Geum.ru

Дмитрий Иванович Хван

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   7   8   9   10   11   12   13   14   ...   18

Глава 11



Владиангарск. Конец марта – апрель 7147 (1639).


Когда на реке окончательно сошёл лёд и Ангара очистилась, из прибрежных ангаров на воду спустили в числе остальных и будущий пароход – первое в Ангарии судно без вёсел. Зима прошла в доводке парового двигателя для него и ещё двух агрегатов поменьше – на боты, для пограничников. Неожиданно для всех бодро вращавшийся при испытаниях гребной винт, оказавшись в воде, при достижении судном половины расчётной скорости далее не потянул, вхолостую лупцуя воду за кормой. У многих тогда опустились руки – не тянет паровик, мол, надо судно поменьше, а лучше дизель, вот тогда и потянет! Но тут Фёдор Сартинов, который с появлением первого негребного корабля наконец вспомнил, что он некогда был капитаном большого десантного корабля и знает принцип работы гребного винта, хлопнул себя по лбу:

– Поднимайте винт!

Дело в том, что даже небольшое изменение загиба лопастей способно улучшить или ухудшить коэффициент полезного действия винта. А получение нужного результата происходит через многократные попытки, причём первые из них сразу показывают дальнейшее направление работы. Так и тут – просто загнув кромку лопасти винта и немного изменив ее угол наклона, инженер получил мгновенный результат – тяга заметно улучшилась. А ещё через двое суток, после окончательной доводки, пароход на ходовых испытаниях бойко шёл против течения, показав на мерной миле почти восемь узлов. Люди ликовали – начало ангарской паровой флотилии было положено! Больше всех радовался Сартинов, стоявший за штурвалом.


Две недели спустя.


Наполнившись прохладным воздухом, стяг Ангарии хлопал и трепетал на ветру. Закреплённое на длинном шесте поверх ходовой рубки бело-зелёное с прямым крестом голубого цвета и гербом пикирующего сокола посередине, полотнище открыло собой счёт официальным флагам княжества, которые теперь выставляли на каждой административной постройке того или иного посёлка, и гербам, изображавшимся на всех главных воротах посёлков. Пришла пора со всей серьёзностью подойти и к символике Ангарии. Первый символ княжества получил пароход, уходящий в своё первое серьёзное плавание. Корабль Сартинова «Гром», на борту которого красовались надраенные до блеска латунные буквы, взял курс на Енисейск. Пароход вёл за собой две ладьи со снятыми вёслами, которые были нагружены углём, провиантом и стройматериалом для посольского двора на Енисее. Карпинский уже присмотрел отличное место для стройки, немного ниже по течению от острога, на холме. Двор посла задумывался как небольшая крепость: жилой дом для посла, его семьи, а также помещения для двух помощников и трёх человек охраны. На одной из лодий находилась небольшая команда строителей, группа врачей, а также жена Карпинского, девушка Елена из ангарского посада.

Кстати, проблема женского пола стояла в ангарском обществе очень остро, верхушка княжества планировала решить её с помощью переселенцев, но не был учтён один важный пункт – переселенцы прибывали не только с дочерьми, но и с сыновьями, которым тоже требовалась женская половинка. Таким образом, проблема не решалась, а грозила новым конфликтом. Ведь ясень пень, что родители той или иной девицы на выданье старались отдать дочурку за коренного ангарца, надеясь на лучшее будущее для своих внуков. Хотя некоторые крестьянские свадьбы игрались согласно прежним уговорам стариков, оставленных на Руси. Вот и приходилось некоторым обзаводиться местными жёнами, в подавляющем большинстве своём – чисто формально, лишь для удовлетворения естественных мужицких надобностей.


Енисейск. Весна 7147 (1639).


«Гром» выходил на Енисей, оглашая окрестности длинным свистящим гудком, ещё немного – и покажутся стены острога. Теперь пришло время Фёдору показать своё искусство: пересекая Енисей, надо было аккуратно развернуться и подойти к нехитрому причалу. В чреве парохода, скрытом под палубой, пыхтела и лязгала подвижными частями машина, поминутно срабатывал клапан регулятора давления в котле. Оттуда, снизу, расплывалось тепло, занимающая почти всё пространство котельного отделения тёмная, лоснящаяся туша котла дышала жаром. Шипел пар, стыки труб слезились капельками горячей воды, а со всех сторон торчали какие-то хитрые рычаги, рукоятки, маховики. Труба, выходящая посреди палубы, тоже была горячей, но для безопасности нашли простое решение, укрыв её за деревянным ограждением.

