Restitutio in integrum в системе Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод
(Лобов М. Б.) ("Сравнительное конституционное обозрение", 2012, N 5) Текст документаRESTITUTIO IN INTEGRUM В СИСТЕМЕ ЕВРОПЕЙСКОЙ КОНВЕНЦИИ О ЗАЩИТЕ ПРАВ ЧЕЛОВЕКА И ОСНОВНЫХ СВОБОД <*>
М. Б. ЛОБОВ
Лобов Михаил Борисович - начальник отдела Секретариата Европейского суда по правам человека.
В фокусе статьи - обязательство по восстановлению прав, вытекающее из постановлений Европейского суда по правам человека, и шире - принцип restitutio in integrum в международном праве. Анализируя последовательную практику государств-участников, постановления Суда и документы Комитета Министров, автор демонстрирует реализацию данного принципа в рамках Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод на протяжении ее шестидесятилетней истории. Наряду с бесспорными достижениями системы Конвенции в реальном восстановлении нарушенных прав, он останавливается и на нерешенных вопросах, весьма актуальных как для России, так и для других европейских стран.
Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод; Европейский суд по правам человека; Комитет Министров Совета Европы; исполнение решений Европейского суда по правам человека; восстановление нарушенных прав; реституция; меры общего и индивидуального характера; сравнительное право.
Restitutio in integrum in the system of the European Convention On Human Rights M. Lobov
Lobov Michael - Head of Division at the Registry of the European Court of Human Rights.
The article focuses on the obligation of the restoration of rights arising from judgments of the European Court of Human Rights, as well as the principle of restitutio in integrum in international law. Analyzing the practice of member states, the Court's decisions and Committee of Ministers' documents, the author demonstrates the realization of this principle in the framework of the European Convention on Human Rights during its the past 60 years. Along with the achievements of the Convention system in the field of the restoration of violated rights, the author underlines unsolved guestions, which are urgent not only for Russia but also for other European countries.
Key words: European Court of Human Rights; European Convention on Human Rights; Committee of Ministers of Council of Europe; execution of European Court of Human Rights' judgments; restoration of rights; restitution; measures of general and individual character; comparative law.
I. Введение. Развитие Европейской конвенции как системы права
Прошедшее десятилетие перемен убедило даже самых суровых скептиков, что ратификация Россией Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее - Конвенция) означала нечто большее, чем просто присоединение к очередному международному договору. Причина тому не только в том, что Конвенция несет массу элементов конституционно-правового характера <1>, и даже не в том, что она стала редким международно-правовым инструментом, защищающим права не "иллюзорные и теоретические, а конкретные и эффективные" <2>. Особый статус Конвенции в европейском и национальном праве во многом определяется тем, что она создала целостную систему права <3>, которая не только зиждется на определенной системе ценностей, но еще и является органично встроенной в европейский политический проект <4>. -------------------------------- <1> См.: Flauss J.-F. La Cour europeenne des droits de l'homme est-elle une Cour constitutionnelle? // Revue francaise de droit constitutionnel. 1998. N 36. P. 711 - 728; Cohen-Jonathan G. La fonction quasi constitutionnelle de la Cour europeenne des droits de l'homme // Renouveau du droit constitutionnel: Melanges en l'honneur de Louis Favoreu. Paris: Dalloz, 2007. P. 1127 - 1153; Stone Sweet A. Sur la constitutionnalisation de la Convention europeenne des droits de l'homme: cinquante ans apres son installation, la Cour europeenne des droits de l'homme concue comme une Cour constitutionnelle // Revue trimestrielle des droits de l'homme. 20e annee. 2009. N 80. P. 923 - 944. <2> Application no. 6289/73, Airey v. Ireland, Judgment of 9 October 1979. Series A no. 32. Para. 24. <3> См. для сравнения о проблемах системности в общем международном праве: Combacau J. Le droit international: bric-a-brac ou systeme? // Archives de philosophie du droit. T. 31. 1986. P. 85 - 105. <4> Именно это последнее обстоятельство во многом объясняет разницу в успехах Конвенции и ее аналогов в других регионах мира при том, что суть гарантированных ими прав одна и та же и что проистекают они из одного универсального источника - Всеобщей декларации прав человека 1948 года.
