Geum.ru

Дневник выздоравливающего

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4

Под глупостями она подразумевает поцелуй.

- А ты будешь рядом, поддержишь, как только что? Как всегда.

Последние два слова вырвались нечаянно. Ее глаза удивленно уставились на меня. Показалось, что в них мелькнуло что-то… И тут же пропало. Не смог сформулировать что именно.

Было. Все уже было.


6.

У меня появился распорядок дня. Подъем, визит врача, гимнастика. Завтрак, процедуры, гимнастика. Обед, выполнение задания по английскому, прогулка с Клавой, занятия, беседы, несколько шагов с костылями, снова общение. Перед сном гимнастика.

Поставил себе цель – никакого снисхождения. Я не жалею себя. Клава не жалеет меня. Обниматься-целоваться, конечно, хорошо. Просто замечательно. Но никак не могу отделаться от ощущения, что мы были раньше знакомы. Не просто знакомы, а близки. Дружны? Влюблены? Уж слишком она готова помогать. Всегда на подхвате. Хочется доказать ей, что у меня есть воля. Характер. Что, неудачник и размазня – это не про меня. Это я должен быть могучим дубом, вокруг которого обовьется нежная и гибкая лиана. Вьюн. Лоза. Тьфу, поэт доморощенный, больнично-ущербный. В ботанике ты точно дуб дубом.

Оказывается, когда я стою, Клава на голову ниже меня. Маленькая. Нежная. С железной выдержкой. Дал себе слово – поцелую еще раз, только когда встану без костылей. Не могу я перед ней быть слабым. Но никто не запретит мне случайно коснуться руки над разговорником. Или придержать за талию, за локоть при удобном случае. «… Краснеть удушливой волной слегка соприкоснувшись рукавами». Отказаться еще и от этого – выше моих сил.

Я-со-шел-су-ма-а. Мне-ну-жна-о-на-а-а.

Навязчивый мотивчик.


Сегодня идет дождь. Клавы нет. Все чувства обострены, направлены в сторону двери. Но звук приближающихся легких шагов не долетает до ушей. Зрение не фиксирует возникновение тонкого силуэта в распахнувшейся двери. Тревожно.

Через час ожидания тревога перерастает в панику. Я усаживаюсь в коляску, пристраиваю между спиной и спинкой костыли и выезжаю на улицу. На моем пепелаце только пропеллера не хватает. Дождь, неожиданно холодный и сильный, обрушивается на меня сверху, с боков, отовсюду. Пытается помешать. Я прищуриваю залитые водой глаза, резким движением головы откидываю назад мокрую челку и упорно кручу руками колеса. Забыл спросить, можно ли пользоваться под ливнем электроникой, управлять креслом.

Добираюсь до коттеджа примирившийся с непогодой, не чувствуя ледяных и грязных рук. Ее дверь. Я уже провожал ее до временного жилища, но ни разу не заходил внутрь. Пандус не предусмотрен, поэтому я рад, что захватил свои подпорки. Мой Эверест – три ступени на крыльце. Все бы ничего, да руки плохо слушаются. В этот момент охватывает отчаянье. Странное. Не мое – ее. Каждой клеточкой чувствую, что ей сейчас плохо. Неужели меня остановят несчастные три ступени?

Толкаю дверь, переношу частями вес через порог. Тум. Тум. Шарк. Еще одно движение – я уже весь в полутемном коридорчике. Угадываю направление, маленькая комната тоже в полумраке. Дневной свет, приглушенный свинцовой тучей, пробивается сквозь жалюзи. Она сидит в кресле, обняв колени, уткнувшись в них носом. Дотягиваюсь до стриженных прядок, хочу погладить. Стоп. А где бинты?

Она, не поднимая лицо, бурчит что-то о незваных гостях. Хлюпает носом.

Зажигаю настольную лампу и с трудом опускаюсь в кресло напротив.

- Клава, что случилось?

Она опускает голову еще ниже, прячется за джинсовыми коленками. Мне видно плечи и два-три позвоночка, уходящих под ворот футболки.

