Geum.ru

Книга вторая

Вид материалаКнига

Содержание


Часть третья
Подобный материал:
1   ...   28   29   30   31   32   33   34   35   ...   76

* ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ *




Нойон Тайр-Усун нахлестывал усталого коня. За ним без всякого порядка

тянулись немногие нукеры. Желтовато-серая трава, прибитая осенними

дождями, спутанная ветрами, цеплялась за копыта и рвалась с сухим

шелестом.

Из битвы у горы Нагу меркиты вышли без больших потерь. Возвратились в

родные курени, но не кликами радости, а молчанием встретили воинов старики

и женщины. Бесконечные неудачи и поражения разорили людей. Убавились стада

и табуны, не было новых молодых и сильных рабов, и некому стало высевать

просо, караваны сартаульских торговых людей начали обходить стороной

беспокойные, обедневшие кочевья, и негде было выменять ни шелковых, ни

холщовых тканей, ни доброго оружия, ни утвари для домашнего очага. Все

надеялись, что уж с найманами-то они добьются долгожданной победы и придут

домой, гоня перед собой толпы рабов, стада и табуны. Не вышло. И отцы

называли сыновей трусливыми корсаками, женщины отвращали от мужей лица.

Но это была не самая большая беда. Хан Тэмуджин - будь проклято это

имя!- управив дела в захваченном найманском улусе, пошел на меркитские

земли. Его передовые сотни уже разграбили несколько куреней.

Все нойоны без зова собрались у Тохто-беки. Целый день, забыв о еде и

питье, думали, как быть. Одни говорили: надо всем народом подняться на

врага и, если так суждено, всем народом и погибнуть. Другие осторожно вели

к тому, что надо склониться перед силой. Тохто-беки бегал по юрте с навеки

склоненной к плечу головой и потому похожий на токующего тетерева, от

бессильного бешенства плохо вникал в то, что говорили, разражался

руганью... В последние годы Тохто-беки часто становился таким остервенелым

и несправедливо обижал многих. Доставалось от него и Тайр-Усуну. Впервые

ругал после того, как он, Тайр-Усун, возвратился из неудачного похода на

хори-туматов. После этого былая их дружба быстро разладилась... Только к

вечеру Тохто-беки устал бегать по юрте и ругаться. Он ни с кем не

согласился. О покорности, даже для видимости, хану Тэмуджину он и слышать

не хотел. <Конечно,- подумал тогда Тайр-Усун,- какая для тебя покорность:

Есугей-багатур надрубил шею, его сын - перерубит>. Не хотел Тохто-беки и

вести воинов на верную гибель. Он решил откочевать в земли западных

народов, куда не дотянется рука Тэмуджина.

И вот Тайр-Усун гонит коня в родовые кочевья поднимать людей. Взгляд

скользит по круглым макушкам серых сопок, по уходящей вправо долине

Селенги с багряными кустами черемухи и желтеющими тальниками на берегах.

Надо бросить все это... Надо кинуть половину юрт, телег... Голодной,

оборванной оравой привалят они в земли чужих народов - кому нужны будут?

От реки наперерез им мчался всадник. Белый жеребец легко перемахивал

через кустики. Всадник пригибался к шее, длинная грива, взлетая,

полоскалась на его плечах. Придержав своего коня, Тайр-Усун вгляделся и

узнал младшую дочь Хулан. Подскакав, она осадила жеребца, блеснула,

улыбаясь, белыми ровными зубами. Разгоряченный жеребец рвал повод,

всхрапывал, шел боком. Хулан потрепала его по круто выгнутой шее.

- Что тут делаешь?- строго спросил Тайр-Усун.

- Объезжаю...

- Не твое это дело, Хулан. Коней объезжать - дело мужчин.

- Когда найдется конь, который вышибет меня из седла,- не буду.

У нее были чуть выпуклые - его - глаза, вздернутый нос; маленькие руки

крепко натягивали поводья, в седле она держалась с броской лихостью;

ничего от робкой девушки - статный удалец. Пора бы и замуж отдавать, но

Тайр-Усун отказывал женихам: любил свою дочь и не хотел с ней

расставаться.

- Ну, я поеду. Скажу, что ты возвращаешься.

- Да, скачи. Скажи: пусть люди немедля собираются в дорогу.

Дочь было отпустила повод, но тут же натянула. Жеребец закрутился на

месте, закусывая удила.

