Geum.ru

Жанр: Историческая проза или Олитературенные мемуары

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   11   12   13   14   15   16   17   18   19

подействовала на ее душевное состояние. Теперь Ольга

Александровна не была бедной родственницей, живущей в изгнании,

помнящей былой блеск, исчезновение которого постоянно

оплакивали ее более удачливые родственники.

Немецкая "Анастасия" была отнюдь не единственной

претенденткой на принадлежность к семье Романовых. Уезжая в

1925 году в Берлин, Ольга Александровна едва ли представляла,

сколько встреч подобного рода ей еще предстоит. По существу,

самозванцы обоего пола преследовали ее до конца жизни. В

разговоре со мной она сказала:

-- Хорошо, что я, можно сказать, приобрела иммунитет

против их атак на меня. Иначе они свели бы меня с ума. Я

надеялась, что наилучший способ общения с такими людьми -- это

равнодушие, но подобная политика не всегда срабатывала. Вы даже

не представляете, какими наглыми, черствыми и упрямыми бывают

некоторые из них.

Великой княгине стали докучать с самого начала. Какая-то

незнакомка принялась осаждать ее пространными посланиями.

Женщина, жившая в Торонто, не сообщала, кто она, а только

неоднократно намекала, что, поскольку она "очень близкая

родственница", то вправе просить о встрече с Ольгой

Александровной, чтобы поведать ей свою историю. Сначала Великая

княгиня не обращала внимания на письма. Однако, раздосадованная

назойливостью корреспондентки, она послала ей коротенькую

записку, указав в ней, что отказывается от встречи.

Однако это не остановило "очень близкую родственницу", а

только заставило изменить тактику.

-- Она стала присылать мне такие жалостливые письма, что

я, в конце концов, сжалилась и сообщила, что встречусь с ней,

но лишь один раз, -- рассказывала Ольга Александровна. -- Мы

договорились о дате, и муж поехал в Моффет, чтобы встретить

поезд из Торонто, но к нам в дом эту женщину так и не привез.

Как только он ее увидел, то сразу понял, что я не должна

встречаться с нею. По его словам, это было что-то ужасное. Не

представляю, как ему это удалось, но он разговаривал с ней на

платформе в течение долгого времени, а потом посадил на

ближайший же поезд, отправлявшийся в Торонто. Должно быть, он

что-то ей сказал такое, что заставило ее навсегда замолчать.

Больше я от нее писем не получала и не имею представления о

том, за кого она себя выдавала.

Другой самозванкой была еще одна чрезвычайно многословная

"Анастасия", жившая в небольшом городке в Иллинойсе. Она тоже

принялась бомбардировать свою "любимую тетю Ольгу" письмами. Ее

ничуть не заботило, что "любимая тетя Ольга" ни на одно из них

не ответила. Дама эта была владелицей салона красоты

"Анастасия" и, похоже на то, преуспевала. Спустя какое-то время

даме из штата Иллинойс надоело писать в Канаду. Она отправилась

в Торонто собственной персоной, полная решимости заставить

"любимую тетю" встретиться с нею. Иллинойсская "Анастасия"

намеревалась добраться до самого Кемпбеллвилля, но в Торонто до

нее дошел слух, заставивший ее поспешить в немецкое

консульство.

Приблизительно в это время госпожа Андерсон обратилась в

ряд германских судов с иском, цель которого состояла в том,

чтобы потребовать юридического признания ее претензий. Гневу и

возмущению Ольги Александровны не было предела, когда в Торонто

прилетели два немецких адвоката с тем, чтобы уточнить некоторые

подробности ее визита в Берлин в 1925 году. Германский консул

упросил Великую княгиню дать им короткое интервью. Первой ее

реакцией было отказать в просьбе: она не хотела больше слышать

об этой истории. Однако консул продолжал уговаривать ее, и в

конце концов она согласилась на встречу, правда, очень

неохотно. "Короткое интервью" оказалось бесконечным, и Ольге

Александровне пришло в голову, уж не пытаются ли заманить ее в

ловушку и заставить отвечать на вопросы, которые ей были не

вполне понятны. Рассерженная и усталая, она поднялась и

заявила, что ей больше нечего сказать, и вышла из комнаты.