– Чуть левее, Саша! Потом отпусти малость, – сказал Сартинов своему помощнику, ещё БДК, теперь стоящему у руля невзрачного пароходика. Флотский офицер Северного флота теперь с удовольствием крутил штурвал в застеклённой ходовой рубке, глядя на бескрайнюю гладь воды. Подойдя ближе к правому берегу, на пароходе разглядели заполненное людьми пространство близ причала.

– Смотри, народ уже собрался! Они сейчас уже грузиться собираются, что ли? – удивился Новиков.

– С разгрузкой хоть помогут, – пожал плечами флегматичный мастер.

Карпинский и Грауль с восторгом смотрели на приближающийся пароход. Словно картинка из прошлого, он притягивал завороженные взгляды – к берегу подходил, дышащий чёрным дымом…

– «Гром», – прочитал на боку судна Павел.

– Куда?! Стой! – закричал вдруг сзади Карпинский.

Оказалось, что крестьяне, собравшиеся у берега, разом бросились прочь от подходящего парохода. И Карпинский сейчас их точно не остановит. Раздавались судорожные выкрики, детский плач и ругательства вкупе со здравицами.

– Это просто корабль! Не надо бояться!

– Нечистая! Диавольская лодка!

Поляна вскоре опустела, остались лишь самые смелые или самые дурные. Кто-то не отрываясь смотрел на пароход, а кто-то уставился в землю, не смея поднять глаза.

– Пётр, оставь ты это дело! Сами потом подойдут, осмелеют и вернутся. – Грауль махнул рукой, подзывая посла Ангарии. – Сейчас разгружать ладьи будут – наверняка подводы понадобятся. Ты бы распорядился насчёт найма в Енисейске, чего время тянуть?

Тем временем паровая машина постепенно замолкала, а сам пароход пришвартовался у причала. Ладьи же за высвобождённые тросы подтягивали к берегу, чтобы, спустив мостки, начать разгрузку.

– Здорово, Павел! А где эта посольская морда? – Василий Новиков, дружок Карпинского со школьной скамьи, как обычно, не баловал Петра обходительным отношением на людях. – Я ему жену привёз, а он где-то ошивается!

– За подводами побежал в острог, – проговорил Павел, поздоровавшись с Василием.

Подходя к самому Енисейску, Пётр в воротах едва не столкнулся с лошадьми Беклемишева и Измайлова, выезжавшими из острога.

– Здравствуйте, Василий Михайлович и Василий Артёмович, – приветствовал обоих Карпинский, заставивший поморщиться Измайлова, который каждый раз поражался абсолютному отсутствию чинопочитания у ангарского посла. – У вас телеги в остроге имеются, свезти кое-чего пониже острога?

Чиновники удивлённо переглянулись:

– Ты, Пётр, верно, как приказчик речи ведёшь! Пошли кого-нибудь к дьяку, пущай он дельце и обдумает, – ответил ему Измайлов.

– А что за бесовская лодка, из коей чёрный адский дым наружу прёт? – вопросил в свою очередь Беклемишев, указав перстом на «Гром», с которого на причал сходили люди.

Лодии же уже начали споро и деловито разгружать, следуя коротким командам. Всё происходило чётко и слаженно, как будто до этого ангарцы проводили тренировки по погрузке-разгрузке.

– Почему бесовская-то лодка, Василий Михайлович? – Карпинский сделал несколько обиженное выражение лица. – Вы в кузнице бывали прежде?

– Ну, бывал, – отвечал приказный голова.

– Ну вот. А там то же самое, жарко, шумно да дым валит. Так и здесь – уголь горит, дым от него и прёт, а железо стучит, судно по воде двигая. Вот и всё!

– Так кузница – ремесло исконное, с древнейших времён средь люда ведомое, – нахмурился Измайлов несколько неуверенно, но всё же правя лошадь к прибрежному лугу.

– Пётр Лексеич, ты в самом деле проводил бы нас с воеводой до берега, – проговорил Беклемишев, слезая с коня, – ты же посол ангарский! А насчёт подвод не беспокойся, вона, Макарке своему скажи.

– Макар, хорошо, что ты тут! – Пётр подозвал своего помощника, который обретался у ворот, ожидая, пока уйдут Измайлов с Беклемишевым. Рядом был и Онфимка.

– Да, Пётр? – Макар опасливо обошёл скучающих царских чиновников. Онфим же спокойно прошёл промеж лошадей, погладив одну из них по морде.