- А почему? Что случилось, отец?

- Враги, дочь. Скачи.

- Убегать будем?- В ее голосе были недоверие и обида.

- Убегать,- безжалостно подтвердил он.- Понесемся по степи

перекати-полем. Скачи, у нас нет времени.

Она гикнула и скрылась за сопками.

Почти два дня ушло на сборы. Вначале он хотел уйти налегке, взять

только воинов, свою семью и семью ближних нукеров, но в курене поднялся

такой вой и ропот, что на все махнул рукой. Пусть идут все, кто может

идти. Чувствовал, что время упущено, надежда ускользнуть от воинов

Тэмуджина уменьшалась с каждым часом. Не к Тохто-беки, в сторону заката, а

вниз по Селенге надо бы идти. Но там хори-туматы. Они не простят ему

убийства Дайдухул-Сохора. И Чиледу там...

Потащились вверх по Селенге. Воины, как и он, понимали, что значит для

них время, озлобленно щелкали плетями, погоняя волов, коней, людей. С

мычанием коров, блеянием овец, скрипом телег смешивались стоны, вопли и

проклятия.

Чтобы не слышать ничего этого, Тайр-Усун уезжал вперед, бросал поводья

на луку седла, пускал лошадь трусцой. Перегруженной телегой катились

тяжелые думы. Меркитам и раньше приходилось оставлять свои кочевья,

откатываться в Баргуджин-Токум, но все то - другое. И враг совсем иной.

К нему нередко подъезжала Хулан, скакала рядом, оглядывалась.

- Почему твои воины бьют людей?

- Лучше быть битым, чем убитым.

- Легче бить своих, чем убивать врагов!- дерзила она.

Никому другому он такой дерзости не спустил бы, но это - Хулан. Она

всегда и со всеми прямодушна. К тому же она, кажется, угадала - своих бить

легче. Вот и они, меркиты, кого только не били, с кем не воевали. И все

так: враждовали, грабили, кровь пускали, а враг настоящий под шум свалки

набирался сил, расправлял плечи - замечать не хотели. Спохватились -

поздно. Горой возвысился над всеми, и степные племена ни по отдельности,

ни все вместе уже ничего с ним не сделают.

Так же они ехали и в этот раз. Вдали показались всадники.

- Мы догнали Тохто-беки!- крикнула Хулан и помчалась вперед.

- Остановись!

Она не слышала или не хотела остановиться. Тайр-Усун приподнялся на

стременах. В этих местах Тохто-беки не должно быть. Почему он здесь?

Догадка заставила хлестнуть коня. Но дочь была уже далеко. Ее белый конь

стлался в легком, как полет, беге. О небо, она погубила себя!

Всадники остановились, поджидая ее. Хулан подскакала к ним почти

вплотную и тогда только заметила что-то неладное. Развернула коня и

полетела обратно. За ней бросилась погоня. Тайр-Усун остановился. Он знал,

что сейчас будет с Хулан, с ним, со всеми его людьми. И, думал не о

спасении, а о том, чтобы как-то отдалить неизбежное, выдернул меч, насадил

на конец шапку и поднял над головой.

- Что ты делаешь, отец? Это враги!

Хулан остановилась возле него. Воины монгольского хана, подскакав,

нацелили на них копья. Не давая им опомниться, громко, голосом человека,

привыкшего повелевать, сказал:

- Стойте! Я нойон Тайр-Усун. Я иду к хану Тэмуджину.

- Ах, лживая меркитская собака! К хану Тэмуджину идешь!..

Наконечник копья, как голова змеи с острым глазом, нацелился прямо в

переносицу, стал медленно приближаться, заставляя Тайр-Усуна отклонять

голову. Хулан ударила по копью плетью.

- Не смей прикасаться к отцу, грязный харачу!

Это рассмешило воинов. К ним подъехал нойон в тангутском шлеме с

гребнем, в железных латах, и воины раздвинулись перед ним.

- Ная, нам попался меркитский Тайр-Усун.

- Не попался! Я сам, своей волей, иду к хану Тэмуджину.

Ная с любопытством оглядел его, задержал взгляд на пылающем от гнева

лице Хулан, недоверчиво присвистнул:

- Сам? Хочешь оставить меня без добычи? Это твоя жена?

- Она моя дочь. Вы не можете ничего трогать!.. Мы не обнажали оружия!

Мы идем к вашему хану.

