Библиотека Альдебаран

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   11
***


Я никогда раньше не был в настоящих горах, хотя они притягивали меня всегда. Я читал про горы, рассматривал фото белоснежных вершин, проглатывал рассказы Сенкевича про бесстрашных покорителей Эвереста. И когда надо было бежать, я сбежал в горы. На наш Советский Кавказ, в Приэльбрусье. Поезд увез в Минводы. А там такси, и уже через два часа ты оказываешься в Стране Мальборо. Все знают эту страну. Ее придумал лет этак тридцать назад Лео Вернет. Но в России это не так хавается. Нужно было хоть чуть чуть акклиматизировать эту потрясающую идею, перенести ее на нашу почву. Ведь у нас есть своя Страна Мальборо, страна настоящих мужчин. Это пойма реки Баксан, дорога в Приэльбрусье. Кто видел, тот поймет. Отвесные скалы и быстрая река, блистающие медью на солнце отвесные выступы и зелень весенней травы. Все как на тех картинках, на щитах 3x6, что расставлены по всему миру. Только ковбоев нет, да откуда в России ковбои. Вместо диких мустангов и небритых мужчин в шляпах здесь гордые свободные люди, покоряющие жизнь как самую страшную и непокорную стихию.

Час путешествия по ущелью – и ты попадаешь в другую сказку, туда, где сады цветут на фоне снежных шапок Чегета и Эльбруса. Мир меняется, и ты, вдыхая полной грудью, сбрасываешь с плеч ношу самых невыносимых проблем. Может быть, я здесь первый и последний раз, крутилось в голове. Уж лучше остаться навсегда здесь, чем вернуться и погибнуть там.

Остановился в маленьком частном отеле. Хозяйка предложила голодному с дороги путнику шурпу и шашлык. Я сел за грубый деревянный стол и жадно съел все до последнего кусочка. Выпил стакан глинтвейна и облепиховый чай. А потом, добравшись до своей комнаты, свалился на кровать, погрузившись в глубокий черный сон.

Следующий день я провел на Эльбрусе. Конечно, Воробьевы горы чего то стоят, но здесь совсем другие ощущения, совсем другая манера катания. Доска не слушается поначалу. Ее надо приручить, подчинить своей воле, как того дикого мустанга. Я выучил, как молитву, названия горных станций «Азау», «Крогозор», «Мир». Поднимался и спускался вновь и вновь, пока, наконец, не остался на горе один. В последний свой спуск я падал не по неумению, а от дикой боли в непривыкших к такой нагрузке ногах. Спускаясь пешком от «Азау» к Чегету, думал, как же здорово, что я сбежал сюда. Это самый потрясающий побег от проблем в жизни, лучше уже не будет.

Уже стемнело, когда я проходил по мосту через бурный Баксан. Чуть в стороне заметил могучую фигуру незнакомого горца. Он стоял и смотрел на быструю воду. Потом повернулся ко мне, и я почувствовал некоторый дискомфорт: горец был высок, плечист, от него исходило что то недоброе. Он еще постоял в темноте и направился, чуть прихрамывая, в сторону Терскола.

А я пошел спать… Удивительное дело, несмотря на дикую усталость, заснуть не удавалось. Напрасно я считал овец и слонов с закрытыми глазами, вспоминал картинки сегодняшних безумных скоростных спусков. Сон не приходил. Не появился он и после того, как я спустился в гостиную и хорошенько поел. Ночь звала меня куда то, и противиться было невозможно. В такие моменты нужно слушать, что говорит твое внутреннее Я, и идти, следуя его указаниям. Но мое Я никуда меня, как ни странно, не звало, ему просто не хотелось спать. Поразмыслив, я решил провести время в баре ближайшего большого отеля, выпить пару стаканов глинтвейна, послушать истории бывалых рейдеров.

Так я познакомился с дядей Мишей.

***


– Высоцкий, он здесь жил. Знаешь? – Дядя Миша опрокинул рюмку с водкой в рот и поморщился.

– Да, я видел табличку.

– Табличку… Городские. Туристы. Он здесь жил и песни свои писал, а потом здесь умер…

– Здесь? – Я посмотрел на старого альпиниста с явным недоверием.– По моему, в Москве.