- Ты себя уже видела?

Непонятное движение должно обозначать мотание головой. Нет. Трусишка. Ласково прошу:

- Посмотри на меня. Вместо зеркала. По глазам прочтешь, стоит ли волноваться. Девочка храбрая моя. Посмотри.

Она замирает. Потихоньку приподнимает голову, напоминая черепашку, выглядывающую из-под панциря, решившую, что опасность миновала. Ее лицо прекрасно. Именно такое, как я себе представлял. Тонкий шрам от уха к подбородку пока красноват. Но потом обязательно побелеет и станет незаметным. Несколько мелких отметинок я вообще не заметил из-за освещения. А если сделать пластику еще раз, потом… Но обо всем этом я подумал позже.

В тот миг я лишь уставился на нее, как загипнотизированный и выронил костыль. Под ужасный грохот Клава распрямилась, как сжатая пружинка, вскочила, выбежала в ванную комнату. Конечно, там же есть зеркало.

Вернулась повеселевшая. Подняла костыль, пристроила к стене.

- Боже! На кого ты похож? – Это она увидела мои грязные до локтей руки. А потом дотронулась до джемпера.

- Да ты весь мокрый! И ледяной!

Бросилась оттирать руки полотенцем, намоченным в горячей воде. Стащила свитер, футболку. Заставила пересесть на диван, снять брюки, замотала в одеяло. Сбегала к медикам, выпросила спирт. Плеснула треть кружечки с цыпленком . Ну, спирт, не виски… Обжигающее тепло разливалось внутри и тогда я начал постукивать зубами. Озноб до трясучки. Клава выковырила мой торс из одеяла, словно наполовину очистила от кожуры банан. Проворные ручки с неженской силой бросились растирать пролитый на меня спирт. Сопротивления она не воспринимала в принципе, мать-командирша. А я сопротивлялся изо всех своих пьяных сил. Особенно, когда она закончила со спиной и грудью, уронила меня на диван, накрыла с головой, принялась растирать ноги. Ужасно стыдно. Я не ребенок! Ну, если только так. Нежнее. Да, еще чуть выше. Она уловила момент, когда я притих, натянула одеяло вниз, подоткнула.

- Я сделала все, что смогла. Заболеть ты не должен.

Глупышка. Она думает, меня бьет дрожь из-за ливня. А меня колотят, рвут на части воспоминания. Колбасят и плющат, выворачивают и крутят в центрифуге, бросают из невесомости в стремительное падение, долбят яркими вспышками в мозг. И в центре всех картинок, всплывающих из небытия – она, моя Катя. Прикрываю глаза, чтобы лучше рассмотреть, что там, под веками. Пропускаю мгновение погружения в сон.


Сон или явь?

Я в номере отеля. Нервничаю ужасно. Пью виски. Готов сбежать, можно сказать, уже на низком старте. Она выходит из ванной, тоже трясется от страха. В чудных очках, с косичками. Одежда – отдельная песня, трагическая и заунывная. Хочу предложить разойтись мирно. Пока не сделали того, о чем будем жалеть. Но в ее глазах решимость использовать свой шанс. Один раз. А потом – хоть потоп. И еще в огромных карих глазах такое… На меня так никогда не смотрели. Ее любви хватит на двоих. Мы разговариваем, отвернувшись. Говорит больше она. За тихими словами искреннего признания следует желание поцеловать ее, и узнать, наконец, что это такое, когда тебя любят. Не вожделеют, ревнуют, смотрят как на собственность, желанную добычу, счастливую возможность что-то изменить в жизни. В Катином взгляде восхищение, переходящее в обожание. И это не смотря на то, что она знает меня, как облупленного, со всеми слабостями и закидонами. Ну чем тут, скажите на милость, можно восхищаться? Поцелуй уносит меня в параллельную реальность. Нежность накрывает с головой, из нежности рождается страсть. Несмелая смешная девчонка в этой реальности – женщина, специально созданная богом для меня. Иначе не скажешь. Те слова, которыми я обычно пользуюсь, совершенно не подходят для рассказа о той ночи. Даже выражение «заниматься любовью» звучит слабовато. Я раздваиваюсь – одновременно смотрю кино про первую ночь Кати-Клавы и ее любимого мужчины и участвую в нем. Завидую сам себе.


