Geum.ru

Вольностей Войска Низового Запорожского в период существования Новой Сечи (1734 1775) Данное исследование

Вид материалаИсследование
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8
Глава 3. Ограничение автономии Запорожья и ответные действия Коша

§ 1. Общая постановка проблемы

Выше неоднократно отмечалось, что Запорожский Кош в своей кадровой политике и в деле управления казацкими приходами хоть и был в канонической и формальной зависимости от Киевского владыки, но эта зависимость до самого дня падения Сечи оставалась именно формальной, реальная же власть и инициатива в решении церковных дел на Запорожье принадлежали казацкой старшине во главе с Кошевым атаманом. Также было показано, какие именно обстоятельства позволяли Кошу положительным для себя образом решать проблемы, связанные с открытием или расширением приходов и назначением на эти приходы своих кандидатов. Однако скрытое противостояние между Кошем и церковными властями различного уровня не ограничивалось указанными выше фактами и имело гораздо более широкий спектр вопросов, по которым противостоящие стороны не могли и не желали найти компромиссное решение. Естественно, что каждая из сторон предпринимала активные действия для достижения своего преимущества. Но борьба была равной. И только ликвидация Запорожского казачества как особого социального института поставила окончательную точку в указанном противостоянии Коша и церковных властей и позволила имперской администрации окончательно вовлечь Запорожский край в общий процесс унификации, а его церковную организацию сделать неотъемлемой частью синодальной системы. Именно в этом ключе, по нашему глубокому убеждению, и необходимо проводить дальнейшее исследование архивных документов, связанных с церковной жизнью на Запорожье в эпоху Новой Сечи. Вместе с тем, исследователь должен отдавать себе отчет в том, что те процессы, которые происходили на Запорожье в третьей четверти XVIII века, по большому счету, были характерны не только для низовья Днепра, но и для многих других регионов огромной Российской империи. И, несмотря на самобытность традиций и различия в церковном сознании, которые отличали запорожцев от других жителей России, а казачью церковную систему – от преобладающего синодального строя, события, описываемые в данной работе, необходимо рассматривать как часть унификаторских действий, предпринимаемых Петербургом в период правления Екатерины II. Однако данное замечание ни в коей мере нельзя понимать как апологию тем мерам, посредством которых Святейший Синод напрямую либо через подведомственные структуры вел наступление на старинные права Киевской митрополии в целом и Войска Запорожского в частности. Как будет показано ниже, анализ Архива Коша не позволяет говорить о случайном или спонтанном характере этого наступления. Напротив, есть все основания утверждать, что оно случайным не было и имело своей целью ликвидацию автономии Запорожья.

К такому выводу заставляет прийти не только общий ход событий, но и анализ именного императорского указа от 9 сентября 1775 года об учреждении Славянской епархии. В частности, в этом акте отмечается следующее: «...А как в тот край <...> в течение войны, и по окончании оной многие иноплеменники, не знающие языка нашего, исповедающие однако греческую православную веру, переселились, то при сем их тут водворении дабы для таковых в духовных делах и в поучении слову Божию не оскудеть церкви, мы объявляем Синоду нашему монаршую волю на посвящение в архиепископа в ту епархию иеромонаха Евгения…» 137. Из данного отрывка видно, что Славянская епархия, по официальной формулировке, была учреждена для того, чтобы на Юге Украины «не оскудела» Церковь. На первый взгляд, несколько странной является такая формулировка, учитывая тот факт, что до основания новой епархии эта местность уже имела развитую церковно-приходскую сеть, которая отнюдь не была «в оскудении». Однако подобное недоразумение разрешается довольно просто – прежняя церковно-административная система, действовавшая под началом Коша, не могла оставаться без коренных преобразований. Именно из-за своей самобытности эта система была ликвидирована, а на смену ей пришла Славянская епархия, которая стала объединять приходы, еще несколько месяцев назад бывшие в фактическом подчинении Коша 138.

