Бориса Леонидовича Вяземского. Сама по себе лотаревская книга

Вид материала

Книга

Содержание Из воспоминаний е.л.вяземской Из воспоминаний л.л.васильчиковой Из «представления Из «представления прокурора Из «представления прокурора Из «представления прокурора Один из мужиков на рассуждение Бориса ответил: «Как хотите, Ваше Сиятельство, но мы за Ленина и не отступим от него ни на шаг». Из «представления прокурора 41 и Гурко Из «представления прокурора

Подобный материал:

• Паспорт: серия №, выдан 200, 155.09kb.
• Отношение Бориса Леонидовича к долгу писателя? Ответы на эти вопросы в доклад, 67.93kb.
• Шарамон Шалила "Рейки", 1929.13kb.
• Андрея Леонидовича Козика Приветственное слово декана юридического факультета уо фпб, 136.39kb.
• Нп «сибирская ассоциация консультантов», 158.17kb.
• Шалыгина Оксана Васильевна моу дод детская школа искусств Тарского муниципального района, 101.54kb.
• 1. Общая цель всякого стремления. Частные цели отдельных видов человеческой деятельности, 30.59kb.
• Р. Киплинг «Маугли», «Рикки-Тики-Тави», «Кошка, которая гуляла сама по себе», 4.83kb.
• -, 66.65kb.
• Сказка о воде хаоса, 36.55kb.

18 мая. Лотарево. Похороны Дмитрия. Были Бланки и Охотников. После их отъезда обошли парк.


ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ Е.Л.ВЯЗЕМСКОЙ:


Это все, что Борис записал об этом эпизоде в «Книге Судеб», но накануне вечером, подъехав к церкви, мы увидели толпу мужиков у ворот церкви. Они стояли молча, не снимая шапок, смотря озлобленно. Гроб внесли без помехи, но на отпевании мужики отсутствовали. С этого момента отношение мужиков к Борису изменилось к худшему.


ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ Л.Л.ВАСИЛЬЧИКОВОЙ:


Я вернулась с фронта в Петербург, откуда мы должны были поехать на похороны брата Дмитрия в Лотарево. До тех пор его гроб стоял в Левашовском склепе в Александро-Невской Лавре... Поехать должны были лишь моя мать, вдова брата Дмитрия с детьми и я. Перед самым отъездом мы получили письмо от брата Бориса из Лотарева, в котором он просил детей Вяземских, «ввиду тревожного положения», не привозить. Эта новость нас удивила: до того момента революция нашей местности, казалось бы, не коснулась. Более того, после смерти Дмитрия крестьяне нашей округи дали новой школе его имя, и отношения с нашей семьей оставались по-прежнему прекрасными.

Пока гроб перевозили со станции в коробовскую деревенскую церковь, Борис объяснил причину, побудившую его отставить приезд детей... Оказывается, в окрестности прибыли агитаторы и стали подбивать крестьян на то, — «теперь дана свобода!» — чтобы захватить помещичьи земли и убить тех, кто станет этому захвату противиться. Пока, судя по внешнему виду, все было спокойно, но в крестьянах чувствовалось возбуждение, и жалобы на длительность войны раздавались все чаще. Мы приехали в церковь, утомленные физически и морально напряжением этого длинного дня, тяжелыми воспоминаниями о нашем прошлом, восставшем с такой яркостью, пока мы проезжали родные места, где протекала совместная с погибшим братом жизнь. Занятая своими мыслями во время службы, я не задумалась над причиной непрерывавшегося в церкви шума. Впрочем, припоминаю, что садовники уж очень долго, как мне показалось, устанавливают растения вокруг гроба. Подняв глаза, я увидала, что они не шумели, а входили и выходили и разговаривали крестьяне. Это было необыденно. Наши мужики обыкновенно выстаивали самые длинные службы с неподвижностью каменных изваяний. Садясь в экипаж, чтобы ехать домой, я в темноте разглядела брата Бориса, стоявшего в дверях церкви и распоряжавшегося относительно завтрашних похорон.

