совершенно иной механизм хозяйственного управления, основанный на административно-плановой экономике и общенародной (а, по сути, государственной) собственности на землю, средства производства, недра, леса, транспорт, банки и т.д., социалистическая модель в 1960-1980 г.г. относительно успешно конкурировала по всем основным макроэкономическим показателям с западными странами.
Многие успехи советской экономики были связаны с военно-промышленным комплексом (ВПК), в интересах которого работало подавляющее большинство действительно передовых по тем временам научно-исследовательских институтов, конструкторских бюро, предприятий. ВПК функционировал на том промышленном базисе, который сложился в нашей стране в эпоху сталинской форсированной индустриализации и опыте «мобилизационной экономики», полученном в период Великой отечественной войны (1941-1945). С ВПК были связаны практически все интенсивные (качественные) достижения советской экономики, в то время как доступ к дешевым энергоресурсам (нефть, газ) и почти бесплатной рабочей силе (т.н. «комсомольские стройки», «стройки века», использование труда заключенных и т.д.) обеспечивали экстенсивное (количественное) развитие – освоение новых территорий, расширение экономической, социальной, транспортной инфраструктуры и т.д.
Однако ключевую роль играл необыкновенный духовный подъем и энтузиазм всего советского народа после победы над фашистами. В послевоенные годы в стране улучшалась демографическая обстановка, неуклонно рос уровень общего и профессионального образования, что обеспечило приток квалифицированных кадров в наукоемкие отрасли экономики. Свой вклад в сокращение «технологического разрыва» с Западом внесли органы безопасности, в огромных объемах добывавшие сведения о секретных научно-технических разработках за рубежом. Операция советской разведки по проникновению в американский центр ядерных исследований в Лос-Аламосе под кодовым наименованием «Энеморз» позволила существенно сократить время создания отечественной атомной бомбы, над которой работал коллектив ученых ядерщиков во главе с академиком И.В.Курчатовым (1902-1960). Через три года после первого испытания в СССР атомной бомбы, в 1952 году в нашей стране впервые в мире была создана водородная бомба. В 1954 году в г.Обнинске пущена первая в мире атомная электростанция мощностью 5 МВт., давшая старт гражданской атомной энергетики. В 1959 году в море вышел первый в мире атомный ледокол «Ленин», имевший неограниченный период автономного хода. Значение этого события для проводки караванов судов и обеспечения судоходства на отечественном Севере трудно переоценить. В дальнейшем в СССР были построены более мощные атомные ледоколы («Арктика», «Сибирь» и др.). Со временем атомная промышленность стала одной из ведущих отраслей советской экономики.
Отдельного упоминания стоит легендарная советская космическая программа под руководством академика С.П.Королева (1906-1966), громогласно возвестившая о себе в 1957 году запуском первого в мире искусственного спутника Земли (ИСЗ). Уже в 1959 году новый советский космический корабль «Луна-2» достиг поверхности Луны. В 1961 году Ю.А.Гагарин (1934-1968) совершил первое в мире космическое путешествие, облетев Землю на космическом корабле «Восток-1». Также советской науке и космической индустрии принадлежат лавры первопроходцев в области венерианской программы, первому выходу человека в открытый космос, созданию многоцелевых орбитальных космических станций («Союз», «Мир»), аналогов которых не было и нет ни у одной другой страны мира и т.д.
Отечественным ВПК производились самые лучшие и надежные в мире образцы военной техники – начиная от автомата Калашникова и заканчивая суперсовременными моделями самолетов (МиГ, Су, ТУ, АН), вертолетов, танков, кораблей и подводных лодок, - квинтэссенцию экономической, технологической и научной мощи Советского Союза. Излишне говорить, что без соответствующим образом функционирующего хозяйственного механизма все эти достижения были бы просто невозможны.
В 1950-1970 г.г. не прекращались «стройки века» («всесоюзные стройки»), опутывавшие страну сетью дорог (Байкало-Амурская железнодорожная магистраль – БАМ), каналов (Главный Туркменский канал), трубопроводов, возводившие на просторах СССР гигантские заводы, давшие начало целым городам, космодромы (Байконур, Плесецк), гидроэлектростанции (Братская, Красноярская, Ингурская и др.). Продолжалась электро- и газификация сельской местности, отдаленных регионов, строительство метрополитенов в крупных городах (Москва, Ленинград, Свердловск и др.).