Вдруг невидимая рука переключает канал и передо мной кабинет. Я восседаю в кресле, рядом отец, напротив – Катя. Перечитываю блестящее резюме, морщусь от нелепого вида претендентки. Страшной не назовешь, но пугалом служить – ее призвание. На одной чаше весов – жалость к этому чуду, удивление ее успехами в учебе, раздражение против Киры, навязывающей свою шпионку и необходимость проявить себя дальновидным руководителем перед отцом. На другой чаше – круглые очки и брекеты, не ласкающие мой эстетический взор. Первая чаша перевешивает. Я принимаю решение под давлением внешних обстоятельств, даже не представляя, что в данную минуту вершится моя судьба.


Я сижу на краю стола в маленькой каморке, что находится рядом с президентским кабинетом. Катя за столом, печатает что-то на клавиатуре. Она краснеет под моим взглядом, но не прерывает работы. Я болтаю ногой, как беспечный мальчишка, рассказываю девушке о перспективах развития компании. Воодушевленный ее молчаливой поддержкой, впадаю в эйфорию, живописую радужную картину. Мы соратники. Она понимает с полуслова, подхватывает идеи налету и одобряет многие из них. Чего мне не хватает – так это критического взгляда, трезвого осознания своих возможностей. Зато этого добра полным-полно у Катюши. Она корректна в своих замечаниях. Задеть мое самолюбие, обидеть резким словом, вот чего она боится больше всего. Я уверен в ней на все сто. О таком союзнике можно только мечтать.


Обидно, что вспышки видений из прошлого происходят не в хронологическом порядке. Придется додумывать, упорядочивать летопись наших с Катей отношений самостоятельно.


Наша вторая ночь. Мне смешно, что я так боялся в прошлый раз. Теперь меня волнует только одно – повторится ли погружение в нирвану абсолютного блаженства? Катя упорно не верит в свое счастье. Глупенькая. Это я не верю в свое. Она заслужила его умением беззаветно любить. А вот с какого перепугу небо наделило столь бесценным даром меня? Кто-то невидимый нашептывает - причина в том, что только ты можешь сделать ее счастливой. Объяснение меня вполне устраивает.

Что мне делать с ее историей? Денис – подонок и сволочь. Хочется найти его и, как минимум, набить ему морду. Катя доверилась мне, рассказала все, и мое сердце сжалось от боли. Окружить ее заботой и вниманием, доказать, что я не такой, как Денис. Но ощущение, что я недалеко от него ушел, не покидает меня. Я клянусь не обижать мою Катеньку. И ей клянусь, и себе.


Катерина врывается на стадион во время футбольного матча. Растрепавшаяся прическа не делает ее привлекательнее. Соскакивает с мотоцикла, бежит навстречу с папкой документов. Меня охватывает досада. Лицезреть чудесный образ моей секретарши могут и друзья, и конкуренты. Вселенский позор. Только любопытство мешает спустить на нее всех собак. С удивлением обнаруживаю, что на отчаянный поступок ее толкнула забота о моей фирме. Именно мне необходимо ее присутствие. Срочно ставлю подпись, раздражение переплавляется в благодарность.


