Geum.ru

Меняющейся европе

Вид материалаДоклад
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6
российская политическая элита особенно после вооруженного разгона парламента в октябре 1993 г. и в преддверии чеченской войны остро нуждалась в международном признании своего демократического статуса, в интеграции в мировое демократическое сообщество. Предполагалось, что в глазах мирового сообщества интегрированная в Совет Европы Россия отныне автоматически приравнивается к великим демократиям Запада, к демократической Великобритании, к демократической Франции, к демократическим Соединенным Штатам.

В то же время российская элита внутри себя, видимо, сознает, что Россия по ряду параметров не дотягивает до демократических стандартов, установленных СЕ. А ее демократизм носит “фасадный” характер. Этот демократизм, если он есть, существует не столько для своих, сколько для чужих, для внешнего мира. Между тем попытки некоторых российских политиков убедить своих новых партнеров, что Россия – слишком своеобразна, что для нее пригодна лишь специфическая форма демократии (управляемая демократия?) со значительным евразийским уклоном, были негативно восприняты Западом. По его мнению, каждая страна своеобразна и вносит национальный колорит в характер своего общественного и государственного устройства. Но это не меняет того основополагающего факта (подтвержденного историей), что базовые ценности демократии имеют всеобщий характер. К сожа­лению, российская дипломатия так и не нашла убедительный ответ на обвинения Запада в нарушении прав человека в Чечне, в покушении на некоторые основные свободы, гарантированные международными декларациями, под которыми стоят подписи российских руководителей. В результате уже через два года после вхождения России в Совет Европы его Парламентская ассамблея рекомендовала Комитету министров в связи с военными действиями России в Чечне начать обсуждение вопроса об исключении России из СЕ. Неимоверными усилиями российских парламентариев и политиков угроза импичмента была временно снята с повестки дня Ассамблеи.

Трагические события 11 сентября 2001 г. в Нью-Йорке и Вашингтоне в какой-то степени сыграли на руку России: обе антитеррористические операции (в Чечне и в Афганистане) были фактически приравнены друг к другу, критические выступления Запада по поводу несоразмерного применения военной силы в Чечне, нарушения там прав человека пошли на убыль, по крайней мере, на самом высоком официальном уровне. В то же время, очевидно, что эта уступка перед лицом общего противника носит временный характер. Российской политической элите и дипломатии, если они хотят продолжать открытое и тесное сотрудничество с Западом, еще предстоит убедить его в том, что проблема прав человека и соблюдения свобод в России, если и не решена, то, по крайней мере, находится в стадии решения.

Россия остается членом Совета Европы, но ее роль в нем и влияние не соответствует ее реальному международному статусу. С самого начала и вплоть до настоящего момента ей все время приходится оправдываться за свои действия перед членами этой организации. Это неприятно и, по мнению многих российских политиков, подрывает авторитет России в мире. На деле же во всей этой критике нет ничего предосудительного и обидного для России. И Великобритания, и другие европейские демократии не раз подвергались критике за нарушения прав человека или покушения на определенные свободы у себя дома. Нынешнюю американскую администрацию весьма резко критиковали многие западные СМИ за нарушения прав захваченных талибов, содержащихся на базе Гуантанамо. Администрация (деятельность которой поддерживают 80% опрошенных американцев) вынуждена была пойти на уступки и ослабить некоторые ограничения, наложенные на пособников террористов в интересах безопасности. Тем не менее, на Западе некоторые политики и журналисты продолжают высказывать опасения, что борьба с терроризмом может привести к усилению роли спецслужб в жизни гражданского общества и к ограничению демократии. В этом плане критика России не означает ничего иного, кроме того, что ее оппоненты верят в нее и в ее приверженность идеалам свободного общества. Поэтому можно утверждать, что Совет Европы в целом оказывает на Россию значительное и в целом благотворное воздействие по широкому кругу вопросов – начиная от политического диалога в Чечне до улучшения условий заключенных, пребывающих в следственных изоляторах, тюрьмах и колониях различного режима. О росте авторитета Совета Европы в России говорит и значительный рост обращений ее граждан в Европейский суд по правам человека.


