Европейский север России: конфликтный регион
| Вид материала | Документы |
- Ресурсами, играет важнейшую роль для регулирования климата и экологии планеты, а его, 244.36kb.
- Лекция 31, 155.07kb.
- Урок по географии в 9 классе. Тема «Москва и Московский столичный регион», 91.94kb.
- Н. Т. Гончаровой Заместителям руководителя уфнс, 158.71kb.
- Н. Т. Гончаровой Заместителям руководителя уфнс, 697.98kb.
- Н. Т. Гончаровой Заместителям руководителя уфнс, 347.66kb.
- Золотое кольцо калининграда (часть, 106.37kb.
- 03040 м. Київ, пр-т 40-я Жовтня, 70 (готель „мир ), 1 корпус,, 297.36kb.
- Европейская Региональная Комиссия по сертификации ликвидации полиомиелита объявила, 452.67kb.
- Карнавал эмоций! Венгрия-Словения-Австрия-Италия (8 ночей), 92.33kb.
Акцент на особых интересах ижемцев и их особом статусе, безусловно, ведет к дистанцированию их от коми этноса и общекоми движения. Пока это проявляется еще слабо, но борьба за особый статус неизбежно ведет к размежеванию политических интересов ассоциации «Изьватас» и общественного движения «Коми войтыр». Во-первых, этому способствует тот факт, что в ходе переписи 16,5 тысяч ижемцев указали в переписных листах вместо этнонима «коми» этноним «коми-ижемец». Во-вторых, республиканское Министерство культуры и по делам национальностей и руководство движения «Коми войтыр» отказывалось поддержать инициативу ижемцев и ходатайствовать перед федеральным правительством о включении их в список коренных малочисленных народов. Такая позиция только усиливает раскол в коми движении, которое и без того переживает кризис, и ведет к дальнейшему дистанцированию интересов движения ижемцев от интересов общекоми движения. В конце 2004 г. ижемцы вошли в состав Ассоциации коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока (АКМНС и ДВ), а в апреле 2005 г. их делегация приняла участие в пятом съезде данной Ассоциации. Тем не менее, страсти вокруг заявленной ижемцами цели объявить себя коренным малочисленным народом Севера не утихают. Министр культуры и по делам национальностей РК Мария Кузьбожева в одном из интервью заявила: «Коми-ижемцы утверждают, что они не коми. Тем самым они отрицают всю историю коми народа. Тем самым они отделяются, обособляются от других коми, которые, имея какие-то этнические, языковые особенности, все-таки являются частями одного немалочисленного, но коренного народа Севера – коми, коми-зырян. Намерение получить особый статус, для того чтобы попасть под государственный протекционизм унизительно для коми народа» [Мезак, 2004]. В начале апреля 2005 г. министр отправила лидерам ижемского движения письмо, в котором потребовала научно доказать существование ижемского этноса [Сметанин, 2005], что вызвало возмущение у членов ассоциации «Изьватас». Очевидно, что в национальных республиках чиновники на подведомственной им территории до сих пор считают допустимым навязывать населению этническую принадлежность. Однако, такая позиция противоречит и российскому законодательству, и идее культурной свободы и культурного многообразия, которая изложена в докладе подготовленным Программой развития Организации Объединенных Наций «Культурная свобода в современном многообразном мире» и следовать которой призывает В.А. Тишков [Тишков, 2005]. Кроме того, ситуация вокруг ижемцев является свидетельством еще одного конфликта – конфликта идентичностей.
Здесь уместно уточнить, что этот конфликт имеет глубокий характер, ибо он проявляется еще и в разной оценке возможности и приемлемости идеи позитивной дискриминации (предоставлении экономических, политических и культурных преференций отдельным этническим группам) со стороны титульных этнических сообществ в национальных республиках и со стороны доминантного этнического большинства [Ковалев, 1997], но более он проявляется в неприятии доминантным большинством культурно отличных мигрантских групп. К культурно отличным группам относятся, прежде всего, выходцы с Кавказа и из Средней Азии.
В Коми, как показывают данные исследований к уровень «кавказофобии» остается крайне высоким. По данным пороса населения республики 2004 г., 40,2% респондентов заявили, что не доверяют представителям кавказских народов [Шабаев, 2006].