Социализм в России имел самобытные черты. Если в русской истории не было прямого аналога феодализма и капитализма, то и социализм в России был чем-то совершенно особенным. Здесь, однако, нет объекта для сравнения, так как предсказываемые Марксом социалистические революции в развитых буржуазно-демократических государствах не произошли, а следовательно, социализм, как выводимое из его собственных идей социально-политическое явление не реализовалось в действительности. Те страны, в которых в ХХ веке сложилась система более или менее напоминающая «социализм» и где марксизм стал главенствующей идеологией, были аграрные страны, живущие в условиях традиционного общества (Россия, Китай, Корея, Вьетнам, Комбоджа) или завоеванные ими силовым образом государства (страны Балтии и Восточной Европы). Этот парадокс требует либо существенной коррекции марксизма, либо новой оценки тех социально-экономических моделей, которые были созданы в странах, называемых «социалистическими».
Наиболее достоверны те экономические и социологические теории, которые представляют советский социализм (а также китайский, корейский и т.д.) как своеобразное тоталитарное издание «традиционного общества», вынужденного защищаться перед лицом капиталистических держав, активно практикующих колониальную («империалистическую» в терминологии В.И.Ленина) политику.
По сути, социализм вводит принудительный запрет на частное накопление «прибавочного продукта», который лежит в основе хозяйственной этики традиционных обществ. Но перераспределяет он его не через жертву, а через равномерное возвращение материальных и социальных благ всем членам общества, независимо от их вклада в производство материальных объектов.
Но это новое рационализированное издание традиционного общества существует в агрессивном капиталистическом окружении, где проходят интенсивные процессы индустриализации. И чтобы не стать жертвой внешней агрессии, государство вынуждено искусственно проводить индустриализацию собственной экономики с помощью тоталитарных средств и методов. И в таком случае тоталитарный и насильственный характер коммунистических режимов проистекает из парадоксальности стоящей перед ними задачи: чтобы сохранить традиционное общество (от капитализма), надо разрушить традиционное общество (модернизировав и индустриализировав его). Что собственно и происходило в коммунистических странах.
Таким образом, советский социализм был повторением в новых исторических условиях той же стратегии, к которой прибегали русские цари на прежних исторических этапах, насильственно модернизируя хозяйство, чтобы сохранить независимость и свободу страны (что включало в себя и сохранение самобытного хозяйственного уклада).
Неспособность СССР перейти качественный рубеж информационного общества. Когда задача индустриализации СССР была в целом выполнена, страны капиталистического Запада и, в первую очередь США, двигаясь по своей собственной траектории, подошли к порогу качественного перехода к новой экономической модели – к постиндустриальному обществу и эпохе постмодерна.
Рецепты марксизма касались только индустриального периода, по окончании которого сам Маркс предвидел наступление эры «мирового коммунизма». А в отличие от западной экономики, развивающейся по своей внутренней логике и с опорой на собственный исторический и цивилизационный опыт, искусственный характер советской модернизации породил ситуацию, когда адекватного ответа на вызов экономики постмодерна в арсенале марксистской классики просто не нашлось. Догматический характер коммунистической идеологии исключал всякую «самодеятельность» в столь серьезных вопросах. Поэтому марксистские идеологии просто проигнорировали те качественные изменения, которые произошли в экономике западных стран с конца 1960-х годов, и продолжали рассматривать соревнование с Западом в категориях промышленного развития, т.е. в критериях индустриального общества.
К концу 1970-х годов советская экономика входит в стояние «застоя», в том числе и потому, что хватка идеологической диктатуры ослабла, а сама партийная верхушка (третьего поколения коммунистов, уже далекого от страстного и волевого революционного фанатизма первых большевиков) растерялась, не зная, что предпринимать в условиях перехода от индустриального к постиндустриальному укладу.
По аналогии с предшествующими периодами модернизации российской экономики можно предположить, что для перевода индустриальной советской экономики на качественно новый уровень требовалась жесткая и волевая инициатива сверху, и постмодернизация должна была проходить в условиях нового усиления политической диктатуры – в стиле Петра Первого или Сталина, но в принципиально новых социальных и экономических условиях. Но элита советского общества 80-х такой фигуры или группы выдвинуть не смогла, и никакой идеологической ясности в вопросе перевода советской экономики на постиндустриальные рельсы не было и в помине.
