XV. Огонь

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   14   15   16   17   18   19   20   21   ...   32
3

Перунов цвет, но народным сказаниям, отверзает облачные скалы и криницы и потому служит как бы ключом к затаенным в них сокровищам солнечного света (= небесного золота) и дождя (= дорогого вина). В холодное время зимы прекрас­ная богиня Лада скрывается за густыми тучами и туманами и остается за их мрач­ными затворами печальною узницею — до тех пор, пока не расцветет весною пла­менный цветок Перуна и не отопрет темницы. Чешская песня изображает этот миф в следующих стихах:


О Maria! о Maria!

kde's tak dlouho byla? —

U studýnky, u rubinky

nice jsem si myla,

zámeckem, zámeckem

jsem se odmykala,

listeckenv listeckem

jsem se odmykala4.


1 Из рукописного сборника.

2 Архив ист.-юрид. свед., I, ст. Кавел., 10; Иллюстр. 1846, 172; Нар. сл. раз., 152; сравни т. I настоя­щего сочинения, стр. 404.

3 Н. Р. Ск., VIII, стр. 147. Народная загадка: «тычу-потычу, ночью не вижу, дай-ка, невестка, днем попробую» означает: замок и ключ.

4 Proston. ceske pisne a rikadla, 57.


Освобожденная и омытая в дождевых потоках, богиня является в мир пречи­стою, светлою женою и несет с собой щедрые дары: вино и золото (= дожди и яс­ную погоду). По свидетельству немецких саг, weisse frau, когда наступает час осво­бождения, просит у всех встречных glücksblume или springwurzel, и если получит этот цветок — отпирает им подземные погреба, где стоят бочки благородного вина и лежат кучи золота, серебра и самоцветных каменьев. Однажды коровий пастух (= Донар — пастырь небесных стад) нашел прекрасный цветок, сорвал его и за­ткнул в шляпу, но вскоре почувствовал на голове что-то тяжелое; смотрит — цветок превратился в серебряный ключ, а подле стоит белоснежная дева. Этим ключом от­пер он двери во внутренность горы и обрел там несметные сокровища1. Предание о Перуновом цвете, этом таинственном ключе к подземным кладам, было перенесе­но на первенца весны — золотисто-желтый цветок (primula veris), который появле­нием своим как бы отпирает земные недра и открывает путь всем другим злакам. В Германии цветок этот называется schlüsselblume, himmelsschlüssel, Frauenschlüssel2. Признавая дождящего Перуна за владыку земных вод, предки наши воссылали к нему мольбы даровать им счастие в рыбной ловле; после принятия христианства мольбы эти стали обращаться к апостолу Петру, который (как известно) и сам был рыбаком. Чтобы ловля была удачная и обильная, архангельские рыбаки, отправля­ясь на морские промыслы, читают следующее заклятие: «во имя Отца и Сына и св. Духа! Отступися диавол от всех дверей и от всех углов храмины сея и от всех узлов льняных и конопляных (т. е. сетей) и всяких разных ловушек. Здесь тебе нет ни ме­ста, ни части; здесь с нами, с рыболовами, честный крест Господень! здесь св. Тро­ица — Отец, Сын и св. Дух; здесь Мати Христа Бога нашего, пресвятая Богороди­ца — держит во правой руке цвет и траву и дает нам, рыболовам, для обкуриванья и сохранения нашей рыбной ловли: льняных и посконных и конопляных ловушек, красной рыбы-семги и белой рыбы... Здесь св. апостолы Петр и Павел держат во правых руках адамов крест — цвет и траву и золотые ключи, и дают нам, рыболо­вам, для-ради сохранения нашей рыбной ловли». Другой заговор читается так: «по благословению Господню, идите св. ангелы ко синю морю с золотыми ключами, отмыкайте, и колебайте синее море ветром и вихером и сильною погодою, и возбу­дите красную рыбу-семгу и белую рыбу, раки и щуки и прочих разных рыб, и гони­те из-подо мху, из-под вйченего3 куста и от крутых берегов и желтых песков, и чтоб она шла к нам, рыболовам, в матушку-реку быструю Двину и в разные реки и озе­ра... шла бы в наш рыболовный завод, не боялась бы и не пе(я)тилась наших льня­ных и посконных и конопляных сетей и всяких разных наших ловушек»4. Обе ме­тафоры молнии: цвет и ключ поставлены здесь рядом. Цвет-трава в руках Богоро­дицы и апостола Петра есть мандрагора, известная на Руси под именем адамовой головы; заговор называет ее адамовым крестом, что отзывается глубокою стари­ною: крест был символом Торова Mjölnir'a, так как древнейшая форма каменных молотов была именно крестообразная. «Адамовой головою» рыболовы и охотники окуривают в чистый четверг свои сети и силки, чтобы ловля была успешная; окури­вают этой травою и ружья, чтоб они не портились и давали бы меткие выстрелы5. Апостол Петр и св. ангелы (собственно: духи гроз) отмыкают золотыми ключами