Очень полезно сравнить уровень «кавказофобии» в Коми с тем, что имеет место в Карелии. По данным одного из недавних опросов, проведенных среди молодежи Карелии, более 40% студентов и школьников в этой республике испытывают негативные чувства в отношении выходцев с Кавказа [Укконе, 2006]. Как показали недавние события в Кондопоге такой уровень «кавказофобии» вполне достаточен для того, чтобы спровоцировать массовый погром. Коми и Карелия не являются исключением, ибо зафиксированнные в этих «национальных» республиках общественные настроения, имеют место и в сугубо «русских» северных регионах, таких как Мурманская область [Разумова, 2006]. Между тем, европейский север России традиционно воспринимали как стабильный, неконфликтный регион. Сегодня это мнение опровергнуто и данный факт, вероятно, можно считать одним из самых очевидных свидетельств кризиса гражданской солидарности на Севере и, кроме того, свидетельством разрушения культурного образа европейского севера как толерантного и неконфликтного региона.
Возвращаясь к проблеме ижемцев, необходимо отметить, что они как группа сформировались из разных этнических компонентов, а потому прежде воспринимались соседями как особая культурная группа. В частности жители Пинеги и Мезени разделяли коми на зырян и собственно ижемцев. Особую роль в культурном позиционировании группы играет ее система хозяйствования. Хозяйство ижемцев комплексное, но ведущую роль в нем играло оленеводство. Оленеводческий комплекс ижемцы полностью заимствовали у ненцев, но значительно усовершенствовали его и сделали оленеводство товарной отраслью [Зырянский, 2005]. Когда ресурсы территории, которую освоили ижемцы, стали ограничивать дальнейшее развитие оленеводства, группы ижемских оленеводов переселились на Кольский полуостров и на Обь, где составили серьезную конкуренцию саамам и хантам. Высокая мобильность и адаптационный потенциал группы позволил ей процветать в ХIX в. и сохранить свою культурную специфику в советские годы, несмотря на попытки нивелировать культурные различия между ижемцами и другими группами коми. В постсоветскую эпоху экономические, социальные и культурные условия существенно изменились, что заставило искать иные механизмы адаптации к меняющейся социальной и экономической реальности, нежели прежде. Такой попыткой и стало стремление к изменению статуса группы и переосмыслению ее идентичности.
Ижемцы заявили о себе как об особом сообществе и для этого есть ряд оснований. Во-первых, ижемцев отличает высокая степень групповой солидарности, что и позволило состояться акту государственной регистрации группы, под которой мы понимаем результаты переписи-2002 года. Аналогичная попытка, которая была предпринята удорскими коми, провалилась именно потому, что у группы утрачена солидарность. Во-вторых, в отличие от остальных коми, у ижемцев устойчивая позитивная идентичность. В-третьих, в массовом сознании ижемцев оказалась очень устойчивовой оппозиция «зыряне-ижемцы», т.е. они не только выделяют себя из коми народа, но и противопоставляют другим группам, что выразилось, в частности, в наличии негативного прозвища, применяемого ижемцами для обозначения прочих коми («эжвалядь»). В-четвертых, ижемцы отличаются развитой исторической памятью (представители среднего и старшего поколения, как правило, называют своих родственников до восьмого-девятого колена).
Наконец следует отметить укорененность ижемцев на тех землях, которые были освоены их предками, сохранение хозяйственного уклада жизни, диалектных особенностей языка. Хотя надо заметить, что процессы этнической эрозии затронули и ижемцев, поэтому далеко не все из них готовы отождествлять себя с собственной группой, а молодежь, особенно в Ижме (центр одноименного района), слабо ориентирована на этнические ценности, включая язык.
Процесс фрагментации этносов и возрождения старых этнонимов затронул не только коми, но и другие народы. Так, к примеру, у удмуртов заявили о себе бесермяне, у татар – кряшены, мишари и сибирские татары, у русских – казаки, камчадалы и поморы.
Последняя этнографическая группа заслуживает особого внимания, поскольку непосредственно связана с европейским севером.
Поморы или поморцы проживают на побережье Белого и Баренцева морей, которые были освоены русскими очень рано. Формирование группы началось в ХII в., но происходило на протяжении нескольких веков и завершилось лишь к ХVIII столетию. В сложении группы, как полагают исследователи, основная роль принадлежала выходцам из Новгорода, однако на более поздних этапах (в ХIII - ХV вв.), существенное значение имели миграции из верхневолжских и некоторых других областей. Заметную роль в этногенезе поморов сыграли и финно-угорские компоненты.