Уже привык, что Катя вечно спасает меня. Она служит буфером между мной и Кирой, а ведь обладает тактом и старается не вмешиваться в чужие страсти-мордасти. Она стряпает липовые отчеты, хотя терпеть не может врать. Катя даже обманывает родителей. А для нее это - смертный грех. Ромка шутит, что она идет на подвиг во имя любви, и надо быть дураком, чтобы этим не воспользоваться. Не очень понимаю, о чем он. Я признателен Кате за все. Я дарю ей открытки и мягкие игрушки. Пою для нее песню в караоке. Терплю бесконечные саги папаши о Забайкалье. Ем пирожки. Я дерусь с дворовыми хулиганами из-за нескольких обидных слов, брошенных в ее адрес. Это сейчас у меня в голове каша? Нет, это тогда у меня полная неразбериха случилась… спутанное сознание. В нынешнем состоянии полубеспямятства я прекрасно вижу, что незаметно для себя полюбил неформатную, трогательную, нелепую девочку Катю. А тогда долго не мог осознать сей факт, сопротивлялся. Ну, и когда же я был нормален?


8.

- Андрюша, Андрюш, – на плече теплая маленькая ладошка.

- Просыпайся. Дождь закончился. Я принесла тебе сухую одежду. Коляску вот завезла, обтерла.

Не открываю глаза. Давно не сплю, лежу, размышляю. Моя притворщица кареглазая не отстает.

- Как же мне разбудить спящего красавца?- думает вслух.

За красавца спасибо, конечно. А насчет разбудить… Надо сказки читать, Катенька. Чтоб не задавать детских вопросов. Или у тебя тоже память отшибло? Общаешься со мной, как с незнакомцем. Ни намека на прежнюю страсть. Стивенсон обработал? Заставил молчать, чтобы не навредить моей распрекрасной буйной головушке. А Катенька и рада стараться.

Методика стивенсовская работает, однако. От результатов мозг готов взорваться. И рождается несуразная мысль. Если… Не буду я говорить о некотором просветлении. Хари-Кришна, Хари-Рама… Уйду в несознанку, понаблюдаю, разберусь кое в чем. Беспокоит меня, что проявилось хорошее, да приятное. А ну, как всплывет другое… Подозреваю, не хочется вспоминать плохое о себе, любимом. Чего я там натворить успел, раз пристроили меня в аварию? Там наверху пораскинули и пристроили. Фаталистом стал.


Она касается губами моего лба, проверяет температуру. Я держусь. Прикинулся ветошью, точнее бесчувственным телом, не поддающимся побудке. Не скажу я тебе, Катька, что один взгляд на милые черты перетряхнул мой чердак. Вот наведу порядок в голове, начну ходить нормально – милости просим. Схвачу, подниму на руки, зацелую, затискаю. Не вырвешься, малышка. Будем и по-английски спикать и в шахматы играть. Интересно, а я умел раньше, в шахматы-то?


А ладошка гладит небритый подбородок. Уже оброс, зараза! Поправляет челку, скользит по краю ресниц, очерчивает линию профиля. Обводит невесомым касанием верхнюю губу, нижнюю. Убедившись, что гость спит самым бессовестным образом, девушка продолжает пытать и его и себя. Она целует мужчину в уголок губ.

Встает и громко произносит:

- Подъем! Хватит притворяться!

Как она догадалась? Дышать перестал, вот как. Сразу не сдаюсь, потягиваюсь, зеваю. Ворчу, что меня будят криками, словно на пожар. А внутри действительно пожар. Чтож ты делаешь со мной, Катерина? Клава. Надо такое придумать. Клава. Дурдом. Только такой придурок, как я, мог спутать «Катя» и «Клава». Но тогда, в начале нашей истории, мне было все равно, как ее зовут. Катя-Катерина… Ягода-малина.


Осторожно спускаюсь с крыльца, усаживаюсь на свой трон, пристраиваю костыли. Уже совсем поздно. На аккуратной дорожке ни пациентов, ни врачей. Говорят, здесь на ночь собак выпускают. Но ничего, нас не догонят…

Добираюсь до постели, но сон не идет, выспался уже.

Мама звонит на мобильный чтобы, как всегда, пожелать мне спокойной ночи. Моментально улавливает изменение моего настроения.

- Ничего особенного, мам. Влюблен по самые уши.

- Надеюсь, не в докторшу из процедурного? И не в массажистку? Ты неисправим. Все такой же ловелас.

