Geum.ru

Составление и общая редакция игумена андроника (а с. Трубачева), П. В. Флоренского, М. С

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   9   10   11   12   13   14   15   16   ...   79

Аргонавтам, желавшим узнать об исходе своего пла­вания, он сказал, что поход их будет благополучен, если только они избавят его от Гарпий. Тогда участники по­хода поставили возле Финея стол с яствами. Гарпии тот­час же налетели. Но сыновья Борея, будучи сами крыла­ты, прогнали Гарпий, преследуя их по воздуху и взяв обещание впредь не беспокоить Финея.

Мистический смысл этого сказания прозрачен. Во Фра­кии, как известно, были истоки мистических и экстати­ческих культов. Финей, царь фракийского города, и царь именно за свой дар прорицания107, и даже прямо назы­ваемый «μάντις — вещун», есть лицо по преимуществу склонное к экстазам. Он слеп,— по вине своей ли или по воле богов,— это не существенно: но слепота его, как и слепота Эдипа, Тиресия или Гомера, для него есть ус­ловие тайноведения: для вхождения в мир иной потребна отрешенность от мира этого. Он — μάντις, но этот на­сильственный дар тяготит его. Ему хочется жить, как все. Но, лишь только пытается он войти в гущу обычной жизни, как восхищение овладевает им и вестницы иного мира отнимают у него то, чем живут люди, и обесвкушива-ют ему радости мира сего. Лишь сыны Борея108, существа

107 Аполлодор — Библиотека, III, 921 (id. [,06|, р. 31). Ср. у Сер-вия, «Quidam autem dicunt hunc Phineum ob divinitatem a Thracibus regem cooptatum» (Servius — Commentarius in Viigilii Aeneidem, III, 209; ed. Lion I60]. Vol. I, p. 904).

108 О Бореадах см.: Rapp — Boreaden (Roscher's Ausf. Lexik. [57], Bd coll. 797-803).

Л. Э. Стефани — Борей и Бореады («Известия Император­ского Археологического Общества». Т. 7, 1872 г., с. 387—426) = L. Stephani — Boreas und die Boreaden (Memoires de FAcademie des sciences de St.-Petersburg, VII serie, sc. pol., hist. et. phil. T. 16 (1871), N 13, и отд.

родственного Гарпиям, но соответствующего экстазу ак­тивному, мистике мужественной, прогоняют от вещуна его женскую экстатичность, его пассивный медиумизм.

Замечательно, что и Борея109, другое божество с яр­ко выраженной силою аполлинийного экстаза, эллины признавали обитателем, и даже владетелем, Фракии. Ро­дина Борея — Фракия110. Борей «βαβιλεύς ήν Θρψκης — был царем Фракии», сообщает Евстафий111; эпитет Бо­рея, поэтому, «Θρηΐκιος— Фракийский» ш. Указывается и более точно обиталище его: это — при-стримонская ме­стность пз, почему называется он «Σψυμόνιος — Стримон-ский»1,4 и даже сыном реки Стримона115.

А с расширением Фракии на север, Борею приписы­ваются владения более обширные: он — «Scythicus — Скифский» 116 и «Гиперборейский» 117. Но все же у Стри­мона — родные места Борея. Тут, именно, в горах — «пещера Борея с семью гротами — σπέος έπτάμυχον Βορέασ» 118.

В известном мифе о похищении Орифийи, дочери Эрехфея, представлена мощность экстаза, производимого Бореем. Этот миф неоднократно был сюжетом вазовой живописи119, и ваятели как мрамора120, так и слова121 вдохновлялись им. Во вступлении к диалогу, посвя­щенному разным видам исступления от горнего эроса,

109 См. о Борее: Rapp — Boreas (Roscher's Ausf. Lexik. [57]. Bd I, coll. 803-814). Worner - Oreithyia (id. Bd 3b coll. 942-955, и особ. coll. 949-954).

110 Гомер - Илиада, IX, 5; XXIII, 230.

111 Eustath. ad. Dionys. Perieg. 424; cp. Heraclid d. Incred. 28: «βασιλεύς τών хотшѵ εκείνων* (цит. по Раппу).

|12Гесиод - Труды и дни, 553 (Didot [81], р. 41). Ср.: Тиртей, 12 4 (Th. Bergk — Poetae lyrici graeci, ed. 4-ta, Lipsiae, 1882. Voi. 2, p. 16); Ивик - Фрагм. 18 (Bergk - id., 1882. Vol. 3, p. 235); Аполлоний Родосский — Аргонавтика, I, 214 (Didot [81], р. 7), I, 1300 (id., р. 27); II, 427 (id., р. 36); Феокрит, XXV 89.

