Дарья Донцова

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   16   17   18   19   20   21   22   23   ...   32

ГЛАВА 20



Юрка позвонил в десять минут первого.

– Как ты этого добилась?

– Что, – хихикнула я, – подействовало?

– Не то слово, ты представь, она хочет мне на работу бульон в термосе везти!

– Ты сделал, что я просила?

– Пиши телефон, – сообщил Юрка, – код Екатеринбурга знаешь? Я схватила ручку.

– Делом Веры Соловьевой занимался Федька Леонов. Когда поедешь к нему, прихвати бутылочку, лучше коньяк, пиши адрес и телефон.

– Погоди, ручка сломалась.

– Вечно у тебя несчастья, – недовольно ответил Юрасик.

Первым делом я позвонила в Екатеринбург, но трубку никто не снимал. Ничего странного в этом не было. В Москве полпервого, значит, в бывшем Свердловске около трех, скорей всего, Вадим Костылев на работе.

Зато Федор отозвался сразу:

– Леонов.

– Здравствуйте, мне ваш телефон дал Юра Петров…

– Тараканова?

– Да.

– Приезжайте. Через час успеете?

– Постараюсь, – обрадовалась я и кинулась одеваться.

Юркин приятель сидел в довольно большом кабинете, заставленном столами.

– Ну, – весело потер он руки при виде приятно пузатой бутылки, – замечательная штука. И зачем вам понадобилось дело Веры Соловьевой?

– Скажите, кто ее опознавал?

– А в чем дело?

– Понимаете, я хорошая знакомая Веры, мы дружили, несмотря на разницу в возрасте.

– Бывает, – согласился Федор.

– Вчера мне позвонила какая то странная женщина и сказала, будто Вера не погибла, якобы машина горела пустая, и я, если хочу знать, где находится Соловьева, должна заплатить пятьсот долларов.

– Чушь, – фыркнул Леонов. – Бред сумасшедшего.

Он снял трубку и коротко попросил:

– Ленусь, дело Соловьевой уже в архиве? Будь другом, притащи ко мне. Да знаю, знаю, принеси.

Я терпеливо ждала, пока он договорится. Дружба – великое дело. Ради приятеля люди со спокойной душой нарушают все должностные инструкции.

Наконец на столе возникла нужная папка.

– Вот, читайте, – велел Федор, открывая двадцать восьмую страницу.

Глаза побежали по строчкам. “Мною…” Так, дальше, “…в крови обнаружено соединение окиси углерода с гемоглобином крови, карбоксигемоглобин…”.

– Это о чем говорит? – спросила я Федора.

– О том, – спокойно пояснил мужик, – что, во первых, в машине был труп, а во вторых, что человек горел живым. Более того, по оставшимся частям одежды, лоскутам кожи можно смело сделать вывод: женщина в момент смерти сидела. Эксперты установили возраст – примерно двадцать пять лет, худощавого телосложения. Кстати, ее опознали родственники. Приезжал старший брат и еще один мужчина. Конечно, труп был в таком состоянии… Второго мужика даже стошнило, но, честно говоря, я его понимаю. Самому неприятно было глядеть. Практически ничего не осталось.

– Как же они ее смогли узнать?

– По ногам, у погибшей на правой ступне отсутствовал мизинец, детская травма, смотрите.

И он, перевернув пару страниц, ткнул карандашом в фотографию. Я содрогнулась:

– Боже, какой ужас!

– Вот, видите, – как ни в чем не бывало, не замечая жуткого впечатления, которое произвели на меня снимки, продолжал Федор, – правая нога, мизинец отсутствует. И потом, машина Соловьевой, тело за рулем, платье ее и туфли тоже, ну все ясно, а тут еще и мизинец.

– Скажите, – осторожно спросила я, – а вы уверены на сто процентов, что несчастная была жива в момент аварии?

– Конечно, – ответил Федор. – Во первых, карбоксигемоглобин, а также в дыхательных путях выявили копоть, при гистологическом исследовании кусочков легких нашли черноватые включения копоти в альвеолах. И еще…

– Не надо, – пробормотала я, борясь с тошнотой.