Единственным шагами, которые предпринимались в этом направлении, можно считать осторожные и сверхсекретные попытки войти в интеллектуальный научный диалог с некоторыми западными центрами, разрабатывающими темы «глобализации», «конвергенции двух систем» и «футурологии» (этим занимался «Всесоюзный научно-исследовательский институт системных исследований» (сокращенно ВНИИСИ АН СССР). академика Джермена Гвишиани (1928-2003) и афилиированные с ним структуры – естественно, под внимательным надзором Первого Управления КГБ СССР). Логика была такова: как в свое время советским разведчикам удалось похитить у американцев секреты ядерного оружия, не удастся ли на сей раз позаимствовать у интеллектуальных центров капиталистической системы рецепты перехода к новой экономической формации? Но это оказалось наивной стратегией, и половинчатые и колеблющиеся попытки применить некоторые глобалистские модели и теорию конвергенции на практике привели М.С.Горбачева (с опорой на советников из ВНИИСИ) в эпоху перестройки к краху советской системы, разрушению страны и стремительной деградации советской индустриальной экономики.
Либеральные рыночные реформы 90-х. В результате провалившихся попыток Горбачева реформировать советскую экономику за дело экономических реформ взялось новое поколение позднесоветских экономистов – Е.Гайдар, А.Чубайс, Г.Явлинский (многие из них также были связаны с ВНИИСИ, где начинал свою карьеру и будущий олигарх Б.Березовский). Они получили советское экономическое образование, но имели самое приблизительное теоретическое представление о либеральной экономике капиталистических стран. Опираясь на критику социализма классиками либеральной экономической теории, младореформаторы принялись строить в постсоветской России капитализм. Снова сверху и не сильно считаясь с конкретными интересами народа.
По мнению этой группы, получившей безраздельное влияние на популярного (на первых порах) президента Ельцина, «социалистический период был историческим недоразумением и отклонением от объективного пути развития экономики». Экономическая история естественного становления капитализма в России была искусственно прервана в октябре 1917, и для того, чтобы вернуть ее на место, следует начать ровно там, где она оборвалась, просто вычеркнув социалистический период, как «экономический тупик и отклонение».
Но в ходе советской истории экономика России претерпела качественно изменение, перейдя из прединдустриального состояния (традиционного аграрного общества) к индустриальному. Это произошло насильственно и с опорой на марксистскую догматику, а не естественно и не по либерально-рыночному пути, по которому шли страны Западной Европы и Америки, но все же произошло. Младореформаторы, однако, действовали в той же догматической манере, как когда-то сами большевики, и стали внедрять либеральную экономику – свободный рынок, процедуры приватизации промышленности и т.д. – радикальными методами («шоковая терапия»), не считаясь со спецификой социалистической экономики и социальной психологией, сложившейся за годы существования СССР (и ранее).
Строительство капитализма с нуля. Разрушая развитую индустриальную экономику социалистического типа, хотя и находящуюся в депрессивном состоянии, либерал-реформаторы принялись строить капитализм «с нуля» -- отталкиваясь не от экономических реалий, а от догматических теорий, только на сей раз либерально-капиталистических. Идол Карла Маркса был сменен на идол Адама Смита. При этом либеральная теория бралась почти в том схематичном виде, как она изложена у самого Смита, без учета сложного исторического опыта западных стран.
Казалось бы, на поверхности лежала идея реформирования советской экономики в социал-демократическом или кейнсианском ключе, так как это было гораздо ближе к существующим в СССР структурам и общественной психологии. Но младореформаторы избрали рецепты классического (и неоклассического) либерализма, предполагавшие
- полное устранение государства из сферы хозяйственной деятельности,
- приватизацию максимально возможного числа объектов, включая промышленное производство, все виды недвижимости и т.д.,
- перевод всех экономических отношений в формат монетизации,
- отказ от социальных дотаций и льгот,
- открытие страны для беспрепятственного доступа иностранного капитала,
- искусственное создание пирамидальных финансовых структур и рынка ничем не обеспеченных «ценных бумаг» (ГКО).
Предполагалось, что все эти меры стремительно создадут в стране свободный рынок, и экономика заживет по либеральным законам в строгом соответствии с классической теорией. Эта модель и стала содержанием экономической политики правительства периода президентства Бориса Ельцина. Многие ее моменты были внедрены в жизнь.
Деиндустриализация. Такой подход к реформированию экономики не давал ответа, что делать с имеющейся структурой индустриальной экономики, созданной в совершенно иных условиях и в ином идеологическом контексте. В результате целые отрасли промышленности были разрушены, частично попав в руки недобросовестных хозяев, частично лишившись гарантированного участия в сложном цикле советского промышленного производства.