Сконфуженный консул последовал за ней, бормоча извинения. В

коридоре они едва не наткнулись на иллинойсскую "Анастасию".

Узнав о приезде адвокатов в Торонто, она ждала консула, чтобы

просить его принять ее. Она намеревалась заявить о собственных

претензиях и обвинить немецкую "Анастасию" в мошенничестве.

Иллинойская "Анастасия" услышала, как рассыпался в извинениях

немецкий консул, обращаясь к "ее Императорскому Высочеству".

Мгновенно сообразив, кто находится перед нею, дамочка бросилась

к Великой княгине, восклицая: "Тетя Ольга! Дорогая тетя

Ольга... Наконец-то..."

Вне себя от гнева, Великая княгиня прошла мимо, не

взглянув на "племянницу". Впоследствии Ольге Александровне

стало известно, что "Анастасия" из Иллинойса пыталась завоевать

себе сторонников в Иллинойсе, заявив, что она узнала "свою

дорогую тетю" по верхней губе.

-- В первый и последний раз в жизни мне стало известно, --

едко заметила Ольга Александровна, -- что меня можно узнать по

какой-то таинственной особенности очертаний моей верхней губы.

Полагаю, что эта женщина вернулась в свой салон красоты в штате

Иллинойс. Она, по крайней мере перестала тратить деньги на

марки, прекратив писать мне.

Мы рассказали лишь о двух из многих самозванок. Некая

дама, обитавшая в роскошной вилле на берегу озера Комо,

выдавала себя за великую княжну ольгу Николаевну, старшую дочь

Императора Николая II. Она в свою очередь называла немецкую

"Анастасию" самозванкой, поскольку имелись неопровержимые

доказательства того, что все ее "сестры" были злодейски убиты в

1918 году. Претендентка с озера Комо, по-видимому, располагала

значительными средствами. Те, кто встречался с нею на ее вилле,

свидетельствовали о том, что дом ее был полная чаша. Она якобы

была помолвлена с господином "королевской крови", имя и

национальная принадлежность которого остались загадкой.

Появилась "Анастасия" даже в Японии! Православный епископ из

Токио, старинный друг Великой княгини, писал ей, что эта

женщина "взбудоражила всю Азию. Вы должны что-то предпринять,

чтобы положить этому конец", -- умолял он Ольгу Александровну.

-- Но что я могла поделать? -- обратилась ко мне Великая

княгиня. -- Все мои родственники, как и я сама, располагали

убедительными доказательствами Екатеринбургского злодеяния. Как

жестоко было со стороны этих авантюристок выдавать себя за моих

племянниц лишь ради того, чтобы извлечь материальную выгоду. Но

я не могла ничего поделать. Не могла же я опуститься до того,

чтобы заняться разоблачением их недостойных уловок. Мне ничего

не оставалось кроме того, чтобы не обращать на них внимания.

Однако все это доставляло мне мучения, -- сетовала Великая

княгиня.

Однажды вечером -- Ольга Александровна и ее супруг жили

тогда уже в Куксвилле -- послышался стук в дверь. Полковник

подошел к ней и открыл. Там стоял низенький, с неприятными

чертами лица, мужчина. Улыбнувшись, он произнес по-французски:

-- Полагаю, что, спустя столько лет, вы меня не узнали. Я

Алексей. Не могу ли я видеть тетю Ольгу. Я принес ей рассказ о

моей жизни.

Великая княгиня услышала эти слова и чуть не упала в

обморок. Полковник попытался помешать пришельцу войти в дом, но

тот проскользнул в жилую комнату и, положив на стол засаленную

объемистую рукопись, начал пространный рассказ о каких-то

солдатах в Екатеринбурге, которые сжалились над ним много лет

назад.