За обедом мы были молчаливы, что было только естественно, и я приписывала удрученный вид моего брата ничему другому, как печальной причине нашего приезда в Лотарево. Выходя из столовой, он мне шепнул спуститься к нему в кабинет после того, как моя мать пойдет спать. Когда я позднее к нему вошла, то застала его в горячем споре с его женой, священником, управляющим и ночевавшим в Лотареве соседом. Оказывается, мы еле успели отъехать от церкви, как к нему подошел незнакомый человек в матросской фуражке и с нахальной интонацией спросил: «Где вы намерены хоронить вашего брата?». Борис ответил: «У нас в склепе под церковью». На что матрос сказал: «Теперь вашего ничего нету. Попробуйте только его там похоронить, и мы всех ваших покойников оттуда повыкинем!» Со словами: «Поступлю, как захочу!» — мой брат сел в экипаж и уехал. В темноте ему не удалось разглядеть тех, кто окружал говорившего, но сам он не был крестьянином нашей деревни. Сосед, невестка, управляющий — все умоляли брата не упрямиться, отложить похороны или увезти гроб обратно в Петербург, только не подавать повода такому ужасу. Борис же держался мнения, что похороны должны непременно состояться, как было решено, и что поддаваться угрозе и показать, что ее боишься, означало расписаться перед крестьянами в трусости, тем более что, весьма вероятно, дело дальше угрозы не пойдет, и они не посмеют учинить такой скандал в церкви. Я всецело поддержала брата, и мы остановились на том, что никакого изменения в программе не будет. На 8 часов утра был назначен в селе сход — ровно за час до начала службы. Очевидно, сход был также делом посторонних агитаторов. Решено было, что на сходе священник прочтет приказ по 12-й армии, который генерал-адъютант Радко-Дмитриев отдал после смерти Дмитрия и в котором он описывал в очень лестных и трогательных выражениях его геройскую и неутомимую деятельность на фронте.

Пока мы обсуждали все эти подробности, вошла моя мать. Борис надеялся, что она ничего о случившемся не узнает, но теперь невозможно было от нее скрыть предмет нашего спора. Во время Революции моя мать выказала столько морального и физического мужества, что, когда она вошла, мы не сомневались в том, что она скажет. Я никогда еще не видела ее такой рассерженной. Она сказала, что не допускает никакого обсуждения этого вопроса, что ни под каким видом не поддастся угрозе и что лучше, чтобы последняя была приведена в исполнение, чем показать страх перед пришлыми революционными агитаторами. Перед тем как разойтись спать, мы с братом наметили план действия и решили во время службы стать по обеим сторонам гроба, в полуобороте ко входу.

Оказалось, что прочитанный священником приказ генерала Радко-Дмитриева произвел на крестьян потрясающее впечатление. Приказ этот заканчивался так: «... Князь Вяземский всегда выдвигал свой отряд (речь шла о санитарном отряде, который Дмитрий организовал и которым он командовал с самого начала войны) в самое пекло боя, действуя в самых опасных местах, зачастую под градом снарядов. Князю Вяземскому обязаны тысячи русских матерей за сохранение их сыновей среди живых, десятки тысяч детей тем, что они не остались сиротами. В 12-й армии и особенно в частях 11-го Сибирского корпуса, в 110-й и 3-й Сибирских дивизиях, в Особой бригаде и в 17-й кавалерийской дивизии вряд ли найдется офицер или солдат, не пользовавшийся гостеприимством и помощью отряда князя Вяземского. Пусть убитая горем семья покойного найдет хоть какое-то утешение в сознании, что имя князя Дмитрия Вяземского будет вспоминаться всеми нами с чувством благодарности. Пусть и его малолетние сиротки, достигнув зрелого возраста, вспомнят с гордостью самоотвержение своего доблестного отца».