- Нет, в пациентку. Мама, на этот раз все серьезно. Это моя судьба. Жениться хочу.

Дразню ее, пытаюсь запутать. Не все им меня вокруг пальца обводить. Бесшабашная легкость, с которой я вру, поражает меня самого.

- А вот от серьезных намерений придется отказаться, сынок. У тебя уже есть жена, замечательная девушка. Ничего не буду рассказывать, но поверь мне на слово.

Да уж. Это не удивление. Это – пыльным мешком из-за угла. А в мешке – кирпичи. И контрольный удар – железнодорожной шпалой в висок.

Листаю открывшиеся мне страницы книги памяти и с удивлением нахожу образ Киры в сногсшибательном белом платье. Я в парадном костюме. Целую обольстительную и элегантную невесту. Катенька вытирает слезинку и вручает Кире букет белых лилий. Черт! Что меня дернуло жениться на Кире? Забота о фирме? Наверное, родители настояли. Беспозвоночное! В смысле – бесхребетный! Короче говоря, тряпка, а не мужик! Или ссора с Катюшей? Тогда - идиот! Ведь уже любил Катю. Вон, как смотрю на нее. И это в день свадьбы! Оё-ёй! А куда это мы с Катенькой смылись? Что это за кладовочка такая симпатичная? Как это называется? Вас же сейчас застукают, безумцы! Дас ист фантастиш, ё-моё. Уфф. Повезло, дорогие. Никто не вмешался. И гости отсутствия в зале не заметили. Ждааанов! А ты маньяк. Катюша-то, скромница моя ненаглядная… Наглые такие, прямо на свадьбе! Поневоле задумаешься о коварстве и вероломстве человеческом. Одна надежда – на путаницу в голове. Выдаю желаемое за действительное? Или наоборот?

Не лучше ли от событий прошлых, невразумительных перейти к нынешним и насущным? Лечимся, значит, ненавязчиво в импортном санатории. Зималеттовский президент такое себе может позволить. А секретарша?

Так. А как мы с Катюшей вообще здесь оказались? По всему выходит, вместе ехали. Сбежали что ли? Этакий тайный побег знатного, женатого Ромео и крепостной девицы. И пошли они до городу Парижу. Легко!

Или в служебную командировку поехали так результативно? Романтический тур по госпиталям и больницам Европы.

А вот еще. Если бы я не обратил на нее внимания у муравейника и в коридоре, неужели так бы и не подошла? Наблюдала бы со стороны за процессом выздоровления? С почтительного расстояния?

Вопросов еще больше появилось. Чем дальше в лес, тем толще партизаны. А не буду я думать. Пусть лошадь думает, у нее голова большая. Повторю лучше задание моей учительницы. С нее еще рассказ о первой любви. Что же она мне поведает? О Денисе, или обо мне? Любопытно, соврет или попытается намеками воздействовать на беспамятного. Увлекательная игра, между прочим. А самое замечательное, что есть возможность пересмотреть всю жизнь, попытаться исправить допущенные ошибки.

И Катя рядом.


9.

Я хороший до приторности. Боюсь, что Катерине скоро надоем. Но пока терпит галантное обхождение, неиссякаемое трудолюбие и стук костылей. И даже рада.

Вдохновленный ее улыбкой, стучу костылями еще интенсивнее, зубрю диалоги, практикуюсь на персонале. Бедные они, бедные. Почему я раньше был таким неспособным к языкам? Учителя были не те? Стимулы недейственные? Смутно припоминаю, что студентом изучал механизм стимулирования в производстве. Моральное и материальное. Так вот Катюшина радость для меня самое, что ни на есть моральное стимулирование. А когда она поддерживает меня, обхватив руками, прижавшись щекой к плечу – материальное. Хоть не выздоравливай. И не старался бы, если бы не надеялся на большее.

