Родины
| Вид материала | Урок |
- Учитель географии, 165.81kb.
- Задачи: Показать своеобразие языка есенинской лирики. Показать взаимосвязь образа Родины, 100.79kb.
- Конкурс сочинений «Мой папа защитник Родины», «Мой дедушка защитник Родины», «Мой брат, 15.1kb.
- Тема родины в стихотворении А. А. Блока «Россия», 11.28kb.
- Родины в творчестве, 26.03kb.
- Контрольная работа на тему образ родины в лирике есенина, 178.11kb.
- Убольшинства людей чувство Родины в обширном смысле родной страны, Отчизны, дополняется, 101.15kb.
- Тема родины в лирике А. Блока, 79.77kb.
- Mos90 1 630091, Новосибирск, Коммунистическая, 77, оф., 350kb.
- Тема: Тема Родины в стихотворениях русских поэтов, 47.35kb.
А тогда накануне выступления на съезде, из-за внезапной простуды роговица глаза вдруг покрылась язвочками, и надеть жесткую линзу на глаз было просто невозможно. Казалось, назревала катастрофа, но опять помог врач Киваев. Поверхность глаза покрыли какой-то студенистой массой, а уже на нее наложили линзу. Выступление прошло прекрасно, и никто за исключением нескольких человек, даже не предполагал, каких усилий и мужества это стоило Суслову. Дочь, находящаяся здесь же в зале, говорила потом, что переживала лишь за его сбившийся галстук. Позднее отец сказал ей, что, учитывая обстановку, выучил свою речь наизусть, и все равно бы срыва в программе проведения съезда не произошло.
ОТНОШЕНИЕ К НАГРАДАМ.
Характерным и, на мой взгляд, очень показательным является отношение Суслова к наградам. Чтобы дать представление об этом, отошлю читателя к информации, которую поместил в приложение. Но об одном интересном эпизоде, неожиданным свидетелем которого оказался сам автор этих строк, считаю нужным все-таки рассказать здесь. Однажды, дело было в субботу или воскресенье, накануне 75-летия Суслова, на дачу по аппарату ВЧ ему вдруг позвонил Брежнев. Я находился рядом и целиком слышал этот разговор, благо аппараты, видимо, в расчете на возраст говорящих, были отрегулированы так, что звук был прекрасно различим на расстоянии аж в 4-5 метров. Брежнев своим характерным густым голосом сказал следующее: «Миша (так он часто по дружески обращался к нему), у тебя скоро юбилей, круглая дата, 75 лет. Мы, обсудив вопрос в Политбюро, решили наградить тебя третьей звездой Героя социалистического труда». В ответ Суслов, поблагодарив, сказал, что это абсолютно невозможно. Напомнил, что пять лет назад к семидесятилетнему юбилею, ему уже присвоили вторую звезду, и этого для оценки его деятельности вполне достаточно. Через Брежнева он просит передать свою благодарность коллегам и учесть его пожелание. Разговор закончился, и трубка была положена на место.
Однако не успел я уйти из комнаты, как стал свидетелем нового звонка Брежнева и продолжения предыдущей беседы. Брежнев, «посоветовавшись с товарищами», был теперь гораздо настойчивее. Он сообщал, что, несмотря на позицию Суслова, решение в Политбюро все же принято, и ему вручат третью звезду. Надо было слышать неожиданно резкую реакцию Михаила Андреевича. Он не просил, как в предыдущем разговоре, он буквально давал «отповедь», причем не просто твердым, а достаточно резким тоном. Суть его ответа состояла в следующем. «Вы что там, не думаете что ли? Сегодня мне, завтра Андрею (речь, видимо, шла о Кириленко, следующем за Сусловым ведущем секретаре КПСС, у него тоже приближался юбилей), потом Громыко, а потом пойдут другие… Где остановимся?». Брежнев какое-то время выждал, затем вдруг как-то растерянно спросил: «А что же нам делать»? В ответ Суслов, теперь уже опять мягко, сказал: «Ордена у меня есть разные, а вот нового, введенного недавно престижного ордена Октябрьской революции, нет. Вот Вам и решение». Тем и закончился разговор. Суслова наградили именно этим орденом (подумал тогда: не сам ли он, предугадывая ситуацию, его и предложил?). А в последовавшей вскоре серии высоких юбилеев награждение орденом Октябрьской революции стало своеобразным «партийным стандартом».
Только для Брежнева, который, к сожалению, сам уже потерял способность критической оценки подобных акций (а подхалимов с такого рода предложениями всегда хватает) сделали исключение, и это стало поводом для многочисленных злословий. Еще успели, присвоить третью звезду К.У.Черненко во время его непродолжительного пребывания на вершине власти. Не думаю, что сам Черненко, исключительно порядочный, но уже очень пожилой и больной человек, этого добивался, скорее просто не нашел сил резко протестовать. Но тогда все дружно аплодировали, и ни у кого не хватило мужества и обыкновенного здравого смысла сказать, что этого не следует делать. А вскоре после его смерти, повешенную было на доме, где он жил в Москве, памятную доску, пришедшие по высокому указу молодчики с каким-то остервенением сбили. Выворотили при этом и часть кирпичей… Жена Черненко, Анна Степановна, бледная как полотно, вместе со своей дочерью наблюдала за этой сценой из окон нашей квартиры и сказала тогда: «Запомните, ребята. Это еще только начало». Сказанное случилось еще в ранний период правления Горбачева (или, как его вскоре часто стали называть на Западе, а затем и у нас – Горби; он-то, наверное, тоже тогда участвовал в решении по третьей звезде), а потом началась настоящая вакханалия уничтожения некоторых прежних памятников и символов. Говорят, что доску Брежнева, что висела на его доме на Кутузовском проспекте, по дешевке продал в Германию один из проходимцев, фамилию не помню. Кажется, позднее - польских эмигрантов, бывший приближенный функционер из команды Гавриила Попова (об этом см. упомянутую ниже статью Кислинской в «Совершенно секретно»). А орденам нынче иные «практичные» руководители предпочитают чистоган – деньги. Помните рассуждения взяточника-частного пристава в повести «Нос» у Гоголя: «…Частный был большой поощритель всех искусств и мануфактурностей; но государственную ассигнацию предпочитал всему. «Это вещь», обыкновенно говорил он: « уж нет ничего лучше этой вещи: есть не просит, места займет немного, в кармане всегда поместится, уронишь – не расшибется». Так что, похоже, после некоторых пертурбаций времена и оценки возвращаются.
Что касается «звезд героя», то автору известен еще только один подобный случай отказа от такого рода высокой награды. Это сделал Ельцин, когда возвратившийся после Фороса в Москву растерянный, перетрусивший, униженный и жалкий Горби хотел «отблагодарить» (читай, «умаслить») Ельцина за его роль и действия в связи с событиями так называемого путча ГКЧП. В данном конкретном случае Ельцин, видимо, поступил правильно. Сам же Горбачев в глазах большинства своих соотечественников навсегда сделался ренегатом и политическим трупом, исполняя время от времени роль своеобразного свадебного отставного генерала на иных званых мероприятиях (где нет риска вновь получить от какого-нибудь рабочего по шее). И навсегда потерял уважение и доверие людей, которые ранее на него надеялись и поддерживали.
ЭПИЗОД С АКАДЕМИЕЙ НАУК.
Как известно Академия наук СССР (АН СССР) являлась высшим и наиболее авторитетным научным учреждением страны, основанным еще в 1724 году (тогда Петербургская академия наук, нынче, преемница АН СССР - Российская АН). Она имела в своем составе около тысячи видных ученых – действительных членов и членов-корреспондентов, около двух десятков отраслевых и региональных отделений, научные центры, филиалы, почти 300 научных учреждений, две сотни научных советов. Академия координировала деятельность АН союзных республик, готовила научные кадры, вела издательскую деятельность, имела обширные связи с сотнями международных организаций и многими странами.
Вот о чем довольно неожиданно довелось мне узнать. Один из помощников Суслова – Степан Петрович Гаврилов, возможно наиболее близкий и пользующийся его доверием человек, проработавший с ним долгие годы еще с военного времени в руководстве Штабом партизанского отряда на Северном Кавказе, как-то уже после смерти Суслова, вдруг проявил неожиданную инициативу и приехал ко мне в институт. Помнится, это было в мае 1982 года, буквально за пару месяцев до смерти самого Гаврилова (у Степана Петровича был рак, и он знал об этом). До этого мы лично практически знакомы не были, хотя, как оказалось, довольно много друг о друге слышали и имели общего близкого знакомого – академика В.А.Кириллина. Разговорились, в том числе об академических делах (я тогда недавно потерпел вторую неудачу на выборах в Академию наук, лидируя в жестком конкурсе в одном из туров, но не добрав буквально пары голосов при необходимых 60-ти; переживал, конечно, впрочем, к этому времени уже вполне успокоился: не я один такой; не получилось сейчас – попытаюсь в другой раз, не старый еще). А Гаврилов рассказал такую историю.