И все-таки до учреждения указанной епархии Синод со второй половины XVIII века предпринимал менее радикальные попытки включить запорожские приходы в общеимперскую синодальную систему. Переломным моментом в этой истории стало дарование синодским указом от 26 июня 1774 года 139 начальнику Сечевых приходов Владимиру (Сокальскому) сана архимандрита. Об этом важном событии в истории Новой Сечи будет сказано ниже, сейчас же необходимо отметить, что, согласно этому указу, новопосвященный архимандрит, продолжая возглавлять всю церковную организацию казаков, должен был перейти под омофор Киевского владыки, которому и поручалось совершить посвящение отца Владимира в архимандриты. Главным следствием этого шага стало то, что запорожские приходы, оставшиеся в подчинении архимандрита Владимира, вслед за своим начальником переходили под непосредственный контроль столичного архиерея, а Межигорский монастырь лишался своей старинной парафии. Но, в отличие от ситуации 1686 года, когда владыка Гедеон (Четвертинский) самочинно изъял казацкие приходы из подчинения Межигорью 140, переход Запорожья под омофор Киевского митрополита, совершившийся в 1774 году, был закреплен указом самой императрицы от 21 июня того же года 141, и имел, таким образом, прочное легитимное основание.

Однако сложившаяся в 1774 году ситуация была, по большому счету, лишь логической развязкой общего процесса усиления контроля над церковной жизнью казаков со стороны высших иерархов – Киевского владыки и Синода. Первым по времени объектом пристального внимания церковных властей стал Межигорский монастырь, жизнь которого жестко регламентировалась Святейшим Синодом. Из Петербурга обитель получала новых игуменов, Петербург контролировал и финансовую деятельность братии, распоряжался имуществом умерших настоятелей, решал хозяйственные споры между монастырем и Киево-Печерской лаврой и так далее. Безусловно, имея ставропигиальный статус, Межигорский монастырь был во всецелом ведении Святейшего Синода, и, осуществляя контроль над всеми аспектами монастырской жизни, в том числе – и над финансовыми делами обители, Синод реализовывал свои канонические права. Тем более что даже те монастыри, которые были в канонической зависимости от местных архиереев, все равно не могли решать большинство кадровых вопросов без участия синодальных структур. Но в отношении Межигорья сложилась несколько иная ситуация, чем та, которая наблюдалась в других русских епархиях, – через эту обитель Синод пытался установить контроль и над церковными делами Запорожья. И после Межигорского монастыря казачья церковно-административная система стала вторым по времени и важнейшим по значению объектом пристального внимания высшей иерархии Русской Православной Церкви.

По мнению Игоря Лымана, активная фаза наступления на церковную автономию Коша началась в 1773 году, когда из северной столицы в Спасский монастырь поступил запрос, в котором помимо прочего содержались требования направить в Синод сведения о прибылях Войска Запорожского. Свою заинтересованность подобными вопросами отправитель документа аргументировал тем, что Святейшему Синоду информация такого рода нужна для того, чтобы иметь полноценное суждение о возможности Преображенского монастыря жить без средств, направляемых от доброхотных запорожцев. Также у обители запрашивались сведения о том, на каких основаниях она направляла своих иноков на запорожские приходы и на каких основаниях иеромонах Владимир (Сокальский) занимает пост начальника Сечевых церквей. Этот документ был прислан в Межигорье как раз в то время, когда между Кошем и светскими властями велись переговоры относительно дарования отцу Владимиру (Сокальскому) архимандритского достоинства. Естественно, удовлетворяя просьбу казаков о посвящении отца Владимира в сан архимандрита, – а такой важный шаг имел значительные юрисдикционные последствия, – правительство не могло не заинтересоваться состоянием церковных дел на Запорожье на тот момент 142.