Поднапрягся я своим больным серым веществом и выдал рацпредложение. Коли обзавелся штампом в паспорте, которого я еще, кстати, не видел, то почему бы к нему не добавить еще парочку. «Брак заключен» - «брак расторгнут» - «брак заключен». Что меня держит? Все возможные доводы женитьбы на Кире сейчас кажутся странными и неубедительными. И дела компании не сильно волнуют, и одобрение всеобщее. Дело в том, что все абстрактное где-то далеко, а Катюша рядом? Вряд ли! Акценты расставились по-другому после аварии. Большое видится на расстоянии, а уж расстояние между «быть» и не «быть» очень значительное.

Что-то в этом роде я и изложил мамуле на очередном сеансе связи. Имен не называл, потому что не был до конца уверен в верности своих видений. Что тут началось! Марго меня и уговаривала, и стыдила. Все напрасно. Ну не могу в угоду кому-то «пленяться тем, что мне не мило». Закончила угрозой приехать и разобраться со всем на месте. Добро пожаловать, мамочка. Будет чудесная возможность продемонстрировать тебе мою обретенную твердость и последовательность.


Сегодня вечером состоится спиритический ритуал. Вызов духов прошлого. Катюша будет рассказывать, как обещала, про свою первую любовь, а я - искать в ее повествовании себя, родного и беспутного. Встречаемся у Кати. Уютная домашняя обстановка в меблированном номере исключительно ее заслуга. Натащила милых пустяков, совершенно ненужных с мужской точки зрения и тем самым превратила казенное помещение из гостиницы в «Home, sweet home».

Уселись на диван, помолчали для начала.

Взяли паузу. Набрала Катенька воздуха в легкие побольше и …

- I want to tell about my first love…

Покосилась на меня хитренько и продолжила, строя короткие предложения, чтоб, значит, первоклашке понятно было.

- Случилось сие знаменательное событие еще в школьные годы…

Снова стрельнула искоса на расстроенное лицо слушателя и улыбнулась коварно.

- Он появился в нашей школе не с начала года, а после третьей четверти. Высокий, зеленоглазый, с налетом высокомерия. Девочки словно с ума посходили. Осаждали его записками, караулили в вестибюле после уроков. Самые отчаянные шли за ним до дома, естественно в отдалении. Приглашали погулять, сходить в кино. А он не обращал внимания. Только голову выше задирал. Как же меня это раздражало! Совсем не красавец, но обаятельный, симпатичный, веселый. Умный. Учился почти отлично, не прилагая никаких видимых усилий. Острый на язык, уж если приложит кого, не отмоешься. Светка по нему сохла, бледнела, переживала. Людка была готова бросить своего постоянного кавалера, если новенький попросит. Ленка кокетничала напропалую, не стесняясь. А я демонстративно отворачивалась и отпускала колкости ему вслед. Думаю, он их и не слышал, уж больно тихо я их произносила, отличница, очкарик с косичками. На голове моей постоянно красовались две большущие красные заколки, на ногах ненавистные синие рейтузы.

Но однажды предмет моей нелюбви подошел ко мне в коридоре и спросил:

- Хочешь яблоко?

Я терпеть не могла яблоки, у меня от них живот болел. И его не выносила. Но кивнула головой и взяла краснощекий плод. Мы поговорили об уроках. Об учителях. О нашем городе. До самого звонка.

А после уроков он пошел меня провожать, и был головокружительно интересным. У дома поцеловал.

Так мы начали дружить. Оказывается, раньше он жил в военном городке. В его классе было двадцать пять мальчиков и три девочки. Поэтому, когда на него обрушилось повышенное внимание девчонок, он просто не знал, как ему реагировать. Вот и изображал из себя не пойми что. И еще признался, что из нашего класса увидел только меня, остальных просто не заметил.

Вот.


В процессе рассказа она вдохновилась, глаза заблестели, как мокрые вишни, щечки разрумянились. Воспоминания доставляли ей удовольствие. Мое разочарование сменилось мрачным раздражением. Попался бы мне сейчас этот зеленоглазый! Получил бы костылем по шее. Катя целовалась с чужим парнем! Кулаки сжались.
парнем! Кулаки сжались.