Марина Васильевна Пименова

Вид материала

Подобный материал:

Марина Васильевна Пименова

Владимирский государственный гуманитарный университет

Владимир, Россия

ЛЕКСИКО-СЕМАНТИЧЕСКИЙ СИНКРЕТИЗМ

В ДИАХРОНИИ И СИНХРОНИИ

Следует отметить что «понятие синкретизма уже давно используется в лингвистике, но круг подводимых под него явлений пока нельзя считать достаточно определенным» [25: 166], поскольку синкретизм достаточно часто смешивается со смежными лингвистическими явлениями (начиная с работы Луи Ельмслева «Пролегомены к теории языка» 1943 г. [8]), среди которых, во-первых, омонимия грамматических форм, во-вторых, лексическая полисемия, в-третьих, нейтрализация фонем в слабых позициях. Проф. В.И. Фурашов, говоря о необходимости разграничения смежных (но не идентичных) явлений, устанавливает и сопоставляет их дифференциальные признаки [25: 171-178], в связи с чем определяет синкретизм как особую категорию, проявляющуюся на различных языковых уровнях (фонетическом, морфологическом, синтаксическом, лексическом).

Исследователи полагают, что наиболее изученными являются случаи синкретизма на синтаксическом уровне, что находит, например, отражение в «Словаре лингвистических терминов» О.С. Ахмановой, где особо выделен единственный вид синкретизма – синтаксический синкретизм [2: 406, 410], а также в том, данный вид синкретизма (прежде всего синкретизм в системе членов предложения) рассматривается не только в вузовской, но и в школьной практике преподавания русского синтаксиса.

На лексическом уровне языка семантический синкретизм рассматривается спорадически и преимущественно как отличительная черта древних языковых состояний, отражающая слитность мировосприятия человека на архаичных стадиях развития и проявляющаяся в нерасчлененности лексических значений. Существование в древние языковые периоды семантической диффузности на лексическом уровне отмечают, привлекая материал различных языков и используя самую разнообразную терминологию, такие ученые, как, например: А.А. Потебня («первобытное имя», заключающее в себе «двойственность субстанций», то есть слитность предметного и качественного значений) [19: 65-66]; Б.А. Ларин («синкретическое слово», обладающее единством «полярных значений», «для которого характерен комплекс единства противоположностей, отражающий более ранний, примитивный этап мышления») [12: 20]; О.Н. Трубачев (синкретическое сосуществование двух значений в корне) [22: 167]; С.Д. Кацнельсон (единое недифференцированное образное имя, отличающееся в древних языках полисемантизмом качественных и предметных значений) [10: 89-94]; В.В. Колесов (слово-синкрета, «представленное как образ и воплощенное в символе (языковом знаке)») [11: 43]; О.И. Смирнова («нерасчлененность и неопределенность значений древних корней, которая может выражаться ... в неразличении объекта и субъекта действия ..., пространственных и временных направлений и др.») [21: 8]; Н.В. Феоктистова (древнеанглийское отвлеченное имя «с единым в прошлом широким значением») [24: 182]; Е.М. Маркова (лексема, имеющая «в своей основе обобщенно-недифференцированный этимон», которая «в современных славянских языках может соотноситься с разными, чаще всего совершенно несоотносимыми денотатами») [13] и др. (см. также: [17: 33-44]).

Вместе с тем, для современного языка проблема лексического синкретизма остается абсолютно неразработанной и даже в полной мере не поставленной в связи с априорным представлением о дискретности лексических значений, имплицитно присутствующим в семасиологических исследованиях (а также в лексикографических изданиях).