– Вы, может быть, пока вниз пойдёте, к пристани? А я потом вас нагоню, – предложил Карпинский враз открывшим рты от подобного политеса московитам.

– Короче, Макар, сейчас пойдёшь к дьякам в приказную избу, найми там подводы, сколько есть. И к берегу правь их. А ты, – Пётр упёр палец в мальчишку, – дуй к нам и собирай вещи, чтобы потом в одну из телег их по-быстрому сложить. Я тебе пару мужичков пришлю. Рацию не трогать! Я сам.

Раздав указания помощникам, Карпинский поспешил к причалу – на пароходе должна быть его Ленка.

– Бесовщина какая-то! – воскликнул Измайлов, понукая лошадь и кивая на стоящий у причала пароход.

– Погоди о бесовщине речи вести, – проговорил Беклемишев, – надобно впервой самим всё осмотреть крепко.

– Что-то ты, Василий Михайлович, больно расположен к людишкам ангарским, как я погляжу, – прищурился воевода енисейский. – Всяко заботу о них ведёшь, в заступ берёшь. Дело ли?

– А ежели и так! Нешто с ними, аки псы, лаяться следует? Сам видеть должон, какую силу крепкую они тут имеют, ты воевода всё же, – ответил Беклемишев и припустил лошадь по тропинке, ведущей вниз, к причалам.

Разбежавшиеся было крестьяне тем временем потихоньку возвращались к оставленным впопыхах котомкам, внимательно наблюдая за слаженной работой прибывших на испускающем дьявольский дым корабле людей. Промеж них уже ходили ангарские медики, высматривая нездоровых.

«Самодвижущаяся лодка без парусов и вёсел, коей и ветер не надобен. Не бывало прежде сего! – думал приказный голова. – И что с того, коли есть теперь такое диво», – сказал он сам себе.

– Ты обиду не держи, Василий Михайлович! – догнал Измайлов Беклемишева. – Я токмо для порядку оное спросил, всё же так и есть. Ишь, как споро!

Воевода перевёл взгляд на ангарцев. Все они были одинаково одеты в плотные кафтаны серого цвета, серые же штаны, заправленные в рыжие сапоги, с ружьями за спиной, сумкой для патронов на боку, висящей рядом с ножнами широкого ножа. Снимая оружия и составляя его пирамидками да подшучивая друг над другом, они присоединялись к такелажным работам, с улыбками опустошая ладьи. Мелькали средь них и пара-тройка лиц тунгусов, что тут же отметил воевода. Тем временем, помимо переселяемых крестьян, на берегу собирался и енисейский люд.

– Эка! Смотри, Василий Михайлович! – Измайлов вдруг показал на нос парохода. – Никак девка! Да с ружьём!

Стоявшая на носу девица выглядывала кого-то на берегу, подняв солнцезащитные очки. Одета она была так же, как и остальные, – серого цвета кафтан со штанами, но, по всей видимости, явно женского покроя, ладно смотревшийся на фигурке девушки. Енисейцы нечаянно залюбовались этой картиной. Вдруг, пискнув что-то, она помахала рукой кому-то на берегу и побежала к мосткам. Воевода и приказной голова тотчас обернулись: со стороны острога к причалу шёл ангарский посол Пётр Карпинский. Промчавшись мимо енисейцев, едва на задев их, девица повисла на шее посла.

– Никак, супружница евонная. Ишь ты, что за девки у ангарцев? – покачал головой Измайлов.

– Девка с ружьём – это неслыханно, мне даже не ведомо, как оное разуметь, Василий, – проговорил Беклемишев.

Покуда чиновники удивлялись очередным понтам ангарцев, чьи выходки неслыханны для московитов, начиная от хамоватого посла и кончая девкой, чьи глаза укрыты чёрным стеклом, а на плече висит ружьё, с берега к ним поднимался посетивший Новикова Павел Грауль.

– Плата за крестьян привезена, – указал рукой на причал Павел. – Сегодня мы подготовим ладьи для посадки людей, а завтра с утра уйдём.

– Павел, тебе к дьякам идти следует, они плату и примут, – заметил Измайлов.

– Нет, завтра утром оплатим, после того как людей на лодии посадим да посчитаем всех, – возразил Павел. – А сегодня им нечего на травке сидеть, пускай в остроге ночуют.

– Дело твоё, – пожал плечами Беклемишев, – а лодку самодвижущуюся осмотреть дозволишь?