Поморы издавна занимались морскими промыслами, торговым мореплаванием и судостроением. С конца ХVII в. среди них существенно возрастает доля раскольников, вынужденных в силу гонений покидать центральные районы страны. В 1695 г. в Выговской пустыни сложился самый первый из местных беспоповских толков – толк поморян или поморский или даниловщина.
Само название поморы произошло от общего обозначения географической области – Поморье. На севере это наименование в ХV-ХVII вв. относилось к юго-западному и юго-восточному побережьям Белого моря – Поморский и Летний берега. Позднее им стали именовать более обширные территории Архангельской губернии и Вологодский север, порой даже всю северную территорию вплоть до Урала. Термин поморы впервые появляется в русских летописях в 1526 г. В источниках конца ХVII в. он используется для обозначения жителей собственно морского побережья и нижнего течения рек Онеги, Северной Двины и Мезени, занимавшихся морским промыслом.
Морская составляющая хозяйственной деятельности поморов рано вызвала к жизни потребность в грамотных людях, а постоянные контакты поморов с официальными представителями власти и иностранцами способствовали развитию грамотности среди значительной части мужского и даже женского населения, наблюдавшегося в ХVIII в. Немалую роль сыграло в этом процессе старообрядчество, которое оказывало мощное влияние на все стороны жизни и быта поморов и их самосознание. Даже по неполным данным ревизских данных 1782 г. можно судить о значительном для того времени количестве грамотных в крестьянской поморской среде, особенно если сравнивать их с земледельческими районами России. Почти каждый помор знал наизусть и поморские лоции местного значения, а общий морской опыт был обобщен в «Книге мореходной», ставшей памятником общерусской и даже североевропейской морской культуры. Книга эта представляла собой собрание коллективного опыта поморов в морском деле. Специфика промысловой деятельности и быта сказывалась на том, что сельские сходы в Поморье были нерегулярны, а их решения очень гибкими. Сами же поморы обладали значительной самостоятельностью и независимостью, чему способствовал и тот факт, что они принадлежали к государственным крестьянам.
В лингвистическом плане не существовало единого поморского диалекта и исследователи выделяют целую группу поморских говоров в Архангельской губернии и северных частях Олонецкой и Вологодской [Русская, 1989]. Эти говоры воспринимались как локальные варианты великорусского языка и не случайно во время Первой всеобщей переписи населения 1897 г. абсолютное большинство населения Архангельской области указало, что родным языком для него является русский [Первая, 1905]. Попытка представить так называемую «поморскую говорю» в качестве языка поморов кажется довольно сомнительной не с точки зрения филологии, а сточки зрения «языкового самоопределения» населения Архангельской области во время всех переписей населения. Кроме того, вряд ли можно говорить о «говоре» как едином языковом «пласте».
Население Поморья делилось на целый ряд локальных культурных групп: мезенцы, пинежане, лешуконцы и т.д., которые обладали собственными самоназваниями и локальным самосознанием, культурными и языковыми особенностями. Осознание себя единой этнотерриториальной общностью произошло лишь после строительства Архангельска, куда поморы приезжали для торговли рыбой и где их и стали называть «поморами». Хозяйство поморов, как и у ижемцев, было комплексным, хотя ведущую роль в нем играл морской промысел. Но как районы промысла, так и его методы были изменчивы [Ружников, 2005]. В зависимости от условий могла меняться и роль других отраслей хозяйства поморов, что свидетельствовало о высоком адаптационном потенциале поморской культуры.
В связи со значительными хозяйственными и социальными переменами в ХIХ в. начинает постепенно утрачиваться употребление и значение слова «помор». В ХХ в., особенно во второй его половине, оно вообще становиться малоактуальным [Бернштам , 1978]. Но перепись населения 2002 г. показала, что данный этноним не умер окончательно и вновь стал возрождаться, поскольку часть населения Архангельской области сознательно обозначила свою национальную принадлежность именно как «поморы». В числе тех, кто обозначил свою национальную принадлежность как «помор» был и тогдашний архангельский губернатор А.Ефремов. Всего же, по данным переписи 2002 года, в России зарегистрировано 6524 помора. В 2003 г. в Архангельске была зарегистрирована национально-культурная автономия поморов г. Архангельска, а в начале 2004 г. община поморов как община коренных малочисленных народов Севера. Современные лидеры поморов заявляют, что поморы не этнографическая группа и не субэтнос русского народа, а самостоятельный этнос. При этом они настаивают, что это финно-угорский этнос, ибо его субстратная основа – те финно-угорские племена, которые проживали на европейском севере до прихода сюда русских колонистов. Возрождение поморов объясняется в большей мере политическими и экономическими интересами, но не стремлением к культурному обособлению и сохранению традиций.