Многие из них плакали, и речи агитаторов не встретили никакого сочувствия. Тем не менее, в церкви мой брат и я очень внимательно прислушивались к возможному шуму. Но его не было, и крестьяне стояли так же чинно и неподвижно, как и в дореволюционные времена. Приказ снова был прочитан священником в виде надгробного слова, и на этот раз ко всхлипываниям мужчин присоединились и всхлипывания женщин (в наших деревенских церквях они стояли отдельно друг от друга). Многие из крестьян даже спустились в склеп и стояли у могилы брата с нами...

Теперь, столько лет спустя, не могу без угрызений совести вспоминать наш разговор в кабинете брата и его торжество, что мы оказались правы. Как он ни был убит смертью брата, но когда он пришел в мою комнату после похорон, он был почти радостен и все повторял: «Я им всем говорю, что безумно поддаваться угрозам и показывать агитаторам, что их боишься. Когда они видят, что мы тверды, то ничего и не случается», — и он стал меня благодарить, что накануне я так энергично поддерживала его мнение. Сколько раз в это последнее лето своей жизни он выказывал и твердость, и мужество, но что удается раз, другой, не может удаваться всегда, и мне кажется, что если бы он описанный случай не возвел себе в пример и если бы он так упорно не противодействовал «углублению Революции», то он и сейчас был бы жив.

Влияние брата Бориса на крестьянскую округу было огромно, и ввиду того что пропаганда шла со стороны пришлых агитаторов, то в их глазах именно мой брат был той помехой, которую во что бы то ни стало следовало убрать с дороги. Все это мы узнали позднее. В те ранние дни Революции направляющая ее рука не всегда была заметна, и мы наивно воображали, что аграрные беспорядки — русского происхождения. В деревне, как на фронте, время проходило в митингах, речах и выборах в разные комитеты. Мой брат отличался красноречием и говорил так убедительно, что когда дело доходило до голосования, то большинство оказывалось с ним согласно. Один случай был особенно типичен и смешон. Как-то раз местный революционер пришел в отчаяние, что ему не удается провести предписание заезжих агитаторов, и он прямо обратился к брату Борису, прося его не приходить на собрание: «А то, ты ведь сам знаешь, Ваше Сиятельство, как зачнешь говорить, ну, мы все и будем с тобой согласны».

За неделю, проведенную в Лотареве, мы много обсуждали политическое положение и все гадали, какой оборот примут события. Разумеется, наши прогнозы и близко не подошли к тем ужасам, которые ожидали нас, да и всю Россию, в таком ближайшем будущем, но вспоминаю, как Борис мне сказал: «Вот увидишь, твоих детей тебе придется воспитывать за границей оттого, что во всех отраслях разложение идет так быстро, что понадобятся годы, чтобы все это утряслось и пришло в нормальное состояние».

Мой брат оказался одним из немногих, кто уже на этой ранней стадии Революции понял то, что мы сами уразумели лишь после его смерти.


19 мая. Ясно, жарко. Утром сидели с Мама в ее домике в розовом саду. Лили и Дилька в первый раз купались. Днем ездили в степь к табунам. Цветут ландыши, бубенчики. Зацветают ирисы. Кончаются барашки.


20 мая. Ходили в табун на луку, где Коробовка и Падворки³² безобразно пасут свой скот.


ИЗ «ПРЕДСТАВЛЕНИЯ

ПРОКУРОРА ВОРОНЕЖСКОГО

ОКРУЖНОГО СУДА...»:


<...> [Крестьяне] стали сперва заявлять, что пойдут травить луга князя, а затем от слов перешли к делу и начали совершать потравы, принявшие беспорядочный характер, уничтожили 6 1/2 десятин молодых посадок, расхищали лес и загоняли даже свой скот на чистый двор в имении князя.


21 мая. Крестьяне арестовали студента Смирнова, помощника профессора Алехина.


25 мая. Читали с Асей и Маей «Историю французской революции» Герье.


27 мая. Служащие предъявили требование о прибавке жалования, грозя забастовкой. Беседа с ними. Днем косили с Асей и Маей.


29 мая. Днем косили в парке. Лили и Мая читали Тэна.


30 мая. Я и Мая ходили пешком в больницу.