НАТО

Североатлантический союз является организацией, зона ответственности которой выходит за пределы Европы. Это трансатлантическое, а не европейское предприятие. Сегодня это подтверждается хотя бы тем, что первый (и единственный) раз статья 5 Вашингтонского договора о коллективной обороне была применена ввиду (террористи­ческой) агрессии против США – государства неевропейского. Однако по своему целевому назначению создание НАТО должно было прежде всего обеспечить коллективную оборону Западной Европы. Участие же Соединенных Штатов, между тем, давало гарантию (в том числе и ядерную), что НАТО это свое предназначение исполнит. Кроме того, участие США в этой организации придавало ей интегрированный, более того – наднациональный характер. В самом деле, формально все члены НАТО равны между собой, и решения в блоке принимаются ими консенсусом. Сама организация в этом случае должна бы рассматриваться как имеющая межнациональный характер (где, по идее, национальные интересы участников “просто” априорно, благодаря наличию общих ценностей, стыкуются друг с другом). Но поскольку Соединенные Штаты обладают преобладающим влиянием в союзе (главнокомандующим Объединенными вооруженными силами НАТО в Европе всегда является американский генерал), объективно остальные государства, если их национальные интересы в чем-то расходятся с американскими, часто вынуждены подлаживаться под эти последние. Именно присутствие и преобладание США в союзе позволяет утверждать, что НАТО является организацией жестко интегрированной, обладающей наднациональными структурами (при том, что многие комитеты и подразделения союза возглавляются европейцами из разных стран, и жалованье они получают от своих национальных правительств).

То, что блок и его интегрированные структуры не развалились после окончания холодной войны (как это случилось с Организацией Варшавского договора), то, что они выдержали испытание временем и даже обрели “второе дыхание”, позволяет утверждать, что, несмотря на американское верховенство в союзе, его ценности, его организационные структуры, его деятельность и даже само американское преобладание в блоке в определенной мере отвечали и продолжают отвечать интересам европейцев. За пятьдесят лет своего существования НАТО не только обрела опыт эффективного взаимодействия военных машин двух десятков государств, но и создала мощную инфраструктуру. Это система региональных командований, тылового обеспечения, система коммуникаций, обмена разведданными, транспортные возможности, позволяющие проецировать военную силу далеко за пределами зоны ответственности блока и т. д. Наличие этой эффективной интегрированной инфраструктуры качественным образом отличает НАТО от других союзов, коалиций, организаций коллективной безопасности.

Отношения Россия – НАТО, непримиримо враждебные в годы холодной войны, оставались неровными и после ее окончания. Российские политики понимали, что всеобъемлющая система безопасности в Европе невозможна без участия как России, так и НАТО, что раздельное их существование всегда будет искушать “ястребов” по обе стороны использовать (по внутренним соображениям) прошлые предрассудки для воссоздания образа внешнего врага, что России не занять достойного места на мировой арене, конфронтируя с Западом. Москва то подписывала Основополагающий акт, определяющий сферы и механизмы сотрудничества России и НАТО, то “замораживала” его функционирование из-за вполне естественных разногласий по поводу разрешения косовского конфликта, расширения блока на восток, намерения Вашингтона создать ограниченную национальную систему ПРО, выйдя из Договора по ПРО 1972 г.

Еще совсем недавно казалось, что после длительного (более чем двухлетнего) периода “замораживания” отношения Россия–НАТО возвращаются постепенно в нормальное русло. В самом деле, российский президент, хотя и в своеобразной форме (риторического вопроса), дал понять, что Москва не исключает возможности самой присоединиться к НАТО4. Более того, опасаясь быть неправильно понятым, он недвусмысленно разъяснил, что “даже ставить вопрос о НАТО как о враге – губительно для России”5. Вскоре последовало восстановление деятельности в Москве Информационного центра союза, а несколько позже в отставку были уволены непримиримые оппоненты более тесному сотрудничеству России с НАТО – генералы Л. Ивашов и В. Манилов. В ходе антитеррористической операции США Москва регулярно снабжала НАТО разведданными относительно расположения оперативных центров террористов, их лидеров, их стратегии и тактики на постсоветском пространстве: еще полгода назад подобное было бы трудно представить себе. Российский министр обороны С. Иванов, отвечая на вопрос, хочет ли Россия вступить в НАТО, многозначительно заявил 1 сентября 2001 г. в Брюсселе: “Я никогда ничего не исключаю. Все мы должны понимать, что мир меняется гораздо быстрее, чем 10–15 лет назад”6.