В Академии прослышали, что кто-то из подхалимов выступил с идеей избрать в академики Брежнева. Тогдашний президент АН СССР Александров (известный ученый–атомщик, «отец» советского атомного подводного флота – основы нашей антисимметричной военной стратегии того времени, человек безупречной репутации и авторитета, организатор науки высочайшего уровня) вместе со своим заместителем по общественным наукам академиком Федосеевым пришли на прием к Суслову «посоветоваться». При этом поставили вопрос о выборе сразу обоих (Брежнева и Суслова) в Академию наук. Было это во второй половине 1981 года, накануне очередных (декабрьских) выборов и закончилось, с точки зрения формальной цели прихода неудачно. Отказ был однозначным, достаточно резким и окончательным, причем и по той, и по другой кандидатуре. При этом в качестве мотивации была приведена ссылка на имевшееся в ЦК КПСС решение о невозможности руководителям, занимавшим на момент выборов высокие посты в партии или органах государственного управления, баллотироваться для избрания в Академию наук СССР. Делалось это с целью исключения какого-либо давления на выборы, (что, кстати, чуть позднее, уже после смерти Суслова проигнорирует А.Н.Яковлев, курировавший Академию по линии ЦК КПСС). Смущенные этим отказом, полные, казалось, самых благих намерений, хотя, возможно, в глубине души, напротив, удовлетворенные ученые мужи откланялись и ушли. Впрчем, зная Александрова, допускаю, что хорошо знали, к кому идти за советом. Повторяю, думаю, в душе удовлетворенные и довольные, что избрали именно такой путь постановки щекотливого вопроса. Уверен, всякого рода прихлебатели уже пытались оказывать давление на Александрова и если бы обратились, скажем, через помощников лично к Брежневу, дело могло принять и другой оборот. Сейчас бы появилось достаточно желающих вернуться к этому вопросу, а тогда на том все и завершилось.
Принять отрицательное решение по такому «чувствительному» вопросу: избирать или нет Леонида Ильича в апогее его власти буквально накануне 75-летия и раздуваемого авторитета в Академию, когда почести и награды золотым дождем буквально сыпались на него со всех сторон! Скажу прямо, такое мог только Суслов. Для этого нужна была его принципиальность, мудрость и умение при необходимости обосновать и защитить свою позицию. И ведь, вполне вероятно, избрали бы, как положено, тайным голосованием, хотя насчитывающая тогда более четверти тысячелетия Академия всегда гордилась своими независимыми традициями! А позднее, возможно, в том числе и в Академии, нашлись бы люди, которые с удовольствием обсуждали эту ситуацию, хихикали и сплетничали по углам, высказывая догадки, кто и в какой форме проявил свою «принципиальность», сколько голосов и от кого именно они получили «против». Потом бы все это легло пятном на саму Академию. Суслов, целиком и без колебаний принимая на себя ответственность за такую, не стану скрывать, не простую позицию, конечно, все это прекрасно понимал, и его решение было правильным, принципиальным и дальновидным.
Позднее в СМИ появилось немало суждений по поводу роли, которую Академия с ее повторным искусственно спровоцированным голосованием при выборах в Верховный Совет сыграла в горбачевской перестройке и последующих событиях. Вот и нынешняя практика показывает, что «перестроечные и послеперестроечные» руководители, а вслед за ними, порой и нувориши, охотно и алчно бросились в погоню за научными званиями. Благо добывать их в иных местах стало гораздо легче (они, как и многое другое, при переходе к рынку превратились в специфический «товар», впрочем, уважения к таким «ученым» от этого не прибавилось). По злой иронии судьбы сегодня и сама уважаемая Российская Академия переживает глубокий кризис, что в известной мере проявилось на майском собрании Академии в 2008 году (см., например, многочисленные статьи, в том числе и мои в портале «Наследие» по этому поводу»). Надеюсь, что она его преодолеет и все же хорошо, что в ее истории не было такого эпизода, который мог бы лечь на нее пятном.
Впрочем, сказанное - не все, что я узнал тогда от Степана Петровича, но это уже совсем другая история, и услышанные мной факты, я использую во второй части в разделе «Кризис власти в стране – предвестник крушения Советского Союза. Автор рассуждает о том, что он узнал или стал догадываться еще позднее». В одном сегодня почти уверен: вспомнил обо мне и приходил Гаврилов не случайно. Не хотел унести с собой в могилу то, что ему, может быть одному из очень немногих, довелось узнать.
СТИЛЬ РАБОТЫ.
Знаю от очевидцев, участвовавших в заседаниях Секретариата ЦК КПСС (их обычно проводил Суслов, а в отсутствие Брежнева он проводил и заседания Политбюро), что процедура проведения этих заседаний была организована четко, собранно и обычно длилась не более полутора часов. К проведению заседаний готовился чрезвычайно тщательно и контролировал их ход. Если кто-то во время выступления «отвлекался», Суслов вмешивался и просил быть «ближе к делу». Точность, пунктуальность и аккуратность были важнейшей чертой стиля личной работы Суслова. То же относится к ведению его личных записей и архивов; работе с письмами, приему посетителей, порядку на рабочем месте.
Н.Зенькович пишет: -«был строг, деловит, не любил праздных разговоров. На всех заседаниях что-то писал, не обращая внимания на ораторов, к нему постоянно подходили помощники, приносили бумаги, забирали просмотренные. Провел через ЦК решение, которым запрещалось работникам аппарата домогаться академических званий. Внимательно относился даже к самым рядовым сотрудникам. …Верил в коммунистическую идею. Был лишен позы, всегда оставался сами собой – педантом с манерами учителя времен царской гимназии. Всегда четко, лаконично, не позволяя сквернословить, вел заседания Секретариата ЦК (читал не так давно воспоминания Коротича, бывшего главного редактора журнала «Огонек», где тот писал об одном из эпизодов своего разговора с Горбачевым: -никогда не слышал такого извозчичьего мата).
По воспоминаниям бывшего главного редактора газеты «Советская Россия» М.Ненашева, только чрезвычайный случай мог стать причиной того, что Секретариат мог продлиться более часа: «На выступления 5-7минут. Не уложился, уже через минуту М.А.Суслов говорил: «Спасибо», и смущенный оратор свертывал свои конспекты. Признаюсь, Суслова мы, участники тех заседаний, редакторы газет В.Афанасьев, Л.Толкунов, вспоминали не раз, когда его председательское место в Секретариате заняли Черненко, Горбачев… и неудержимые многочасовые словопрения захлестнули мутной волной заседания исполнительного органа партии.
Так что говорить, что деловитость была общим стилем среди его коллег было бы неверно. Бывший Главный редактор Огонька в своем интервью корреспонденту ВВС вспоминает, как во время процедуры его утверждения на Политбюро (это было уже после смерти Суслова) пожилой уже Соломенцев вдруг совершенно не к месту заговорил: «Я вчера смотрел телевизионные новости, так вот там …». Лигачев (он вел заседание), почуяв неладное, вынужден был свернуть процедуру и отпустить Коротича. Скажу откровенно, и я мог бы привести подобные примеры. Не стану, и так слишком много болтовни о немощности иных «старцев». И все же при Суслове такое было просто немыслимо.
