Сергей Борисович Борисов библиографический указатель

Вид материала

Библиографический указатель

Содержание О.В. Смолицкая Девочки писали рассказы Наталья Ивова Тридцать девичьих рукописных рассказов о любви. Человек. Текст. Культура (2000) Латентные механизмы эротической социализации.(2000) Мир русского девичества: 70-90-е годы ХХ века (2002) Рукописный девичий рассказ (2002) Культурные коммуникации и ритуалы (2003)

Подобный материал:

• Библиографический указатель 5 корпус, комната 221, 392.54kb.
• Научно-вспомогательный библиографический указатель, 3815.7kb.
• Аннотированный библиографический указатель, 2273.81kb.
• Мировая энергетика, 553.25kb.
• Библиографический указатель к 70-летию кк ипк, 636.06kb.
• Библиографический указатель включает научные и научно-методологические публикации сотрудников, 10239.86kb.
• В. Д. Федорова Центр правовой информации Электронные ресурсы Библиографический указатель, 195.42kb.
• В. И. Ленина научная библиотека библиографический указатель, 423.03kb.
• Козырева Ольга Анатольевна библиографический указатель, 746.74kb.
• В. И. Ленина библиотека библиографический указатель, 365.04kb.

О.В. Смолицкая

Девочки писали рассказы

Рукописный девичий рассказ / Сост. С.Б Борисов. - М.: ОГИ, 2002. - 520 с. – 2000 экз. – (Фольклор / постфольклор: новые материалы).

В рецензируемый сборник входят предисловие, написанное Е.В. Кулешовым; статья С.Б. Борисова «Любовный рассказ в ансамбле девичьего альбома»; тексты рукописных девичьих рассказов и приложения – авторские «девичьи рассказы», аутентичная публикация текстов девичьих рассказов, так называемые «Правила любви» с сопроводительной статьей С.Б. Борисова и небольшая статья Т.А. Китаниной «Сюжетные традиции девичьего рукописного рассказа».

Основной корпус текстов сборника – «девичьи рассказы», собранные и опубликованные С.Б. Борисовым. Он и ранее публиковал их (см. составленную им книгу «Тридцать рукописных девичьих любовных рассказов» (Обнинск, 1992), а также подборки в: Школьный быт и фольклор. Таллинн, 1992. Ч. 2. С. 76–119; НЛО. 1996. № 20. С. 366–376), но никогда так полно не представлял читателю и исследователю.

Что такое рукописный девичий рассказ, входящий, как правило, в так называемый «песенник» («девичий альбом»)? С этим жанром сталкивались почти все отечественные женщины, которым сейчас от 30 до 60, автор этих строк не исключение, и поэтому, наверное, так трудно было писать рецензию на эту очень хорошую книгу – хочется сказать сразу о многих аспектах того разнообразного материала, что представили авторы сборника, и в первую очередь С.Б. Борисов, не давая эмоциональному ощущению, что находишься «внутри» материала, взять верх над аналитической позицией.

В основе сюжета каждого из рассказов – любовь, причем любовь роковая, часто трагическая со смертельным исходом. «В группу “репрезентативных” текстов входят рассказы, включающие смерть или реальную угрозу смерти хотя бы одного из героев. Связка “любовь + смерть” охватывает порядка 60–70 процентов зафиксированных сюже­тов. Наконец, семантическим ядром девичьих рукописных рассказов является группа текстов, в которых не просто наличествует тема “любви и смерти”, но реализуется сюжетный ход “самоубийство в ответ на смерть любимого” (он присутствует примерно в 40 процентах рассказов)», – пишет С.Б. Борисов (с. 41).

В соответствии с этой особенностью текстов исследователь предлагает классификацию на три группы сюжетов, определяющих, в первую очередь, то, как связаны в том или ином рассказе любовь и смерть: рассказы без трагического (читай смертельного) исхода, рассказы с трагической гибелью одного героя и рассказы, завершающиеся гибелью обоих героев.

Трагический финал – необходимая часть рассказов; о том, как интерпретирует С.Б. Борисов эту особенность текстов, мы еще скажем ниже, а сейчас хотелось бы остановиться на другом – сюжет как таковой несет в этих рассказах основную смысловую нагрузку, они читаются, несмотря на бросающуюся в глаза литературность и искус­ственность, как подлинные истории о невероятной любви, о чем свиде­тельствуют отзывы информаторов, которые приводит С.Б. Борисов.