Однако запрос, о котором в своей монографии упоминает господин Лыман, не обретается среди документов дела № 3 Кошевого Архива, и первый по времени источник из материалов дела № 3, который касается исследуемого вопроса, датируется не 1773, а 1774 годом. Речь идет об упомянутом выше синодском указе о возведении иеромонаха Владимира (Сокальского) в архимандриты. Следовательно, и начало активной фазы наступления на церковную автономию Запорожья было бы логичнее отнести к этому же периоду – середине 1774 года. Прийти к такому выводу заставляет количество документов, вышедших из стен различных синодальных учреждений и касающихся церковных дел на Запорожье, – с июня 1774 года по январь 1775 года было издано три синодских указа, два указа консисторских, одно определение и одно официальное письмо Киевского владыки – всего семь документов. Таким образом, запрос, упоминаемый Игорем Лыманом, знаменует собой лишь подготовительный этап в процессе ужесточения синодального контроля над казачьими приходами, и только окончательно подчинив Запорожье Киевским митрополитам в 1774 году, Синод стал более активно добиваться от Коша предоставления детальной информации о ходе церковных дел на подведомственных территориях.

Уже при беглом ознакомлении с блоком из семи указанных документов нельзя не заметить, что в общем процессе ужесточения контроля над церковной организацией сечевиков брал активное и непосредственное участие не только Святейший Синод, но и другие синодальные структурные единицы – Киевская духовная консистория, лично Киевский святитель, Межигорский монастырь и Старо-Кодацкое наместное духовное правление, которое до того уже тринадцать лет обладало функцией надзора над церковной политикой Коша. Однако в сложившейся на тот момент ситуации ни Спасский монастырь, ни Киевскую духовную консисторию, ни духовное правление в Старом Кодаке нельзя рассматривать в качестве самостоятельных и независимых субъектов. Напротив, их нужно рассматривать как рычаги, посредством которых Синод пытался усилить свое влияние на ход дел в Запорожском крае. Естественно, что на каждом из указанных направлений наступление на автономию Коша имело свои особенности, и поэтому необходимо детально рассмотреть каждое из этих направлений.

Также необходимо сделать следующее весьма важное замечание. В своих действиях, направленных на ограничение церковной автономии Запорожья, Святейший Синод, особенно в годы правления Екатерины II, ориентировался на общеимперскую политику унификации. По сути, высший орган церковного управления в своих указах, касающихся «казачьего вопроса», проводил государственную линию. Поэтому при изучении документов понять, где именно высказана личная позиция Синода, а где – позиция правительства, практически невозможно. Исключение составляет лишь ситуация, сложившаяся вокруг пребывания на Сечи Милетинского епископа Анатолия (Мелеса), когда светские и церковные власти по-разному смотрели на возникшую проблему. Однако такого рода разногласия были, скорее, исключением, чем правилом. Поэтому ниже, кроме особо оговоренных случаев, четкого разграничения между политикой Синода и политикой имперского правительства мы не делали.

Несколько иначе обстояло дело с Киевскими митрополитами. Ранее, до ликвидации патриаршества и учреждения Духовной Коллегии, эти владыки имели большую степень самостоятельности в управлении церковными делами на Украине. После установления синодального строя эта самостоятельность епископами Златоверхого града стала постепенно утрачиваться, и они с каждым годом все больше превращались в скромных исполнителей монаршей воли. Будучи членом Синода, Киевский архипастырь не мог открыто проводить какую-либо политику, которая могла бы идти наперекор общецерковным и общегосударственным интересам. Киевская же консистория, по сути, стала одной из структурных единиц сложного синодального аппарата.