-- Я был тяжело ранен, но жив, и они вытащили меня

украдкой из подвала. Потом передали меня французам. Один офицер

усыновил меня и увез во Францию. Я всегда знал, чей я сын, но

не хотел делать это достоянием публики. Но, полагаю, настала

пора сделать это. Я написал рассказ о своей жизни. Прошу

прощения, я совершенно забыл русский язык.

Для хрупкой Великой княгини, слушавшей всю эту дикую

историю, тот вечер был, должно быть, один из самых кошмарных в

ее жизни. Она давно заставила себя смириться с ужасом

Екатеринбургского злодейства. Горячо верила, что Державный брат

ее вместе со всей своей Семьей почиют о Господе. Постоянно

молилась о них и хранила память о них. Даже тогда, когда она

решила рассказать мне свои воспоминания, она почти не упоминала

об Екатеринбурге, да и я не расспрашивал ее. Я знал, что мысль

о нем не переставала терзать ее.

И здесь, под крышей ее собственного дома, какой-то

неопрятный французик все говорил и говорил об ужасах той

июльской ночи 1918 года. Полковник, верно, готов был вышвырнуть

непрошенного рассказчика вон. Но Великая княгиня слушала его.

-- Нам было очень жаль его, -- рассказывала она, -- и мы

согласились прочитать его рукопись, хотя разумеется, он был мне

племянником не в большей степени, чем вот этот пес, лежащий

возле камина.

В конце концов, человечек разрыдался и признался в обмане.

Рассказал, что он француз, что плавал на судах, а теперь

работает мойщиком посуды в Нью-Йорке. Слушая Ольгу

Александровну, я хорошо представлял себе, каких мучений стоил

ей тот вечер. Но она сказала: "Нам было очень жаль его", и

только.

Очередная "Анастасия" появилась совсем недавно, в начале

1960 года. Женщина эта, личность которой так и не удалось

установить, была настолько настойчивой, что начальник

монреальской полиции решил откомандировать одного из своих

сотрудников в Куксвилль.

-- Меня спросили, не разрешу ли я показать цветной фильм

обо мне этой женщине в Монреале. Я согласилась. Я решила

положить этой глупой затее конец -- раз и навсегда.

Однако спустя несколько недель, когда Великая княгиня

лежала, тяжело больная, в одной из больниц Торонто, в

помещение, отведенное Великой княгине, вошел полицейский из

Монреаля в сопровождении последней самозванки, несмотря на

табличку на дверях "Посетителям вход воспрещен".

Раздосадованная Ольга Александровна закрыла глаза, притворяясь

спящей, в надежде, что ее оставят в покое, и тут услышала слова

"Анастасии":

-- Помню, она всегда делала вид, что ей плохо, когда она

хотела попросить чего-нибудь у моего отца.

-- Нужно вам сказать, -- заявила мне Ольга Александровна,

когда я пришел навестить ее и возмутиться тем, что от нее

узнал, -- что я никогда и не падала в обморок и не

притворялась, будто мне плохо, в присутствии Ники. Мне не было

нужды притворяться перед ним. Знаю, я часто досаждала ему, и я

надеюсь, что он меня простил, но между ним и мною никогда не

было фальши.

Несмотря на свою назойливость, монреальская "Анастасия"

стушевалась и куда-то исчезла.

Как это ни невероятно, но однажды Великую княгиню обвинили

в том, что она выдает себя... за самое себя! В одном канадском

журнале были напечатаны несколько моих статей о ней, и я

получил пространное письмо на испанском языке от женщины,

жившей в Монтевидео. Она утверждала, будто именно она является

Великой княгиней Ольгой Александровной, а "женщина в Канаде" --

самозванка. Автор письма предупредила меня, что намерена

приехать в Канаду и начать судебное расследование с целью

"защитить честь и достоинство семейства Романовых". Я показал

письмо Ольге Александровне, и она рассмеялась.

-- Даже не верится, что бывают такие сумасшедшие на свете,

не правда ли? -- отозвалась она.

О женщине из Монтевидео мы так ничего больше и не

услышали.