– Да, пойдём, Василий Михайлович. – Грауль направился к мосткам. – А ты, Василий Артёмович, что же?

– Я на оную бесовщину смотреть не желаю, да и тебе, Василий Михайлович, не советую! – предостерёг Беклемишева воевода.

– Не указ ты мне, Василий Артёмович, – спокойно ответил приказной голова. – А Енисейск у моего приказа теперича в управе.

Покачав головой, Измайлов истово перекрестился несколько раз и, отчитав молитву, пошёл-таки вслед за головой Ангарского приказа. Поднявшиеся на пароход енисейцы – один с интересом, второй с опаской – осматривались вокруг. Для них такой вариант речного судна был дюже странен, ни тебе вёсел, ни паруса, а посередь палубы торчит широкая труба. На самой палубе стоят два жилища, по бокам от трубы, а в них стеклянные окна опять же вставлены. Непонятно, неужели у ангарцев столь много стекла, что его вставляют куда ни попадя?

– А к осени закроем тут всё деревом. – К енисейцам подошёл Фёдор Сартинов, который на правах капитана принялся с жаром рассказывать о своём «Громе». – А труба греть будет!

– Ну, Фёдор, я тогда к крестьянам, а ты тут командуй. Думаю, надо господ и покатать, – подмигнул Грауль капитану.

– О’кей, – ответил Сартинов и увлёк царских чиновников смотреть рулевую рубку.

Забравшись наверх, Измайлов с интересом огляделся, потрогал штурвал, поскоблил пальцем по стеклу, поцокал языком. Было видно, что ему, как говорится, и хочется и колется. Беклемишев же вполне по-хозяйски осматривался на судне, чувствуя себя достаточно уверенно. Из-за этого Василий Артёмович нет-нет да и кидал на него косые взгляды. И Фёдор Андреевич это заметил: «Нет у господ енисейцев единства во взглядах на жизнь. Хорошо это или плохо?»

Далее в программе обзора у капитана значились котельное и машинное отделения. Туда надо было спуститься с кормы. Через первую дверь. Но Измайлова заинтересовала дверь вторая, сквозь круглое оконце которой пробивался свет. Удивила мутность его стекла, ведь у ангарцев все стёкла были на зависть прозрачны. Попробовав заглянуть внутрь, воевода подёргал за ручку, вопрошая капитана:

– А что у вас тут деется?

– Чего надобно, мил-человек? Дверь не тормоши, скоро выйду! – вдруг раздался сердитый громкий бас из-за двери.

Измайлов тотчас же отдёрнул руку от двери и чуть ли не отскочил от неё, схватившись за эфес сабли. С чувством уязвлённого самолюбия он подошёл к Новикову.

– У тебя там тать али убивец какой сидит? – нахмурившись, спросил воевода.

– Да я и не знаю, кто там сейчас заперся! – еле сдерживая смех, отвечал Сартинов.

Тут же дверь, в которую ломился Измайлов, распахнулась, а оттуда показался вихрастая голова юноши. Потушив фонарь, он сердито бросил:

– Кому там неймётся? Вишь, лампа горит – значит, занято!

Лишь потом, увидев, кто перед ним, парень ойкнул и, с улыбкой извинившись да поприветствовав гостей, тут же исчез в двери, ведущей в горячее нутро судна.

– Это Антип, наш механик-моторист, за машиной смотрит. Из крестьянских детей, кстати, – объяснил капитан.

Беклемишев, удивившись в очередной раз, тут же пожелал увидеть машину, что толкает это судно по воде. Сначала Сартинов описал винт и как он соединяется с машиной. Спустившись в котельное отделение, при свете лампы коротко рассказал про котёл. Капитан с удовлетворением отметил, насколько Беклемишев проникся моментом. Измайлов же, с опаской ступая в сумраке технического отделения трюма, сохранял всё то же недоверчивое выражение лица, однако блеск в его глазах также присутствовал.

– Далее машинное отделение, – объявил Фёдор Андреевич, с усилием отворив дверь между отделениями.

Здесь как раз работал Антип, с маслёнкой ползал между механизмов, промасливая какие-то сочленения железных лап.

– Антип, машина в порядке? – для проформы спросил механика капитан, хлопнув того по плечу.

Парень, разгибаясь, с гулким стуком жахнулся затылком о торчащий рычаг.

– Едрить твою… – зашипел Антип, схватившись за голову. И уже громогласно: – В полном порядке, капитан!

– Разводим пары, кочегары сейчас будут. Гостей наших дорогих катать будем, – улыбнулся енисейцам Сартинов.