Участие в подобной системе - процесс неизмеримо более сложный, чем просто рецепция в национальное право определенного ряда новых правовых норм, процесс, требующий комплексного подхода. Это замечание всецело применимо как к государствам-участникам, так и к контрольным органам Конвенции и Совету Европы в целом. Далеко позади те времена, когда проблемы роста набиравшего обороты контрольного механизма Конвенции предлагалось решить преимущественно через реформу составов и процедур участвующих в этом механизме органов. Подобные иллюзии окончательно рассеялись с началом работы нового и единого Суда в Страсбурге, в котором место судьи от России занял Анатолий Иванович Ковлер. Реализация Протокола N 11 показала, что реформа на этом не закончится, а будет не только долгой, но и значительно более сложной. Несмотря на то что принятый через пять лет Протокол N 14 тоже касался большей частью реформы Суда, всем к тому моменту стало ясно, что ключи к дальнейшим успехам системы Конвенции находятся не в Страсбурге. По сути, процесс развития системы Конвенции в 2000-х годах следует рассматривать не столько как реформу, сколько как стремление радикально укрепить ее особое место и значение в национальных правовых системах, реализовать ее статус "конституционного инструмента европейского правопорядка" <5>. Причем эта работа далеко не должна ограничиваться вновь присоединившимися к системе государствами Восточной Европы. -------------------------------- <5> Application no. 15318/89, Loizidou v. Turkey (preliminary objections), Judgment of 23 March 1995. Series A no. 310. Para. 75.
Таким образом, начиная с Римской конференции 2000 года, которая вслед за Судом впервые подтвердила на межгосударственном уровне этот особый статус Конвенции <6>, все сопутствующие Протоколу N 14 и последующие за ним шаги государств были нацелены уже не только и не столько на работу Суда. Именно тогда процесс "реформы" - читай "развития" - системы Конвенции был условно подразделен на верхнее (up-stream), среднее (mid-stream) и нижнее (down-stream) звенья. Два из них касались, по сути, совершенствования системы взаимодействия между правом Конвенции и национальными правовыми системами. Первое - в превентивном порядке, за счет создания предпосылок для эффективного применения Конвенции на национальном уровне внутренними средствами правовой защиты, в соответствии с принципом субсидиарности. Последнее - через эффективное исполнение постановлений Суда путем принятия мер индивидуального и общего характера <7>. -------------------------------- <6> Декларация Римской конференции министров по случаю 50-летия Конвенции заканчивается словами: "[Конференция] подтверждает, что Конвенция должна продолжать играть центральную роль конституционного инструмента европейского правопорядка, от которой зависит демократическая стабильность континента" (The European Convention on Human Rights at 50: What future for the Protection of Human Rights in Europe?: Declaration adopted by the European Ministerial Conference on Human Rights. Rome, 3 - 4 November 2000). <7> См. пакет мер, предусмотренных в Декларации и Рекомендациях Комитета Министров, принятых одновременно с Протоколом N 14: Guaranteeing the Effectiveness of the European Convention on Human Rights: Collected texts, Directorate General of Human Rights, Council of Europe, 2004.
Пройденный за десятилетие путь реформ и задачи, которые сегодня стоят перед государствами-участниками и органами Конвенции <8>, еще более заставляют рассматривать ее как систему права, в которой тесно переплетаются национальные и международно-правовые компоненты и процессы, взаимно влияя друг на друга и обогащая тем самым европейское правовое поле. Процесс восстановления нарушенных прав после констатации нарушения Конвенции Судом, обозначаемый латинским термином restitutio in integrum, является одной из сфер, где взаимодействие международных и национальных правовых процессов происходит подчас крайне остро и не может обойтись без должного регулирования. Настоящая статья демонстрирует уникальные достижения системы Конвенции в развитии механизмов по эффективному восстановлению нарушенных прав, к которым профессор А. И. Ковлер приложил немало усилий как замечательный судья и как авторитетный ученый. Статья касается также и тех сложных вопросов, которые неминуемо возникают в этой сфере и требуют подробного анализа. -------------------------------- <8> Органами Конвенции здесь и далее именуются органы, призванные обеспечить ее исполнение государствами-участниками, а именно Европейский суд по правам человека (и до 1999 года Европейская комиссия по правам человека), а также Комитет Министров Совета Европы. - Примеч. ред.