Какой гордой и сдержанной была Великая княгиня и какую

боль, должно быть, причиняли ей все эти "Анастасии"! До сих пор

слышу ее голос:

-- Я знаю, что смерть моя близка, и теперь, в конце долгой

своей жизни я думаю, что рассказала вам все, что помню об

Анастасии. Больше мне нечего добавить. Мне кажется, что я

воздала долг памяти моей бедной Маленькой. [Так называли в

Императорской семье Великую княжну Анастасию Николаевну.]

Я тоже был уверен в этом, как был уверен и в том, что

сбудется ее пламенная надежда: с легендой об Анастасии вскоре

будет покончено. Преклонение перед памятью ее брата и его семьи

было так велико, что этого не выразить словами. Рана,

нанесенная ей злодейской расправой в Екатеринбурге, так и не

зажила, не превратилась в шрам. Все эти претендентки, которые

появлялись на международном рынке, не просто досаждали Великой

княгине. Они вламывались в дверь святилища, на доступ в которое

имели право лишь Великая княгиня Ольга Александровна и ее

сестра Ксения, и никто другой. Истинная дочь Православной

Церкви, в канонах и символах которой она находила опору, Ольга

видела в своем брате Помазанника Божия, власть которому была

дарована не людьми, а Богом. Однажды я осмелился спросить

Великую княгиню, молится ли она за него. Немного помолчав, она

ответила:

-- Не за него -- а ему. Он мученик.

И я понял, что иного ответа она дать не могла.

От таких чувств и такой преданности некоторые, возможно,

отмахнутся в наши дни, когда самое жестокое и гнусное убийство

оставляет людей чуть ли не равнодушными, когда королевская

власть во многих странах считается нелепым, затасканным

анахронизмом; когда для многих миллионов людей само понятие о

причастии перестало существовать, а большая часть истории не

представляет никакого интереса. Однако Великая княгиня, хотя и

не получившая строгого академического образования, обладала

чувством непрерывности истории и ясно сознавала, что является

наиболее важным в жизни. У нее была цельная натура, и даже ее

предрассудки не вступили с нею в противоречие.

Поселившись в Кэмпбеллвилле, Ольга Александровна

надеялась, что сможет вести более или менее уединенный образ

жизни. Но не тут-то было. Последовали приглашения от

торонтовских дам на обеды, ужины, званые вечера. Сначала она их

принимала исключительно ради своих невесток. Великая княгиня,

где бы она ни появлялась, совершенно не обращала внимания на

то, как плохо она одета. При жизни матери ей приходилось

следить за своим гардеробом. Но после кончины Императрицы Марии

Федоровны в 1928 году Ольга Александровна перестала обращать на

собственный гардероб какое-то особенное внимание, однако, как

бы ни была она одета, это не мешало ей сохранить свое

достоинство и величественность.

На одном из таких приемов она, по ее словам, встретила

ныне покойную Мазо де ля Рош. Имя это ничего не говорило Ольге

Александровне, и она, со свойственной ей прямотой, призналась,

что не читала ни одного романа этой писательницы. "Но они

переведены на семнадцать языков", -- заявила мисс де ля Рош и,

обратясь к хозяйке гостиной, заметила, что Великая княгиня,

видимо, плохо начитана.

Если одна из собеседниц была откровенна, то вторая --

груба. Как бы то ни было, инцидент удалось уладить, и обе

женщины подружились.

Великая княгиня всегда ненавидела светскую чернь и поэтому

невзлюбила званые вечера с коктейлем. "Это самый дешевый способ

отблагодарить тех людей, которых следовало бы пригласить на

ужин", -- сказала по их поводу Ольга Александровна. Мало помалу

она стала удаляться от все увеличивавшегося круга знакомых.

Приближаясь к своему семидесятилетию, Ольга Александровна

поняла, что должна сохранять свои силы и уделять досуг лишь

друзьям -- где бы они не жили, и кем бы они ни были.