«В личном дневнике 1983 года мы встретили следующую запись: “Сегодня Марина Вайганова принесла в школу тетрадь. Листая эту тетрадь, я прочитала рассказ. Он называется ‘Помни обо мне’. Рассказывается в этом рассказе о крепкой любви Алены и Олега. Разлучить этих молодых счастливых людей не могло ну просто ничего. Однако разлукой послужила смерть Олега. Алена навсегда разлучилась с ним. Но она очень счастливый человек. Она очень сильно любила его, а этого достаточно. Боже мой, как расстроил и потряс меня этот рассказ! Я его запомню надолго”» (с. 43)

Соответственно и анализ этих текстов предполагает, в первую очередь, анализ их фабульно-нарративной структуры. Такой анализ приводит в своей статье С.Б. Борисов (с. 39–40), и подобному анализу посвящена статья Т.А. Китаниной, попытавшейся соотнести сюжеты рукописных девичьих рассказов с русскими повестями начала XIX в. «Мое внимание привлек тот факт, что значительная часть рукописных рассказов школьниц конца ХХ в. полностью укладывается в сюжетные схемы, возникшие как обобщение сюжетного репертуара повестей, издававшихся на русском языке в 1810–1820-х гг. Более того. Если относительно повестей начала ХIX века иногда возникают сомнения, к какому варианту отнести тот или иной текст, то реализующие те же сюжеты девичьи любовные рассказы как будто нарочно создавались по этим схемам» (с. 507). Исследовательница имеет в виду собственную систему описания литературных сюжетов (подробные библиографические ссылки приведены на соответствующих страницах сборника) и весьма убедительно подкрепляет свои положения тремя схемами (с. 515–517). Выше несколько иронично она говорит, что поиск источников сюжетов рукописных девичьих рассказов «дело весьма увлекательное и вполне безответственное, поскольку девичьи рассказы похожи сразу на все – и на жестокие романсы, и на индийские фильмы, и на телесериалы, и на сентиментальные повести. И все это, прямо или опосредованно, находится в культурном обиходе сочинительниц рассказов» (с. 506). Нам это положение кажется важным, причем соотнесенным с приведенным ранее – о том, что рассказы поразительно легко укладываются в схемы. Как представля­ется, перед нами еще одно проявление механизма перехода литера­турных открытий и новаций в штампы, формирующие наиболее расхожие слои и элементы культуры, в частности то, что принято называть «массовой» культурой. Так, романтические образы переходят в жестокий романс и балладу в самых разных национальных культурах, в частности в текст аргентинского танго; так, эпические сказания о самом сильном герое, противостоящем силам зла, переходят в фильм-боевик.

Однако анализ рукописных девичьих рассказов интересен не только с точки зрения нарративных структур.

Особый интерес представляет, как нам кажется, этносоциоло­гический, или, если угодно, культурантропологический, анализ девичьих рассказов (воспользуемся здесь названием вышедшей несколькими годами ранее книги С.Б. Борисова «Культурантропология девичества» – Шадринск, 2000). Эта весьма интересная книга, к сожалению, весьма невелика и лишь обозначает основные аспекты того направления исследований, в русле которого находится и рецен­зируемый сборник.

С.Б. Борисов рассматривает как особый феномен девичью культуру, причем не только традиционного крестьянского общества – на эту тему существует достаточно много капитальных исследований, но и современного, в первую очередь городского общества, где девушка не только и не столько невеста, сколько школьница (отсюда особый интерес исследователя во всех его работах к культуре девичьих учебных заведений), её размышления о взаимоотношениях полов не только и не столько гадания о «суженом» и семейной жизни, сколько о любви как таковой, как чувстве, как увлекательной, пусть и трагиче­ской истории, которая может быть не только прожита, но также рассказана (написана) и прочитана.

Рукописные девичьи рассказы обращены к очень юным девушкам, скорее, к девочкам-подросткам (не случайно «взрослыми» в них выступают старшеклассники, любовные романы завязываются в каникулы или на школьных вечерах, а дети рождаются сразу после окончания школы). Это девочки, только-только прошедшие первые менструации («была ли у тебя менструация» и «как ты учишься» – первые вопросы при знакомстве девочек 11–12 лет), только-только осознавшие себя частью взрослого, половозрелого коллектива, и рассказы, которые они читают, пишут и переписывают, призваны ввести их в систему ценностей этого коллектива. Так происходит в любом традиционном сообществе, сходную роль играют многие фольклорные жанры, однако в девичьих рукописных рассказах, при всем их несомненном родстве с традиционной фольклорной культурой (не случайно в названии серии, в рамках которой выпущен сборник, фигурирует слово «фольклор»), происходят весьма любопытные функциональные трансформации. Примером таких трансформаций выступают, на наш взгляд, непременная трагичность и связь со смертью, о которых говорилось выше.