Среди членов Политбюро существовали группировки. Подробнее об этом говорится в книге бывшего сотрудника ЦК Зеньковича. К сожалению, именно это факт сыграл роль при назначении Горбачева, но об этом еще буде сказано позже. Суслов никогда ни в каких группировках не участвовал. Его авторитет среди коллег был непререкаем. Он определялся глубокими знаниями, умом, годами завоеванным авторитетом и тщательной подготовкой к заседаниям, которые ему приходилось вести на Секретариате ЦК и Политбюро в отсутствии Брежнева (что случалось нередко). Помимо ремарков «ближе к делу» в адрес своих коллег, порой увещевал их нравоучениями вроде: -скромнее, держитесь, товарищи, скромнее, на нас смотрят и ориентируются люди. (Слышал об этом от прикрепленного – охранника Суслова; эти люди находились неподалеку от места заседаний и многое знали)… И, конечно, знал, что имел в виду. У иных высоких начальников родственники ездили на иномарках (в ту пору – чрезвычайная редкость), порой отдыхали на зарубежных курортах, ну и т.п., не говоря уже об обстановке в доме. Выше приводилась фраза писателя Карпова, когда некоторые члены Политбюро пытались отвести его кандидатуру при утверждении редактором журнала, под предлогом, что журнал предназначен для интеллигенции, а Карпов – человек военный. Не знаю что бы ответил Брежнев в таком случае, а Суслов, как уже отмечалось, сказал: -Видимо, вы не читали книги Карпова, вашим интеллектуалам есть чему у него поучиться … Звучало ли это для кого-то обидно? Мне ответить трудно, но видимо коллеги такой стиль воспринимали. Ну, а в данном случае к тому же знали, что никто из присутствующих не знал лучше Суслова ни современной отечественной, ни классической, ни зарубежной, ни специальной литературы.
ОРГАНИЗАЦИЯ ЛИЧНОГО ВРЕМЕНИ. ЧАСЫ В ДОМЕ.
Конечно же у каждого в доме были свои собственные часы. Но "главных" часов, видимо, все же было двое. Одни, те - которые были на руке у Михаила Андреевича. Они были довольно простые, с уже потемневшим от времени циферблатом. Суслов носил их на тоненьком кожаном ремешке с «подкладкой», и никогда не менял. Как-то открыл мне «секрет» – привык к ним и ставил на 10 минут вперед «чтобы не опаздывать и иметь резерв времени». Вторые – высокие, в деревянном корпусе красного дерева, английские, с маятником на длинной цепи и боем, были обязательной частью казенной мебели на каждой госдаче. Часы стояли в столовой и играли очень важную роль, регулируя бытовой ритм всей семьи. Во всяком случае я, входя в комнату, где стояли эти часы и собирались на какие-то общие мероприятия члены семьи, обычно всегда бросал на них взгляд, чтобы удостовериться, не заставил ли себя ждать.
В доме существовал жесткий распорядок, введенный раз и навсегда и неукоснительно соблюдаемый главой семьи. Например, в субботу и воскресенье ровно в 8 часов – завтрак (здесь все собирались вместе), прогулка, чтение. В 11 (сюда можно было не являться) – он выпивал стакан чая с лимоном. В 13 (все вместе) – обед. Вечером в 20 часов (опять все вместе) – ужин. В перерывах – прогулки и работа. Повторяю, очень любил, чтобы и все другие следовали этому распорядку и собирались за столом вместе. В обычные дни завтракал на полчаса раньше, успевая пообщаться с внуками, идущими в школу. После короткой прогулки выезжал на работу (часто подвозил меня до метро). Ровно в 8.30 появлялся в здании ЦК на Старой площади, где его уже ожидали у открытого лифта. Вечером в 20 часов, если не задерживались на работе, опять собирались все вместе «под часами» за столом. После этого – прогулка, «свободное» время, когда можно было пошутить, обменяться мнениями по текущим (но никогда не связанным с работой) вопросам. В 9 вечера, часто тоже все вместе, включая внуков, смотрели программу «Время», затем что-то читал или слушал, при этом в последнее время ему часто помогала дочь.
Заводить часы умела только один человек, горничная Нина, которая проработала с Сусловым 35 лет. Потом эту «премудрость» – заводить часы, вроде бы освоил и я. Но когда Суслов умер, часы вдруг встали. Я не знаю, что именно с ними случилось, это выглядит, как мистика, но завести их не удавалось никому. Нина (накануне смерти Суслова с ней произошел какой-то непонятный инцидент, о котором она не хотела рассказывать, а только плакала) на работу больше не выходила. Не было ее и в Кунцево, где умер Суслов. Ну а часы так и стояли еще три месяца, пока мы не съехали с казенной дачи.
ВЗАИМООТНОШЕНИЯ С КОЛЛЕГАМИ И ФОРМА ОБРАЩЕНИЯ К НИМ.
Говоря о коллегах даже за глаза, апеллировал к ним всегда подчеркнуто официально, обязательно используя слово «товарищ» (например, товарищ Пельше будет выступать там-то). Никакого панибратства не допускалось. Тоже и в отношении Брежнева. Впрочем, если речь не шла об официальных делах, в этом случае порой делалось исключение. Тогда говорил «Леонид Ильич». Отношения между ними были хорошими. Когда Суслов умер, старенький уже Леонид Ильич плакал. Сказал сквозь слезы: «Мишу не уберегли». Будто чувствовал, что за ним был, как за каменной стеной, и впереди зреет кризис власти и смутное время.
С Хрущевым до поры до времени отношения, казалось, были неплохими. Потом, видимо, что-то стало разлаживаться (Хрущев не всегда контролировал свои публичные высказывания, и это приводило к недоразумениям, а порой и к утечке закрытой информации). Помню на шестидесятилетии Михаила Андреевича в ноябре 1962 года за городом на какой-то из госдач, кажется в Огарево, по случаю юбилея и присвоения ему звания Героя соцтруда, собрались члены Политбюро. Пригласили и членов семьи Суслова (единственный случай, позднее такого никогда уже больше не было). Хрущев, поднимая тост за Суслова, вдруг произнес: «Вот, говорят, Суслов, меня снимет с поста…». Сказал вроде бы и не зло, как бы в шутку, чокнулся своей рюмкой со всеми, кивнул даже мне. А я еще подумал: «У них, видно, свои проблемы», не все так просто, как можно было бы понять из газет»…
Почти через два года 14 октября Хрущев был отстранен от власти. Иностранные СМИ (см., например, воспоминания бывшего посла Индии в СССР Кауля; ссылка на это имя появится еще и ниже) писали, что причиной тому были самоуверенность, невнимание к своим коллегам, чрезмерная болтливость, непредсказуемость действий, стремление к единоличным решениям, непотизм, попытка ликвидировать единство партии, разделив ее руководящие органы на промышленные и сельскохозяйственные, что вошло в противоречие с принятым территориальным принципом ее построения. Политбюро созвало чрезвычайное заседание в отсутствие Хрущева и вызвало его с отдыха на юге в Москву 13 октября под предлогом того, что возник кризис в отношениях с Китаем. Прямо с аэродрома Хрущева отвезли на заседание Пленума, где поставили перед фактом снятия со всех постов. Докладчиком по вопросу был Суслов (почему именно он, мне не известно, спекуляций по этому поводу в иностранной, а позднее и нашей печати было не мало). В результате решения Пленума Первым (позднее Генеральным) секретарем партии стал Брежнев, Премьер-министром – Косыгин, Президентом – Подгорный. Разделение постов подчеркивало впечатление коллективного руководства, в отличие от того положения, когда Хрущев реально был единоличным руководителем (и это все более муссировалось прессой), занимая при этом посты Первого секретаря и Премьера одновременно.
Руководители разного уровня, в том зарубежные и наши, например, секретари обкомов, часто звонили Суслову по ВЧ не только на работу, но и домой или во время его отдыха на юг, чтобы посоветоваться, а возможно и напомнить о себе. Разговор почти всегда шел ровный, доброжелательный, деловой и обычно не затягивался. Михаил Андреевич интересовался производственными показателями, видами на урожай, настроением людей, текущими проблемами. Впрочем, как-то, помню, чуть не сорвался, разговаривая с одним из зарубежных руководителей, видимо обратившихся с какой-то неуместной просьбой. Слышал, как он сердито сказал: «вы что там мужчины или нет? Обязательно хотите нас втянуть! Думаете, кто-то за вас будет наводить порядок? Сами решайте»…
Его авторитет, как ведущего идеолога, признавали безоговорочно. Члены Политбюро, которым поручалось делать политические доклады на представительных мероприятиях, например, торжественных собраниях, посвященных очередной годовщине со дня рождения Ленина, всегда стремились показать перед этим текст своего выступления Суслову.
МАНЕРА ДЕРЖАТЬСЯ И ВЕЖЛИВОСТЬ.
Всегда бывал подчеркнуто вежлив. При этом было очевидно, что ему не требуется делать для этого никаких специальных дополнительных усилий. Это было частью его натуры. Никогда не ругался, даже сердился как-то по-своему. Не помню, чтобы резко повышал голос, но к его высказываниям и мнению все относились исключительно предупредительно и всегда с уважением. Не сквернословил вовсе.