1 Beiträge zur D. Myth., II, 243—4.

2 D. Myth., 1146; Громанн, 234.,

3 Вица — ветка.

4 0. 3. 1848, V, ст. Харитонова, 16—17.

5 Абев., 3; Иллюстр. 1845, 538.


(= молниями) синее море (= дождевые тучи), вздымают бурные вихри, волнуют реки и озера и гонят рыбу в расставленные сети. Первоначально, по всему вероя­тию, здесь разумелась не простая рыба, а та, ловлею которой занимался Тор во вре­мя весенней грозы (см. выше стр. 81)1. В связи с травою «адамов крест» надо поста­вить поверье о чудесной траве, известной под именем Петрова креста. Эта послед­няя так описана в народном травнике: «ростом в локоть, цвет багров, растет кусточ­ками, корень весь крест-накрест»2; она попадается только счастливым, помогает отыскивать клады и предохраняет от нечистой силы3.

d) Весною, когда золотой ключ-молния отопрет замкнутое небо, появляются ро­сы и дожди; и те, и другие признавались небесными слезами (I, 306—307), а пото­му Перунов цвет, как низводитель этих слез, получил название плакун-травы. До­бывается плакун в Иванов день, на ранней утренней зоре; корень и цвет его облада­ют великою силою: они смиряют нечистых духов, делают их послушными воле че­ловека, уничтожают чары колдунов и ведьм, спасают от дьявольского искушения и всяких недугов; крест, сделанный из плакуна и надетый на бесноватого, изгоняет из него поселившихся бесов. Плакун открывает клады и заставляет демонов пла­кать, т. е. заставляет тучи проливать дождь. Кому посчастливится найти и выкопать корень плакуна4, тот должен произнесть над ним такое заклятие: «плакун, плакун! плакал ты долго и много... будь ты страшен злым бесам, полубесам, старым ведь­мам киевским; а не дадут тебе покорища, утопи их в слезах; а убегут от твоего позо­рища, замкни в ямы преисподние»5. Трава эта, по мнению народа, зарождается «на обидящем месте» — на крови6, что согласуется с вышеприведенным сказанием о корне альрауна. Стих о голубиной книге относит происхождение плакуна ко време­ни крестной смерти Спасителя:


Плакун-трава всем травам мати:

Когда жидовья Христа рòспяли,

Святую кровь его пролили,

Мать пречистая Богородица

По Исусу Христу сильно плакала,

По своему сыну по возлюбленном,

Ронила слезы пречистый

На матушку на сырую землю;

От тех от слез от пречистыих

Зарождалася плакун-трава7.