С другой стороны, открытость российской экономики перед лицом экономик западных стран, на чем настаивали реформаторы, ставил хозяйственную систему России в заведомо невыгодные условия. В самой России проходил период «первоначального накопления капитала», который в западных странах произошел – естественно и органично – около 500 лет назад; промышленная экономика, созданная колоссальными усилиями в советский период стремительно разрушалась, а сами страны Запада пребывали в переходном состоянии от индустриальной экономики к постиндустриальной, что ставило их заведомо в выигрышную позицию перед лицом страны, которая делала в этом направлении, получается, только первые шаги (ведь советский опыт индустриализации реформаторы обнулили).
«Успехи» либеральных реформ. Тем не менее, экономические реформы 1990-х можно признать успешными, если сравнивать полученный результат с той задачей, которую ставили перед собой сами реформаторы: советская социалистическая экономика была почти полностью разрушена, рынок был создан, а небольшая часть экономической элиты – олигархи – интегрировались на индивидуальном основании в элиту глобальную, став элементами постиндустриального общества. (Типичный пример миллиардер Роман Абрамович, губернатор Чукотки и владелец английского футбольного клуба «Челси»).
То, что большинство советских людей в результате потеряло свои скромные сбережения и было лишено социальных льгот, стало «издержками» очередных реформ. Можно вспомнить, что практически на протяжении всей русской истории экономические реформы оплачивались страданиями населения.
С другой стороны, сложившаяся в результате либеральных реформ ситуация помещала Россию в исторический тупик. Встав на путь либерально-капиталистического развития, да еще и при обнуленном опыте экономической модернизации, ей пришлось бы безнадежно догонять Запад в течение целых столетий, причем отставая от него все больше и больше. А прозрачность российской экономики в ее нынешнем состоянии для постиндустриального Запада автоматически превращала страну в колонию, со всеми классическими атрибутами – утратой суверенитета, введением внешнего управления, превращением в сырьевой придаток и в территорию для хранения отходов.
Село в России 90-х. Либеральные реформы 90-х годов ХХ века привели к тому, что в российском обществе появилась сложная картина экономических страт, включающих в себя самые противоречивые элементы.
Определенный сегмент российского общества продолжал оставаться в прединдустриальном состоянии – это касается сельских жителей, а также некоторых этносов России (Северного Кавказа и Восточной Сибири), которые существуют в аграрном или животноводческом цикле. Если социализм ставил перед собой задачу «индустриализировать село», чтобы сблизить между собой город и деревню, то либерал-реформаторы вначале решили продолжить дело Столыпина, распустить коллективные и советские хозяйства (колхозы и совхозы) и искусственно вывести породу фермеров-одиночек. Столкнувшись с неудачей этого проекта и учитывая незначительность материальных средств, вращающихся в аграрном секторе в целом, по сравнению с иными промышленными или спекулятивными областями экономики, село было предоставлено самому себе. К концу 90-х – и по сей день – оно представляет собой причудливое сочетание остатков советской коллективизации, индивидуального фермерства и архаических форм прединдустриального производства.
Так как при социализме проводилась политика превращения крестьянства в пролетариат, то тысячелетние структуры крестьянского хозяйства и быта были надломлены, и огромные массы жителей села хлынули в города и на «стройки века». В результате село начало вымирать, деревни исчезать одна за другой, и число сельских жителей стало неуклонно сокращаться. Этот процесс не прекратился и в 1990-е годы, только причины переезда в город сельской молодежи стали иными – стремление интегрироваться в новые социальные сферы и найти хорошо оплачиваемую работу.
Промышленный пролетариат и предприниматели. Параллельно останкам экономики предундустраильного цикла, сохранившейся рудиментарно на селе, в России 90-х годов ХХ века продолжал существовать рабочий класс, социально поднятый на щит при социализме, и «сброшенный со щита» в процессе либеральных реформ. Так как определенный сегмент промышленности в стране все же остался, особенно в сфере ВПК, до которой реформаторы не добрались, то сохранился и городской промышленный пролетариат. Вместе с инженерами и техническими специалистами и он составляет след индустриального этапа советской экономики.
К этому индустриальному типу, порожденному социалистической модернизацией, добавился «новый» тип частного предпринимателя, коммерсанта. Он также относится к индустриальному укладу, но только в его капиталистическом буржуазном издании.