Обычно первая реакция Москвы на любые акции НАТО – это дистанцироваться от них. Вполне очевидно, что большинство из вышеозначенных мер и высказываний имели тактическую нагрузку – подать сигнал Западу, что Москва не хотела бы с ним ссориться. Вместе с тем, объективно действия высшей власти не только снимали табу с обсуждения вопроса о вступлении России в НАТО, но теоретически делали его возможным. В самом деле, В. Путин, обладающий солидной поддержкой в парламенте и за его пределами, мог бы провести любое решение (включая вступление в НАТО), опираясь на это большинство. Однако после всего этого Москва, видимо, испугавшись собственной смелости, начинает испытывать колебания. В ходе своего визита в Брюссель В. Путин встречался с генеральным секретарем НАТО лордом Робертсоном, дабы подчеркнуть готовность Москвы к политическому сотрудничеству с альянсом. Но президент демонстративно воздержался от посещения его штаб-квартиры, вновь давая понять, что Россия по-прежнему держится в стороне от военной организации блока.

Между тем летом 2001 г. в западной прессе появился ряд статей, авторы которых утверждали, что вступление на каком-то этапе России в НАТО завершило бы процесс формирования цельной евроатлантической системы безопасности. И если еще совсем недавно об этом писали лишь персоны, в прошлом побывавшие во власти (вроде Зб. Бжезинского и редко соглашающегося с ним Г. Киссинджера), то ныне идею эту активно разрабатывали люди из администрации президента и даже ординарные эксперты и СМИ. “Если Россия явно будет оставлена вне НАТО, то трудно себе представить, как можно будет похоронить прежние отношения времен холодной войны”, – утверждала в своем редакционном комментарии “Файнэншл таймс”. Россия, по ее мнению, должна быть в большей мере вовлечена в структуры своего давнего противника. “Деятельность же НАТО, – продолжал орган финансово-промышленных кругов Великобритании, – в свою очередь, должна быть в большей мере сфокусирована на операциях по поддержанию мира, по принуждению к миру и в меньшей степени – на обороне от традиционных угроз”7. В свою очередь Дж. Чейс, бывший редактор влиятельного американского журнала “Форин афферс”, и Ч. Купчан из Совета по внешним сношениям (Нью-Йорк) утверждали, что “американский президент Буш и российский президент Путин должны совместно работать для достижения общей цели – вступление России в НАТО. Этот альянс привязал Германию к Западу после Второй мировой войны. Теперь нужно сделать то же самое в отношении России. Следовало бы пригласить Россию начать формальные переговоры о членстве в этой организации”8. Немецкое издание той же “Файнэншл таймс” пишет по поводу американской позиции в этом вопросе: “Логика Буша заключается в том, чтобы НАТО и Россия трансформировались в настоящий панъевропейский оборонительный альянс, от Ванкувера до Владивостока”9.