И, наконец, следует пояснить, что понимало под церковной автономией само казачество или, по крайней мере, его правящая элита. По большому счету, сечевики считали хозяевами Запорожья только себя и не терпели вмешательства в свои дела кого бы то ни было. И поэтому автономия в церковных делах мыслилась как независимость не только от Синода, но и от местного владыки, то есть Киевского митрополита. Однако потребность в новых клириках и новых антиминсах заставляло запорожцев обращаться к церковной иерархии за помощью. Это в значительной мере определило манеру поведения Коша по отношению к Киевскому архипастырю и Синоду: На рубеже XVII и XVIII веков, когда Западнорусская митрополия была еще сильна, казаки стремились упрочить свои связи с Москвой и избавиться от контроля со стороны Киева. Когда же был учрежден синодальный строй и в империи стала проводиться унификаторская политика, Кош переориентировался, и стал идти на сближение с Киевом, стремясь избавиться уже от излишней опеки Петербурга. Однако, как будет показано ниже, при всех своих личных симпатиях к запорожцам митрополиты уже не могли оказать сопротивление линии Синода и сами стали ее проводниками. В последние годы существования Сечи Киевский владыка при всем своем желании уже не мог самостоятельно управлять Запорожьем, являясь, по сути, простым представителем Святейшего Синода в этом регионе.

§ 2. Меры Синода по ограничению церковной автономии Запорожья

Прежде всего, необходимо отметить ту роль, которую в переписке Коша и Синода играл Преображенский монастырь. Его положение было сложным. С одной стороны, он не имел ни прав, ни возможностей сопротивляться решениям Петербурга, с другой стороны, братия осознавала, что без средств, предоставляемых казаками, обитель будет испытывать нужду. И поэтому, соблюдая необходимые рамки приличия, монастырское начальство все-таки дерзало жаловаться Синоду на свое затруднительное положение, которое наступит в случае разрыва экономических связей Межигорья и Запорожья.

По документам видно, что копия указа о посвящении отца Владимира в архимандриты была прислана и в Спасскую обитель и была получена иноками 8 августа 1774 года 143. Хоть в синодском указе речь шла только о повелении митрополиту Гавриилу (Кременецкому) совершить посвящение отца Владимира в архимандриты, братия совершенно резонно восприняла последствия этого события как отмену своих древних прав быть духовным центром Низового казачества. Поэтому осенью того же года из Межигорья в столицу был направлен рапорт 144. Формально этот документ был уведомлением о получении копии вышеупомянутого указа, однако, по своей сути, рапорт был письмом, в котором Спасский монастырь напоминал о своих правах на окормление Запорожья и информировал Синод о своих финансовых проблемах, которые автоматически возникают в случае перехода казачьих приходов под омофор Киевского владыки. В качестве веского аргумента в защиту своего права отправлять на Низ Днепра монастырских священнослужителей иноки обители приводят грамоты патриарха Иоакима 1688 года, грамоту Петра I 1698 года, а также «крепости», данные Войском Запорожским в 1672 году.

Однако не перечисление старинных привилегий занимает в рапорте главное место. Основной акцент монахи ставили на том, что их хозяйство не может обходиться без средств, поступающих из Запорожья. Свои утверждения братия подкрепляла информацией, согласно которой в собственности монастыря находилось несколько сел и слобод, в которых насчитывалось в общей сложности 470 крепостных дворов. Крестьяне этих сел отрабатывали в пользу обители двухдневную барщину. Также в документе упоминается и земля, которой владел монастырь, но ей в документе дается нелестная характеристика, поскольку она не была пригодна для хлебопашества. На тех же участках, на которых распространялись собственнические права Межигорья, активное ведение сельского хозяйства, по словам составителей рапорта, было крайне затруднительно. Отсюда, по логике документа, следовал вывод о том, что Спасская обитель не может обходиться без материального содержания со стороны Войска Запорожского, и что разрывать экономические связи между обителью и казаками крайне нежелательно 145.