II. Обязательство restitutio in integrum в международном праве и в праве Конвенции
Обязательство restitutio in integrum всегда привлекало к себе особое внимание как в общем международном праве, так и в рамках Конвенции. Во-первых, потому, что оно логично вытекает из теории права, представляя собой неотъемлемый элемент эффективной санкции за противоправное деяние с целью как можно более полного восстановления status quo ante, то есть положения вещей до совершения правонарушения. Restitutio in integrum - это, по сути, торжество права в конкретной частной ситуации, реализация его верховенства над противоправным фактом. Учитывая, что реализация такого верховенства в международном праве, в отличие от внутригосударственного права, зачастую составляла проблему, утверждение принципа restitutio in integrum по мере развития международного правосудия в двадцатом веке вселяло надежды на превращение международного права в эффективную правовую систему. Процесс становления Конвенции, которая с самого своего зарождения претендовала на особые статус и эффективность в рамках развития европейского политического проекта, безусловно, не мог обойти этот вопрос стороной. Во-вторых, интерес к restitutio in integrum вызван и тем, что тема эта во многих отношениях проблемная. Восстановление status quo ante, которое было бы идеальным выходом в идеальном мире, зачастую входит в острый конфликт с необратимой или с трудом обратимой реальностью. Вопрос снимается там, где поворот жизни вспять по определению невозможен и на смену реституции приходит менее совершенная по своей природе компенсация. Но даже там, где восстановление ситуации практически возможно, restitutio in integrum часто приводит на практике к острым и трудноразрешимым ситуациям. Ситуации эти неминуемо вызваны поворотом вспять определенного хода вещей в реальной жизни и преодолением связанного с этим конфликта интересов. В результате обязательство restitutio in integrum не является ни абсолютным, ни безусловным. Комиссия международного права ООН ограничила обязательство реституции в своем проекте статей об ответственности государств следующим образом: "Государство, ответственное за международно-противоправное деяние, обязано осуществить реституцию, то есть восстановить положение, которое существовало до совершения противоправного деяния, если и в той мере, в какой реституция: a) не является реально неосуществимой; b) не влечет за собой бремя, которое совершенно непропорционально выгоде от получения реституции вместо компенсации" <9>. -------------------------------- <9> Цит. по тексту проекта статей об ответственности государств за международно-противоправные деяния, опубликованному в приложении к Резолюции Генеральной Ассамблеи ООН от 12 декабря 2001 года, A/RES/56/83.
Очевидно, что как первое, так и еще в большей степени второе ограничение нуждаются в оценке с учетом обстоятельств конкретного дела. Более того, в комментариях к проекту Комиссия недвусмысленно указывает на необходимость учета при реализации реституции среди прочих факторов интересов третьих лиц, требований справедливости и разумности <10>. Соответственно, возникает потребность в механизмах, позволяющих проводить оценку того, должно ли государство-ответчик произвести реституцию, и если да, то в какой мере, а в какой мере реституция должна быть заменена компенсацией или сатисфакцией <11>. Международное право знает примеры оценки и разрешения подобных вопросов в рамках международного судебного разбирательства <12>. -------------------------------- <10> См.: Draft Articles on Responsibility of States for Internationally Wrongful Acts, with commentaries // Yearbook of the International Law Commission, 2001. Vol. II. Pt. 2: Report of the Commission to the General Assembly on the Work of its Fifty-third Session. New York; Geneva: United Nations, 2007. P. 26 - 143, 95 - 97. <11> См.: статьи 36 "Компенсация" и 37 "Сатисфакция" проекта статей о международной ответственности: Ibid. P. 98 - 107. <12> См. по вопросу о невозможности реституции и ее замены на компенсацию: Forests of Central Rhodopia Case, Decision of 29 March 1933 // Reports of International Arbitral Awards = Recueil des sentences arbitrales / United Nations. Vol. III. New York: United Nations, 1949 (UN Sales No. 1949. V 2). P. 1405 - 1436; Mann F. A. The Consequences of an International Wrong in International and Municipal Law // British Yearbook of International Law. Vol. 48. 1976 - 1977. P. 1 - 66, 5 - 8.