В свою очередь, Дж. Буш-мл. более открыто, чем любой американский президент до него, заявил, что “Россия – это часть Европы”. “Европа, которую мы строим, – продолжал он, – должна быть открыта также и для России... Мы с нетерпением ждем того дня, когда Россия будет полностью реформирована, станет полностью демократической и тесно интегрированной с остальной Европой страной”10. Его помощник по национальной безопасности К. Райс, между тем, заявила в свое время корреспонденту телевизионного агентства Си-эн-эн, что, встречаясь с В. Путиным, Дж. Буш ясно заявит, что “не верит в то, что могут существовать географические или исторические «красные линии» для государств, стремящихся к вступлению в НАТО”11. Высокопоставленный американский чиновник Р. Хаас, директор отдела планирования политики в Государственном департаменте США, делает следующее уточнение: “В принципе нет причин, почему бы Россия не могла стать членом НАТО. Понятное дело, потребуется время, но, если Россия будет удовлетворять условиям, которые установили нынешние члены этого альянса, я не вижу причин, почему бы и нет”12. И дело не только в том, меняется ли Россия, но и в том, что меняется Организация Североатлантического договора. “НАТО, – утверждает еженедельник “Ньюс­уик”, – все более становится политическим союзом. Как таковой, этот альянс должен иметь приготовленное местечко и для Москвы. В конце концов, самым важным демократическим экспериментом на Европейском субконтиненте является Россия. Разыгрывая карту возможного в будущем членства России в НАТО, Запад может оказывать значительное позитивное воздействие на развитие политических и экономических процессов в России”13.

Все эти соображения в известной мере отражают укрепляющееся понимание западными политическими и военными элитами той истины, что дальнейшее продвижение по пути строительства новой системы европейской безопасности уже невозможно без прямого участия России. В противном случае это продвижение, в том числе и в чисто традиционном ключе – как пространственное расширение союза, начнет создавать больше проблем, нежели преимуществ.

После событий 11 сентября 2001 г. неизбежность кардинальных изменений в НАТО становится все более очевидной. В самом деле, НАТО обладает значительным потенциалом, ресурсами, инфраструктурой, которые создают для альянса широкие возможности участвовать в противодействии новой угрозе. Вместе с тем союз фактически не участвовал в деятельности антитеррористической коалиции, созданной Вашингтоном, ограничиваясь моральной поддержкой Соединенных Штатов. Это вполне объяснимо. НАТО строилась для ведения третьей мировой войны, которой, видимо, уже никогда не будет. Союз с трудом (и с многочисленными огрехами) совершил в 90 е годы поворот в сторону миротворчества, хотя временами и выполнял новую функцию, по-прежнему опираясь на методологию мирового конфликта. К борьбе же с международным терроризмом НАТО (впрочем, как Соединенные Штаты, как Россия и другие ведущие игроки на мировой арене) оказалась просто не готовой. Союзу, опираясь на инфраструктуры, возникшие в предшествующий период, еще предстоит совершить разворот в этом направлении. И здесь самое тесное сотрудничество между Россией и НАТО в этой новой сфере взаимной безопасности представляется крайне многообещающим для обеих сторон.

В самом деле, внезапная и крайне жестокая атака террористов против Соединенных Штатов имеет глубокие последствия для всего мирового сообщества (хотя бы потому, что среди пострадавших во Всемирном торговом центре оказались граждане 67 государств мира, а также потому, что терроризм – открыто или молчаливо – пользуется поддержкой, моральной и материальной, ряда государств), для международных отношений, в том числе и для взаимодействия по линии Россия–НАТО. Стремление террористов использовать нетрадиционные методы насилия, пренебрегать устоявшимися правилами ведения боевых действий, вести их главным образом против гражданского населения и объектов, выбирать время, место и способ нападения вынуждает мировое сообщество – поскольку ни одна страна не гарантирована от их нападения – совместно разработать и осуществлять перспективную антитеррористическую стратегию и тактику.