1 Прибегают рыбаки еще к следующему средству: прилепливают к сетям воск от свечи, кото­рая горела на Светло-воскресенскую заутреню, и причитывают, «как на пасху валил в церковь народ, так бы шла в мои сети рыба!» Так же поступают кузнецы, звероловы и пчеловоды, при­меняя обряд к своим занятиям — чтобы в кузницу шли заказчики, чтобы звери ловились в кап­каны, а пчелы летели в ульи (Этн. Сб., V, опис. гор. Котельнича, 75). Кузнечная работа, звери­ная охота и роенье пчел (точно так же, как и рыбная ловля) служили предметами сравнения при поэтическом изображении грозы.

2 0. 3. 1848, V, смесь, 15.

3 Терещ., V, 95; Записки Авдеев., 136. Известно еще название Петровы батоги (cichorium intybus, желтяница), очевидно, указывающее на Перунову плеть; соком этой травы ведьмы поят девушек, что­бы они чиликали сороками. — Рус. в св. посл., IV, 96.

4 Копать его советуют, не употребляя железных орудий.

5 Продолж. Дневн. записок Лепехина в 1770 г., 73; Терещ. V, 89—90; Сахаров., I, 44; Абев., 267; За­писки Р. Г. О. по отд. этногр., I, 724: «чтобы найти место клада, следует взять с собой немого петуха, привязать ему на шею плакун-траву и пустить на землю; как только станет петух на место клада, тот­час закричит».

6 Москв. 1844, XII, 41-42.

7 Ч. О. И. и Д., год 3, IX, 189.


Основа предания принадлежит дохристианской эпохе; богородица заступает здесь место древней Лады (Фреи), богини утренней зори и весенних гроз. Дева-Зо­ря выводит поутру ясное солнце и прогоняет темную ночь; по аналогии суточных явлений с годовыми, той же богине приписывали вывод весеннего солнца из-за ту­манных покровов зимы. В ярких красках Зори предкам нашим виделись рассыпае­мые ею по небесному своду розы, а в росе — ее жемчужные слезы; при падении этих слез распускается пламенный всемирный цвет = свет дня, восходящее летнее солнце, — точно так же, как Перунов цвет-молния, силою которого разгоняются ту­чи и проясняется отуманенный лик дневного светила, расцветает во время проли­ваемых небом слез, т. е. во время грозы, сопровождаемой дождевыми потоками. Вот почему народная фантазия связывает предание о плакуне с именем Богороди­цы и самое зарождение этой травы ставит в зависимость от ее пречистых слез. В позднейшее время, позабыв мифическое значение плакуна, народ ищет его в полях и лесах и скрещивает этим названием то одну, то другую траву1. В Германии orchis mascula известна под именем Frauenthräne или Marienthräne2, а в Богемии дикая гвоздика (Lychnis dioica, Lychnis flos cuculi Linn. ) — под именем slzičky Panny Marie. Про цветок «Богородицыны слёзки» чехи рассказывают, что в то время, когда св. Мария провожала своего сына на распятие, капали из ее светлых очей слезы, и там, куда они пали, выросла дикая гвоздика (dianthus sylvestris), которая и доныне носит на себе следы этих божественных слез. Срывая дикую гвоздику, дети причитывают: «Panny Marie slzičky, at' mne nebolej očičky»; если потереть этим цветком больные глаза, то, по народному поверью, они излечатся3, т. е. больные глаза так же прозре-ют, как прозревает на рассвете, при утренней росе, всесветное око = солнце.

е) Перунов цвет разит демонов, побеждает их и заставляет в страхе и трепете разбегаться в разные стороны; ради этого ему могли присваиваться названия: чер­тополох, одолень- и прострел-трава. Имя чертополох (= трава, которою можно всполошить чертей) дается разным видам цепкого репейника (carduus, cirsium); сверх того, растение это называют: дедовник (т. е. трава, посвященная Деду-Перу­ну), бодяк (может быть, от глагола бодать — колоть), волчец, иголчатка, колючка. По народным рассказам, чертополох прогоняет колдунов и чертей, оберегает до­машний скот, врачует болезни и унимает девичью зазнобу4; ружье, окуренное тра­вой колюкою, стреляет так метко, что ни одна птица не ускользнет от его удара и ни один кудесник не в состоянии заговорить его5. Чтобы вылечить скотину от червей, знахарь идет в поле, отыскивает куст чертополоха, осторожно наклоняет его к земле (стараясь не изломить) и прищемливает деревянными вилочками; при этом про­износится заклятие: «ты, трава, Богом создана! выведи червей из кобылы или коро­вы раба такого-то; коли выведешь — отпущу, а не выведешь — с корнем изжену!» Когда черви вывалятся из скотины — надо немедленно освободить траву, пригова­ривая: «ты мне послужила, и я тебе отслужу!» Если этого не сделать, чертополох в другой раз не послушается6.