Однако, как указывает Ю.Д. Апресян, некоторые лингвисты (К.О. Эрдман, Г. Стерн, А Рудскогер и др.) высказывали мнение, «…что меру дискретности значений при их описании в толковом словаре обычно сильно преувеличивают и видят четкие границы там, где фактически, при ориентации на реальное разнообразие текстов, обнаруживается неясная, размытая промежуточная область» [подробнее см.: 1: 179-180]. У. Вейнрейх отмечает, что «…семантические компоненты … могут и не быть полностью дискретными, хотя каноническая формула предполагает их дискретность» [3: 217-219]. С. Ульманн пишет, что «…лексикограф при выделении разных значений одного слова часто принимает произвольные решения. Во многих случаях нельзя обнаружить четкой границы между этими значениями; многие наши понятия имеют, как выразился Витгенштейн, «размытые края» (blurred edges)…» [23: 268]. Д.Н. Шмелев также обращает внимание на то, что в толковых и исторических словарях «…многие случаи реального применения слова остаются незафиксированными, что способно привести к мысли о невозможности промежуточных «значений» или употребления слова в таком смысле, который создается как бы совмещением двух или даже нескольких из выделенных значений. Речь идет … о том, что в обычных условиях речевого общения выделяемые значения не полностью и безусловно отграничены друг от друга и замкнуты в каком-то «автономном» семантическом круге» [28: 86-87].

К «промежуточным» (синкретичным) областям лексики исследователи относят прежде всего случаи синкретичного выражения разных значений многозначного слова, например: ‘объект действия’ + ‘результат действия’ (А.М. Пешковский называл подобные случаи «винительный результата»: А дуги гнут с терпеньем и не вдруг … (Крыл.); Беда, коль пироги начнет печи сапожник, А сапоги тачать пирожник… (Он же) … Ср. еще: строить дом, шить платье, рыть канаву и т.д. [16: 262]); ‘субъект действия’ + ‘причина действия’ (вахта, власть, караул, замена, защита); ‘объект действия’ + ‘количество предмета, возникающего в результате действия’ (выигрыш, выработка, выручка, добыча, накопление, начисление, отчисление, пожертвование, проигрыш); ‘субъект процесса’ + ‘результат процесса’ (нанос, отвердение, уплотнение, утолщение); ‘результат действия’ + ‘место действия’ (перелом); ‘способ действия’ + ‘результат действия’ (прическа, укладка, редакция, сервировка); ‘субъект действия’ + ‘цель действия’ (бороться с еретиками) и под. [1: 193, 196, 197, 199, 181].

Кроме того, Ю.Д. Апресян, ссылаясь на Ч. Филмора, относит к «промежуточным» сферам лексического уровня языка явления синкретизма при выражении валентностей, то есть «конъюнктивное (одновременное) выражение значений А, В, …Х одной и той же морфологической формой Ф, реализующей какую-то валентность или валентности предиката», приводя следующие примеры: стрелять ракетами («синкретичное выражение валентностей инструмента и средства»), вытирать руки о полотенце (валентности объекта и инструмента), отвечать кому-л. (валентности адресата и контрагента), ехать / плыть / лететь на чем-л. (валентности инструмента и места), убираться в комнате (валентности места и объекта) и др. [1: 140].

А.В. Жуков рассматривает «промежуточные» (переходные) сферы между фразеологизмами и свободными сочетаниями слов, относя «к переходным фразеологическим явлениям … обороты с остаточными или приобретенными лексико-семантическими свойствами отдельных компонентов», причем «…единицы не взаимоисключают друг друга («или-или»), а находятся в более сложных отношениях по принципу «и то, и другое»» [6: 39, 42]. Автор полагает, что «переходность (промежуточность) фразеологизмов следует понимать не как их локализованность между лексико-семантическим и синтаксическими уровнями…, а как особую синтетичность, лексико-синтаксическую гибридность, проявляющуюся в противоречивом совмещении признаков и свойств разнокачественных единиц в плане содержания и в плане выражения» [5:16].

В.В. Химик изучает в качестве переходных лексических явлений «динамическое смешение разнородных элементов» в разговорной речи, а прогрессирующим свойством живой русской речи считает диффузность, под которой он понимает утрату связи между планом содержания и планом выражения, глобальное расширение значений слов, «отстранение» (термин А.М. Пешковского) от исходного значения корня (ср.: крутой, клёвый, дело, вещь, штука, колбасить/ся, чебурахнуть/ся, жарить, футболить, рубить, лимонить, за/сандалить и др.) [27].