Конвенция породила совершенно особую ситуацию как по характеру и количеству случаев, требующих полной или частичной реституции, так и по институциональному механизму ее обеспечения. Если в международном праве проблемы реституции вставали со времен первых международных арбитражей и Постоянной Палаты международного правосудия преимущественно по поводу права собственности, то в Конвенции принцип restitutio in integrum нашел применение в той или иной степени почти по всему спектру защищаемых ею прав. Кроме того, разрешение соответствующих вопросов оказалось, по сути, в совместном ведении двух контрольных органов Конвенции: Европейского суда, выносящего обязательные постановления, и Комитета Министров Совета Европы, следящего за исполнением данных постановлений. Их взаимодействие с целью эффективного восстановления нарушенных прав и свобод является уникальным процессом в международном праве и ставит ряд интереснейших и, как это ни парадоксально, до сих пор недостаточно изученных вопросов, которые особенно актуальны в дни, когда об эффективности механизма идет столько правовых и политических дискуссий. Нарушение каких прав ведет к обязательству restitutio in integrum или частичному восстановлению нарушенных прав и в каких ситуациях? Каковы пределы возможного в процессе восстановления нарушенных прав и, соответственно, каково соотношение между реституцией и компенсацией? Где искать критерии и какую роль играют органы Конвенции в оценке того, что надлежит предпринять государству-ответчику, и в оценке того, что им уже сделано? Пересекается ли компетенция Суда и Комитета Министров в этих вопросах и, в частности, каковы перспективы детальных предписаний Суда о принятии мер индивидуального характера с целью восстановления нарушенных прав? Какова роль внутренних государственных органов и, прежде всего, судов в этом процессе? Какова главная цель пересмотра дела в государстве-ответчике после констатации нарушений Конвенции Европейским судом? Каковы его формы? И, наконец, какова роль заявителей и каковы их процессуальные возможности? Все эти вопросы представляют как теоретический, так и сугубо практический интерес и заслуживают детального исследования, которое не может уместиться в рамках настоящей статьи. Ее основная задача - напомнить о генезисе данного обязательства в праве Конвенции и обратить внимание на важнейшие источники права, без которых невозможно его современное понимание и толкование.
III. Пробелы текста
В ходе подготовительных работ по разработке Конвенции в конце 1940-х годов выдвигалось предложение наделить Суд правом требовать от государства, нарушившего Конвенцию, принятия конкретных мер по исправлению допущенного нарушения и восстановлению ситуации, которая существовала до совершения нарушения, вплоть до отмены оспариваемого национального решения. Выдвигалась также идея наложения на нарушившие Конвенцию государства денежных штрафов. Ни одно из этих предложений, однако, не было принято <13>. -------------------------------- <13> См.: Sharpe J. Article 50 // Pettitti L.-E., Decaux E., Imbert P. H. La convention europeenne des droits de l'homme: commentaire article par article. 2e ed. Paris: Economica, 1999. P. 809 - 810.
Данный вопрос находился в списке неразрешенных проблем до последнего момента, когда одним из экспертов, наконец, не был предложен очередной вариант, который и был впоследствии зафиксирован практически без изменений в финальном тексте тогдашней статьи 50 <14>. Текст статьи претерпел некоторые изменения в ходе последующих реформ, но суть осталась прежней. В ныне действующей редакции Конвенции статья 41 предусматривает: -------------------------------- <14> Позднее в решении по делу "Де Вильде, Оомс и Версип против Бельгии" Суд отмечал, что данная статья Конвенции была задумана по типу аналогичных положений классических договоров, как, например, статья 10 Германо-швейцарского арбитражного договора 1921 года и статья 32 Женевского генерального соглашения о мирном разрешении международных споров 1928 года. См.: Application no. 2832/66, 2835/66, 2899/66, De Wilde, Ooms and Versyp ("Vagrancy") v. Belgium (Article 50), Judgment of 10 March 1972, Series A no. 14. Para. 16.