31 мая. Я утром выехал в Тамбов с М.Охотниковым и Л.В.Бланком. Губернское земское собрание избрало меня единогласно председателем. Вечером выехал домой.


2 июня. Мая уехала в Москву. Встретился с ней в Грязях. Здесь ряд скандалов. Крестьяне требуют поденной платы в 3 раза выше — женщинам и в 5 раз — мужчинам. Собирались у нас в усадьбе по приглашению Комитета служащих.


3 июня. Переговоры с Комитетом служащих. Несогласия. Грозят забастовкой. Насилу уговорились решить дело Примирительной камерой (арбитражная инстанция - Г.В.).


ИЗ «ПРЕДСТАВЛЕНИЯ ПРОКУРОРА

ВОРОНЕЖСКОГО ОКРУЖНОГО СУДА...»:


<...> Все же, несмотря на такое отношение к себе, князь Вяземский, по словам Константина Попова, Григория Талицких и Милютина, не принимал репрессивных мер по отношению к злоупотреблявшим его терпением крестьянам и всегда одним лишь убеждением старался воздействовать на них, но это в конечном итоге ни к чему не приводило.


С 3 по 24 июня состоялся Первый Всероссийский съезд рабочих и солдатских депутатов. Вопреки мнению большинства делегатов, все же выступавших за сотрудничество с Временным правительством, Ленин объявил, что большевики уже готовы взять власть.


4 июня. Никифор Иванович³³ предложил примирительное решение с Комитетом служащих (вместо 1200 рублей — 900 рублей прибавки в месяц по их распределению). Принято, но разошлись из-за домовой прислуги.


5 июня. Лотарево. Я с утра в Усмани — пересмотр белобилетников. Скандалили, кричали, не хотели идти. В Лотарево в час дня явилась огромная толпа крестьян с кольями и палками и устроили митинг у больших ворот. Никифор Иванович перетрусил — советовал Лили и Асе бежать. Они его успокоили и просили узнать, чего толпа хочет. Ему предъявлено требование немедленно уехать отсюда, иначе через сутки придут и устроят погром. Приказали нашим служащим бастовать, если не получат каждые 5 рублей и 3 рубля немедленно. Лили все это мне рассказала по телефону. Я в Усмани поднял бучу.


6 июня. Приехал из Усмани в 7 часов утра. Здесь полная забастовка. Утром переговоры со служащими и их Комитетом. После обеда приехал Бланк. Весь день помощник уездного комиссара с прапорщиком и солдатом из Усмани ораторствовали кругом по селам. В 4 часа позвали меня в контору. Там длинные, тягостные пересуды со служащими и крестьянами до 8 часов вечера. В результате — забастовка прекращена. Никифор Иванович уезжает после 26 лет службы.


ИЗ «ПРЕДСТАВЛЕНИЯ ПРОКУРОРА

ВОРОНЕЖСКОГО ОКРУЖНОГО СУДА...»:


<...> Уже в мае [1917 г.] в уездном Комиссариате в г. Усмани были получены тревожные известия о том, что толпа крестьян собирается громить имение князя Вяземского, который в это время находился в городе. По получении этих сведений на место происшествия вместе с князем выехал член уездной продовольственной управы Николай Милютин, который из разговоров с крестьянами выяснил, что окрестные крестьяне недовольны управляющим имением князя Кобышевым, по общему отзыву, человеком, действительно своим образом действий вызывавшим недовольство крестьян, на удалении коего они и настаивали. Об этом требовании крестьян Милютин тогда же сообщил князю, который, следуя совету Милютина и учитывая возбуждение тысячной толпы крестьян, собравшейся около его дома в имении и в течение целого дня толпившейся здесь, выйдя в гущу толпы, объявил о своем решении удовлетворить просьбу крестьян, после чего толпа разошлась.


8 июня. Выписал Фогельмана из Аркадака³⁴.


11 июня. Уехал проживший 2 недели профессор В.В.Алехин.


19 июня. Аравийская жара. Днем поехали к Вельяминовым с Асей, Адишкой и Софи. У них сгорела рига.