Леонов развел руками:

– Уж извините, понимаю, что надеялись найти живую подругу, но увы! Если хотите, можете обратиться в милицию по месту жительства, расскажите о женщине, которая вымогает у вас деньги. Ее можно попытаться поймать. Вот ведь сволочь!

– Не надо, – бубнила я, в третий раз проглатывая приехавшую в рот из желудка геркулесовую кашу. – Поняла, просто пошлю эту даму куда подальше!

– Слова написать? – засмеялся Федор, захлопнул папку и вежливо сказал:

– Обращайтесь, если чего. Для Юрки все сделаю, он мне в школе милиции всегда математику решал, в алгебре я ни бум бум, железная голова!

Криво улыбнувшись в ответ, я выпала в довольно грязный, покрашенный зеленой краской коридор, миновала дежурного и выбралась на улицу.

По широкому проспекту неслась лента автомашин. На небольшой площади около метро кипела жизнь. Вовсю торговали палатки. Возле “Русских блинов” на симпатичных белых стульчиках сидели жующие люди. Стайка девчонок, хихикая, облепила ларек с косметикой. У входа в подземный переход горластые старушки предлагали сигареты. Никому не было дела до сгоревшей заживо в автомашине женщины.

Поеживаясь, я добрела до скамейки. Хорошо, что не работаю в милиции. Каждый день видеть такое! Убитые люди, жуткие катастрофы, плачущие родственники. Теперь понятно, почему Юрка возвращается домой серый от усталости. Нет, работа детектива стала казаться мне не слишком привлекательной… Бедная, бедная девушка, от которой остались только ноги с изуродованной в детстве правой ступней! Правой!!! Я так и подскочила на скамейке. Правой!! Быть того не может!

Домой я влетела, не снимая туфель. Верочка, весело напевая, смешивала на палитре краски.

– Немедленно скидывай тапки, – велела я.

Вера послушно стащила темно бордовые велюровые шлепки. Я уставилась на ее ноги. Мизинец отсутствовал слева! Не доверяя себе, я еще раз потребовала:

– Верусь, подними правую ногу.

Девушка покорно задрала конечность и осталась стоять на четырехпалой ступне.

Левая! У Верочки изуродована левая ножка, а у той бедолаги, невесть как оказавшейся в ее машине, – правая!

В голове словно защелкал счетчик: тик тактик. Значит, авария подстроена! Ну и кто из двоих – Никита или Антон – автор замысла? Опознавать то ездили они… Я плюхнулась в кресло. Верочка продолжала изображать цаплю.

– Опусти ногу.

Девушка послушалась и спокойно взялась за кисть. Нет, все таки у нее замечательная нервная система. Другая забросала бы вопросами: зачем да почему. А она молча выполнила приказы и продолжает рисовать. Ну и что теперь делать? Ясное дело, получше изучить милое семейство Соловьевых.

Позанимавшись с Викой полтора часа, я отложила в сторону тетрадь.

– Устала.

– Пошли, выпьем кофе, – предложила ученица.

Мы спустились в столовую и получили по чашке восхитительного напитка. Не успела я начать свои расспросы, как дверь комнаты распахнулась, и вошла худенькая, просто прозрачная девочка лет пятнадцати. Светлые роскошные волосы водопадом спадали на острые плечики, огромные карие глаза приветливо обежали столовую, красиво очерченные губы разомкнулись, и незнакомка произнесла неожиданно хриплым голосом:

– Здравствуйте.

– Ксюша! – обрадовалась Вика. – Будешь кофе?

Потом Вика повернулась ко мне:

– Виолочка, знакомься, это Ксюша, жена Антона.

Девочка танцующей походкой подошла к столу, села, и я поняла, что ей скорей всего хорошо за двадцать, даже ближе к тридцати. Возле глаз наметились тоненькие морщинки, довольно глубокая складка пролегла от носа к подбородку и кожа кое где слегка привяла. Обманчивое впечатление детскости производила субтильная фигурка и широко распахнутые глаза. Появление женщины настолько застало меня врасплох, что я весьма бесцеремонно ляпнула:

– Не знала, что Антон женат.