Никогда не «давил», но если высказывал какое-то свое мнение, вопрос далее обычно уже не обсуждался. Старались поступать так, как он сказал. Как он сумел поставить и держать себя во всяких ситуациях и обстановке, бог один знает.
Сам был подчеркнуто скромен и при каждом удобном случае требовал этого от других и в первую очередь от своих коллег.
ИНФОРМАЦИЯ О СЛУЖЕБНЫХ ДЕЛАХ.
В семье никогда не говорил о том, что обсуждалось у него на работе. Это было очень жесткое и никогда не нарушавшееся правило. Все к этому давно привыкли, воспринимали, как само собой разумеющееся, и вопросов на эту тему не задавали. У голландцев есть такая хорошая, с глубоким внутренним смыслом, поговорка: входя в дом, оставляй свою обувь за дверью.
Когда Горбачев во всеуслышание стал повторять, что делится практически всей информацией о своих рабочих делах дома (помню, была даже специальная телевизионная передача по этому поводу, организованная каким-то иностранным журналистом), у меня это вызывало, по крайней мере, недоумение. Это ведь не положено. Чувствовалось, что он болтлив, но действительно ли он всем делился? Чем больше времени проходит, и чем больше удается узнать, в том числе из книг Раисы Максимовны об ее отношении к происшедшему, тем больше в этом сомневаюсь. Впрочем, может быть я и ошибаюсь…
ОТНОШЕНИЕ К ПРОСЬБАМ СО СТОРОНЫ ЧЛЕНОВ СЕМЬИ.
Так сложилось с самого начала, что я «нутром» понял, с просьбами к нему обращаться просто не следует. Неудобно, да и вообще не тот случай… То же, насколько мне известно, и его дочь. Я, как правило, и не обращался. За четверть века запомнились буквально два (может еще один-два, уже не помню каких) случая. Первый из них – вопрос о квартире для одного нашего ведущего ученого - оборонщика (его огромный институт располагался на юго-западе Москвы и тянулся чуть не на километр). Кстати, надо быть справедливым, ученый ко мне не обращался, я сообразил, что ему хорошо бы попытаться помочь, сам из какого-то случайного разговора. Второй – просьба получить разрешение провести в Кремлевском театре процедуру награждения МИФИ, присвоенным институту в связи с тридцатилетием орденом Трудового Красного Знамени. Тут с просьбой через меня вышло партийное руководство института, в котором я работал тогда инженером. Мне тогдашний партийный секретарь сказал: «Леонид, помогай институту», я переживал, но куда мне было деваться?
Наверное, Михаил Андреевич по-своему ценил, что мы к нему практически не обращаемся со своими вопросами, а уж раз обращаемся, стало быть надо и не отказывал, тем более в резкой форме. Помню, в обоих случаях сказал: напиши краткую записочку, на треть странички, не больше. Когда помог с квартирой, сам был доволен. Единственно, недоумевал, почему этого не сделал раньше «товарищ Устинов». Вечером, вернувшись с работы, сказал: «звонил управделами ЦК, товарищу Павлову, теперь не должны обмануть…», помню, я еще подивился, неужели и у него не было уверенности? Что касается второго вопроса, то когда я объяснил, что речь идет о ведущем «атомном» институте, который вместе с филиалами насчитывает несколько десятков тысяч человек, сказал, что вопрос можно рассмотреть. Проверил, согласился и помог.
Что касается отношения к другим личным просьбам, то я об этом мало что знаю. Впрочем, приведу один ставший мне известным факт. Как-то к нему пришел секретарь парторганизации ЦК КПСС с просьбой дать указание разрешить ему пользоваться кремлевским пайком. Суслов в свою очередь задал такой вопрос: -А вам положено? На этом, кажется, все и закончилось.
ОТНОШЕНИЕ К РОДНЫМ МЕСТАМ. ТЕМА РОДИНЫ.
Гордился тем, что он волжанин. Это чувствовалось во всем. Немного «окал» в разговоре. Говорили, что именно по его настоянию завод по производству Жигулей построили на Волге, хотя были и другие альтернативы. Очень тепло относился к своим родным местам (село Шаховское в Саратовской области). Переводил в местную школу свои деньги на библиотеку и оборудование. Перед смертью удалось съездить туда с дочерью и внуками. Принимали исключительно тепло. Где-то, хранится отснятое тогда любительское кино... По возвращении, помню, смотрели. Такое счастливое лицо у Суслова, как на этих кадрах, мне видеть приходилось очень редко.
При сельской библиотеке в Шаховском, на родине, где ему был поставлен памятник, после его смерти у местного руководства была идея организовать скромный музей. Согласовали с семьей, прислали «рафик», и мы туда переправили кое-что в качестве возможных экспонатов (многое, больше двух сотен наименований, еще раньше сразу после смерти, сдали в какое-то хранилище или фонд вместе с моей сопроводительной запиской через хозяйственный отдел ЦК, где-то и теперь у меня хранится копия). Говорили, что такой музей существовал до недавнего времени. Односельчане и местное руководство, спасибо им, все это заботливо сохраняли. Как-то раз, еще когда меня не услали в зарубежную командировку, приезжали к нам в Москву, привозили местного меду и яблок, расспрашивали про перестройку, которую, впрочем, вроде меня, не понимали... Потом связи оборвались. Как обстоит дело сейчас, скажу откровенно, не знаю... Звонил туда по телефону, из-за рубежа дозваниваться трудно, а сын Суслова держал контакт постоянно. Они (из местного руководства) тоже раз звонили в Вену, правда жалуются – за рубеж получается дорого. Очень хотел бы восстановить связь, пытался, но не получилось, а теперь и люди, наверное, сменились. Слышал еще, что когда уже в перестроечное время однажды нагрянули корреспонденты с какими-то сомнительными намерениями (была такая кампания), сельчане разобрались и отогнали их комьями земли и всем, что попадалось под руку.
Тема Родины была ему чрезвычайно близка. Передо мной пожелтевшая пачка рукописных материалов М.А.Суслова – несколько десятков страниц, написанных прямым разборчивым почерком фиолетовыми чернилами, иногда, значительно реже, – карандашом. Они были вложены в книгу «Родина. (Сборник высказываний русских писателей о Родине)», нынче полагаю, библиографическую редкость (издана ОГИЗ в Москве в 1942 году). Здесь же, рядом, подборка - более двух сотен страниц, вырванных из журналов, газетных публикаций и отрывных календарей в основном военного времени, более чем 60-летней давности. Начальник штаба партизанских отрядов Северного Кавказа, секретарь крайкома Суслов готовил тогда и выступал в критический для страны период со своими докладами и беседами. Когда писал в своей предыдущей редакции, думал, упомянуть об этом; было бы уместно как раз тогда, в 60-ти летнюю годовщину Победы. Здесь разделы: «К лекции о Родине» (6 июля 1943г.); «Русские писатели о немецких филистерах»; «О необходимых качествах полководца»; «О стратегии и тактике войны»; «К сущности войны»; «Экономический подъем, обороноспособность, война»; «О России и стойкости русских»; «К учению тов. Сталина о войне»; «К вопросу о военной стратегии как науке»; «Ленин о сущности войны»; «Русские писатели о немцах и пруссачестве» и многое другое. Имена, цитаты и ссылки на высказывания Н.Чернышевского, Н.Добролюбова, А.Герцена, Н.Гоголя, Ф.Достоевского, Л.Толстого, М.Салтыкова-Щедрина, Г.Успенского, А.Горького. А также немецких поэтов Шиллера, Гёте, Ганса Сакса и других. Рядом, кстати, и редкая ныне книга Клаузевица об искусстве войны (время-то было военное).
Читая, нахожу много созвучного с темой, указанной в заголовке этой статьи, посвященной нашей Родине – России. А закончу, пожалуй, словами А.Радищева из той же упомянутой пачки рукописных материалов о чертах русского человека, актуальные и сегодня, и всегда: «Я приметил из многочисленных примеров, что русский народ очень терпелив, и терпелив до самой крайности; но когда конец положит своему терпению, то ничто не может его удержать». («Путешествие из Петербурга в Москву»). А еще из Ф.Достоевского (Критические статьи, 1861 год): «Русская нация – необыкновенное явление в истории всего человечества… В русском человеке нет европейской угловатости, непроницаемости, неподатливости. Он со всеми уживается…, он сочувствует всему человечеству вне различия национальности, крови и почвы. Он народен и немедленно допускает разумность во всем, в чем хоть сколько есть общечеловеческого интереса. У него инстинкт общечеловечности». (Думаю, как это актуально сегодня, слушая выступления Медведева и Путина в связи с Южной Осетией и Абхазией!).