1 Гг. Анненков и Тарачков указывают на пять различных растений, которым дается имя плакун-травы, и между прочим на spiraea ulmaria (Иванов цвет, медуница, wurmkraut), epilobium angustifolium (Иван-чай, feuekraut, brandkraut) и lytrum salicaria (blutkraut). — Ворон, беседа, 238, 244, 270.

2 D. Myth., 1146.

3 Громанн, 97—98.

4 Сахаров., II, 5; О. 3. 1848, IV, смесь, 147; V, 2.

5 Сахаров., I, 42.

6 Иллюстр. 1845, 251; О. 3. 1848, т. LVI, смесь, 206; Терещ., V, 93.


Одолень-трава (серб. одол ан, чешск, odolen) названа так потому, что одолевает всякую нечистую силу; этим именем в некоторых местностях обозначают белую и желтую кувшинку (nymphaea alba и lutea — купальница, водяной прострел). Оба ви­да — и белоцветная, и желтоцветная nymphaea (seeblatt, nixblume) пользовались особенным религиозным уважением у древних фризов и зейландцев; сообщая это сведение, Гримм нашел уместным напомнить о священном лотосе индийцев — Ramâprija (приятный Раме = любимый богинею Lakschmi). Гигантский и роскош­ный цветок Индии, возникающий из лона вод, ближе всего мог служить эмблемою небесного цвета-молнии, какой зарождается в недрах туч и цветет посреди дожде­вого моря; так как, по древнему воззрению, все сущее на земле вызывается к бытию творческою силою весенних гроз, то с лотосом соединяли миф о создании мира1. У других племен арийского происхождения, при иных менее счастливых географи­ческих условиях занятых ими стран, за эмблему небесного цветка принята была простая речная кувшинка. Кто найдет одолень-траву, тот (по свидетельству народ­ного «травника») «вельми себе талант обрящет на земли»; отвар ее помогает от зуб­ной боли и отравы и сверх того признается за любовный напиток, способный про­будить нежные чувства в сердце жестокой красавицы; с корнем одолень-травы пас­тухи обходят стадо, чтобы ни одна скотина не утратилась. Всякий, кто отправляется на чужбину (особенно торговый человек), должен запастись этой травою: «где ни пойдет, много добра обрящет»2. Собираясь в дальний путь, осторожные люди ог­раждают себя следующим заклятием: «еду я во чистом поле, а во чистом поле рас­тет одолень-трава. Одолень-трава! не я тебя поливал, не я тебя породил; породила тебя мать сыра земля, поливали тебя девки простоволосые, бабы-самокрутки (т. е. вещие, облачные девы и жены — см. гл. XXVI). Одолень-трава! одолей ты злых лю­дей: лихо бы на нас не думали, скверного не мыслили; отгони ты чародея, ябедни­ка. Одолень-трава! одолей мне горы высокие, долы низкие, озера синие, берега кру­тые, леса темные, пеньки и колоды... Спрячу я тебя, одолень-трава, у ретивого серд­ца, во всем пути и во всей дороженьке»3. В песне, которой научили сербов вилы, го­ворится:


Да зна женска глава,

Што j' одаљан-трава,

Свагда би га брала,

У пас ушивала,

Уза се носила4.