22 июня. Утром обошли с Адишкой и Софи парк, были на птичнике, где инцидент с женой Горбачева (не желает уезжать). Днем Комитет служащих — снова переговоры — в результате она уехала.


ИЗ «ПРЕДСТАВЛЕНИЯ ПРОКУРОРА

ВОРОНЕЖСКОГО ОКРУЖНОГО СУДА...»:


<...> Впоследствии крестьяне стали предъявлять все новые и новые требования к князю, из-за которых с крестьянами возник у князя целый ряд недоразумений. Из них следует отметить отказ князя Вяземского уступить крестьянам одного из ближайших сел 60 десятин земли, на уступку 47 десятин из коей было первоначально изъявлено согласие, и для урегулирования этого недоразумения явился в имение князя инструктор губернской продовольственной управы Василий Хрунин. При содействии последнего князь опять пошел навстречу крестьянам и уступил им 47 десятин земли.


23 июня. Были с Адишкой в погребе — вопрос об его распродаже. Адишка и Софи уехали.

Лотаревский винный погреб так и не был вовремя распродан. При возникших в конце августа беспорядках он был разграблен крестьянами, что, вероятно, сыграло свою роль в происшедшем.


25 июня. Днем приехали Маруся и Оля Вельяминовы³⁵ и рассказали, что к ним вчера приходили крестьяне и имели с ними неприятный разговор. Требовали удаления управляющего Сурова. Перед отъездом — с падворскими большевиками о Временном Правительстве и по другим вопросам.

Дописано Е.Д.Вяземской: Один из мужиков на рассуждение Бориса ответил: «Как хотите, Ваше Сиятельство, но мы за Ленина и не отступим от него ни на шаг».


27 июня. Был Воронов (управляющий) с аркадакскими настроениями. Пал духом. Полная анархия. Вечером обошли парк. Бабы крадут хворост.


28 июня. Аравийская жара, пыль. С утра до вечера был в Усмани с Марусей Вельяминовой. Заседание комиссариата, Совета солдатских депутатов, продовольственной и земельной комиссий об охране Лотарева и Байгоры. Лили и Ася укладывались.


29 июня. Приехали делегаты четырех усманских комитетов наводить порядок, нашли 200 баб в саду и парке. К вечеру самум. Ураган, молния и тучи пыли. Мы с Асей выехали в Грязи и Москву.


ИЗ «ПРЕДСТАВЛЕНИЯ ПРОКУРОРА

ВОРОНЕЖСКОГО ОКРУЖНОГО СУДА...»:


<...> В июне в имение князя снова принуждены были выезжать означенный выше Милютин и Председатель Совета Солдатских и Рабочих Депутатов Соломаха, чтобы прекратить расхищение толпою подростков фруктов из сада князя Вяземского.


30 июня. Москва. Приехали в пятом часу утра. Томительно жарко. Обедали в «Эрмитаже» — мы с Асей. Адишка и Софи, Дмитрий Оболенский³⁶ и Мая, Саша Гудович³⁷. Мы с Асей и Маей сидели вечером на балконе на Воздвиженке.


1 июля. Утром у меня на Воздвиженке полковник Донцов, отправляемый в Лотарево комиссаром Главного управления коннозаводства. Завтракали в «Праге» с Дмитрием Оболенским и Маей. К концу пришла тетя Сандра³⁸. Я с 2.30 дня на съезде земельных собственников. Лили собиралась, но поехала на автомобиле в Михайловское³⁹. Ночью у нас сидели Ю.Новосильцев и Борис Сабуров⁴⁰. Очень жарко.

2. июля. Москва. Съезд земельных собственников в Никитском театре. Речи Н.Н.Львова ⁴¹ и Гурко⁴². Завтракали у Кривошеина⁴³ с Беа⁴⁴, Андреевским и графом Чапским. Лили сидела на съезде весь день.
   

3 июля. Москва. Съезд земельных собственников по секциям. Я — в юридической. Мой доклад, резолюции приняты. Обедали и завтракали в «Праге» с Борисом и Павлом Шереметевыми⁴⁵, Сашей Гудовичем и Беа.