А в заключение раздела, где в подзаголовке говорится о родных местах, считаю любопытным и в чем-то показательным привести здесь нескольких абзацев в качестве выдержки из публикации Юлии Семеновой в саратовском «Общественно-политическом и экономическом журнале». Статья в целом интересная. Правда, скажу откровенно, не совсем понимаю вынесенную автором (возможно, с долей иронии?) в название фразу: «Великий инквизитор» партии. Да и по тексту имею кое-какие замечания. Например, по фразе: «Его личность – своеобразный ключ к эпохе. Михаил Андреевич Суслов – фигура загадочная, по-своему даже зловещая. Достаточно вспомнить о его роли в судьбах советской интеллигенции или участии в чистке партийных рядов. При всем этом в свидетельствах родственников и современников не сообщается о нем ничего предосудительного, что нарушало бы его образ по-советски аскетичного, преданного КПСС и своему делу партийного номенклатурщика». Но это уж, как говорится, пусть останется на совести автора, а в целом публикация, повторяю, не плохая и, мне показалось, вполне доброжелательная.
Автор пишет: «Детство и юность Михаила Андреевича прошли в бедности. Он родился в селе Шаховском Саратовской губернии (ныне Павловский район Ульяновской области). Известно, что у семьи не было денег даже для того, чтобы купить лошадь. Отец Михаила Суслова был одним из активистов в работе комитетов деревенской бедноты, по его стопам тогда пошел и сын.
Саратов отнюдь не чужой город для волжанина Суслова. Суслов родился в Хвалынском уезде Саратовской губернии … Юлия Семенова продолжает: «Здесь, кстати, живет родной племянник главного идеолога СССР Юрий Павлович Суслов, профессор кафедры политических наук СГУ им. Н.Г. Чернышевского. И кто как не Юрий Павлович, непосредственно общавшийся с Михаилом Сусловым, может рассказать, каким же он был! Но сам Юрий Павлович в своем рассказе о знаменитом дяде, наверное из скромности, больше ссылается на недавно изданное исследование американского ученого Пола М. Картера. Он не обременен исторической памятью мрачных лет застоя и поэтому не ставит перед собой задачи обличить и вынести приговор. Ему действительно интересно понять по-своему феноменальную фигуру Михаила Суслова и долгие годы советского режима. Из этого представления о Суслове именно как уникальной личности рождаются и очень интересные предположения и обоснования его истовой верности идеологии». Вот что говорится в статье: «В те времена, когда родился Суслов, Хвалынский уезд еще был одним из исторических центров старообрядчества. И западные исследователи часто высказывают предположение, что именно старообрядческая среда могла сформировать такое отношение Суслова к роли идеологии. Ведь марксизм часто принимал форму суррогатной религии. Истовая приверженность Суслова идеологии очень часто напоминала безоглядную твердость веры старообрядцев».
Не знаю, насколько свежа эта мысль и как к ней отнесся бы сам Суслов, доведись ему прочесть такие строки. Например, недавно наткнулся в портале NEWSru на статью под названием "Коммунисты - это религиозные фанатики, убежден представитель РПЦ». Может быть, что-то в этом плане следовало бы обсудить с Юрием Павловичем, тем более, что теперь он политолог и профессор (а то ведь так можно и до мормонов добраться!). Я то его помню другим - молодым, симпатичным парнишкой, который тянулся к историческим знаниям. Знаю, что работал в областных парторганах и учился в Москве в Академии общественных наук. Искал через Google его адреса, в том числе через СГУ, пока неудачно. А вот исследование американского ученого Пола М. Картера, признаю, не читал, хотя было бы любопытно; найти не удалось, хотя и « шарил» по Интернету. Ничего, кроме заголовков. Буду в Москве, постараюсь выкроить время и смотаться в библиотеку, где говорят, эта книга есть.
Следствием работы Суслова в Верховном Совете для Саратова, по словам Юрия Суслова, «стало строительство здания научной библиотеки СГУ, нового здания цирка, Театра оперы и балета, драмтеатра им. К. Маркса. При участии Суслова шло развитие мелиорации, в Саратове были открыты первые институты АН СССР».
ОТДЫХ. ЛЮБИМЫЕ ПРИВЫЧКИ И ЗАНЯТИЯ.
Члены политбюро, достигшие 60 (или 65?, я уже не помню) - летнего возраста, имели право брать отпуск дважды в году в общей сложности длительностью в два-два с половиной(?) месяца. Пользовался этим правом и Суслов. Раньше любил отдыхать в Крыму, но в последние годы ездил зимой в Сочи, а летом - на Пицунду (думаю, чтобы его поменьше отвлекали и не вынуждали участвовать в застольях, да он и сам во время одного из разговоров со мной это подтвердил). Распорядок во время отдыха оставался близким к тому, как это проходило в субботние и воскресные дни в Москве, разве что завтрак на полчаса позже. В остальном - та же утренняя прогулка обычно с членами семьи, плавание, чтение деловых бумаг (они каждый день доставлялись фельдсвязью). Звонки по телефону, разговоры обычно краткие. После обеда – полуторачасовой отдых, чтение, прогулки. Пару раз в неделю – смотрел кинофильмы. Новости по телевидению смотрел регулярно. Иногда, примерно раз в неделю выезд за территорию, пешие прогулки по Ялте или Сочи, или на морском катере в соседние интересные места.
Многие другие руководители увлекались охотой, Суслов – нет. Я не видел, чтобы он когда-нибудь держал в руках охотничье ружье или рыболовное снаряжение. Соответственно на охоту никогда не ездил, хотя, кажется, с пониманием относился к этой страсти и виду отдыха у других. Впрочем, помню, как-то вдруг довольно резко бросил по поводу одного из таких приглашений и затянувшейся охоты: -должен же кто-то и работать! Брежнев, великий любитель охоты, время от времени присылал из Завидово свои охотничьи трофеи (уток, мясо кабанов или оленя). Михаил Андреевич обычно пробовал только самый маленький кусочек, при этом всегда хвалил: «какое душистое мясо», возможно, что с легкой иронией. Все остальное, к их великому удовольствию, доставалось немногочисленным членам семьи и обслуживающему персоналу. Как-то раз в конце 60-х мы семьей съездили в Завидово. Посмотрели там охотничье хозяйство, погуляли. Больше не помню, чтобы он туда ездил.
Любил растения. Я достал через знакомых в питомнике и посадил на даче в «Сосновке» канадский кедр и лиственницу. Он всегда ими любовался и говорил мне об этом. Конечно мне было это приятно слышать. Что с ними сейчас? Наверное выросли большими и красивыми, да дачу-то, говорят, приватизировали. Не знаю кто. (Писалось почти три года назад, теперь-то всем известно кто).
Любил птиц всяких: синиц, зябликов, снегирей, дроздов, дятлов. Сыпал им крупу и хлеб в кормушки. На письменном столе на даче долго лежал мой подарок - справочник по видам птиц (он и сейчас у меня, тоже держу его на столе). Любил животных, например, собак, но не породистых, лощеных, а обычных дворняг. Вообще же любил всякую мелочь: белок, щенков, птенцов.
Нежно любил своих внуков, старался проводить с ними много времени, радовался их успехам в учебе, рисункам и разговорам с ними. Внуки это чувствовали и тоже очень любили и почитали его.
На даче в «Сосновке» любил посидеть в маленькой уединенной деревянной застекленной беседке, построенной в последние годы его жизни среди сосен, подальше от дома и телефонных звонков. Часто уходил туда с бумагами работать.
Любил прогулки. Короткие, минут 20-30 - примерно после двух часов работы и приехав с работы по вечерам. Относительно длинные - во время отпуска. Говорю «относительно», потому что и во время отпуска он регулярно работал с документами, которые ему каждый день регулярно присылали. Из игр– домино, особенно во время отпуска. Раньше регулярно играл в волейбол, иногда подходил к бильярдному столу, но проиграв мне как-то раза два или три подряд, рассердился, сказал играть с тобой не интересно и больше не играл (я еще подумал тогда: - дурак я дурак, нельзя так обижать пожилого человека). И все же всему явно предпочитал чтение. Обычно читал с синим карандашом в руках и почти всегда делал пометки на полях. А если это были статьи из журналов, вырывал те страницы, которые ему понравились и как правило складывал их в книги, которые подходили по тематике.