С.Б. Борисов, размышляя о причинах такой нацеленности рукопис­ных девичьих рассказов на смерть, приводит точки зрения разных исследователей, в частности о том, что связь любовь-смерть здесь равнозначна своего рода инициации. Сам он предпочитает термин «самоинициация», который объединяет, а в какой-то степени отожде­ствляет героинь и читательниц-переписчиц девичьих рассказов (с. 43).

Нам здесь, однако, видится возможным и другой подход: рукопис­ные девичьи рассказы получили распространение с конца 1950-х гг., то есть тогда, когда в печати стали робко дебатироваться проблемы взаимоотношений полов у подростков (непременно с осуждением), появились упоминания о добрачных половых отношениях (о связи рукописных девичьих рассказов с литературой и публицистикой периода «оттепели» пишет в предисловии к сборнику Е.В. Кулешов, не акцентируя, впрочем, тот аспект, о котором мы сейчас говорим). Эти отношения, таким образом, входят со знаком минус в общую систему ценностей социума, однако запрет на них не вполне понятен, и поэто­му, как нам кажется, маловнятные и не совсем понятные соображения о «девичьей чести» заменяются вполне понятными угрозами – разлуки (он ее бросил) и смерти. Происходит то, что в фольклористике принято называть «медиацией», однако парадокс заключается в том, что в каче­стве упрощенного и конкретного члена оппозиции, подменяющего более абстрактный (зло, бесчестье), выступает смерть, которая в рукописных девичьих рассказах мало чем отличается от разлуки и иногда с ней пря­мо соотносится (см. приведенную выше цитату из личного дневника).

Установка на освоение ценностей социума проявляется и в стилевых особенностях рассказов. И Е.В. Кулешов, и С.Б. Борисов, и Т.А. Китанина пишут о наивном и шаблонном, часто комически ша­блонном стиле рассказов. Нам кажется, что в них происходит освоение не только моделей сексуального и социального поведения, но и простейших литературных моделей, причем не только на уровне сюжетосложения, но и на уровне стиля.

При описании внешности героев, их чувств и пр. в рассказах используются исключительно штампы, однако это штампы, существу­ющие в литературе, и они, в определенной степени, оказываются для читательниц наглядным примером того, что такое литература вообще, что в ней должны быть описания и переживания и пр., а также, возможно, наглядным примером того, как образ, созданный словом, может произвести сильное впечатление на читателя. «Он спустил с её плеча ночную сорочку и припал жадными губами к ее плечу Он как голодный не мог насытиться поцелуями. Он целовал, целовал ее всю» (с. 162) – подобные строки производят на девушек-подростков впечатление, близкое к тому (и столь же необходимое), что испыты­вает мальчик-подросток, разглядывая изображения обнаженных жен­щин. В рассказах определенным образом подобраны имена – часто имена героев сходны (Олег и Алена), часто изысканны, если не экзотичны (Инга и Грин) и т.д. Еще раз повторим – эти приемы обязательно банальны, взяты из устоявшегося репертуара, они знакомят с расхожей стороной литературы (что не исключает подражания образцам достаточно достойным, например, рассказ «Инга» явно несет следы подражания «Звездному билету» Аксенова). Нам кажется несомненным достоинством подхода С.Б. Борисова к своему материалу то, что он не преувеличивает собственно художественных качеств текстов (чем отчасти грешит предисло­вие Кулешова). С этой точки зрения очень интересными кажутся наблюдения С.Б. Борисова над тем, как описывается в литературных произведениях, рассказывающих о девочках, процесс создания и восприятия подобных рассказов.