' ,13Rapp - Boreas (id. [109]).

114 Калл и мах — Дельф. Гимн., 26.

115 Схолиасты к I, 211 Аргонавтики Аполлония Родосского.

116 Л у к а н — Фарсалия, V. 603 [79].

117 Ср.: Rapp- Boreas [l09], coll. 806-807.

1,8 Каллимах- Дельф. Гимн., 291.— У Псевдо-Плутарха эта пещера названа «холоднейшим местом».

119 Roscher's Ausf. Lex. [57J, Bd I, coll. 806, 808, 810.- S. Rein-ach — Repertoire des vases peints grecs et etrusques. Paris. Τ. I, 1899; p. 146.. 182; 2402j; 2674; 305; 352j; 358,,2; т. II, 1900; р. 78l>3; 3163.

Ii0 Roscher's Ausf. Lexik. [57j. Bd I, col. 811.- Стефани [108].-S. Reinach— Repertoire de la statuaire grecque et romaine, Paris, 1909. Τ. II. Vol. II, p. 5113.

121 Tyj. должно назвать: Эсхила, Софокла, Симонида, Ферекида, Хэрилла, Аполлония Родосского, Аполлодора и др.

и Платон122 считает нужным напомнить этот миф; уста­ми Сократа Философ иронизирует тут над неуглублен­ностью мифологов, пытающихся ограничить смысл этого мифа поверхностью натуралистических объяснений.

По одному изводу мифа, похищение это произошло около берега Илисса, на две-три стадии пониже афин­ского предместья, вниз по течению; там и во время Пла­тона стоял жертвенник Борея. (По другому же преда­нию, царевна была похищена с Ареопага.) Со своими подругами девушка играла и собирала прибрежные цветы. Тут-то ее и схватил Борей, на мощных крыльях унесший ее в свою пещеру. Там царевна родила похитителю двух сынов Бореадов — Зитиса и Калаиса123. Достойно вни­мания, что именно глагол «άρπάζσ* употреблен Платоном в повествовании об этом таинственном событии. «Не от­сюда ли откуда-нибудь Борей, по преданию, похитил — άρπάσαι — Орифейю?»124 — спрашивает у Сократа Федр; «составилось сказание, будто она похищена Бореем,— ύπό τοΰ Βορέοίο άνάρπαστον γεγονέναι... По другому преданию, она похищена — ήρηάσθη — с холма Арея, а не отсюда* 125,— отвечает ему Сократ. Впрочем, надо отметить, что указание на холм Арея есть вставленная в текст глосса|26. Место похищения у разных писателей указывается различное — Кефис,27, Врилесс128 (может быть, это — ошибка — вместо Илисс, как догадывается Велькер,29), Акрополь130 и др.

По своей натуралистической оболочке Борей, как и Гарпии, есть ветер, и именно сильный северный ве­тер ,31, «άνεμος μέγας»132. Он — «царь ветров — βασιλεύς άνεμων* 133. Пещера его называется «βόθρον άνεμων οικητφιον — яма, жилище ветров»134. А у Софокла хор поет:

122 Платон — Фэдр, 229 (Platonis Орега ех гсс. Hirschigii, Ра-risiis, 1866. Vol. I, р. 699-670).

123 Симонид (у Схолиаста к I, 211 Аргонавтики Аполлония Родосского) и Акусилай (у Схолиаста к XIV 533 «Одиссеи» Гомера).

124 Платон — Фэдр, 229 В (id. [122J, р. 69935_э7)-JJ5 И., 229 С, D (id. [і22], 69945λ5ΐ).

126 С. Fr. Hermann— Praefat, 17.

127 Хэрилл.

128 Симонид [l23J.

129 F. G. Welcker - Alte Denkmaler, Munchen, 1849-1864. Bd 3, S. 149 (цит. по Раппу).

130 Акусилай р23].

131 Rapp - Boreas ([105], col. 803).

132 Гомер — Одиссея, XIX, 200.

|33Пиндар— IV Пифийская ода, 181-282 (Bergk — Poetae Іугісі graeci Ι112] ed. 4-ta, Lipsiae, 1879. Vol. I, p. 183).

134 Схолиаст к I 1826 Аргонавтики Аполлония Родосского.