Как уже сказал, очень любил книги. Систематизировал, раскладывал на полках. Вносил туда свои пометки и записи. Чрезвычайно много и серьезно читал. На письменном столе на даче было не так много вещей, но сколько я помню, всегда находился маленький бронзовый бюст Горького (он сейчас сохранился у меня). В библиотеке на старой квартире по ул. Грановского, висела фотография Горького в аккуратной простенькой рамке.
Как-то принес 3-4 самых дешевых литографии (одну, помню, с картины Айвазовского), рублей по 12-15, не дороже. Велел развесить по комнатам и все нахваливал.
В последние годы жизни с удовольствием смотрел по телевидению некоторые (но не все) виды спортивных соревнований. Потом вошел во вкус и даже ездил несколько раз в Лужники смотреть хоккейные матчи, проводимые газетой «Известия». Тут он брал с собой и нас, и внуков. Там повстречались как-то с Микояном, в другой раз с Раулем Кастро (ручку с его инициалами, полученную в подарок, храню до сих пор). А Олимпийские игры, проходившие в 80-м году в Москве (как раз во время его отпуска) смотрел все от начала до конца. Считал медали и очень гордился нашими успехами (тогда мы безоговорочно были впереди). Сейчас вот, в 2008-м, вперед вышли китайцы с феноменальными результатами, и я за них очень доволен. Может я не прав, но думаю они в чем-то повторили нашу систему работы со спортивными кадрами, но на месте не остановились, а пошли дальше. Американцы - вторые, ну, а мы - третьи, тоже по нынешним временам неплохо. А у меня мелькнула мысль, надо было бы на выступать единой командой с другими странами СНГ.Г.
ПРОГУЛКИ.
Любил гулять. Пока жили в городе (ул. Грановского, потом Бронная) – ходили с ним по тихим, глухим переулочкам в сопровождении всего одного охранника. Мыслимо ли такое сегодня? Гулял в районе улицы Волхонки, недалеко от музея Пушкина, там прошла его молодость (учеба на рабфаке). Говорил, что когда учился, из экономии ходил туда каждый день пешком из Тушина. К концу жизни большую часть времени жил на даче (ныне всем печально известная «Сосновка»), благо она располагалась в 20-25 минутах езды от центра, в самой Москве, внутри окружной дороги. Во время прогулок почти не разговаривал. Гуляя по участку, собирал упавшие с деревьев ветки, складывал в кучки. Дорожка была не широкая, я шел чуть сзади. В последние годы, чувствуется, уставал (по периметру - как раз километр). Вдруг останавливался отдохнуть, стоял, прислонившись спиной к какому-нибудь дереву. Думал. Я все гадал: о чем он думает? Но он молчал, а я не спрашивал. Интересно, допускал ли он, что произойдет скоро со страной? Почему-то уверен, что нет. Иначе бы что-то предпринял. Несомненно. Беда в том, что никогда не знаешь, сколько у тебя времени впереди. Это еще Булгаков писал, и я еще вернусь к этому ниже.
ПРОСМОТР КИНОФИЛЬМОВ.
На дачу по субботам и воскресеньям привозили на просмотр фильмы. Это считалось частью работы, оно и понятно – идеология. Впрочем, другие члены Политбюро тоже смотрели фильмы (уж какие – не знаю), но наверное, чтобы иметь возможность обменяться по этому поводу мнениями. Помню, один сценарист настойчиво выходил на меня через брата – смотрели его фильм или нет? А я по молодости понять не мог – зачем ему это надо… Видео тогда практически еще не было. В службе КГБ была специальная должность – киномеханик.
Сам Михаил Андреевич любил видовые фильмы, хронику. Из художественных фильмов обычно предпочитал отечественные (заграничные, за некоторыми исключениями, например, с Лолитой Торес или Ришаром особенно не жаловал). Помню, с удовольствием смотрел «А зори здесь тихие», «Семнадцать мгновений весны». Весело смеялся вместе с внуками, когда смотрел «Бриллиантовую руку» или «Кавказскую пленницу». Но бывало (и не так уж редко), что фильм оказывался ему не по вкусу. Сердился, бурчал чего-то, но не зло, и уходил, а до нас не всегда доходило, что же именно ему не понравилось и фильм досматривали без него. Только с годами (в молодости время, порой, не ценишь) стал лучше понимать эту казавшуюся мне тогда «причуду» - глупостей и всякого рода несуразностей в иных фильмах много. Если ценишь свое время, и есть возможность или нужда заняться чем-то другим - жаль тратить попусту время.
РАЗУМНАЯ УМЕРЕННОСТЬ ВО ВСЕМ.
В том числе в еде, сне, отдыхе. Пробудившись – сразу вставал. Говорил: - не дай бог проваляться лишние полчаса в кровати, потом весь день болит голова (а я все вспоминал Черчилля, у которого была прямо противоположная привычка – валяться в постели до полудня). Практически не употреблял спиртного. Иногда, может раз-два в неделю, выпивал рюмку украинского красного вина – Оксамит. Утром ел мало: немного каши или картофельного пюре и половину котлеты, чай с лимоном и опять же половину свежего яблока. Вторую половину котлеты заворачивал в салфетку и выносил на улицу поджидавшей его собаке – красивой, рослой дворняге Джульбарсу - общему любимцу семьи, которого мы с женой и сыном купили на Птичьем рынке. Джульбарс, или попросту, Джулька уже ждал и старался водрузить свои лапы на плечи, а Михаил Андреевич смеялся и уворачивался. Оба бывали при этом очень довольны. Когда Суслов умер, Джульбарс это не знаю уж как сразу почувствовал, хотя дача находилась за несколько километров от Кунцево. Выл и плакал, кажется в чем-то упрекал нас. Даром, что дворняга, очень умный был пес.
ОДЕЖДА.
Много пишется о якобы «старомодной одежде» Суслова, которой он будто бы не придавал значения. Это не совсем так, думаю даже совсем не так. Нельзя сказать, что он относился к одежде равнодушно и тем более пренебрежительно (в семье сохранилась его фотография в молодости с цветком в петлице). Просто у него, думаю, как и в отношении манеры держаться, с годами выработался собственный стиль. Костюмы на его фигуре сидели превосходно. Рубашки были всегда безупречно свежи и выглажены, в манжетах - золотые запонки с прекрасными русским камнями, а галстук хорошо подобран. Раньше носил «партийную» фуражку, а последние годы – шляпу, которая ему очень шла. Но главным критерием все же оставались удобство, комфорт. Обладая импозантной внешностью, он в своей одежде выглядел очень представительно, как «джентльмен» (сам бы он определенно рассердился, если бы узнал о такой оценке) и ничем не уступал своим отечественным и зарубежным коллегам. Скорее напротив.
Вновь сошлюсь в этой связи на мнение видного индийского дипломата и интеллектуала Т.Кауля (может быть потому, что уже после смерти Суслова, судьба неожиданно свела меня с ним - я стал сопредседателем Советско-Индийской комиссии по научно-техническому и частично военному сотрудничеству). И мы время от времени встречались на совместных мероприятиях у нас в стране и в Индии, или в индийском посольстве и даже порой имели с ним содержательные беседы. Помню его слова о будущем Индии. Там удалось – сохранить средний класс, а это одно из условий устойчивого развития. Кауль многие годы работал послом в ряде стран, в том числе: Англии, Китае, США и других. В разное время дважды был послом Индии в СССР. В своей книге «От Сталина до Горбачева и далее» он так описывает свои впечатления о встрече с Сусловым в ЦК КПСС, когда в 1964 году в Москву приезжала Индира Ганди и Кауль ее сопровождал на этой встрече в качестве посла: «Нас проводили в кабинет… там находился скромный, мягкий, похожий на профессора Суслов». И несколько ниже опять: «Суслов был спокойным, мягким, высоким, худым. Он производил впечатление ученого…». Может быть, здесь уместно выразить свое мнение и о самом Кауле. Это политик и аналитик мирового уровня. Мне кажется, хотя может быть и ошибаюсь и не все знаю о его дальнейшей карьере, несправедливо недооцененный современниками. Стране повезло, что у нас был такой посол.