Очевидно, что ее основными элементами, помимо международного сотрудничества, могли бы стать: оценка международных и национальных факторов, благоприятствующих или препятствующих развитию терроризма, рассчитанная на перспективу антитеррористическая программа (с расчетом на 10–15–20 лет, как подтверждает более или менее успешная борьба Лондона против ИРА). Помимо этого необходима переоценка некоторых критериев и базовых понятий национальной и международной безопасности, значительные финансовые инвестиции и создание международной антитеррористической организации (нечто подобное уже предложила создать Россия). Задача этого центра состояла бы в том, чтобы аккумулировать информацию относительно состава, основных баз, структур террористических организаций, корректировать (по месту и времени) стратегию и тактику, направленную на их нейтрализацию, создать инфраструктуру для проведения антитеррористических мероприятий, в ряде случаев и самому осуществлять их. Создавать подобный центр с соответствующей инфраструктурой на пустом месте – дело не только хлопотное, но и не сулящее скорой отдачи. Здесь нужна какая-то база, которая бы обладала опытом военного сотрудничества десятков государств и имела бы инфраструктуру (систему региональных штабов, информационное, разведывательное, агентурное, тыловое, транспортное обеспечение и т.д.). Представляется, если отбросить в сторону некоторые предубеждения, что такой центр можно было бы быстро создать и запустить его функционирование на базе натовских структур, на основе самого тесного взаимодействия в их рамках НАТО и России, оказавшихся сегодня перед лицом общей опасности. Если учесть, что международный терроризм, по всей видимости, становится наиболее явной угрозой начала XXI века, то после взрывов в Нью-Йорке и Вашингтоне НАТО уже не имеет права жить прежним образом, союзу неизбежно придется внести серьезные коррективы в свою стратегию и организационные схемы. В минувшем десятилетии поведение НАТО в тех кризисах, с которыми она сталкивалась, вряд ли всегда было оптимальным. Тем не менее, альянс определенно проявил способность адаптироваться к меняющейся среде. Таким образом, возникает еще один побудительный мотив как для Запада, так и для России – объединить свои усилия перед лицом общей угрозы, что традиционно являлось обстоятельством, побуждающим к созданию коалиции.

Вместе с тем нельзя забывать, что в отношениях России и НАТО существует ряд “застарелых” проблем, которые пока не удалось решить к обоюдному согласию и которые не только работают против сближения России и НАТО, но и могут привести к их дальнейшему отчуждению. Первая из них – это продолжающееся продвижение НАТО на восток, которое, как ожидается, может затронуть страны Балтии. После первой волны натовского расширения Москва как бы установила новый предел продвижения альянса в восточном направлении, заявив, что включение в состав союза бывших советских республик “абсолютно” неприемлемо для нее, что пересечение этой “красной черты” приведет к росту напряженности по линии Россия–НАТО. Между тем страны альянса, прежде всего США, не менее безапелляционно, чем Москва, подтвердили, что союз открыт для всех стран, удовлетворяющих его критериям, что вопрос о членстве в нем того или иного государства может решаться только его правительством. И если Россия видит для себя опасность от вступления того или иного своего соседа в альянс, то она, прежде всего, должна вести диалог с руководителями этого государства, а не с Западом, от которого Москва требует установить пределы расширения союза. Обе эти позиции, как очевидно, безальтернативны, и их “железная” принципиальность, сформулированная ранее и в иной ситуации, мешает сегодня обеим сторонам найти разумный компромисс.

Другая проблема – намерение Вашингтона, которого он придерживается уже при четвертом президенте, начать строительство национальной противоракетной обороны (НПРО), хотя и ограниченной по масштабам. Первый шаг в этом направлении уже сделан: Вашингтон официально заявил, что выходит из советско-американского Договора по ПРО 1972 г. Москва считает сделанный шаг ошибкой, она полагает, что планируемая система вовсе не оборонительная, а наступательная, что в определенных обстоятельствах она может быть направлена и против России. Более того, появление ПРО разрушает стратегическую стабильность в мире, покоящуюся на равновесии страха (ракетно-ядерном равновесии) России и США, их возможности взаимного гарантированного уничтожения, провоцируя нанесение первого обезоруживающего удара. Между тем, по оценке экспертов, в ближайшие 20–25 лет вряд ли (кем-либо, включая американцев) может быть построена развернутая система ПРО, способная отразить ответный ракетно-ядерный удар России. Создаваемая же Соединенными Штатами система призвана нейтрализовать атаку ограниченного числа ракет со стороны стран-“изгоев”, в известной мере сдержать ядерные амбиции Пекина. Она может оказаться полезной в случае захвата террористами ракетной шахты, отдельной подводной лодки, пусковых установок ядерных крылатых ракет. По мнению некоторых западных аналитиков, больше других в срыве американских противоракетных планов заинтересован Пекин, который, правда, хотел бы сделать это чужими руками и который поэтому “мягко” подталкивает Москву к конфронтации с США по этой проблеме.