На с. 36–38 приводятся фрагменты трилогии А. Бруштейн «Дорога уходит в даль» и повести К. Филипповой «В гимназии». В обоих произведениях речь идет о творчестве гимназисток (у Бруштейн – институток) начала ХХ в. В трилогии Бруштейн девочки решают издавать свой журнал, юные авторы пишут, разумеется, о любви, каждая использует свои представления о литературе и жизни. В повести Филипповой гимназистка пишет рассказ о любви как сочинение на свободную тему. В обоих случаях находятся взрослые (отец героини, врач, в первом случае и учитель во втором), разъясняющие, что рассказ никуда не годится. «Обратим внимание на то, что в обоих произведениях, описывающих девичье творчество, роль творческой рефлексии над текстом выполняет deus ex machina – либо отец-интеллигент, либо учитель словесности. Сама же девичья среда органично воспринимает непрофессиональные, наивные тексты» (с. 38), – пишет С.Б. Борисов. Позволим себе не согласиться с ним. В трилогии А. Бруштейн ещё до реакции отца сами девочки – «редакторы» журнала видят, что рассказы никуда не годятся, а чуть далее в той же трилогии рассказывается о том, как несколько девочек отвергают «альбомные» стишки, которые недалекая классная дама предлагает как образец истинной поэзии. Они же пишут в альбомы подруг стихи Пушкина, что вызывает неудовольствие классной дамы.

Вообще, кажется, следует различать рукописные журналы и альбомы-песенники. О рукописных журналах С.Б. Борисов писал в статье «Самодеятельные журналы учащихся» (Живая старина. 2001. № 4), где приведен тот же пример из трилогии Бруштейн, но другой из повести К. Филипповой. Как бы ни были схожи рассказы, написанные для рукописного журнала, и те, что переписываются с добавлением «от себя» в альбом-песенник, это всё же несколько разные явления. В одном случае мы имеем дело с осознанным авторством, а в другом – с чем-то подобным сказительству, где традиционный элемент выступает на первый план. Альбомная продукция восходит, как справедливо считает С.Б. Борисов, к традиции семейных альбомов, над которыми традиционно же было принято посмеиваться (ср. описание «уездной барышни альбома» в «Евгении Онегине», литературные анекдоты о том, что позволял себе писать в альбомы дам Лермонтов). Возвращаясь к рукописным девичьим рассказам, заметим (и на основе личного опыта тоже), что социальная роль их состояла еще и в том, чтобы в процессе самоидентификации и взросления читательницы – члена социума они были отвергнуты. Оказаться в роли человека, который среди рыдающих над рассказами подруг высмеивает их литературные достоинства, значит отвергнуть шаблон ради культуры более высокого свойства и таким образом определить свое место в социуме. Часто в этой роли оказываются более взрослые или более продвинутые в культурном отношении читательницы.

Характер сборника, составленного С.Б. Борисовым, не позволил рассмотреть альбомы-песенники во всей совокупности – с включен­ными в них стихами и песнями. Такое рассмотрение было бы весьма интересно, хотя бы потому, что традиционное название рукописного девичьего альбома – «песенник», тексты песен, как и тексты стихо­творений играют в нем существенную роль. Песням принадлежит особая роль в девичьем социуме, однако здесь можно опять наблюдать трансформацию: если в традиционном крестьянском девичьем сообществе главное – совместное исполнение песни, присущее этому исполнению игровое начало, то в песнях, включенных в песенники, главное – слова, и вовсе не предполагается, как это происходит в патриархальном крестьянском сообществе, что слова песен известны исполнителям заранее («спиши слова» – частая просьба после прослушивания песни). Интересно было бы проанализировать, как изменяются тут тексты известных песен в соответствии с сюжетными конвенциями девичьих рассказов – автор этих строк видел неоднократ­но переписанное «но и Молдованка и Пересса // Обожали Костю-моряка», причем на вопрос, что значат эти имена, владелицы песенников говорили, привнося налет трагедийности в песню, что это две девушки, которым Костя впоследствии предпочел рыбачку Соню. Излишне говорить, что тексты песен не имеют указаний на авторов, то же часто происходит и со стихами, за одним исключением – Эдуарда Асадова.

Е.В. Кулешов говорит о близости стихотворений Асадова к рукописным рассказам, о том, что их включение в песенники не случайно, «литературная банальность произведений Асадова столь же велика, сколь сильна их простодушная искренность <...>. Обращает на себя внимание пристрастие поэта, тонко чувствовавшего духовные потребности своей аудитории, к новеллистической форме» (с. 14).