Несомненно, в каком-то смысле в одежде он был консервативен, но это не мешало ему выглядеть элегантным. Сошлюсь на англичан (страна, где мне довелось проходить аспирантскую практику): представители так называемого «истеблишмента» гордятся своими консервативными традициями, в том числе и в деловой одежде. Представить же Суслова, скажем, в австрийском охотничьем костюме, брюках гольф и в шляпе с пером, как на одной из фотографий Брежнева, опубликованной в сохранившемся у меня подаренном Суслову юбилейном альбоме, было бы просто немыслимо. Я отнюдь не против такой одежды, проживая уже довольно долго в Австрии, довольно часто встречаю подобным образом одетых людей. Это красиво, удобно и практично, но у Суслова был свой, совершенно иной стиль.
ОРДЕНА.
Ни орденов, ни заменяющих их колодок не носил никогда. Правда, на официальных мероприятиях надевал Звезду (позднее – две) героя. Обычно же носил только депутатский значок.
В одной из публикаций, появившихся в декабре 2001 года, посвященной 95-летию со дня рождения Брежнева, приводится любопытный фрагмент, косвенно характеризующий Суслова. Пишут, что во время похорон Леонида Ильича «стандартный» ритуал, когда гроб сопровождают офицеры, каждый из которых несет по одной награде умершего, был изменен. Иначе потребовалось бы 240 офицеров! И потому некоторые из них несли по несколько наград. В публикации упомянули Суслова, у него, включая и военные награды, орденов было «всего (!)» 14. Среди них две золотые звезды, пять орденов Ленина, пять высоких иностранных орденов, орден Отечественной войны и орден Октябрьской революции. Еще было с десяток медалей, в том числе за личный вклад в связи с созданием нефтепровода из Сибири . знаю, что Суслов этим много занимался. Великое деяние ныне один из главных источников валютных поступлений страны. К сожалению, и любителей погреть руки.
ПОДАРКИ.
Подарков обычно не принимал, а если вдруг без его ведома, например, во время визитов в страну гостей из-за рубежа, домой от их имени привозили какие-то подарки, скажем, коробки с винами, они подолгу так и стояли не разобранным где-то в районе кухни, и никто не знал, что с ними делать. Если же Суслову напоминали об этом, морщился и обычно говорил: «ну, посмотрите там…». Куда это потом уходило, в семье не ведали, комендант (тоже сотрудник КГБ) был парень очень оборотистый.
Приведу такой, достаточно характерный случай. Вологодское руководство прислало как-то коробку знаменитого Вологодского масла, не помню, уж сколько его там было. Узнал. Потребовал вернуть. Но коробку обслуживающий персонал уже открыл, возвращать не удобно. Тогда распорядился, чтобы в обком отправили деньги. Сердился. Сказал: «купить хотят! А к нам в ЦК письма идут, что хорошие сорта масла исчезли из продажи, вот они сюда и шлют, будто все в порядке. Спросишь с них потом»!
В 1981 году был в ГДР. Когда возвращался обратно, случайно узнал уже в самолете, что тогдашний посол Абрасимов передал для него в подарок люстру. Возмутился и потребовал тут же вернуть. Ему говорят, что невозможно, мы уже в воздухе. Отчитал порученцев за то, что не сказали раньше, тоже вернул послу деньги. Уж не знаю на свои тот покупал или на казенные, и как это потом оформляли.
Хотя для себя подарков, особенно дорогих, не терпел, сам очень любил делать мелкие подарки близким в канун праздников. Обычно это были блокнотики, ручки, перчатки, календари, бумажники, ремешки для часов, коробки с конфетами и т.п. И делал это, сколько помню, регулярно. Внукам приносил с работы ранние ягоды и фрукты, которые, оставлял для них от своего рабочего обеда.
КОНТАКТЫ С ХУДОЖНИКАМИ И ПИСАТЕЛЯМИ. ПОРТРЕТ, НАПИСАННЫЙ ГЛАЗУНОВЫМ, И НЕМНОГО О ДВУХ ДРУГОГИХ КАРТИНАХ.
Мне, автору этого небольшого сюжета, архангельскому уроженцу, художник-патриот Глазунов симпатичен, причем по целому ряду причин, в подробности вдаваться нет нужды. В газете «Мир новостей» от 14 июня 2005г. опубликована статья с высказываниями и оценками Глазунова. Статья интересная, и я ее с удовольствием прочитал. Среди других фактов и впечатлений в статье упоминается встреча художника с Сусловым. Более того (хотя в статье об этом не говорится) народный художник СССР писал его портрет. Портрет, на мой взгляд неспециалиста, хороший, довольно похожий, хотя несколько схематичный. А может это мне так казалось из-за очень сосредоточенного выражения лица. Наверное, работал над какими-нибудь серьезными документами, и таким его увидел художник. Сидит вполоборота, за рабочим столом, что-то пишет… Я примерно таким до сих пор и представляю Михаила Андреевича в деловой обстановке, только лицо все-таки более живое. Строгий темный костюм, очки в серой оправе. Рядом – букетик ландышей. Красиво, цветы, безусловно, оживляют картину, но не реально (у Суслова была аллергия на ландыши). Позднее я увидал другой портрет художника, выполненный, как мне кажется, совершенно в том же стиле, с изображением бывшего Генерального секретаря ООН, австрийца Курта Вальдхайма. Он и сейчас висит в здании Венского международного центра на первом этаже недалеко от так называемой Ротонды, а я постоянно проходя мимо, вспоминаю портрет Михаила Андреевича.
Портрет Суслова какое-то время был у нас в семье (художественной ценности его не представляю, но это же Глазунов!). Потом, сразу после смерти Михаила Андреевича, семья отослала ряд вещей, в том числе и портрет в адрес секретариата Черненко и деревенский музей-библиотеку вместе с какими-то другими подарками, сувенирами, макетами предприятий, памятными медалями и достопримечательностями, хранившимися в семье (со списком, помню, около трехсот наименований). В семье, слава богу, сохранился художественный альбом «Илья Глазунов», издательство «Изобразительное искусство, 1973г. с дарственной надписью: -Дорогому Михаилу Андреевичу Суслову – с неизменным глубоким уважением и благодарностью. Ваш Илья Глазунов, 1973 X/26 Москва». Сам Михаил Андреевич об этой встрече дома никогда не рассказывал, других его портретов, насколько знаю, никто никогда не рисовал. О том как проходила встреча и за что художник благодарил Суслова – тоже не знаю. Об одной-двух репликах во время встречи узнал уже из статьи Глазунова, который, впрочем, больше апеллирует к своим беседам с одним из помощников Суслова (Воронцовым). Впрочем, уверен, что если бы у Суслова ни установились хорошие доверительные отношения с художником, он никогда бы не согласился, чтобы тот писал его портрет.
Не скрою, приятно, что что-то удалось сохранить, а тогда о подобных вещах думали мало. Помню, моя жена, вскоре после похорон ее отца, пришла из ЦК, куда ее пригласили и предложили забрать некоторые его личные вещи. Помощник показал какую-то небольшую картину А.Шилова (кстати, единственную, которая там была – подарок автора,), висевшую в комнате отдыха рядом с кабинетом: -Возьмете? -Нет, не возьму. Распорядитесь этим сами, как положено… Скажу откровенно, мне немного жаль этой картины (художник этот мне нравится), правда я ее и не помню (кажется какой-то этюд), хотя как-то раз Михаил Андреевич пригласил нас, членов семьи, посмотреть на его кабинет, да разве рассмотришь? Но можно понять дочь, тем более в той ситуации, у нее было горе. Что ей до вещей, больше всех она любила отца. Она не знала тогда, что вскоре в кабинет въедет Андропов. Потом там сидели какие-то другие люди, понятно, что начальники, в том числе из перестройщиков и ельцинистов … Ну а книгу-альбом с картинами и дарственной надписью Шилова в семье тоже удалось сохранить. Там сказано: «Глубокоуважаемому Михаилу Андреевичу Суслову на добрую память с пожеланиями счастья, здоровья, с благодарностью за внимание. 1.X.1980,А.Шилов». Сохранилась и копия ответа Суслова, вложенная в книгу: «Благодарю Вас, тов. Шилов, за присланный Вами сборник живописи и графики. Я с большим вниманием и удовлетворением ознакомился с ним. Впечатление – прекрасное. Радует яркая, теплая, сочная жизненность Ваших произведений. Искренне желаю Вам новых успехов в творчестве и, как говорится, и впредь так держать! М.Суслов. 8 октября 1980 г.».
И совсем коротко еще об одной картине, которая одно время долго висела в квартире Суслова. Это скромный северокавказский осенний пейзаж, написанный в конце войны неизвестным местным художником, видимо, любителем. В углу – надпись: «Начальнику штаба партизанских отрядов тов. М.А.Суслову от отца двух фронтовиков в память об освобождении края от фашистов».