4 июля. Петроград. Приехали из Москвы в 1 час дня. На Аничковом мосту встретили толпу вооруженных рабочих и кронштадтских матросов. В 1.30 началась стрельба на улицах. Всюду пулеметы и плакаты: «Долой министров-капиталистов!». Пешком пробрались па Финляндский вокзал. Укрывались от вспыхнувшей снова стрельбы у Толстых на Моховой. К обеду приехали в «Осиновую рощу». Там все наши.


5 июля. «Осиновая роща». В городе продолжаются беспорядки и стрельба. Пропал Николай Васильчиков⁴⁶. Весь день переговоры по телефону и поиски. К вечеру нашелся.


2 июля министры-кадеты, несогласные с политикой большинства Временного правительства по отношению к недавно объявившей свою автономию Украине, подали в отставку. В этот же день на улицах Петрограда возобновились вооруженные столкновения между рабочими, мятежными солдатами и матросами (которых после некоторого колебания поддержали и большевики), с одной стороны, и верными правительству войсками, с другой. 5 июля мятеж был подавлен. Ввиду того, что его начало совпало с наступлением генерала Брусилова в Галиции, зачинщиков обвинили в том, что они агенты Германии. Многие большевистские лидеры были арестованы. Ленин бежал в Финляндию, где скрывался до конца месяца.

Правительственный кризис вынудил уйти в отставку премьер-министра кн. Г.Е.Львова.


6 июля. «Осиновая роща». В городе правительственные войска взяли Петропавловскую крепость и дом Кшесинской без выстрела. Большевики сдались. Туда ездили Дилька и Лари⁴⁷. У нас обедали Дмитрии Оболенский и Мая, приехавшие после свадьбы.


7 июля. «Осиновая роща». Обедали. Игорь, Костя⁴⁸, я, Исаков⁴⁹, Барклай и М.Охотников.


8 июля, с уходом кн. Львова, Временное правительство стал возглавлять А.Ф.Керенский, оказавшийся под давлением, а затем на поводу у теперь уже откровенно большевизанствующего Комитета рабочих и солдатских депутатов.


10 июля. Утром все поехали в город по разным делам. Завтракали у «Контана». Я был у Стаховича⁵⁰ и у Гревса⁵¹ (духовное завещание).


12 июля. «Осиновая роща». Днем выехали в город. Обедали у «Контана»: Мама, Адишка и Софи, Игорь, Костя, Барклай, Мальцев⁵² и мы. Вечером мы уехали в Лотарево.

14. июля. Приехали рано утром в Грязи. Из-за отсутствия лошадей поехали до Сенявки на наемной кляче и там встретили свой экипаж. Уборка пшеницы закончилась. Здесь стоят солдаты.
    

15 июля. Утром у обедни. Я крестил сына Григория (старшего конюха).


17 июля. Приехал представитель коннозаводства полковник Донцов.


19 июля. Крестьяне начинают снова травить отавы.


ИЗ «ПРЕДСТАВЛЕНИЯ ПРОКУРОРА

ВОРОНЕЖСКОГО ОКРУЖНОГО СУДА...»:


<...> Чем больше князем делалось уступок, тем требования окрестных крестьян, видимо, под влиянием чьей-то агитации росли и росли. Немалая доля вины в этом отношении лежала, по словам Григория Талицких и помощника уездного комиссара Бржозовского, и на Усманском уездном земельном комитете, который, удовлетворив ходатайство крестьян села Дебрей о предоставлении им 200 десятин земли из имения князя, тогда как у последнего паровой земли было 120 десятин, и не указав точно, какой именно земли, своим постановлением привел к тому, что крестьяне беззастенчиво стали травить луга князя, занятые травосеянием. Инструктор Василий Хрунин и начальник воинского патруля, находившегося в имении князя по распоряжению продовольственной управы, прапорщик Лукин лично убедились в производимых крестьянами потравах лугов князя, застав однажды ночью на лугу лошадей окрестных крестьян.