«Новые русские» и постиндустриальное общество. Работники финансовой и биржевой сферы, элитнго сервиса, специалисты в области информационных технологий, шоу-бизнеса, СМИ, сотрудники иностранных фирм и компаний и узкая прослойка олигархов (одним словом, «новые русские») интегрированы в постиндустриальную экономику и имеют доступ к глобальной транснациональной экономической сети.
Экономические уклады российского общества 90-х годов. В экономике России 1990-х годов можно выделить
- прединдустриальный сектор (существенно искореженный в прошлом советской индустриализацией и расширяющийся за счет деградации промышленного сегмента),
- остатки индустриального сектора (находящегося в процессе дальнейшего разложения)
- точечные элементы постиндустриального уклада, затрагивающего очень узкие и специфические среды населения.
Такая модель экономики, которая сложилась в годы реформ в современной России, не имеет однозначного названия. Это, безусловно, рыночная модель, но назвать всю эту систему капитализмом в полном смысле этого слова трудно, так как многие элементы сохранились по инерции от периода социалистической модернизации, а отдельные стороны хозяйственной системы вообще не укладываются ни в какую известную систему (например, российские олигархи, получившие колоссальные материальные богатства способом, для которого в экономической науке просто нет названия).
Энергоресурсы спасают Россию. Экономические реформы 1990-х годов поставили российскую экономику в чрезвычайно сложные условия: разрушив развитую индустриальную систему социализма, они не создали (да и не могли создать в столь короткие сроки и такими методами) конкурентноспособной экономики, способной эффективно соревноваться с экономическими системами западных стран, а также стран, развивающихся по западному пути (таких как Япония, Южная Корея и т.д.) и переходящих в настоящий период к постиндустриальному состоянию. В такой ситуации многие предрекали катастрофу, распад государственности и полную колонизацию Россией иностранными государствами – под видом глобализации. Но история стала разворачиваться иначе.
Российская Федерация в силу исторических причин оказалась обладательницей огромных природных ресурсов – в первую очередь, углеводородных энергоносителей, а также многих ценных металлов. Это было наследием Российской Империи, освоившей обширные территории на севере и западе евразийского материка, и Советского Союза, который эти земли удержал и сохранил в составе единого государства, а также разведал и технически наладил добычу самих ресурсов.
В экономике постмодерна, к которой перешли развитые капиталистические страны, индустриальный (собственно промышленный) фактор утратил свое значение перед лицом новых информационных и иных высоких технологий (особенно в финансовой сфере). Но зависимость от традиционных энергоносителей осталась. И хотя промышленность стала постепенно перемещаться в страны Третьего мира, потребность в энергоресурсах – нефти и газе -- только росла. Глобальный дефицит энерго-запасов и приближение к их исчерпанию создало повышенный ажиотажный спрос на них даже в условиях экономики постмодерна, что сделало обладание энергоресурсами важнейшим экономическим фактором, причем еще более значимым, нежели в эпоху индустриализации.
Это обстоятельство сыграло на руку нашей стране. Россия утратила преимущества индустриальной системы (которую добили либерал-реформаторы) именно в тот период, когда сам индустриальный фактор потерял первостепенное значение. Стремительная деградация промышленного производства не привела экономику страны к тем катастрофическим последствиям, которые были бы неизбежны при другом состоянии мировой экономики. Обладание природными ресурсами при неуклонно и системно растущей конъюнктуре цен на них создавало России уникальный шанс избежать приближающегося экономического краха.
Великая энергетическая держава. В такой ситуации Россия осознала себя «великой энергетической державой», эффективно обыграв тот экономический козырь, который приобрел повышенное значение именно в условиях экономики постмодерна. И даже если промышленный потенциал российской экономики, за вычетом природных ресурсов, не представляет для развитых капиталистических стран серьезной конкуренции, обладание таким объемом энергоносителей, какой есть у России, автоматически выводит ее в разряд влиятельных мировых держав, делает «энергетической сверхдержавой».
Ядерный потенциал был сохранен. С другой стороны, от социалистического периода у России осталась могущественная армия, оснащенная ядерными потенциалом, широким арсеналом оружия массового поражения, стратегическими видами вооружений и целой промышленной и научной системой, обслуживающей военно-промышленный комплекс. Хотя в гонке вооружений Россия отстала от США, и сама возможность ядерного паритета упущена, сохранившийся совокупный военный потенциал России является достаточным (и будет оставаться таким еще в течении некоторого времени) для того, чтобы обеспечить независимость государства и его территорий от любых внешних посягательств.