Председатель национального культурного центра Архангельска И.Мосеев в своем заключении «Этническое самоопределение и этногенез поморов» так сформулировал идеологическую основу поморской национально-культурной автономии: «Несмотря на многочисленные попытки ассимилировать поморов и представить их лишь как составную часть великорусского этноса (этнографическая группа, субэтнос, популяция, сословие и т.д.), поморы сохранили свое этническое самосознание, о чем свидетельствуют результаты переписи 2002 г…Поморы – это самостоятельный этнос, первичная культура которого не была привнесена извне (из России), а возникла в ходе постепенного слияния местных угро-финских «протопоморских» культур и культуры первого древнерусского (но не «великорусского»!) населения. В отличие от «растворившихся» в нации великороссов других русских этнических общностей, которые утратили свое этническое самосознание (напр. вятичи, кривичи и др.), поморы сохранили свою этническую самоидентификацию до наших дней и продолжают считать себя поморами. Сегодня термином «помор» коренное население российского севера активно отделяет себя от надэтнической общности «северян» - некоренного населения региона» [Шабаев, 2003]. Указанная позиция разделяется и председателем национально-культурной автономии поморов г. Архангельска Павлом Есиповым, который замечает: «Предками поморов были такие финно-угорские племена, как саами, вепсы, корела (отсюда название Малые Корелы), емь (отсюда Емецк). Позже на населенные ими земли Заволочья стали переселяться и первые древнеславянские народы, имевшие каждый свое самоназвание» [Есипов, 2006].
Культурное позиционирование поморов как самостоятельной этнической общности преследует цель сформировать особую региональную идентичность и использовать ее как инструмент для укрепления социальной солидарности, привлечения внимания федеральных властей и иностранных инвесторов/спонсоров, которые не выделяют регион в числе прочих субъектов РФ. Но более значимы другие цели. Главная из них - получение официального статуса коренного малочисленного народа и включение поморов в Перечень коренных малочисленных народов РФ. Эта цель особенно актуализировалась в последние годы, ибо, к примеру, хозяйства Мезенского района, которые прежде держали стада оленей, не только вынуждены были отказаться от оленеводства в 1990-е годы, но и обязаны платить за пользование земельными угодьями и тундровыми территориями, в то время как ненцы из НАО освобождены от таких платежей. То же самой касается и рыболовных угодий на озерах и реках, а также рыбного морского промысла. Прежнее разделение труда между ненцами и поморами нарушено и на этой почве возникают различные конфликты между титульным населением НАО и старожильческим населением Архангельской области, в основе которых все тот же конфликт культурных статусов.
В конце апреля 2007 г. в адрес вице–премьера правительства РФ Дмитрия Медведева было направлено открытое письмо национально–культурной автономии поморов г. Архангельска. Авторы, выступая от имени всех поморов, просят помочь «разобраться с проблемами исполнения действующего российского законодательства и международных соглашений по национальным вопросам федеральными органами власти». В письме подчеркивается, что «поморы столкнулись с невозможностью реализации права на этническую самоидентификацию», гарантированную конституцией РФ и российским законодательством. Там же заявляется, что культура поморов находится под угрозой и, чтобы она не исчезла, необходимы меры государственной поддержки.
В обращении к вице–премьеру заявлено также, что администрация Архангельской области дважды направляла соответствующие представления в Министерство регионального развития, но должных мер принято не было. Вместо реальных мер поддержки поморам, со стороны федеральных органов были представлены справки из Института этнологии и антропологии РАН и из «Кунтскамеры», в которых отрицается наличие самостоятельного поморского этноса. Авторы письма просят указать Минрегионразвития на недопустимость принятия решений о наличии или отсутствии в стране отдельных этносов без учета мнения самих этнических общин. Отказ признать поморов коренным малочисленным народом Севера назван немотивированным и при этом довольно логично делается ссылка на пример камчадалов, которые были включены в перечень коренных малочисленных народов, утвержденный правительством РФ, хотя этнографы их также считают этнографической группой русских. НКА поморов Архангельска просит рассмотреть вопрос о поморах на заседании независимой комиссии, к работе которой необходимо привлечь самих поморов [Шабаев, 2007].