Ксения весело засмеялась и откинула тяжелые светло пепельные пряди. Кудри у нее были необыкновенной красоты, редко встретишь сейчас человека с такой переливающейся копной.

– Вика просто чрезмерно деликатна. Мы с Тошей никогда не ходили в загс, мой статус – любовница или сожительница, хотя вроде сейчас говорят: “гражданская супруга”.

– Глупости, – фыркнула моя ученица, – можно подумать, что штамп в паспорте что то меняет. Вы вместе уже пять лет, и, по моему, Антон не слишком красиво поступает. Как порядочный человек, он обязан жениться!

Ксюша опять засмеялась:

– Ну, из браков, заключенных по обязанности, ничего хорошего не получается. И потом, ты же знаешь Антона, он вокруг ничего не замечает и, наверное, просто забыл, что мы не расписаны.

– Он настолько рассеян? – спросила я. Вика расхохоталась:

– Другого такого нет. Сколько раз выходил из дома в разных ботинках, постоянно забывает о назначенных встречах…

– Жутко обижалась вначале, – весело пояснила Ксюша, – что, думаю, за странность такая: звонит мне домой, приглашает на свидание и… не приходит. Даже решила порвать с ним, но потом поняла, Тоша – натура артистическая, увлекающаяся, живет только настоящим. Пришла ему в голову очередная рифма, и все остальные дела побоку. Хватает бумагу, ручку…

– Антон пишет стихи?

– Тоша – гений, – спокойно пояснила Ксюша, – его место в литературе возле Бродского.

Мне подобное сравнение показалось наглым, но Ксюша продолжала весело болтать:

– Антон долго искал себя, пытаясь браться то за одно, то за другое. Он очень неплохо рисует, играет на фортепьяно и с детства тяготел к печатному слову. Альбина рассказывала, что Тоша вечно газеты выпускал в школе, но стихи пришли на пороге тридцатипятилетия. Естественно, он теперь ничего вокруг и не замечает.

– Сколько же ему лет? – изумилась я.

– Тридцать девять, – спокойно пояснила Ксюша.

Ну надо же, а на вид больше двадцати восьми не дать.

– Альбина моложе его на три года, – продолжала Ксения.

Я невольно поправила волосы. Однако они все тут старше меня, а выглядят намного моложе, наверное, жизнь в достатке консервирует.

– А Ксюта – балерина, – влезла в разговор Вика. – В Большом театре танцует!

– Да ну?!

– Ой, – махнула тоненькой, но мускулистой ручкой женщина, – не слушайте ее.

– Что, не правда?

Ксения опять тряхнула дивными волосами.

– Правда, только вы смотрели когда нибудь “Лебединое озеро”?

– Да.

– Помните там стадо лебедей у пруда? Все стоят рядами – первый, второй, третий! – Ну?

– Так вот, рядов семь, и я танцую в последнем, честно говоря, меня из зала не видно, создаю фон, одно название, что балерина. Ну ничего, скоро выйду на пенсию, рожу ребенка…

– На пенсию?

– Мне тридцать пять, – объяснила Ксения, жуя сухой тостик, – через год “ренту” получу.

Я с трудом переваривала информацию. Ничего себе, она моя ровесница, а выглядит волшебно, просто зависть берет, такие волосы, глаза, кожа… Ну почему мне от природы не досталось красоты?

– Балет – это ужасно, – вздохнула Ксюша. – Изуродованные ноги, больная спина, гастритный желудок… Выбиваются единицы, а сотни остаются в тридцать с небольшим на обочине жизни, причем без профессии. Ну скажите, чем заняться бывшей танцорке? Идти преподавать в Дом культуры или в школу ритмики?

– Ты выйдешь замуж за Антона и родишь ему детей – мальчика и девочку, – перебила Вика. – Хорошо иметь брата или сестру! Всегда мечтала о сестричке.