В дружбе она проявила свою натуру художника. Ее щедрость,

тактичность, умение разбираться в людях, верность друзьям не

имели границ. Если друг в чем-то испытывал нужду, для Ольги

Александровны не было таких трудностей и неудобств, которые она

была готова испытать для него. Для нее не существовало никаких

различий для людей, принадлежащих к тем или иным слоям

общества. Она искала лишь то настоящее, что было в тех мужчинах

и женщинах, которым она дарила свою дружбу. "Я чувствую, что

сущим благодеянием для меня было знакомство [с Великой

княгиней]", -- писал один молодой бизнесмен из Торонто, а сосед

ее по Кэмпбеллвиллю отметил присущие Ольге Александровне

"удивительные и редкие качества, свидетельствовавшие об ее

истинной доброте".

несмотря на теплый прием, оказанный Великой княгине в

Канаде, с самого начала жизнь ее в графстве Холтон пошла по

тернистому пути. Первым огорчением четы Куликовских было

расставание с обоими сыновьями, которые покинули ферму. Они

отправились в Торонто, захватив с собой целое множество

рекомендательных писем к главам фирм, но найти хорошую работу

оказалось не так просто, как они надеялись. Они были хорошими

солдатами, но деловым опытом не располагали. Должности, которые

они со временем получили, отнюдь нельзя было назвать денежными,

и Ольге Александровне пришлось испытать немало финансовых

трудностей. На ее беду, обе невестки решили развестись со

своими мужьями. Одна из них, взяв с собой младшего ребенка,

вернулась в Данию.

А в начале 1952 года Великая княгиня и ее супруг поняли,

что им больше не под силу хозяйствовать на ферме.

-- Я полюбила нашу усадьбу. Она была такой просторной. Все

в ней дышало свободой. Дом обладал каким-то очарованием. Это

был поистине домашний очаг. И местность была очаровательной.

Было райским наслаждением в часы досуга гулять по лесам и

полям. Я могла писать на пленэре. Но мужу было все труднее

продолжать работать. Сыновья от нас уехали, а наемных

работников было не так-то легко найти. Те же, которых мы

нанимали, не всегда нас устраивали.

То было время, полное огорчений для Ольги Александровны, в

особенности, после того, как за несколько месяцев до этого у

нее таинственным образом были похищены некоторые из ее наиболее

ценных ювелирных изделий. Больше всего ее расстроила утрата

бесценного кольца с сапфиром размером с вишню, окруженным

крохотными алмазами и сапфирами; его подарила ей Императрица

Мария Федоровна, когда у дочери родился ее первенец, Тихон.

Кольцо и еще несколько украшений лежали в небольшой коробочке,

хранившейся в портфеле вместе с некоторыми важными семейными

документами. По словам Великой княгини, опасности, что портфель

могут похитить, не было, так как он всегда стоял на виду возле

кресла-качалки полковника Куликовского, и, ко всему, лишь члены

семьи знали о том, что в нем хранится.

Однако однажды портфель таинственным образом исчез. Тотчас

же вызвали полицию, был произведен тщательный осмотр дома и

примыкающего к нему участка. Кроме того, все были подвергнуты

допросу, в том числе два работника, трудившихся в это время на

ферме. Поле нескольких часов поисков в амбаре был найден пустой

портфель. Неподалеку, в кустарнике, по снегу были разбросаны

бумаги. Ни одно ювелирное изделие, как и кольцо, так и не было

обнаружено. Полицейские были уверены, что кража была совершена

кем-то из обитателей дома.

-- Ирония заключалась в том, что, если бы мы доверили

хранение драгоценностей доброй старой Мимке, то кражи бы не

было, -- заключила Великая княгиня. Дело в том, что верная

Мимка, подобно всякой предусмотрительной русской крестьянке,

зашивала все драгоценности ее хозяйки в нижнюю юбку -- самое

безопасное место. Неожиданная потеря кольца очень расстроила

Ольгу Александровну, которая видела в ней еще одно

доказательство проклятья, нависшего над сокровищами Романовых.

Осенью 1951 года здоровье ее мужа ухудшилось. Его начала

беспокоить старая травма позвоночника, ему становилось все

труднее водить автомобиль и даже передвигаться.

-- Я так надеялась, что нам никогда больше не придется