– По моему, в Москве… – передразнил дядя Миша.– Он здесь умер, на горе! Когда его гора победила… Ты вот послушай, как бывает. Я здесь с восемьдесят пятого года. Давно. Приехал кататься и не смог уехать. Дочь у меня в Москве… Вот фотку, смотри, прислала.– С помятой карточки улыбалась девушка лет двадцати пяти, каких миллион.– А здесь горы. Они лечат. Нет, не так, слабого они убивают – сильного лечат. Я с восемьдесят пятого тут и проводником, и инструктором. Приходят люди – говорят: «На Эльбрус пошли?» – я отвечаю: «Пошли». Мы с товарищем собираем группу человек из пяти и идем.

В «Приюте одиннадцати» последняя теплая остановка. Пьем чай. Все молчат, говорить ничего не надо. Гора этого не любит. Пятеро здоровых мужиков, которые хотят победить гору, собрались здесь и молча пьют чай. А потом мы идем дальше… Но из пяти до верху доходят двое. Нет, остальные не гибнут, у меня только один раз турист погиб, просто не могут больше идти, воздуха там нет совсем. Мы их вниз спускаем. Они сразу уезжают, потому что гора их победила. Если не готов, туда идти нельзя. А тот, кто дошел, стоит на самой высокой точке Европы, дышит воздухом без кислорода и оставляет в снегу флажок со своим именем. Только там же в снегу воткнуты вот такие флаги,– он широко развел руки,– с именами Янь, Хуянь, Ганс, Фриц. Чертовы иностранцы с Красной поляны на Эльбрус на вертолете прилетают фотографироваться. Гору совсем изнасиловали. Она молчит, копит, потом даст им под зад!

Он замолчал, молча налил еще рюмку, выпил и продолжил, он, видимо, был рад, что нашел такого благодарного слушателя.

– А Высоцкий тоже не дошел. Он любил гору, а она его не приняла, потому что он уже был слаб. Физически то его сердце остановилось в Москве, после того как вернулся, но все таки умер он здесь.

Мы сидели с дядей Мишей в пустом баре гостиницы и пили: он водку, я пиво. Он поначалу щурился на мой легкий напиток, но потом перестал, люди здесь пьют то, что хотят и что здоровье позволяет. Кататься утром с бодуна может далеко не каждый. Дядя Миша – здоровый, высокий, грубый, чуть седой, красивый русский мужик лет сорока пяти. В синем лыжном костюме. Я – двадцатичетырехлетний раздолбай в джинсах и «ониловской» ветровке, по виду явный мажор. Что нас свело вместе, усадило за этот столик? Наверное, то самое мое внутреннее Я, что не давало мне спать.

– Здесь живут кабардинцы, балкарцы, черкесы. И они не спрашивают, чьи это горы. Это наши горы. Твои, мои, их. Наши родные Кавказские горы. И кабардинцы с балкарцами тоже наши родные. Русские, если хочешь. Это же все Россия. Им без России нельзя, а нам без Кавказа. А «чехов» здесь не любят. Точно не знаю почему. Больше всего их не любят черкесы. У них на этот счет своя байка есть. Вот слушай. Знаешь, почему Сталин всех «чехов» с Кавказа сослал? Когда немцы на Кавказ рвались, тут все с немцами насмерть бились – и черкесы, и кабардинцы, и балкарцы. И как то небольшой отряд с полковником во главе прорвался и пришел в чеченское селение. А его встретили с хлебом, с солью, полковнику подарили белого скакуна, бурку и кинжал. А знаешь, что это значит для Кавказа? Ну, это все равно, если бы я назвал тебя своим братом и был готов до конца отвечать за свои слова. А они врагу… Их по закону войны расстрелять всех могли, а он, Сталин, когда узнал, всех выслать приказал. Вот так. Такая притча кавказская есть, может, и правда так было. Местные здесь мирные. Ничего не надо бояться. Здесь ведь не люди, а горы правят. А горы, они всегда справедливы. Если что не так – наказывают. Отсюда не уйти, двести километров по ущелью, так что не убежишь от судьбы. Поэтому здесь не воруют, не убивают. Все мирно. Туристов любят. Они хлеб приносят. Их берегут. Ладно, все, поздно уже, надо спать идти, завтра группу на лыжи собрал. Возись с ними целый день… А ты летом сюда приезжай, вон на верхнем Чегете круглый год снег лежит. Катайся на здоровье.

– А на Эльбрус? Там же тоже снег круглый год.

– Нет, на Эльбрус не надо. Эльбрус – это гора. Там люди умирают.

Он махнул еще рюмочку и зашагал, чуть покачиваясь, к себе. Его преклонение перед Эльбрусом передалось и мне. «Эльбрус – это гора, там люди умирают». Звучали у меня в голове его слова. Ответов и подсказок я не получил, зато наслушался историй, которыми можно будет при случае веселить у костра друзей.