Взрастила в пещере дальней Крутой горы вьюг отцовских стая Лихую Бореаду, легкую как вихрь — τηλεπόροις δ έν άνψοις τράφη θυέλλαισιν έν παψώαις Βορεάς αμιππος όρθόποδος υπέρ πάγου θεών

παις135.

И по своей натуралистической оболочке, и по своему мистическому содержанию Борей называется «эфиро-родным» — «αιθρηγενής»136 и «οαθρηγηνέτης»137. Кажется, то же означает и имя его, ибо Βορέας, или Βορράς, от слова όρος, по Курциусу и Максу Мюллеру138, значит «горный ветер». Эта близость к Эфиру и сама по себе сближает Борея с Аполлоном. Но, далее, тому же сближению способст­вует отнесение Борея к крайнему Северу, к пределам Гиперборейским139, и еще более — приписываемое его сыновьям и дочерям жречество в святилище Аполлона на Делосе 14°. Таким образом, Борея не неуместно было бы рассматривать как аспект Аполлона. Что же касается до Орифейи, то имя 'Ωρείθυια, согласно древней этимоло­гии 141, происходит от дательного места — δρει и глагола θύω, т. е. означает: «совершающая жертвоприношение на горе» — объяснение, в существе дела принимаемое и но­вейшими исследователями142. Следовательно, по общему смыслу, мифа, к деве, молящейся на высотах, слетело Восхищение, которое живет именно на высотах.

Бывал ли ты на высоких горах,— у снеговой линии и выше? Тогда тебе должен быть понятным испытанный, хотя бы лишь в бледном предчувствии, тот переполняю­щий душу восторг и то мужественное и трезвое восхи­щение, которое готово вот-вот совсем унести молящуюся на высотах душу и разметать ее в синем Эфире. Ты зна­ешь также то, что нет тогда ни усталости, ни печали,

135 Софокл — «Антигона», 983-986 [%]. Текст — р. 172; пер, Ф. Зелинского. Т. 2. М., 1915, с. 401.

136 Гомер - «Илиада», XV, 171; XIX, 348.

137 Гомер — «Одиссея», V, 296.

138 G. Curtius — Grundzuge der griechischen Etymologie. 4-te Aufl., Lpz., 1873, S. 350, N 504; S. 474, N 645. (См. также по указ. Раппа: Μ. ΜйПег — Sprachwissensch. Vorles. von. Bottiger 2, 2, 9.)

139 См. I117].

140 Диодор Сицилийский — Историческая Библиотека, II, 477 (Diodori Siculi Bibliothecae Historicae que supersunt ex nova re-censione L. Dindorfli. VoL I, Parisiis, 1842, р. Ібю-п). Каллимах — Дельф. Гимн., 291.

141 Etym. Μ., р. 823, 4ι·

142 См. у Рошера р7]. Bd Зь col. 94032-,

40«

ни тревоги. Самое тело словно провеивается живот­ворным и бодрящим эфиром высот и, теряя в весе, не то скользит по скалам, не то уносится таинственным вихрем. В эти часы, полные как вечность и составляющие одно единственное мгновение, вся косность плоти, вся брен­ность земного бытия, весь туман души, все накопившиеся месяцами и годами миасмы страстей развеиваются, и омытое в эфире Солнце пронзает лучом в самое сердце и убивает гнездящегося там змея. И девственную тогда и прозрачную душу, возлюбившую хлад тонкий царствен­ных вершин, уносит к себе в творческую пещеру эфиро-родное восхищение, то трезвенное и могучее и ве­ликодушное восхищение, которое приходит от стран Ги­перборейских и которого ждут ныне — растленные ме­лочностью и торгашеством народы.

Таков Борей, могучий ангел сурового восхищения. Этому-то восхищению и не склоняет своего сердца царь Финей.

В противоположность Финею другой фракийский уроженец и тоже герой похода Аргонавтов, Орфей, дает образ мужественной мистики, активности дерзающей й насильственно врывающейся в тайный мир. Этимоло­гия имени Orfeaj доселе подлежит спорам. Но кажется, наиболее статочностей имеет за себя то объяснение — М. Мейера143,— которое опирается на дорический извод имени Орфея — "ΟρφηςΧΑΑ и сближает его название с на­званием «Эринний» (по Исихию), а точнее бы сказать — Гарпий, «"Ορπα*ΧΑ$ и «νΟριψα» 146. Сюда можно было бы добавить еще глоссу Исихия, согласно которой эолий­ское слово того же корня — «όρπαξ» означает «Θρασύς άν­εμος — порывистый ветер»147. Если эти сближения пра­вильны, то в "Ορφης мы имели бы «коррелят к "Ορπψ. Другими словами, тогда в Орфее надо бы видеть Гарпию мужского рода, само-восхищающуюся в иной мир.