Г.Н. Скляревская выделяет в современном русском языке особый «промежуточный» тип метафоры – «синкретическую» языковую метафору, «образовавшуюся в результате смешения чувственных восприятий», возникновение которой, по мнению исследователя, «относится к архаической поре человеческого сознания» (например: сладкая мелодия, тусклый голос, мягкий звук, постная физиономия, густой бас, жидкие аплодисменты и под.) [20: 57, 59]. В зарубежных работах подобный тип метафоры рассматривается как «синестезия», состоящая в том, что «… слово, значение которого связано с одним органом чувств, употребляется в значении, относящемся к другому органу чувств…», причем «синестезия» фиксируется лингвистами «…в языках Китая, Японии, Индии, Ирана, Аравии, Египта, древнего Вавилона и Палестины»; в современных «культурных» языках из-за частого употребления «некоторые из этих метафор превратились в клише, например: англ. cold voice ‘холодный голос’, piercing sound ‘пронзительный звук’, loud colors ‘кричащие краски’, франц. couleur criarde ‘кричащий цвет’, итал. colore stridente ‘кричащий цвет’ и многие другие» ( цит. по [23: 279-280]).

Обобщая наблюдения исследователей, следует подчеркнуть, что синкретизм на лексическом уровне (как и на других уровнях языка) проявляется в формально-содержательной языковой асимметрии, при которой один знак может выражать два (и более) значений (семасиологический аспект лексической семантики) и, соответственно, одно значение может выражаться двумя (и более) знаками (ономасиологический аспект), поскольку «… если бы знаки были неподвижны и каждый из них выполнял только одну функцию, язык стал бы простым собранием этикеток» [9: 85].

В парадигматическом плане «асимметричными» с точки семасиологического аспекта (когда одному означающему соответствует несколько означаемых) являются, как известно, полисемичные единицы (например: красивый_1,2,3– ‘доставляющий наслаждение взору, приятный внешним видом’, ‘полный внутреннего содержания, высоконравственный’, ‘привлекающий внимание, эффектный, но бессодержательный’; ответ_1,2,3,4 – ‘высказывание, сообщение, вызванное вопросом’, ‘отклик на что-н., действие, выражающее отношение к чему-л.’, ‘результат решения математической задачи’, ‘то же, что ответственность’), а также единицы, представляющие «крайние» случаи полисемии – дисемию, или «двузначность», (например: иллюстрировать_1,2 – ‘снабдить (-бжать) каким-н. поясняющим рисунком’, ‘пояснить (-нять) чем-н. наглядным, конкретным’; краса_1,2 – ‘то же, что красота’, ‘украшение, слава чего-н.’) и эврисемию, или «широкозначность» (например: дело_{1,2,3,4,5,6,7,8,9,10,11} – ‘работа, занятие , деятельность’, ‘круг вéдения, то, что непосредственно относится к кому-чему-н.’, ‘надобность, нужда’, ‘нечто важное, нужное’, ‘специальность, круг знаний’, ‘предприятие’, ‘событие, обстоятельство, факт, положение вещей’, ‘поступок’, ‘судебное разбирательство, процесс’ и т.д.; идти_{1,2,3,4,5,6,7,8,9,10,11,12,13,14,15,16,17,18,19,20,21, 22,23}– ‘двигаться, переступая ногами’, ‘двигаться, перемещаться’, ‘отправляться, направляться куда-н.’, ‘следовать, двигаться в каком-н направлении для достижения чего-н.’, ‘поступать каким-н. образом или быть готовым к каким-н. действиям’, ‘вступать куда-н., приступать к каким-н. действиям’, ‘следовать кому-н. в чем-н.’, ‘перемещаться, быть в движении, будучи направленным куда-н., с какой-н. целью, доставляться откуда-н. куда-н.’, ‘приближаться, появляться, наступать’ и т.д.;).