– Почему вы не велели подать ужин? – спросила Альбина, быстро входя в столовую.

Она обошла стол, поцеловала Ксюшу и сказала:

– Страшно рада видеть вас, Виолочка.

Потом, спохватившись, повернулась к Вике и погладила ее по голове. Я невольно отметила, что Ксению Альбина обняла машинально, так совершают привычный поступок, а к Вике подошла по велению рассудка. Согласитесь, не слишком хорошо, поцеловав любовницу брата, не заметить собственной дочери.

– Где мои грибы? – раздался голос Никиты.

Внесли глубокое блюдо с жульеном, потом появилась изумительно вкусная рыба, печеная картошка с сыром, следом подали чай.

– Антоша в городе? – поинтересовалась Альбина.

Ксюша пожала плечами:

– В библиотеке, материал набирает. Позавчера подписал договор в издательстве на поэму об Иване Грозном.

Никита резко отодвинул тарелку. Я отметила, что мужчина в одиночку съел весь жульен, который в этом доме подавали не в маленьких кокотницах, а в огромной миске.

– Иван Грозный! Придет же в голову такое. И потом, стихи – совершенно не коммерческий проект. Сколько раз говорил ему: напиши хорошую песню, разом купят. Текстовики отлично зарабатывают. Нет! В Древнюю Русь потянуло.

– Понимаешь, Кит, – кинулась на защиту любимого Ксюша, – творчество – сложный процесс. Ну не может Тоша творить по заказу!

– Другие могут, а он нет, – хмыкнул хозяин, – просто не хочет!

– Ну зачем ему заниматься тем, чем не хочется, – продолжала Ксения. – Вдохновение не поддается разуму.

– “Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать”, – буркнул Никита. – Кстати, данные слова принадлежат великому Пушкину. Зачем, говоришь, заниматься тем, чем не хочется? Да ради заработка или нашему драгоценному Тошеньке, любимцу милых дам, кушать не хочется?

– Можно подумать, Антон нуждается?! – вспылила Ксюша. – По моему, у него достаточно денег, чтобы творить…

– У моего родственничка нет ни гроша, – отчеканил Никита. – Все средства принадлежат мне, и Антон живет в этом доме до тех пор, пока я, хозяин, разрешаю. Объясни своему муженьку, что он голый и нищий, а если у него по прежнему не будет желания работать, я просто выставлю его вон.

– Кит, – предостерегающе сказала Альбина, – не нервничай, давление подскочит. И потом, Тоша нам совсем не мешает, дом большой…

– Мне не нравится содержать нахлебников, – несся дальше Никита, которому шлея попала под хвост. – Мужик в сорок лет обязан трудиться. А ты, Альбина, лучше помолчи. Знаю великолепно, что потакаешь милому братцу, денег даешь, вещи покупаешь. Пойми, ты его портишь! Он и так желеобразный субъект, а из за вашей чрезмерной заботы…

Внезапно хозяин утих, потом положил руку на живот и пробормотал:

– Тошнит что то.

– Ну вот, – всплеснула руками Альбина, – так и знала, давление подскочило. Пойдем, ляжешь в кровать, а я вызову врача. Надо укол сделать.

– Ладно, – неожиданно миролюбиво кивнул мужик, и они ушли.

– Только не подумайте, Виолочка, – принялась объяснять Ксюша, – что Кит не любит Тошу и жалеет потраченных денег. Ни в коем случае! Наоборот, Никиту заботит будущее Антона, поэтому он так переживает за его судьбу.

На шее у балерины быстро быстро билась жилка, тоненькие руки подрагивали, но на лице сияла широкая улыбка. Мне стало жаль беднягу. Ну и влипла Ксюша. Несколько лет угрохала на мужика, который, судя по всему, не собирается на ней жениться, да еще родственник скандальный попался. Из такого не выколотишь лишний рубль. А Ксюша просто молодец, она мне нравится. Нервничает ужасно, и понятно, что расстроена, но старается сохранить перед всеми лицо и улыбается изо всех сил.