Поморская идея была включена в региональную идеологию с начала 1990-х годов, но актуализация этничности в Архангельской области началась лишь в начале ХХI века, когда регион стал очевидно проигрывать в конкуренции за инвестиции, транспортные потоки, а традиционные сферы экономики все более приходили в упадок. Поморы (а точнее – их лидеры) заявили о своих претензиях на территорию, ресурсы и культурный приоритет, но не встретили понимания со стороны властей.
Сегодня поморский «бренд» активно используется и лидерами поморского движения, и местными властями, и интеллектуалами для сугубо прагматических целей, причем в отношении использования «бренда» в местном сообществе достигнут своеобразный консенсус, ибо о его позитивном значении говорят представители различных социальных групп.
Что касается поморской идентичности, то она понимается разными группами по-разному и реально сегодня в регионе существует не одна поморская идентичность, а «поле идентичностей», в котором есть и понимание поморов как особого финно-угорского этнического сообщества, и восприятие поморов отдельным славянским сообществом, и признание их субэтнической группой («русские поморы»), и осознание поморской идентичности не как этнической, а как локальной и региональной.
Систематизация поморской идентичности сложна, поскольку, как сказано выше, она достаточно неопределенна и сильно мифологизирована. В ее основе лежит некая мифологизированная связь поморов с морем, с территорией, прилегающей к морю и осознание этой территории не периферией, но порубежьем. Поморье – это не только северный рубеж России, ее оплот на Севере, но и культурный рубеж – своеобразный форпост русской культуры. Не случайно в интеллектуальных упражнениях архангельских исследователей очень сильны культурфилософские изыскания [Теребихин, 2004; Булатов, 1999].
Сделать поморскую идею и поморскую идентичность органической частью региональной идеологии можно лишь примерив в интеллектуальном дискурсе идеи Русского Севера и Поморья, а в массовом сознании идею «поморов» и «северян». Пока идеологи поморского движения сами невольно провоцируют конфликт идентичностей в Архангельске, ибо противопоставляют поморов северянам [Мосеев, 2005: 6], что обусловлено и культурной традицией, в которой было принято отделять «чужанов» от поморов, а в советские годы делить население (состав которого существенно менялся) на местных и «вербованных», т.е. приезжих.
Впрочем, очевидно, что особый статус как некая «охранная грамота» необходим сельским поселениям с традиционным укладом хозяйственной жизни, в частности приморским деревням и селам в архангельской глубинке, где жители живут за счет натурального хозяйства (приусадебных участков, охоты, рыбной ловли).
Придание особого статуса поморам может дать дополнительный стимул депрессивным поселениям и целым прибрежным районам для развития. Поскольку провалились и архангельские «гуманитарные инициативы» [Шабаев, 2005], призванные стимулировать местную инициативу и предпринимательскую активность сельских жителей, и инициированная федеральным центром муниципальная реформа, постольку у сельских поселений сегодня практически нет ресурсов не только для развития, но нередко и для выживания. Статус коренного народа не только позволяет получать определенные преференции со стороны федерального правительства, но и гарантирует финансовые поступления от компаний, ведущих хозяйственную деятельность на территории проживания такого народа. В статье «Поморы просят помощи», которая опубликована в в центральной прессе говориться о том, что заключения экспертов по существу лишили архангелогородцев льгот по рыбной ловле, отчислений от предприятий, работающих на поморских землях [Поздняев, 2007]. А эти отчисления, действительно, могли бы помочь поморским деревням не только выжить, но и начать процветать. Освоение шельфа северных морей и, прежде всего, Баренцева моря, которое уже начинается, в ближайшие годы может дать Мурманской и Архангельской областям лишь в виде налоговых отчислений миллиарды долларов. Ресурсы шельфа колоссальны и его вполне можно считать «территорией традиционного природопользования поморов», а потому было бы совершенно несправедливо, если бы местное население ничего не получило от эксплуатации шельфовых богатств. Но главное состоит в том, что местное население получает права на первоочередное пользование природными ресурсами территории проживания, т.е. те права, которые оно всегда имело, а сегодня вынуждено присваивает себе явочным путем. Попытки государственных служб в лице рыбоохраны, пограничников ограничить хозяйственную деятельность жителей поморских деревень наталкиваются на прямое и скрытое сопротивление и превращают местных жителей в нарушителей федеральных законов и фактически в преступников. Тем самым государство криминализирует ситуацию и создает условия для коррупции, поскольку ситуация вынуждает местное население и нарушать закон, и «договариваться» с рыбинспекторами и различными государственными людьми.