Стихи Асадова написаны по тем же шаблонам, что и рукописные девичьи рассказы, они обращены к той же аудитории, а имя Эдуард сделало самого поэта почти готовым персонажем рассказов. Заметим, однако, что они не кажутся нам искренними, а наоборот, неприятны тем уже, что представляют профессиональное, а не просто «наивное» спонтанное творчество, ореол «настоящего поэта» замедляет процесс вырастания читательниц из рамок шаблонной культуры, степень их воздействия достаточно сильна (сам Кулешов вдруг неожиданно меняет иронично-благожелательный тон на близкий к рукописным рассказам, когда говорит о том, что «девичьи образы – самые светлые и прекрасные в “балладах” поэта», с. 15), хотя и усилие для того, чтобы заявить, что эти стихи пошлы и плохи, требуется большее, соответственно социальная функция их достаточно велика.

Скажем несколько слов о другом жанре альбома-песенника, пред­став­ленном в сборнике «Правила любви». В этих текстах кодификация норм поведения в половых отношениях выступает в своем неприкры­том виде, можно сказать, что рукописные девичьи рассказы пишутся как своеоб­разные иллюстрации этих норм. Однако нам кажется неко­торой натяжкой возведение их к правилам любви Андрея Капеллана и вообще нормам куртуазии Европы (в первую очередь Франции) XII–XIII вв. Куртуазная культура была достаточно сложной, она ни в коей мере не обращалась к юным девушкам, регламентируя взаимоотно­шения замужней Дамы и влюбленного в нее рыцаря не мужа, «правила любви» – лишь одно из её проявлений, с правилами песенников их роднит только название и принцип самой возможности кодификации любовного поведения. Нам кажется, что источник надо искать где-то ближе, возможно, во французских текстах XVIII–XIX вв., всяких «грамматиках любви», имевших хождение в отечественных гимназиях и пансионах, откуда потом постепенно они пришли и в девичьи альбомы (что не исключает их начальное происхождение из куртуаз­ной культуры). Пародийное переосмысление принципа кодификации любовного поведения очень распространено в русской культуре начала ХХ в.

Завершая рецензию, еще раз замечу, что сборник представляется очень интересным. Хорошо подготовленный корпус текстов дает пищу для размышлений о самых разнообразных подходах к материалу, и хочется порадоваться не только за авторов сборника, но и за редактора серии А.С. Архипову, чей вклад в создание и конечный вид сборника весьма велик.


(Новое литературное обозрение. № 70, 2004 – С. 369-373)

Культурные коммуникации и ритуалы (2003)


Наталья Ивова


Счастье по цепочке


Сергей Борисов. Культурные коммуникации и ритуалы. – Шадринск: Изд-во Шадринского пединститута, 2003. – 91 с.

 

Среди работ, выпущенных Шадринским пединститутом, исследование С. Борисова «Культурные коммуникации и ритуалы» занимает не последнее место. Правда, такое объемное и многообеща­ющее название на обложке скромного 90-страничного издания вызывает недоумение. В предисловии автор если и стремится его развеять, то не очень-то активно, сообщая лишь, что в представленной серии очерков поведет речь о «коммуникативных цепочках», осуще­ствляющих «интегрирующую функцию посредством актуализации определенных архетипов общественного сознания», рассмотрит истоки и особенности неких специфических эпистолярных жанров, а также проанализирует «ритуализированные формы коммуникации».

На самом деле содержание книги, открываемой столь туманным и тяжеловесным прологом, близко и понятно каждому с детства. С. Борисов обращается к практике так называемых «почтовых игр» – многократно переписываемым, передаваемым и пересылаемым друг другу «письмам счастья», «письмам любви», «святым письмам», посланиям «счастливому солдату», шутливым письмам. Автор исходит из посылки, что эти «игры», которые, как правило, имеют отчетливую магическую подоплеку и распространяются в женской среде, служат проявлением сложившейся издревле и продолжающей существовать в современном обществе «женской субкультуры», противостоящей культуре мужской. Вместо писем источником счастья могут выступать пироги или грибы, выпекаемые или «вырастающие» из некоей дрожжеподобной субстанции, которая также передается из рук в руки с указанием на давность «игры», её распространенность во многих странах и необходимость привлечения к ней новых участников.

Рассматривая, таким образом, своеобразные жанры современного фольклора, автор обильно цитирует источники, имеющиеся в его рас­поряжении (информантами автора были преимущественно студентки Шадринского пединститута). В то же время беглые выводы исследователя имеют тезисный характер: описание форм откровенно превалирует над их анализом. Сам С. Борисов краткость своих комментариев объясняет тем, что культурно-историческое значение текстов, полученных «из первых рук», будет со временем лишь возрастать, тогда как авторские суждения и предположения «в обозримом будущем неизбежно утратят свою ценность» (интересно, зачем же тогда вообще трудятся армии исследователей – историков, культурологов, филологов, если результаты их работы столь несущественны и недолговечны?).