Беклемишев заметно обрадовался, а Измайлов, заявив, что желает наверх, с присущей ему осторожностью тут же стал пробираться к выходу.

– На свет Божий желаю, – пояснил он, – нечего мне тут, в темени, средь железа обретаться.

Проводив енисейцев до рулевой рубки, капитан подозвал старшего механика:

– Лёня, ну что, машина как? Как Антипка говорит или хуже?

– Нормально, кэп. Три дня ведь у Рыбного стояли, почистили всё. Но что-то надо делать! На твёрдом топливе по реке ходить люди долго не смогут, тяжко, – безуспешно пытаясь оттереть черноту с рук, отвечал тот.

– Поставим Радека и его компанию после прибытия перед фактом – паровик на пароходе – это не производственная машина, – согласился Фёдор. Он видел, как выматывается команда.

Через некоторое время, попыхивая клубами чёрного дыма, пароход отчалил от берега и пошёл вверх по Енисею.

А на следующий день, вместе с государевым ясачным караваном, ангарским золотом и товарами, что были отобраны для показа царю, в Московию ушло и письмо головы Ангарского приказа Василия Михайловича Беклемишева.

«Государю царю и великому князю Михаилу Фёдоровичу всея Руси холоп твой Васька Беклемишев челом бьёт. В нынешнем, государь, в сто сорок седьмом году апреля в двадцатый день писано к тебе мною из Енисейского острогу. Службишку свою, великий царь, служу я со всем моим раденьем, дабы многую тебе, праведному государю, прибыль учинить. А писано тебе перед тем, как в княжество Ангарское сызнову отбыть. Девятнадцатого дня к Енисейскому острожку прибыли людишки ангарские, на судне, кое само себя на воде толкает и по реке ходит без вёсел и паруса, да причеплены к нему две лодии. Диво оное пароходом кличут, а в нутре евойном – машина. А за машиной погляд ведёт крестьянский сын Антипко, крепко наущенный в Ангарии яко механикус. А отчина у того Антипки на Белоозере. А капитанус того корабля Федорка, а откель он – Бог весть.

И тако ежели на чепь к пароходу взять лодии, так он будет тащить их по реке нально сутротив течения, покуда уголь есть. А кормщика на пароходе и вовсе нету, есть рулевой, что вертит колесо, и куда он колесо повернёт, туда пароход и путь свой держит.

А ещё, великий государь, у ангарских людишек нету копий али сабель, токмо мушкеты и есть, да ещё в мушкет сей они нож прилаживают, яко копейное жало. Бают, что сечи они не приемлют, да только палят вовсю из мушкетов своих. А мушкеты оные князь Ангарский Вячеслав Сокол хочет тебе, великий государь, в обмен давать – за кажный мушкет просит он человечка с семьёю своей не разлучённого.

А ещё известно мне, великий царь, что средь ангарцев холопства никоего нету, да и почтения твоих, государь, холопей тако же. Бают, что-де в холопы итти немочно никому, а крестьянам от князя помочь идёт великая. И кажный крестьянин глас свой имает, яко боярин какой. А в дружине князя Сокола и девки оружные имеются и туземцы службишку служат. Наперво чистоту ангарцы блюдут, так и крестьян, что я доставил, они смотрели – нет ли гниды какой средь волосьев али ещё трути разной. Да некоторые морду скоблят от волосьёв, яко латынцы поганые.

А также хоть кресты православные ангарцы и носят да в Бога нашего веруют, нету в вере их силы, слабы они в вере. Бога не чтут, молитв не читают, символа веры не ведают и иконки нету ни единой. Однако же приобщиться к таинствам веры они зело желают, а князь Сокол челом бьёт о посылании в Ангарию служителей церкви нашей, да числом поболее, да женатых. А ещё князь сей признаёт, что-де княжеству его под патриархом Московским быти. И желает, дабы прислал ты, великий государь, иерарха, чтобы тот рукоположил ангарского отца Кирилла в митрополиты Ангарские и Даурские, где оный верный служитель церкви нашей ревностно паству окормляет и слово Христово язычникам несёт.

А ещё в Енисейске появился посол ангарский, да он и вопрошает, если желаешь ты, великий царь, с ним говорити, то токмо скажи о том. И придет он, именем Петрушки Карпинского, на Москву с товарами ангарскими для погляду твоего царского и ружьишко возьмёт и ещё многое, отчего государству твоему, великий государь, многая прибыль учинится».