Сравнение предоставленной братией информации с данными, которые приводятся другими исследователями, заставляет прийти к мысли о том, что Межигорский монастырь сознательно или бессознательно умалчивал сведения о прочих имевшихся в его распоряжении источниках дохода. Так, в восемнадцатом номере «Киевских епархиальных ведомостей» за 1895 год П. Орловский пишет о том, что в 1774 году Спасо-Преображенская обитель владела или пользовалась 146:

– селами Вышгород, Старые и Новые Петровичи, Лютеж, Борки, Чернин, Евминки, Демьянки, а также слободами Красулька и Яськова Гребля; общее количество дворов в указанных населенных пунктах – 470, крестьян – более 3200 душ;

– сетью питейных заведений, которые располагались как в селах, так и в самом монастыре, и в которых продавались мед, пиво и вино, приготовленное на монастырских винокурнях, находившихся в Евминках и Лютеже;

– 350 десятинами пашни и 1320 десятинами сенокосов, причем три сенокоса отдавались на откуп и приносили по 40 рублей годового дохода каждый;

– семью мельницами, фруктовыми садами, тридцатью девятью рыбными озерами, причем двенадцать из них сдавались в аренду и приносили по 10 рублей годового дохода каждое.

Естественно, что такое обширное хозяйство приносило немалый доход. В частности, за 1771 год монастырь имел 3378 рублей 29 копеек чистой прибыли, в 1772 году эта сумма составила 2722 рубля, в 1773 году – 2593 рубля. Деньги немалые. Однако из Запорожья братия получало почти такие же суммы. Так, в 1772 году монахи привезли из Сечи 2447 рублей и 32 червонца, в 1773 году – 2062 рубля. И это не считая щедрых пожертвований в виде 72 телег рыбы, 60 бочек сельди, 1710 рун овечьей шерсти и 1020 пудов соли 147.

Всех этих данных в рапорте обители Синоду нет. Отсюда вполне логично следует предположить, что монастырь не хотел, чтобы столичное начальство имело исчерпывающую информацию о доходах Межигорья. Более того, составители документа, вне всякого сомнения, всячески старались сделать все возможное, чтобы в Синоде сложилось общее впечатление, что в случае прекращения финансирования со стороны Запорожья, монастырь придет в упадок.

Таким образом, несмотря на свое прямое подчинение Петербургу, Спасская обитель не могла стать надежным проводником синодской политики в отношении Коша. Поэтому основным направлением, по которому шло наступление на церковную автономию Запорожья, стала Киевская духовная консистория во главе с митрополитом.

Митрополит действовал незамедлительно и решительно. Уже 10 сентября 1774 года через духовную консисторию он направил недавно поставленному архимандриту Владимиру определение № 2310, в котором от отца архимандрита требовалось предоставить Киеву точные сведения о том:

– какие запорожские храмы находятся в ведомстве архимандрита Владимира;

– кто служит в этих храмах и каково количество прихожан в каждом из них;

– служат ли священники постоянно или же поочередно сменяются другими;

– есть ли другие храмы в казачьих зимовниках и кто в них служит 148.

Вместе с тем, Киевскому владыке Синод приказал не только взять под свой контроль запорожские приходы, но и разобраться с ситуацией вокруг Преображенского монастыря, поскольку его насельники, по всей видимости, так и не передали в Петербург исчерпывающих сведений о своих финансовых делах. Так, 13 октября 1774 года из северной столицы на Украину было направлено сразу два документа: один – в Киевскую митрополию, другой – в Спасскую обитель, а точнее – ее архимандриту Иллариону (Кондратковскому). В первом документе 149 говорится следующее: Поскольку в своем рапорте 150 межигорские иноки ссылаются на старинные привилегии и декларируют финансовую зависимость монастыря от Запорожского казачества, но при этом не дают четкой информации о своих финансовых делах, то для успешного решения этой проблемы Киевскому владыке предписывается выяснить, может ли упомянутый монастырь жить без средств, получаемых от казаков. Также Синод повелевал митрополиту Гавриилу (Кременецкому) получить информацию о том, на каких основаниях отец Владимир (Сокальский) занимает пост начальника Сечевых церквей. Все полученные сведения с изложением своих собственных суждений по затронутым вопросам, владыка Гавриил обязывался Синодом незамедлительно направить в Петербург для их дальнейшего рассмотрения 151.