Несколько слов о контактах с писателями. Выше, в разделе «Чтение…» был описан довольно характерный эпизод, характеризующий его глубокое знакомство с литературой, связанный с писателем Карповым. В его личной библиотеке – не один десяток авторских книг с теплыми пожеланиями, часто с благодарностью и подписями. Одни мне, как и многим другим, хорошо известны. О других даже не слышал. Книги эти бережно храним.
О ГОСТЯХ.
Я не помню, чтобы мы ходили к кому-нибудь в гости всей семьей. Сам Суслов в домашней обстановке принимал гостей довольно редко, причем с годами все меньше. Помню во время летнего отпуска на юге пару раз приезжал с семьей Брежнев, однажды Капитонов. А на подмосковную дачу, да и то не в «Сосновку», а на какую-то другую, вроде бы одну из малопосещаемых «сталинских дач» по Дмитровскому шоссе, как-то приезжал недавно назначенный тогда Горбачев со своей супругой (где-то, он и сам писал об этом). Вот, пожалуй, и все. Официальные, точнее товарищеские неформальные встречи с руководителями зарубежных компартий, часто на юге во время летнего отдыха проходили, как правило, на «нейтральной территории» на одной из свободных соседних госдач. Помню такие его встречи с Морисом Торезом, Жанеттой Вермеш, Пальмиро Тольятти, Хо Ши Мином, руководителями и партийными деятелями Индии, Лаоса, Болгарии, Румынии, Чехословакии; на эти встречи приглашали, порой, и нас, членов семьи. На квартиру же или на его московскую дачу никогда никто, кроме родственников не приезжал. В последние годы даже сын со своей женой приезжал не так часто, хотя им всегда были рады. Кончилось тем, что по праздникам или памятным дням, помимо членов семьи, бывали лишь мои родители, скромные служащие, специалисты лесного хозяйства из Архангельска, – бабушка и дедушка общих с Сусловым внуков.
СЛУЧАЙ НА ЭКЗАМЕНЕ ПО ОБЩЕСТВОВЕДЕНИЮ.
Как то в молодости на экзамене, то ли в институте народного хозяйства имени Плеханова (он окончил его в 1928 г.), то ли позднее в аспирантуре института красной профессуры сдавал какой-то предмет профессору. Однажды рассказал мне в связи с этим следующее. Профессор был известен своей строгостью и знаниями, а тут вдруг чувствует, студент на все вопросы отвечает и при этом как-то особенно уверено и грамотно. Профессора это даже вдруг почему-то задело. Не может студент знать все, как экзаменатор, а то и, не приведи господь, лучше! Возникло своего рода «состязание»: профессор задает все новые и новые вопросы, а Суслов, как бы и сам включился в эту игру и мало отвечает, а еще и подзадоривает: – «все равно не срежете!». Уже вмешался напарник профессора. Спор прекратился, но так и не «срезал».
ОБСТАНОВКА В ДОМЕ.
Здесь, как и в одежде, он был довольно консервативен. Не любил, когда что-то, к чему он привык, меняли без его ведома. Комендант дачи, где он прожил четверть века, видимо, выполняя «разнарядку», пытался 3-4 раза заменить мебель на более современную (мебель была казенная). Обычно через несколько дней следовала просьба вернуть что-то, к чему он уже привык, обратно. Возвращали. Впрочем, что-то иногда и оставалось. В результате мебель на даче была «всех стилей», часть еще с довоенных, «сталинских» времен, какую можно увидеть иногда в старых кинофильмах, но так называемой «современной» мебели было мало. Мебель на его личной квартире, мягко говоря, тоже была очень скромной, разностильной, хотя и собственной. Помните впечатление Чурбанова в основной части? В общем-то все верно, за исключением «цековских бирок»; опять повторюсь, все-таки совершенно не понимаю каким образом ведущий функционер МВД проникал в квартиру?. Живя в городе на Бронной, спал в небольшой комнате, что-то около 12 квадратных метров, да и то чуть ни наполовину заставленной шкафами с книгами. В соседней комнате, кабинете – та же история: книги, книги, книги… Все прекрасно систематизировано: русская классика, зарубежная классика, современная литература, альбомы. Очень тщательно были расставлены книги общественно-политического характера, начиная с древней римской и греческой истории, книги по истории Востока, особое место – издания, посвященные ренессансу, западным экономистам, российским демократам 19-го века, публикациям лидеров коммунистического и рабочего движения, отчетам партийных съездов и конференций. И разумеется, - трудам классиков марксизма-ленинизма. К каким-либо домашним украшениям, скажем, вазам, статуэткам, подносам был абсолютно равнодушен. Рабочий стол на даче и дома почти всегда чист. Под пластмассовым покрытием – рисунки внуков и семейные фотографии. Сверху - прибор для карандашей, одна-две текущих книги, фотография Ленина, сделанная Оцупом, читающего за столом газету «Правда», в скромной рамке, орфографический словарь (он находился постоянно и все время использовался, особенно перед выступлениями), да в последнее время – подаренный мной цветной каталог с изображениями птиц, который любил рассматривать с маленьким внуком.
ЕЩЕ О КНИГАХ И ВЕЩАХ.
На казенной даче «Сосновка» в конце Рублевского шоссе, где Суслов прожил последние 25 лет, своих вещей практически не было, поэтому, когда мы съезжали с нее после смерти Михаила Андреевича, почти не было в связи с этим и особых проблем. Одна серьезная проблема все же была – книги. Их было очень много, и в нашей квартире в Москве места для них просто не нашлось. Какую-то часть книг, вместе с некоторыми другими вещами удалось отослать в школьную библиотеку в село Шаховское, где родился Суслов. Там, согласно положению (Суслов, как уже упоминалось, был дважды удостоен звания Героя Социалистического Труда), на его родине был установлен бюст и там же в выделенной для этого избе, сельчане по своей инициативе начали организовывать скромный музей. За книгами, тогда , присылали «рафик». Другая же часть книг, особенно относительно «старых» по общественным наукам, так и осталась в ящиках не разобранной. В библиотеку ИМЛ - Института Марксизма – Ленинизма, куда мы обратились, их не приняли. Сказали, что там все есть, а для школы они явно не годились.
Руководство (думаю, да и от бывших помощников слышал, сам Андропов) проявило заботу и поинтересовалось, осталась ли у Суслова после смерти его личная дача, куда семья могла бы переехать с казенной и летом там жить. Управделами ЦК Г.Павлов дал поручение проверить; таковой не оказалось. Дачу дать не смогли (да мы и не просили), но выделили за плату полдачи в пансионате ЦК «Усово», куда наша семья (дочь с мужем и двое их детей – внуков Суслова) получила право ездить. В довольно сухом подвале дома мы и разместили эти коробки с книгами (некоторые с его пометками), надеясь куда-то пристроить их позднее. Но вскоре у соседей как раз в общем для всего дома подвале прорвало трубу, и весь подвал оказался залитым холодной водой. Приехав с работы, я спустился вниз и, стоя по пояс в воде, пытался спасти хоть что-нибудь. Выловил несколько набухших изданий, в том числе, помню, какую-то книгу Спинозы и «Город Солнца» Кампанеллы. Помнится, было, может и не старое, но еще дореволюционное издание «Утопии» Томаса Мора, наверное, оно так и осталось под водой в картонных ящиках. Почти все остальное погибло. Откуда взялись эти книги? В свое время в начале 20-х годов прошлого века молодой рабфаковец Суслов ходил на книжную «барахолку» в Столешниковом переулке, отбирал и покупал там на свои скромные сбережения показавшиеся ему важными общественно-политические книги.
Позже прочитал в книге Ф.Чуева «Сто сорок бесед с Молотовым», что точно такая же судьба постигла и его огромную личную библиотеку - 57 больших ящиков другого, бывшего в свое время в течение многих предвоенных лет фактическим руководителем №2 нашей страны, человека. Книги эти в свое время тоже сгрузили в мидовский подвал. Позднее их, как и в описываемом случае залило водой, и они погибли. Жаль, конечно, но разве все предусмотришь? Так и гибнут, порой, наши духовные ценности. Иногда виню себя за то что, наверное, что-то не сумел довести до «ума». Говорят, в Америке такие личные библиотеки охотно берут университеты. У нас такого тогда не было, да и университеты были победнее и с