Прострел-трава, рассказывают крестьяне, создана не такою, какова теперь, а бы­ла вся сплошная. Когда Бог прогневался на сатану и его сообщников и повелел Ми­хаилу-архангелу гнать их из рая, то злые духи спрятались за эту траву; архангел бросил громовую стрелу и пронзил ею стебель травы от верхушки до самого кор­ня5. С той поры дьяволы боятся прострела и бегут от него на двенадцать степеней. Кто хочет, чтобы дом его был безопасен от грозы и пожара и чтобы житье в нем было счастливое, тот должен сорвать прострел-траву и положить ее под


1 D. Myth., 620, 1147.

2 Терещ., V, 91; О. 3. 1848, V, 14.

3 Сахаров., I, 20.

4 Срп. н. гуесме, I, 149. Перевод: если б знала баба, что такое одолень-трава, всегда бы брала ее, вшивала в пояс и носила в себе.

5 Москв. 1844, XII, 41—42. Не знаю, соединяют ли это предание с ноздреватым стеблем кувшинки, называемой водяным прострелом.


основное бревно здания, а на месте сорванного растения оставить красное пас­хальное яйцо. Она избавляет от порчи и залечивает раны, нанесенные острым орудием. Когда домашний скот заболевает прострелом (род падучей болезни), то знахари советуют привязывать эту траву к рогам захворавших животных1. Название прострела дают различным травам; давно утратив сознание, что «прострелом» обозначался чудесный цветок, действующий подобно громовой стреле (= насквозь пронизывающий, простреливающий), народ ищет под этим именем трав, которые бы по форме их стебля или корня можно было назвать простреленными2. В числе трав, которым присвояется означенное название, встречаем и aconitum lycoctonum (лютик, купальница, царь-трава), о котором смотри т. I, 382.

f) С цветом и веткою Перуна соединялась идея не только возрождения природы, но и всеобщего ее омертвения. Молния — орудие смертоносное; падая на человека или животное, она убивает их на месте; опаляя дерево, заставляет его сохнуть. Смерть же на древнепоэтическом языке есть непробудный сон; оба эти понятия: и смерть, и сон в мифических сказаниях индоевропейских народов служили для обозначения зимы и ночи. Весною, разбивая облачные горы, бог-громовник тво­рил земное плодородие; но осень, предшественница бесплодной, всеоцепеняющей зимы, так же сопровождается дождями и грозами, и как в апреле и мае Перун пред­ставлялся отпирающим светлое небо и дарующим миру щедрые благодеяния, так тем же золотым ключом (молнией) он, в качестве предводителя демонических сил (о Перуне-царе адских подземелий см. гл. XXII), запирал небо на продолжительное время зимы. Отсюда та же молния, которая весною воскрешает природу к жиз­ни, — позднею осенью погружает ее в смертельный сон. Чехи различают два громо­вых удара: один — огневой, возжигающий пламя (= жизнь), другой — ледяной, по­гашающий пламя. Если взять во внимание, что в сказаниях о битвах Индры с Вритрою они представляются сражающимися молния против молнии, то понятно, что ледянящие природу удары грома суть удары, наносимые демоном3. Вот основа­ния, руководясь которыми — фантазия приписала Перунову цвету или пруту могу­чее свойство погружать все, на что только направлены его удары, в долговременный непробудный сон. Подобное свойство приписывалось и гуслям-самогудам (= гро­зовой песне — см. I, 169), и мертвой воде осенних ливней. Дождь, как мы знаем, постоянно уподоблялся опьяняющим напиткам, которые, с одной стороны, воз­буждают человека к дикому разгулу, к неумеренному заявлению своих сил, а с дру­гой — отнимают у него сознание и погружают в усыпление. Такому усыплению подвергается и вся природа — вслед за теми шумными оргиями, какие заводят об­лачные духи и жены во время бурной, дождливой осени. Скандинавские саги рас­сказывают про волшебный напиток, дарующий забвение всего прошлого — ôminnisöl, ôminnisdreckr: предание, родственное греческому мифу о водах Леты;


1 О. 3. 1848, V, смесь, 13, 19.