Второй посланный 13 октября документ 152 был извещением Спасскому архимандриту Иллариону о том задании, которое было дано Киевскому владыке. При этом Синод с особой силой подчеркивает, что пока не может решить, будет ли в дальнейшем сохранены экономические связи Межигорья и Запорожья. Этот вопрос, по мнению составителей документа, окончательно решится лишь тогда, когда Петербург удостоверится в возможности или невозможности Преображенского монастыря обходиться без финансовой поддержки казаков 153.

Реакция архимандрита Иллариона на синодальный указ известна – в § 4 главы 2 данного исследования уже упоминалось о письме, в котором он выражал своему наместнику обеспокоенность тем, что своими требованиями Синод сильно затрагивает интересы обители. Иной была реакция Киевского архиерея – 6 ноября консистория получила указ Синода, и уже 12 и 19 ноября архимандриту Владимиру на Сечь было послано два консисторских указа №№ 2904 и 2962 соответственно 154, в которых начальнику Сечевых церквей настоятельно предписывалось немедленно предоставить в синодальные органы исчерпывающую информацию о состоянии церковных дел на Запорожье. Анализ этих двух документов позволяет судить о целом ряде важных аспектов взаимоотношений между Кошем и высшими церковными властями, поэтому необходимо рассмотреть данные указы более детально.

В первую очередь видно, что ни Спасский монастырь, ни архимандрит Владимир (Сокальский) так и не дали четких ответов на предыдущие запросы вышестоящих инстанций, и поэтому консистория в означенных указах настойчиво повторяет свои прежние требования. С другой стороны, спектр самих вопросов, по которым отцу Владимиру предписывалось предоставить информацию, значительно расширился. Теперь Киев спрашивал не только о том, сколько на Запорожье приходов, клириков и монашествующих, но и просил сечевого архимандрита дать сведения об источниках финансирования запорожских священнослужителей. В частности, требовалось уточнить, откуда подопечные отца Владимира «получают содержание, и чем, и откуды и впредь содержаться будуть» 155.

Однако, как это будет показано ниже, Запорожье игнорировало приказы из центра и на запросы своего начальства отвечало уклончиво. Предвидя такое поведение со стороны сечевиков, 20 ноября, то есть через день после отправки указа № 2962, владыка Гавриил направил на Сечь личное письмо 156, в котором повторяет все те пункты, которые были изложены в предыдущих документах. В письме митрополита привлекает внимание тон, с которым владыка обращается к Кошевому атаману Петру Калнышевскому, – это скорее просьба, чем приказ. Другой особенностью источника является то, что Киевский святитель обеспокоен вопросами содержания запорожских клириков, поскольку после перехода под его омофор они переходили на казенное содержание, но установить его точные размеры было невозможно, так как высшие церковные власти не знали точного числа священнослужителей на Запорожских землях 157. Это письмо – последнее среди документов дела № 3, которые отображают попытки синодальных структур установить жесткий контроль над церковными делами Низового казачества.

Таким образом, меры Синода и его структурных единиц по ограничению церковной автономии Запорожья сводятся к тому, что высший орган управления Русской Православной Церкви пытался получить через подведомственные ему инстанции максимально возможно полную информацию о сечевых храмах, клириках, а также о характере финансовых взаимоотношений казаков и межигорских иноков. Указанная тактика была выбрана Синодом неслучайно, поскольку, только имея исчерпывающие сведения о состоянии церковных дел на землях казаков, можно было реально взять под свой контроль весь процесс церковного строительства на Запорожье. Однако предпринимаемые попытки, по большому счету, были тщетны, ибо ни Кош, ни начальник Сечевых церквей так и не предоставили Синоду необходимую информацию. Кроме того, казаки пользовались и другими способами отражать наступление со стороны высших властей.