При этом главы, где С. Борисов не ограничивается цитированием писем или описанием условий той или иной «игры» а пытается опреде­лить их географию, установить хронологические рамки, обращается к схожим традициям других народов, наиболее содержательны. Так, интересны параллели, которые автор проводит между практикой распространения «пирогов счастья» и столетиями бытующим в европейских православных странах обычаем выпекать на Рождество пирог с монеткой, обещающей в новом году счастье тому, кому она достанется. В широкий культурный контекст вписывает С. Борисов также обряды ритуального закрепления дружбы и посестримства у девочек (данная глава завершает книгу), анализируя их структуру и символику.

В целом книга “Культурные коммуникации и ритуалы” оставляет впечатление заявки интереснейшей темы, которая нуждается в тщательной и подробной разработке. Сам С. Борисов, несмотря на скромную оценку «авторских суждений и предположений», обещает «вернуться к данной теме и рассмотреть ее на более обширном материале».

(Урал, 2005, № 1)


Оглавление


От составителя………………………………………………. …………3

Библиографический указатель научных трудов…….. …………….. 5

Отклики на научные издания С.Б. Борисова ………………………...15

Тридцать девичьих рукописных рассказов о любви.

Корсаков Д. «Она лежала на асфальте, как белый лебедь…» ……. 15

Шинкаренко Ю. Рукописные рассказы о любви …………………. 16

Щукин В. Кризис столиц или комплекс провинции? ……………... 18

Лойтер С.М., Неёлов Е.М. Современный школьный фольклор ….. 19

Человек. Текст. Культура (2000)

Коршунков В.А. [Библиография]……………………….…………… 21

Культурантропология девичества (2000)

Книги для родителей ………………………………………………… 23

Турбанов И. [Книжная полка] ………………………………………. 23

[Аннотированное библиографическое описание] …………………. 25

Ершов М., Тарасенко Е. Мир девичества: опыт антропологии …... 25

Коршунков В.А. [Библиография] …………………………………… 28

Смирнов В. Женский вариант мифа ……………………………….. 30

Латентные механизмы эротической социализации.(2000)

Прусс И. Сексуальная революция? В городе Шадринске…..……... 35

Прусс И. Из девочек в девушки …………………………………….. 43

[Аннотированное библиографическое описание] ………………… 50

Мир русского девичества: 70-90-е годы ХХ века (2002)

Костырко В. «Давай, коза, попрыгаем» ……………………………. 51

Чикина Е. Из чего же сделаны девочки? …………………………… 54

Чулкова М. Девичьи секреты ……………………………………….. 56

Осминская Н. А ну-ка, девочки! ……………………………………. 58

Котов О. Откуда берутся дети ………………………………………. 59

Рукописный девичий рассказ (2002)

Пять книг недели …………………………………………………….. 61

Кучерская М. Вылетает Аленка в окно …………………………….. 61

Хрусталева С. Подростковые тайны ……………………………….. 65

Давыдов Д. Скопцы и девицы ……………………………………… 66

Кучерская М. Сердечны тайны, тайны дев… ……………………… 67

Иткин В. Я хочу тебя!!! ……………………………………………… 69

[Рецензия] ……………………………………………………………. 70

Дмитренко С. Книжная полка ………………………………………. 72

Гримберг Ф. «Танюша, давай будем с тобой друзьями...» ………... 73

Смолицкая О.В. Девочки писали рассказы ………………………... 77

Культурные коммуникации и ритуалы (2003)

Ивова Н. Счастье по цепочке ………………………………………... 85


Научное издание


Сергей Борисович Борисов

Библиографический указатель научных трудов

Отклики на научные издания С.Б. Борисова

Составитель Е.А. Бурлакова


Подписано в печать 23. 07. 2006. Гарнитура «Таймс». Формат 60х84 ¹/₆₄. Бумага офсетная. Гарнитура «Таймс». Усл. п. л. 5, 75. Уч. изд. л. 5, 77. Тираж 50 экз.


Лицензия ЛР №10210057 от 7 апреля 1997 г.


Издательство Шадринского пединститута 641800, г. Шадринск, ул. К. Либкнехта, 3.

Отпечатано с готового оригинал-макета в ОГУП «Шадринский Дом печати» комитета по печати и средствам массовой информации Курганской обл., 641 870, г. Шадринск, ул. Спартака, 6, тел. 6-33-51.