Фактически повсеместно на Севере традиционными охотничьими и рыбными угодьями население, которое не маркировано как «коренной малочисленный народ», пользуется, нарушая федеральное законодательство. При этом пользование угодьями необходимо для выживания и оправдано с точки зрения традиционной морали, поскольку опирается на культурно-экологические стереотипы и обычное право. По этому поводу активист движения удорских коми Альберт Логинов, добивающийся регистрации «Общины коренного народа «Удорачи» заявил: «Государство не признает нас, мы будем не признавать государство!» В свою очередь председатель национально-культурной автономии поморов г. Архангельска П.Есипов в ответ на отказ государственных органов придать искомый статус поморам вынужден был обратиться в Страсбург, в Европейский суд. А за коми-ижемцев готовы вступиться сотрудники Кельнского института INFOE (Institut fur Okologie und Aktions-Ethnologie), которые готовят доклад по России для Комитета ООН по ликвидации расовой дискриминации [Московский, 2007]. Видимо, можно говорить и о том, что на севере возник конфликт государства и местных сообществ. Такой конфликт является следствием отсутствия и федерального центра продуманной северной политики, стратегии освоения Севера.
Именно государство своей политикой провоцирует процесс реидентификации, процесс конструирования новых этнических идентичностей. В этой связи стоит упомянуть о том, что на рубеже 1980-1990-х гг., когда активно формировались различные национально-культурные общества, национальные движения, возвращались из небытия утраченные культурные символы, никто о поморах не вспоминал и они заявили о себе лишь десятилетие спустя. Целесообразно также сравнить поморов с их соседями усть-цилемами и коми-ижемцами. И усть-цилемы, и ижемцы практически одновременно создали свои национально-культурные организации в начале 1990-х годов. У усть-цилемов она получила название «Русь Печорская», отделения которой есть и в Архангельской области, а точнее – в Ненецком округе. Названная этноконфессиональная группа русских до сих пор сохраняет развитое локальное самосознание, особый усть-цилемский говор, старообрядческие традиции, хозяйственную специализацию, культурные особенности (чего стоит одна лишь усть-цилемская «горка», на которую собираются сотни людей в старинных сарафанах и водят хороводы). Тем не менее, парадоксально, но факт, что ни один житель Усть-Цилемского района РК во время переписи населения 2002 г. не поставил в графе национальность этноним «усть-цилем», а все записались русскими, тогда как группа «поморов» оказалась довольно внушительной по численности. Сегодня уже и некоторые активисты «Руси Печорской» задумываются о том, чтобы последовать примеру поморов и ижемцев и заявить о себе как о коренном малочисленном народе, ибо стоят перед теми же проблемами, что и названные группы.
На наш взгляд, возникновению национально-культурной автономии поморов и «реанимации» самой группы способствовали и некоторые общественно-политические и этнополитические реалии современной России. В последние годы Архангельская область стала активно включаться в международное сотрудничество, развивать разнообразные контакты со странами Скандинавии, превратилась в один из ключевых звеньев Баренц-региона. Одновременно с возрастающим региональным значением Архангельска происходило и изменение статуса местной интеллектуальной элиты: бывший провинциальный пединститут получил громкое имя Поморского университета им. М.В.Ломоносова (как и Московский университет), а его профессура стала активно сотрудничать с коллегами из Финляндии, Норвегии и Швеции. Культурная жизнь Архангельска стала более интенсивной и он стал восприниматься как некая интеллектуальная и культурная столица историко-культурного региона, называемого не Русский Север, а Поморье. Не случайно областная информационная программа стала именоваться «Вести Поморья», начали издаваться тома «Поморской энциклопедии», а сама идея поморской идентичности и «поморского регионализма» стала актуальной темой научных и политических дискуссий.
Когда в сентябре 2001 г. губернатор Ненецкого округа В.Бутов в интервью агентству «Росбалт» высказал мысль о том, что НАО надо присоединять не к Архангельской области, а к Республике Коми, именно профессора университета обратились к общественности, губернаторам, депутатам законодательных собраний обоих регионов (НАО и Архангельской области) с обращением, в котором призывали провести открытый симпозиум в Архангельске и обсудить на нем проблемы административной реформы на европейском севере России. Симпозиум не состоялся, но в кругах интеллектуальной элиты и широкой общественности проблема административных преобразований продолжала активно дискутироваться. Возникло несколько идей относительно возможных путей административных преобразований, в том числе и идея создания Поморско-Ненецкой республики, которая объединила бы Мурманскую, Архангельскую области и Ненецкий автономный округ в единый субъект федерации [Лукин