К семасиологическим «асимметричным» единицам относятся также омонимичные пары, причем омонимы могут иметь несколько значений, что усугубляет асимметрию (например: ласка¹– ‘проявление нежности, любви, доброты, приветливости, нежное отношение’, ласка²– ‘небольшое хищное животное из семейства куниц’; кисть¹_1,2– ‘пучок щетины, волос на рукоятке для нанесения краски, клея на что-н.’, ‘пучок ниток, шнурков, употребляемых как украшение’, ‘разветвленное соцветие’, кисть² – ‘часть руки от запястья до конца пальцев’), в-третьих, энантиосемичные слова (например: одолжить_1,2 – ‘дать в долг’, ‘взять в долг’; прослушать_1,2 – ‘выслушать от начала до конца’, ‘слушая, не воспринять, не услышать’; славить_1,2– ‘воздавать хвалу, создавать славу кому-чему-н.’, ‘распространять дурные слухи о ком-чем-н.’).

С точки зрения ономасиологического аспекта «асимметричными» (когда одному означаемому соответствует несколько означающих) являются синонимичные единицы (‘наука о языке’ – лингвистика, языковедение, языкознание; ‘орган зрения человека’ – глаза, бельма, буркалы, гляделки, зеницы, мигалки, очи; ‘принимать пищу’ – есть, кушать, поедать, пожирать, рубать, трапезничать, трескать, убирать, уминать, уписывать, уплетать, усиживать, шамать и т.д.).

В синтагматическом плане лексико-семантическая «асимметричность» выражается несвободными сочетаниями различных видов (когда одно означаемое выражается двумя или более означающими). Например: ‘мучительно тяжёлая жизнь’ – ад кромешный, ‘вдруг, без видимой причины’ – с бухты-барахты, ‘не суметь разобраться в чем-нибудь простом’ – заблудиться в трёх соснах, ‘трус’ – заячья душа, ‘напрасный призыв к чему-либо, остающийся без ответа’ – глас вопиющего в пустыне, ‘опытный человек’ – тёртый калач, стреляный воробей и др.

Кроме того, к «асимметричным» ономасиологическим явлениям могут быть отнесены случаи вариантности на различных языковых уровнях: фонетическом (орфоэпические варианты: [т’е]рапия / [т’э]рапия, до[ж’ж’]ик / до[жд’]ик; акцентные варианты: úначе /инáче, твóрог / творóг; фонематические варианты: калоши / галоши, тоннель / туннель); грамматическом (словоизменительные варианты: перифраз (м.р.) / перифраза (ж.р.), ставень (м.р.) / ставня (ж.р.), (п. пад.) в óтпуске / в отпускý; словообразовательные варианты: туристский / туристический, локализовать / локализировать); лексическом (между / меж, бивак / бивуак, мадемуазель / мадмуазель и др.). Эти (и подобные) варианты, отражая формально-содержательную языковую асимметрию, связаны с проблемой литературной нормы (подробнее см. в [4; 14; 15: 21-28]). Особый случай – вариантность фразеологических единиц, также проявляющаяся на всех языковых уровнях: заморить [замаривать] червячка [червяка], калиф [халиф] на час, камень на душе [на сердце], заколдованный [порочный] круг, во весь дух [мах, опор], ни бе ни ме <ни кукареку>, пройти <сквозь> огонь и воду <и медные трубы> и т.п. [7: 166-178].

Следует отметить, что асимметрия обоих типов может присутствовать в тех случаях, когда в речи наряду с литературными (общеупотребительными) словами функционируют лексико-семантические единицы, употребление которых ограничено следующими экстралингвистическими факторами: а) территориально – диалектизмы (например: обл. влад. бýкля – старица, буярáк – овраг, губáтка – волнушка, дúкуша – гречиха, жарóвник – противень, испёка – засуха, кулúжка / лахтúна / ялáнь – поляна, обáбок – подберёзовик, обыдёнки – будни, сутки); б) сферой употребления – профессионализмы (например: кастрюля (в речи физиков) – синхрофазотрон, ляп (в речи полиграфистов, журналистов) – опечатка, нарыск (в речи охотников) – лисий след, пятнашка (в речи спортсменов) – пятнадцатикилометровая дистанция); в) социальной общепринятостью – жаргонизмы (например: прикольно (молод.) – забавно, смешно, самоволка (арм.) – самовольная отлучка, хвост (студ.) – задолженность, шнурки / черепа / пэрéнсы (молод.) – родители) и арготизмы (беспредел – беззаконие, произвол, лох – жертва преступника, мусор – милиционер, разборки – выяснения отношений, феня – воровской жаргон); г) пассивностью употребления – архаизмы (например: дабы – чтобы, выя – шея, десница – правая рука, перст – палец (руки), тать – вор, дружество – дружба, пиит – поэт) и т.д.