2 Подобно тому придано обратное значение и другому эпитету Перуновой травы — чертов укус (т. е. кусающая чертей). Под именем teufelsbiss, чешcк. čertůw kus (или sv. Petrakořeni), польск. czartowe žebro известна трава scabiosa succisa, имеющая тупой корень, как бы откушенный снизу; на­род уверяет, что откусил его дьявол, а Богородица сжалилась над травою и даровала ей силу прогонять нечистых духов. — D. Myth., 1163; Громанн, 99. Корень этот дают лизать коровам, чтобы охранить их от ведьм и чертей. — Гануша: Дед-Всевед, 28.

3 Ч. О. И. и Д. 1865, IV, 247; Germ. Myth., 162—4. Не отсюда ли возникли сказания, что богатырь должен побивать великанов, бабу-ягу и нечистую силу одним ударом; от второго удара они оживают.


этот напиток подает Гримгильда Зигурду, чтобы он забыл Брунгильду, валькирии, эльбины и чародейки подносят героям кубки, с целью отнять у них память о бы­лом и надолго задержать их в своих владениях1. В русских сказках, вместе с «моло­жавыми яблоками», дающими молодость, здравие и самую жизнь (= то же, что жи­вая вода, см. стр. 156—160), упоминаются и яблоки волшебные: кто съест такое яб­лочко, тот впадает в непробудный сон2. Несторова летопись сообщает следующее легендарное сказание, основанное на стародавнем мифе об усыпляющем цветке-молнии: «Бе же и другый старец именем Матфей: бе прозорлив. Единою бо ему стоящю в церкви на месте своем, възвед очи свои, позре по братьи, иже стоять поюще по обема странама, виде обходяща беса — в образе ляха, в луде, и носяща в приполе цветкы, иже глаголется лепок; и обиходя подле братью, взимая из'лона3 лепок, вержаше на кого-любо: аще прилняше (вар. прилипляше) кому цветок в поющих от братья, (и той) мало постояв и расслаблен умом, вину створь каку-любо, изидяше из церкви, шед в келью и усняше, и не възвратяшется в церковь до отпетья; аще ли вержаше на другого, и не прилняше к нему цветок, стояше крепок в пеньи, дондеже отпояху утренюю»4. В Патерике Печерском это летописное сказание передано с тою отменою, что бес является в образе воина, нося в воскрылии ризном цветы липкие, так как грозовые духи изображались небесными воителями, то указанная черта не лишена значения. Народные сказки упоминают о зелье или корне, погружающем в спячку на целую зиму. Так, хорутанская приповедка рассказывает, что однажды при начале зимы медведь откопал неведомый корень, лизнул его несколько раз и ушел в яму; увидя то, человек и сам лизнул корень, после чего немедленно впал в усыпление и проспал в лесу до самой весны (do protuletja). Когда он пробудился, люди уже пахали землю и сеяли хлеб. Рассказывают еще о пастухе: «nа anjgelsku nedelju» увидел он, что «išla saka kača (всякий гад) k travi, saca je podehnula i odišla je vu jednu jamu»; сделал и сам то же и, воротясь домой, проспал до вешнего Юрьева дня5, т. е. до того времени, когда св. Юрий отпирает небо и землю. Название баснос­ловной сон-травы народ связывает с теми из земных злаков, сок, отвар и запах ко­торых производят на человека одуряющее действие; таковы: мандрагора, известная у нас под именем сонного зелья; atropa belladona — сон, сонный дурман, одурь, нем. schlafbeere или schwindel- (teufels-, wind-, wuth-)beere; hyosciamus niger — белена, дурман, нем. schlaf- (hexen-, bilsen-)kraut; anemone pulsatilla — сон-трава, viscaria vulgaris — дрема, дремучка, сон-трава, гори-цвет. Поселяне убеждены, что сон-трава обладает пророческою силою: если положить ее на ночь под изголовье, то она пока­жет человеку его судьбу в сонных видениях