По другим объяснениям, имя Орфея сопоставляется со словами όρφνός, δρφνη, όρφαναΐος, как эпитетами Аида.

143 М. Маус г — Die Giganten und Titanen, 240 (цит. по статье Orpheus» О. Группе в Roscher's Ausfuhrlich. Lexik. d. Mythol. Bd 3i coll. 1062-1063).

144 Priscianus — Institutiohes grammaticae. VI, 1892 (Prisciani Caesariensis Grammatici Opera, ex. rec. Aug. Krehl, Lipsiae, 1819. Vol. I, p. 283): «...Dores... qui pro... Όρφεύς *Ορφης ετ "Ορφεν dicunt... Similiter Ibicus όνομα κλυτόν levdixit...» и далее.

145 Hesychii Alexandrini Lexicon [62], II, col. 10622s-26, col. 1146|6-

146 Id., col. 114335.

147 Id., col. 1146i7.

Так толкует занимающее нас имя большинство исследо­вателей — Курциус, Клаузен, Велькер, Швенк и др.148 Но, не говоря о гадательности их толкований, мы вправе не терять надежды, что, может быть, они, хотя и с другой стороны, подходят, в сущности, к тому же объяснению.

Мифы изображают Орфея посвященным и посвя­щающим в мистерии. Мистические течения древности, так или иначе, связываются с именем Орфея. Чудодейст­венная музыка Орфея, укрощавшая волны, остановив­шая Симплегадьі, пересилившая сладкое пение сирен, отверзшая ворота рощи, где хранилось золотое руно; усыпившая дракона, вызывавшая сочувствие всей при­роды — деревьев и скал, птиц и зверей, и даже в преис­поднюю внесшая мир и радость и извлекшая оттуда усопшую Евридику149,— всеми этими феургическими силами своими указывает на высшую степень мистиче­ской посвященности Орфея.

И все же, этот κατάβασις εις "Αιδου, это нисхождение в преисподнюю живого героя, ради земных привязанно­стей, от глубокой тоски по земному существованию усопшей Евридики и для возвращения ее к этому бытию, было самочинным насилием бытия земного над обла­стью трансцендентною. Привлекши к себе женственное на­чало своего духа, свою Евридику, не свободною любовью, а магическою привязанностию, чрез тайнодейственную музыку свою, Орфей Евридики, на самом деле, никогда не имел в себе, но — лишь возле себя: он, аспект Апол­лона и сам явление аполлинийского начала, есть чистая мужественность, извне привлекающая к себе Психею и извне к ней влекущаяся. Умершая от укуса змеи, т. е. силами хфоническими, силами женского начала, низве­денная в женскую область мрака, Евридика лишь в виде призрака поддается чарам аполлинийной музыки. Но и этот призрак бесследно рассеивается при границе Аполлонова царства, при первой же попытке воспринять в Евридике лицо. Орфей, как посягнувший на свя­щенную утробу Земли и ее тайны, не предварив сво­его знания принесением себя в жертву Смерти, терпит гибель — от носительниц дионисийного духа Земли, фракиякок, которых он, по одному изводу сказания, вооружил против себя отрицанием брака, или, по-дру­

148 Roscher - Ausfuhrl. Lexik. [57] Bd Зь coll. 1062б7-бв -іо6з1-9 и т. д.

149 В книге: С. [С] Глаголев — Греческая религия. Ч. 1-я. Верования. Сергиев Посад, 1909, с. 219-225,— дается сводка различ­ных мифов об Орфее.

гому,— от менад, которые восстали, как служительницы хфонического бога Диониса. Так или иначе, но смысл мифа остается неизменным: Орфей погиб за односто­роннее утверждение начала мужского пред женским.

IV

Итак, ряд свидетелей устанавливает мистическое словоупотребление глагола «άρττάζειν» и его производных, и притом не одного какого-нибудь века, но церковной истории на всем ее протяжении. Мало того, корни этого словоупотребления залегают в неопределимо-глубоких пластах древней религии. Тут-то, остатками эллинского мифа, начертываются типические пути восхищения:

Клит и Ганимед — образы прирожденной одаренности в вещах мистических. Восхищение не колеблет их внут­ренней устойчивости; они не ищут, но уже имеют, не по­лучают, но владеют. Они — посвященные от чрева матери.