Необходимо отметить, что лексический синкретизм может «разрешаться» / сниматься (так же, как и синтаксический синкретизм) в пользу языковой симметрии: один знак – одно значение, одно значение – один знак

Например: красивый человек – ‘приятный внешним видом’, красивый поступок – ‘высоконравственный’, красивый жест – ‘эффектный, но бессодержательный’ («разрешённая» полисемия); иллюстрировать книгу – ‘снабжать поясняющими рисунками’, иллюстрировать свою мысль примером – ‘пояснять чем-н. наглядным, конкретным’ («разрешённая» дисемия); текущие дела – ‘работа, занятие , деятельность’, это наше дело – ‘круг вéдения’, ходить по делу – ‘надобность, нужда’, говорить дело – ‘нечто важное, нужное’ и т.д. («разрешённая» эврисемия); малярная кисть – ‘пучок щетины на рукоятке для нанесения краски на что-н.’, узкая в кисти рука – ‘часть руки от запястья до конца пальцев’ («разрешённая» омонимия); прослушать курс лекций – ‘выслушать от начала до конца’, отвлёкся и прослушал объяснения учителя – ‘слушая, не воспринял, не услышал’ («разрешённая» энантиосемия); кушайте, пожалуйста – ‘принимать пищу, вежливое приглашение к еде’, уплетать за обе щеки – ‘есть с аппетитом’ («разрешённая» синонимия) и т.д. (примеры см. также в [18: 158]).

Если формально-содержательная языковая асимметрия не «снимается» контекстом, то в этом случае речь о синкретизме, причем невозможность «разрешения» является основным дифференциальным признаком, отличающим синкретизм от смежных явлений.

Случаи «неразрешимого» синкретизма на лексическом уровне образуют, как мы полагаем, особую лексико-семантическую категорию, которую мы предлагаем называть синкретсемия (от греч. συγκρητισμόσ  соединение, объединение, связывание’ и σημα  ‘знак’) в одном ряду с терминами, указывающими на категории, которые предполагают наличие «разрешимого» синкретизма – полисемией (от греч. πολυσ  ‘многий, множественный’ и σημα  ‘знак’), дисемией – ‘двузначность’ (от греч. ύο – ‘два’, σήμα  ‘знак’), эврисемией  ‘широкозначность’ (от греч. εύρος  ‘ширина’, σήμα  ‘знак’), а также в одном ряду с термином моносемия (от греч. μονοσ  ‘один, единственный’ и σημα  ‘знак’), указывающим на категорию формально-содержательной языковой симметрии.

С точки зрения семасиологического аспекта синкретсемия как лексико-семантическая категория – это выражаемое формами одного слова (одной лексемой) семантическое отношение нескольких генетически связанных значений (семем), которые сосуществуют в языке и одновременно актуализируются в речи (в отличие от сходных семасиологических категорий) (подробнее см. в [17: 44-71]).

К синкретсемии мы относим, например, коннотативную лексику, выражающую нерасчлененное дескриптивно-оценочное значение и обладающую одним знаком, одним денотатом, но двумя сигнификатами (дескриптивным и оценочным – сигнификативная синкретсемия): лик – ‘лицо человека’ (книжн. высок.), очи – ‘глаза’ (книжн. высок.), писака – ‘плохой, но много пишущий писатель’ (разг. презр.), бестолочь - ‘беспорядок, неразбериха’ (разг. неодобр.), взбучка – ‘грубый выговор, нагоняй или побои’ (прост.), обезьянничать – ‘слепо подражать кому-н., перенимая манеру поведения’ (разг.), оголтелый – ‘потерявший всякое чувство меры, крайне разнузданный’ (разг.).