Теперь Тайр-Усун хотел отодвинуть не только гибель. Если они не

прикончили его сразу, можно, наверное, спастись самому и спасти свое

владение. Лишь бы не подвела горделивая Хулан. Она только сейчас поняла,

что он говорит. Повернулась к нему. В глазах-осуждение, почти презрение.

Ная хитровато усмехнулся.

- Для чего ты идешь к хану Тэмуджину?

Этот простой вопрос заставил мысли Тайр-Усуна заметаться, как белку,

угодившую в силок. Покорился он или нет, для них сейчас все равно. Не он

им нужен, а его владение. Ная и воины жадными глазами ощупывают Хулан,

поглядывают туда, где тащатся его телеги. Вскинут его на копье, а дочь...

- К хану Тэмуджину я везу свою дочь,- само собой вырвалось у него.

- Думаешь, она ему очень нужна?

Ная все еще усмехался, но что-то в этой усмешке изменилось, он уже,

кажется, не мнил себя человеком всемогущим, вольным казнить и миловать.

Тайр-Усун не замедлил обернуть это себе на пользу. Сказал надменно:

- Что нужно хану, он знает сам! Если ты знаешь больше, чем он,- делай

с нами, что хочешь.

- А кто тебе сказал, что я собираюсь с вами что-то делать? Воины,

охраняйте его людей. А тебя, нойон, и твою дочь я приглашаю к себе в

гости.

На берегу речушки воины поставили походную юрту, забили барана. Ная

говорил с Тайр-Усуном с настороженной почтительностью и все крутился возле

Хулан, ласково посмеивался, норовил потрепать по плечу, ущипнуть за бок.

Хулан вначале уворачивалась, потом стукнула кулаком по его руке.

- Отойди. Еще раз тронешь - глаза выдеру!

Отца она сторонилась, смотрела как на чужого. Тайр-Усун чувствовал себя

приниженным, хмуро оглядывался по сторонам, пытался считать воинов, но

скоро увидел, что надежда уйти напрасна. Воинов у Ная много, и они

недреманно следят за его людьми, за ним самим. Едва выбрал время, чтобы

без соглядатаев переброситься несколькими словами с дочерью.

- Хулан, не омрачай обидой сердце,- попросил он.- Ты должна спасти

нас... всех. Одна надежда - ты.

- Отец, что стоит племя, если его надежда не отвага воинов, а слабая

девушка? Ты отдаешь меня, чтобы спасти свою жизнь...

Ему, наверное, было бы легче, если бы Хулан плюнула в лицо.

- Ты хочешь... чтобы я... все мы умерли? Так я готов. Готов!- повторил

он тверже, почувствовав, что и в самом деле ему лучше умереть.

- Я не хочу ничьей смерти,- отворачиваясь, сказала дочь.- Я до конца

пройду путь, определенный тобою.

Ная задержал их у себя на три дня, потом вместе с ними поскакал в орду

хана. Дорогой он сказал Хулан:

- Если хан Тэмуджин откажется, я возьму тебя в свою юрту,

- Откажется?- удивилась она.- Почему?

- У него много жен. Все красивые.

- Красивее меня?- Она окатила его холодным взглядом.- Ну, говори -

красивее?

Ная смешком прикрыл свою растерянность. Попробуй скажи, что ханши

красивее! Но и попробуй скажи, что она красивее жен Тэмуджина...

Хана встретили в дороге. Следом за Ная подскакали к толпе нойонов.

Впереди пылило огромное войско, следом за нойонами в ровном строю, на

одинаковых саврасых меринах шли кешиктены, за ними тянулись, насколько

хватало глаз, телеги, кибитки, юрты на колесах. Подавляя в себе невольную

робость, с тревогой думая о том, что ему скажет хан, Тайр-Усун разглядывал

нойонов, стараясь угадать, кто же из них Тэмуджин. На всех были хорошие

воинские доспехи, дорогое оружие, лошади позванивали уздечками, убранными

серебром, увитыми шелковыми лентами,- добрались до найманского богатства,

разбойники! Ная подъехал к грузному человеку в халате из толстого сукна.

На нем не было ни шлема, ни панциря, ни оружия. На мягком шелковом поясе

висел только нож, Ная что-то тихо сказал. Человек повернулся. Из-под

снежно-белой, отороченной голубым шнуром войлочной шапочки, надвинутой на

короткие брови, глянули серо-зеленые глаза, суровые, чем-то недовольные.