Ступенью нюке по лестнице мистической иерархии стоят девы — Пандареевы дочери и Орифийя. Они уже не могут проникнуть в сверх-чувственный мир без пере­устройства себя, ибо от рождения отмечены не раскрыв­шимся потусторонним даром, но — лишь способностью раскрыть в себе его,— чрез страдания, подвиг и посвя­щение. Но и девы, подобно Ганимеду,— образ духовного здравия и цельности.

Еще ниже стоят иные образы, уже болезненные. Ганимеду соответствует Орфей, тоже тайновидец, но уп­реждающий меру своего мистического возраста. В дерз­новении чрезмерной мужественности он врывается в та­инственный мир, вопреки стражам его, чтобы восхитить женственное начало своего духа, от него ушедшее. Но тщетно. И односторонняя мужественность погибает от восставшей против нее женственности. Финей же соот­ветствует Пандареевым дочерям и Орифийе. Но он, непо­корный призыву, приемлет Дев Восхищения как досадных вестниц смерти и гибели начала плотского и, в само­утверждающейся косности своего земного, женственного начала, лишь терпит небесный дар, как наказание.

Еще ниже располагаются действующие лица трагё дий. Они вожделевают восхищения, однако не ради него, а — убегая от земли; и потому восхищение не дается им.

А ниже всех — те, кто даже и не влечется к восхище­нию, ни по какому мотиву: у таковых нет и самой мысли о возможности восхищения, «зане суть плоть».

Таковы, в основных чертах, те мистические пред­ставления, опасность применения которых к Господу Иисусу Христу предотвращает апостол Павел словами: «не восхищение непщева еже быти равен Богу». Ни в ка­ком смысле, хотя бы в самом утонченном, в самом воз­вышенном, в самом одухотворенном, понятие восхи­щения не может быть приложимо к Господу. Иисус Христос — Лицо совсем иного порядка, чем кто бы то ни был и как бы то ни было становящийся бого-равным чрез восхищение: Он — Сущий Бог.

Это пресечение Апостола и сейчас имеет смысл: вспомним хотя бы разные толки явного и подспудного хлыстовства. В древности же смысл предупредительных слов Апостола был даже большим: и неустановленность тринитарного и христологического догмата, й преизбы­ток духовных дарований в христианском мире, и прони­зывавшие миросозерцание языческого общества пред­ставления об обожествляющихся и обожествляемых че­ловеках — все заострялось в искушении счесть и Иисуса Христа за одного из восхитителей богоравенства, напо­добие фавматургов, правдами или неправдами достигав­ших экстаза. Но если этот соблазн — поставить Господа в ряды человеко-богов, хотя бы и первым по степени достижения,— если этот соблазн был вообще велик для древнего человека, то жителям города Филипп он угро­жал в особенности: самый воздух был переполнен здесь веяниями мистики; к темам мистическим внимание здесь обострялось непроизвольно.

В самом деле, этот город, расположенный как раз на границе Македонии и Фракии150, естественно должен был впитывать в себя постоянные вдохновения как той, так и другой страны.

Но обе они, Фракия же особенно, были классичес­кими местами оргиастических и энфузиастических куль­тов. Именно отсюда распространялись волны мисти­ческих возбуждений, именно тут слагались основные концепции мистики, и даже существеннейшее из них, учение о бессмертии души, было вынесено Пифагором, по преданию, именно из Фракии. Первое место в Европе, где возвещено было благовестие о воскресении и спасе­нии, оказывается страною, ознаменованною в прошлом множеством мистических явлений и связанною с разно­образными мифами и многочисленными легендами, имев-

150 Священник Д. [С] Глаголев — Второе великое пу­тешествие св. ап. Павла с проповедью Евангелия, Тула, 1893 г., с. 122.

шими содержанием опять-таки таинственную жизнь. Од­ним словом, это была исконная родина «восхищения».

С своей стороны, и апостол Павел не пришел сюда с руками пустыми. Как раз около этой части его путеше­ствия его жизнь изобилует чудесными явлениями, скоп­ляющимися в чрезвычайной густоте и силе. Духовные дары Апостола заискрились пред филиппийцами с осле­пительным блеском. Припомним соответственную часть его путешествия.

Апостол Павел с Тимофеем обходит малоазийские церкви, и благовествование его находит отклик в серд­цах слушателей. Благовестники, естественно, предпола­гают продолжать свое путешествие. Но, прошедши Фри-гийско-Галатийскую страну, «они не были допущены Духом Святым проповедовать слово в Асии» (Дн. 16, 6). На восток ход их задержан. Тогда благовестники обращают­ся к северу. Но тут встречается то же таинственное пре­пятствие. «Дошедши до Мисии, предпринимали идти в Вифинию; но Дух не допустил их» (Дн. 16, 7).