Это означает, что обладание чрезвычайно ценными природными ресурсами, которое в другой ситуации могло бы породить соблазн установления над ними контроля со стороны боле развитых экономически держав, поддерживается в России сохранением мощного военного потенциала.
Сложение военного потенциала и природных ресурсов фактически перевешивает катастрофические результаты либеральных реформ, и дает стране шанс снова укрепить свои позиции в мире. В том числе и экономические. Но то, какой будет эта грядущая российская экономика можно только предполагать.
Экономическая стратегия президента Путина. Переход России от катастрофической ситуации 1990-х годов к осознанию себя как «энергетической сверхдержавы» приходится на период президентства Владимира Путина.
Реформы Путина в экономики были направлены на то, чтобы концептуально и практически соединить воедино два основных фактора, неожиданно дающих России колоссальные конкурентные преимущества – энергоресурсы и ядерное оружие.
Олигархи как угроза безопасности. Либеральные реформы 90-х годов с их залоговыми аукционами и тотальной приватизацией привели к тому, что контроль за энергоресурсами, приносящими колоссальную прибыль, был сосредоточен в руках частных владельцев, составляющих узкий круг олигархов – Б.Березовский, В.Гусинский, М.Ходорковский, Л.Невзлин, Р.Абрамович, В.Потанин, М.Фридман, О.Дерипаска, А.Мордашов, П.Авен и т.д. Рост цен на энергоносители приносил им баснословные богатства, а ультралиберальная политика реформаторов позволяла защищать эти богатства политическими способами – через повальную коррупцию государственных чиновников, манипуляцию общественным мнением с помощью частных СМИ, скупку политических партий и т.д.
Олигархи выводили свои деньги на Запад, и сами постепенно интегрировались в транснациональные экономические структуры, которым, собственно, преимущественно и сбывали приватизированные энергоресурсы. Тем самым, они становились проводниками точечной глобализации внутри России и соединяли наиболее прибыльные сегменты российской экономики (в области ресурсов) с глобальной сетью.
Они не были заинтересованы в сохранении государства и суверенитета, мысля либеральными и постиндустриальными категориями планетарного рынка и «открытого общества».
Западные державы и транснациональные корпорации рассматривали российских олигархов как инструмент интеграции России (в качестве поставщика ресурсов) в глобальную сеть и рассчитывали через них и их возможности установить «внешнее управление». Демократические институты и процедуры, в значительной степени контролировавшиеся олигархами, были призваны служить им инструментом в этом процессе.
Наличие ядерного оружия и огромной армии было в таких обстоятельствах чем-то излишним. И разоружение России стояло как первоочередная задача политической программы олигархов (М.Ходорковский).
«Вся нефть народу». Приход президента Путина положил конец всевластию олигархии. Путин жестко пресек разрушительные тенденции в вооруженных силах, взяв не на словах, а на деле, курс на поддержание армии и укрепление ее боеспособности. Таким образом, он показал всем, что намерен использовать ядерное оружие, как высший и наиболее убедительный гарант суверенитета России в качестве важнейшего аргумента в международной политике.
Вместе с тем, опираясь на поддержку силовых структур, Путин начал процесс возвращения энергоресурсов из частных рук олигархов под контроль государства. При этом он использовал две модели. Если олигархи упорствовали в своем стремлении по прежнему проводить собственную политику, не считаясь с государственными интересами, к ним применялись жесткие меры – вплоть до преследований за уголовные преступления (Березовский, Гусинский, Ходорковский и дело ЮКОСа). Если олигархи соглашались признать новый курс власти на укрепление государственного суверенитета, то они обязывались координировать свою экономическую деятельность с национальными интересами, брать на себя серьезные социальные обязательства или постепенно передавать контроль над своими структурами государству на выгодных (для них) условиях.
Путин не делал большого различия между формами собственности над энергоресурсами; контроль мог оставаться как в частных руках, так и переходить к государственным компаниям. Важнее было соединить систему управления экспортом сырья с той инстанцией, которая ответственна за сохранение и укрепление суверенитета, и соответственно, распоряжается вооруженными силами.
Контроль над национальным сырьем, неуклонно растущим в цене, и контроль над ядерным оружием должен быть в одних руках – такой прагматической формулы придерживался Путин, и ему удалось реализовать этот подход на практике.