Понемногу недовольство растаяло, короткие, цвета меди усы слегка дрогнули.

Хан улыбнулся.

- Поздновато образумился, Тайр-Усун. Наверно, мои багатуры тебя

прижали, ты и прибежал кланяться...

Ная, как видно, считал, что Тайр-Усун везет свою дочь по уговору, и

теперь, увидев свою промашку, сердито толкнул ногой в его гутул. Хан

Тэмуджин заметил это движение, глаза опять посуровели, слабая улыбка

угасла.

- Хан, меня никто не прижимал. Я был на пути к тебе, когда встретил

твоих храбрых воинов. Я вез тебе единственную драгоценность - свою дочь.

- Сколько же дней нужно было добираться до меня?- раздраженно перебил

хан.- Ненавижу вертлявость и двоедушие!

- Хан, мы три дня пробыли у твоего нойона...

- Во-от что...- зловеще протянул хан.- Это ты, Ная, задержал? Тебе

приглянулась его дочь. Тебе захотелось полакомиться прежде своего хана? И

ты, ничтожный, осмеливаешься совать мне обглоданную кость!

Ная побледнел.

- Великий хан...

Неожиданно засмеялась Хулан, зло, весело, не сдерживаясь. <Она с ума

сошла!>- испуганно подумал Тайр-Усун.

Хан впервые взглянул на Хулан, недоуменно приподнял правую бровь.

Хулан, еще смеясь, сказала:

- У великого хана так много жен и наложниц, что он уже не надеется

отличить девушку от женщины.

- С чего взяла?- озадаченно спросил хан.

- А с того, что, не сломав кость, как узнаешь, есть ли в ней мозг?

- О, да ты зубастая, веселая меркитка!- изумился хан, засмеялся.- Не

сомневайся во мне, смелая хатун. У меня много женщин, но такой, как ты,

нет. Останешься у меня. А ты,- хан повернулся к Тайр-Усуну, подумал,- а ты

веди своих людей сюда. Вместе со мною пойдешь в мои кочевья.

Не знал Тайр-Усун, радоваться ему или горевать. И он, и его люди будут

живы. Но им никогда не вырваться на волю, если он согласится пристать к

войску хана. Выходит, он предал всех: дочь, Тохто-беки, своих людей...

- Великий хан, я не могу последовать за тобой. У нас мало коней и

волов, нам не угнаться за твоим быстроногим войском.

- Скажи, Ная, это так?

- Так, хан Тэмуджин. Они довоевались...

Хан помолчал, искоса посматривая на Тайр-Усуна, подозвал Джэлмэ и

Боорчу.

- Разведите его людей на сотни. Сотников поставьте над ними наших. И

пусть идут с обозом.

Так лишился Тайр-Усун своего владения. Не он - горластые, бойкие

сотники хана правили его народом. Нойон лежал на тряской телеге, и сердце

кровоточило от боли. Никакое хитроумие не помогло. Недаром говорят, что

Тэмуджин не человек - мангус, сосущий людскую кровь. Оттого и рыжий...

Дочь свою видел только издали. Скакала рядом с Тэмуджином на своем

коне. Седло оковано серебром, чепрак украшен узорным шитьем и пышными

шелковыми кистями. Выпуклые - его - глаза ничего не замечают.

Повелительница! Поговорить с ней больше не пришлось. Хан ушел с войском

вперед, оставив при обозе малочисленную стражу.

И у Тайр-Усуна родилась дерзкая мысль: подговорить своих воинов,

вырезать стражу, захватить все ценное и уйти. Воинов не нужно было

уговаривать. У них глаза загорелись, когда поняли, сколько разного добра

попадет в руки.

В условленный день все, кто мог, стянулись в середине обоза. Под утро,

когда сон очень крепок, Тайр-Усун подал сигнал. Оглоблями, железными

треногами-таганами, палками - кто чем сумел запастись-его воины стали

молча избивать стражников и сотников Тэмуджина. И уже одолели было, но шум

драки был услышан, с того и другого конца обоза повалили конюшие,

тележники, пастухи, стиснули меркитов со всех сторон, начали рубить

топорами, колоть копьями... Тайр-Усун был ранен в самом начале, а тут еще

добавили - пырнули в бок ножом. В глазах потемнело. Упал. По нему

топтались свои и чужие, но он этого уже не слышал, не чувствовал.