Намерение Китая облегчается тем, что некоторые российские политики, особенно военные, по-прежнему считают Соединенные Штаты естественным противником России. Между тем создание системы ПРО энергично (и не бескорыстно) поддерживается американским бизнесом, надеющимся заполучить мощные финансовые вливания в свои НИОКР. Поэтому Вашингтон неохотно идет на сотрудничество по этой проблеме с другими странами – перспективными конкурентами, Россией в том числе. Односторонний выход США из Договора по ПРО был ударом по престижу Москвы, но она сумела отреагировать на него негативно, но спокойно. В этой ситуации наиболее разумным ответом, поскольку о модификации Договора уже не может быть и речи, могли бы стать конкретные предложения по созданию интегрированной – с участием США, России, Западной Европы, Японии – системы ПРО, возможно, сначала тактической, а затем и стратегической, охватывающей пространство от Ванкувера до Владивостока.

Между тем обе эти практически не решаемые в нынешних условиях проблемы, равно как и многие другие того же порядка, виделись бы в совершенно ином ракурсе, если бы Россия вступила в НАТО или хотя бы достигла взаимопонимания с западными партнерами о присоединении к союзу по мере своей готовности. В этом случае либо страны Балтии воздержались бы от вхождения в НАТО, либо Россия совершенно спокойно отнеслась бы к их участию в союзе. Будучи в НАТО, Москва скорее всего по-иному отнеслась бы и к американским проектам создания ПРО. Став членом НАТО, Москва могла бы рассчитывать не только на понимание западных партнеров, но и на сотрудничество с ними в вопросе о Чечне, особенно в ситуации, сложившейся после террористических атак в Нью-Йорке и Вашингтоне и военной акции США в Афганистане.

Присутствие в НАТО давало бы России ряд преимуществ и на других направлениях, для нее важных. Самое главное – она получала бы возможность обеспечивать свою безопасность не столько через национальные усилия (что дорого, расточительно и не всегда эффективно), сколько в рамках международной организации, имеющей свою отлаженную инфраструктуру, региональные командования, опыт взаимодействия военных машин девятнадцати государств. В самом деле, военная доктрина Российской Федерации практические не рассматривает международное сотрудничество (даже в рамках ОБСЕ, ООН) как фактор обеспечения национальной безопасности страны: оно имеет ограниченный характер только в рамках СНГ, но и здесь Россия несет основное бремя, а преимущества имеют другие. Между тем для российского общества и политического истэблишмента стоимостные критерии (впрочем, как и ценностные) имеют все возрастающее значение, особенно на этапе реформирования хозяйственной и политической жизни страны.

Будучи в НАТО, Россия приобретала бы опыт консенсусного принятия решений, которое учитывает не всегда совпадающие национальные интересы. Она бы научилась понимать, как добиваться согласия, когда его нет (что пригодилось бы и в собственной ее практике, например в системе отношений с другими государствами постсоветского пространства). Она приобрела бы столь необходимый ей опыт гражданского контроля над армией, военным бюджетом, спецслужбами, то есть опыт демократизации силовых структур. Вступление в НАТО дало бы России возможность отказаться от целого ряда мероприятий, необходимость реализации которых была обусловлена распадом СССР. Отпала бы неизбежность предпринимать специальные меры по обеспечению безопасности Калининградского анклава, ибо он оказывался бы не во враждебном, а в дружественном окружении.

Альтернативой российскому присутствию в НАТО может стать лишь увеличение разрыва между Европой и Россией, ее маргинализация со всеми вытекающими отсюда неприятными для обеих сторон последствиями. Специфика нынешней европейской ситуации, состояние самой России (позволяющей ей лишь мечтать о членстве в ЕС) свидетельствует, что подключение ее к интегрирующейся Европе могло бы начаться с определения (установления) нового формата отношений с НАТО.

В самом деле, Россия более не рассматривается альянсом как угроза и как проблема безопасности. С другой стороны, Россия не может игнорировать той реальности, что