Нерасчленённое значение выражает также мотивированная языковая метафора, связанная с двумя (или тремя) сигнификатами и двумя денотатами, указывающими на конкретные объекты или их свойства (денотативно-сигнификативная синкретсемия), например: кремень – (перен.) ‘о человеке с твердым характером’, орёл – (перен.) ‘о гордом, смелом, сильном человеке’, лиса – (перен.) ‘хитрый, льстивый человек (разг.)’, тина – (перен.) ‘о том, что засасывает, затягивает, лишает возможности развития’, хламида – (перен.) ‘длинная нескладная одежда’ (разг. шутл.), мутный – (перен.) ‘о сознании: помраченный, смутный’, горький – (перен.) ‘горестный, тяжелый’, аромат – (перен.чего) ‘неуловый отпечаток, признак чего-н.’ (книжн.).

Кроме того, денотативно-сигнификативный вид синкретсемии представлен словами-символами, выражающими нерасчленённое значение, предполагающее два сигнификата и денотата, один из которых обязательно конкретный, а другой – абстрактный или конкретный, например: роза – ‘любовь’, голубь – ‘мир’, якорь – ‘надежда’, троица – ‘триединое божество’ (церк.-слав.), лилия, ласточка – ‘Богородица’ (церк.-слав., нар.-слав.), пояс – ‘дорога, путь через мифические и реальные преграды’ (нар.-слав.), солнце – ‘свет, тепло, жизнь’ (нар.-слав.), луна – ‘загробный мир’ (нар.-слав.), ’черный (цвет) – ‘печаль, траур’, белый (цвет) – ‘радость, праздник’.

Слова-концепты, представляющие собой конечную форму развития этимона и предельную форму развития концепта, под которым мы понимаем единицу эмического уровня (сопоставимую с фонемой, лексемой, морфемой и др.), репрезентирующуюся на этическом уровне при помощи сигнификата, лексического значения и внутренней формы слова (подробнее см. в [17: 11-12]), эксплицируют нерасчленённое значение, связанное с двумя (и более) сигнификатами и двумя (и более) абстрактными денотатами (душа, дух, вера, надежда, любовь, красота, хлеб, слово, совесть, правда, истина, долг, обязанность, удаль, тоска, свобода, воля, добро, благо, зло, судьба, вечность, закон, беззаконие, страх, жизнь, смерть и др.).

Гиперонимы, как мы полагаем, относятся к особому виду синкретсемии – денотативной синкретсемии, поскольку выражаемое ими значение, связанное с одним сигнификатом, предполагает нерасчлененное множество конкретных денотатов, что проявляется в ряде случаев в лексикографическом способе толкования значения гиперонима через гипонимы, например: мебель – ‘предметы комнатной обстановки (столы, стулья, диваны и т .п.)’.

С точки зрения ономасиологического аспекта лексический синкретизм не «разрешается», сохраняя языковую асимметрию, в явлении фразеологии, при которой одно значение (одна семема) выражается узуально закрепленными в языке формами нескольких лексико-грамматически связанных слов – несколькими лексемами (одно значение, один сигнификат, один денотат, два и более знаков – структурно-синтагматическая синкретсемия), например: ‘бездельничать’ – бить баклуши, ‘свободный человек’ – вольная птица, ‘с давних времен, издавна’ – испокон века, ‘замечать любую оплошность, ставить в вину любую ошибку’ – ставить всякое лыко в строку, ‘сильное возбуждение, волнение, горячий спор из-за пустяков, по ничтожному поводу’ – буря в стакане воды и др.

Таким образом, наши данные подтверждают, что явления лексико-семантического синкретизма – это «характерная особенность словаря», а не «нечто раз и навсегда преодоленное языком и предполагаемое по большей части для праязыковых эпох, да и то на уровне гипотезы» [22: 68], в связи с чем подобные случаи синкретсемии требуют дальнейшего исследования.