Тогда пришлось идти на запад, к Троаде.

Итак, «миновавши Мисию, сошли они в Троаду» (Дн. 16, 8). Тут открывается таинственная сила, запи­равшая им путь в иные страны. «И было ночью видение Павлу — και δράμα διά νυκτός τω Παύλω ώφθη — предстал некий муж Македонянин, прося его и говоря: иди в Ма­кедонию и помоги нам» (Дн. 16, 9). Исследователи уже обратили внимание, что слово «δράμα» «употребляется о более ясных внушениях, чем сновидение», и ссылаются при этом на видение Ангела сотником Корнилием, где употреблено речение «έν όράματι φανερώς» (Дн. 10, 3), и Петром — сосуда («τό δράμα δ εΐδεν») (Дн. 10, 17) и на речение евангелиста Матфея о Преображении Господнем, где сказано «τό δράμα» (Мф. 17, 9)151. Итак, «видение» мужа Македонянина было явлением особой духовной яркости.

По мнению одного из исследователей, этот явивший­ся Муж был Ангел Македонии, ревновавший о благе по­кровительствуемого им народа и знавший, как существо высшего порядка, что для македонян особенно потребно слово евангельской проповеди152. Возможно и иное предположение, а именно, что этот Муж был кто-нибудь из живых или, скорее, из усопших великих мистиков

151 В. Ф. Фаррар — Жизнь и труды св. апостола Павла. Пер. с XIX англ. изд. А. М. Лопухина, СПб., 1887 г., с. 952, прим. 839.— Ср. у Д. С. Глаголева, id. [150]. с. 112, прим.

152 Д. С. Глаголев- id. [ί5°], с. 112.

Македонии,— покровитель и зримый или незримый ру­ководитель ее глубинной жизни.

Тогда, «после сего видения — ώς δέ τό δράμα εΐδεν, ευ­θέως* (Дн. 16, 10), апостолы уразумевают, чего требует от них Господь, и сейчас же едут в Филиппы, мимо знаме­нитой своими таинствами Самофракии и через Неаполь.

Самые стихии таинственно способствовали этому пе­реезду. На другой же день судно достигло гавани Неаполя (Дн. 16, 11), т. е. прошло расстояние, на которое, спустя четыре-пять лет, ап. Павел, при обратном путешествии в Азию, употребил целых пять суток (Дн. 20, 6). В Филиппах фазу же находится богобоязненная женщина Лидия, «которой Господь отверз сердце внимать то­му, что говорил Павел» (Дн. 16, 14). И тут же, словно нарочно для того, чтобы показать филиппийцам неизме­римое превосходство духовных сил, даваемых Господом Иисусом Христом, над древнею мантикою, почерпавшею свои вдохновения от глубин земных, произошел известный случай с девочкою-рабынею, которая имела духа пи-фона — «παιδίσκην τινά έχουσαν πνεύμα πύθωνα» (Дн. 16, 16) и своим прорицанием — «μαντευομένη» (Дн. 16, 16) — дос­тавляла большой доход своим хозяевам. Во времена бо­лее поздние термин «пифон» уже утерял свой точный смысл и стал употребляться как синоним всякого прори­цания 153 и соответствовал еврейскому обыкновенно передаваемому словом «чревовещание»154. Более же точ­ное значение его указывало на змея Пифона, на хфони-ческое одержание, частично преодоленное в Дельфах155 вдохновениями аполлинийскими, но имевшее большую силу во Фракии и Македонии, откуда вдохновения этого рода врывались в пределы греческие. Филиппийская де­вочка была πυθόληπτος, одержима Пифоном, как сказали бы древние. Но именем Иисуса Христа св. Апостол пре­кратил это одержание (Дн. 16, 18—19), изгнав духа вон. Общеизвестно, далее, и чудесное освобождение Павла и Силы из темницы, происшедшее около полуночи при великом землетрясении (Дн. 16, 25—26), и последовав­шее за сим внезапное обращение темничного сторожа со всем его домом (Дн. 16, 29—34). Все это произошло ле­том 50-го года. Наконец, «Второе послание к Коринфя­нам», в котором содержится разительный рассказ Апо­стола о своем восхищении до третьего неба (2 Кор. 12,