Литература

Апресян Ю.Д. Избранные труды. Т. 1. Лексическая семантика. Синонимические средства языка. 2-е изд., испр. и доп. – М, 1995.
Ахманова О.С. Словарь лингвистических терминов. – М., 1966.
Вейнрейх У. О семантической структуре языка: Пер. с англ. Л.Н. Иорданской // Новое в лингвистике. Вып. 5. – М., 1970. – С. 163-249.
Горбачевич К.С. Вариантность слова и языковая норма. На материале современного русского языка. – Л, 1978.
Жуков А.В. Переходные фразеологические явления в русском языке. – Новгород, 1996.
Жуков А.В. Фразеологическая переходность в языке и словаре // Проблемы русской и общей фразеографии: Межвузовский сборник научных трудов. – Новгород, 1990. – С. 38-47.
Жуков В.П. Русская фразеология: Учеб. пособие для вузов. – М., 1986.
Ельмслев Л. Пролегомены к теории языка: Пер. с англ. Ю.К. Лекомцева // Новое в лингвистике. Вып. 1. – М., 1960. – С. 264-389.
Карцевский С.О. Об асимметричном дуализме лингвистического знака // Звегинцев В.А. История языкознания XIX-XX веков в очерках и извлечениях. Ч. 2. – М., 1965. – С. 85-90.
Кацнельсон С.Д. Общее и психологическое языкознание. – Л., 1986.
Колесов В.В. Семантический синкретизм как категория языка // Вестн. ЛГУ. Сер. 2. – 1991. – Вып. 2. – № 9. – С. 40-49.
Ларин Б.А. История русского языка и общее языкознание: Избранные работы. – М., 1977.
Маркова Е.М. Структурно-семантические и стилистические особенности общеславянской лексики русского языка (в сопоставлении с чешским языком): Автореф. дис. ... канд. филол. наук. – М., 1990.
Немченко В.Н. Грамматическая вариантность слова в современном русском языке и литературная норма. – Н. Новгород, 1998.
Немченко В.Н. Основные понятия лексикологии в терминах: Учебный словарь-справочник. – Н. Новгород, 1994.
Пешковский А.М. Русский синтаксис в научном освещении. 5-е изд. – М., 1935.
Пименова М.Вас. Красотою украси: выражение эстетической оценки в древнерусском тексте. – СПб.; Владимир, 2007.
Пименова М.Вас. Семантический синкретизм как категория формально-содержательной языковой асимметрии // Грамматические категории и единицы: синтагматический аспект: Материалы международной конференции. – Владимир, 2005. – С. 157-159.
Потебня А.А. Из записок по русской грамматике. Т. 3. Об изменении значения и заменах существительного. – М., 1968.
Скляревская Г.Н. Метафора в системе языка. 2-е изд., стереотип. – СПб., 2004.
Смирнова О.И. Проблема энантиосемии в исторической лексикологии: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. – М., 1976.
Трубачев О.Н. Этимологические исследования и лексическая семантика // Принципы и методы семантических исследований / Под ред. В.Н. Ярцевой. – М., 1976. – С. 147-179.
Ульманн С. Семантические универсалии: Пер. с англ. Л.Н. Иорданской // Новое в лингвистике. Вып. 5. – М, 1970. – С. 250-299.
Феоктистова Н.В. Формирование семантической структуры отвлеченного имени (на материале древнеанглийского языка). – Л., 1984.
Фурашов В.И. О синкретизме и смежных явлениях // Грамматические категории и единицы: Сб. научн. статей к 75-летию А.Б. Копелиовича. – Владимир, 2004. – С. 166-181.
Фурашов В.И. Члены предложения: синтаксические позиции и парадигмы // Филология: Международный сб. научн. трудов / К 70-летию А.Б. Пеньковского. – Владимир, 1998. – С. 182-197.
Химик В.В. Поэтика низкого, или Просторечие как культурный феномен. – СПб., 2000.
Шмелев Д.Н. Очерки по семасиологии русского языка. – М., 1964.

Blog

Марина Васильевна Пименова