"Если Суд объявляет, что имело место нарушение Конвенции или Протоколов к ней, а внутреннее право Высокой Договаривающейся Стороны допускает возможность лишь частичного устранения последствий этого нарушения, Суд, в случае необходимости, присуждает справедливую компенсацию потерпевшей стороне". Таким образом, о реституции упомянуто лишь от обратного и вскользь. Преимуществом данной формулировки можно считать то, что она в духе устоявшегося международно-правового принципа недвусмысленно отдает приоритет устранению последствий нарушения перед компенсацией, которая должна присуждаться в случае необходимости и только при невозможности полной реституции <15>. -------------------------------- <15> Принцип реституции в международном праве к моменту создания Конвенции был уже достаточно четко зафиксирован и опробован в практике международных судебных органов. В деле Хожувской фабрики Постоянная Палата международного правосудия сформулировала принцип следующим образом: "Основополагающий принцип состоит в том, что возмещение должно, насколько возможно, устранить все последствия противоправного действия и восстановить ситуацию, которая бы, по всей вероятности, существовала, если бы то действие не было совершено" (The Factory at Chorzow (Germany v. Poland) (Claim for Indemnity) (Merits) (1928) PCIJ Rep Series A no. 17).
В остальном принятая Конвенцией формулировка впоследствии скорее вызывала вопросы, чем давала ответы. Нельзя отрицать, что текст статьи содержал некоторую двусмысленность по поводу возможности и необходимости использования нефинансовых средств для устранения последствий нарушения. Кроме того, поскольку решение о предоставлении справедливой компенсации стало с годами чаще выноситься Судом одновременно с решением по существу дела, то в свете принятой формулировки могло действительно сложиться впечатление, что выплата компенсации заменяет необходимость принятия государством других мер индивидуального характера. Такое толкование, впрочем, не исключалось как некоторыми исследователями, так и представителями отдельных государств. Возникающие вопросы пришлось разрешать на практике как государствам-участникам, так и органам Конвенции. Прошло немало времени и потребовалось немало усилий и доброй воли всех участников системы, прежде чем на рубеже 1990-х и 2000-х годов обязательство по восстановлению нарушенных прав оформилось в стройную систему. А Суд, в свою очередь, стал все более активно включать в свои постановления предписания по мерам индивидуального характера либо в качестве альтернативы выплате компенсации, либо как единственно возможный метод исполнения постановления государством-ответчиком.
IV. Подтверждение обязательства в практике государств-участников
Обязательство устранить негативные последствия нарушений прав заявителей, как правило, соблюдалось государствами с самых первых решений, вынесенных контрольными органами Конвенции по индивидуальным жалобам <16>. Приведенные ниже яркие примеры призваны продемонстрировать восприятие государствами своих обязательств в духе общих принципов международного права и в условиях отсутствия каких-либо императивных указаний на необходимость предпринять то или иное действие по восстановлению нарушенных прав <17>. Следует полагать, что последующее оформление обязательства в праве Конвенции произошло в решающей степени на основе практики исполнения государствами решений Суда и Комитета Министров. По сути, это была яркая иллюстрация права международных договоров, в соответствии с которым толкование текста строится с учетом практики его применения участвующими сторонами <18>. -------------------------------- <16> Напомним, что решения, констатирующие нарушения Конвенции, принимались тогда как Судом, так и Комитетом Министров на основании отмененной впоследствии статьи 32. Основываясь на докладах Комиссии, Комитет вплоть до вступления в силу в 1999 году Протокола N 11 выполнял квазисудебные функции в тех делах, которые не были переданы в Суд. Решения Комитета на основании статьи 32 были также обязательны для сторон, как и решения Суда, и имели аналогичные правовые последствия в смысле принятия мер индивидуального и общего характера. Исполнение обязательств контролировалось самим Комитетом Министров. <17> Исчерпывающий обзор практики государств по принятию мер индивидуального характера с целью устранения последствий нарушений Конвенции, констатированных ее органами на протяжении десятилетий, опубликован Департаментом по исполнению решений Европейского суда. См.: H-Exec(2006)2 (http://www. coe. int/t/dghl/monitoring/execution/Documents/MIindex_en. asp). <18> Пункт 3 "b" статьи 31 Венской конвенции о праве международных договоров 1969 года.
Государства-ответчики использовали всевозможные правовые средства для того, чтобы обязательства по Конвенции эффективно действовали в их внутреннем праве, осуществляя не только системные изменения законодательства и правоприменительной практики, но и устраняя, насколько возможно, негативные последствия нарушений в отношении пострадавшего заявителя. Такие действия стали первым шагом на пути обеспечения прямого действия Конвенции и решений ее контрольных органов во внутреннем праве <19>. -------------------------------- <19> См. подробнее на эту тему: Лобов М. Б. Прямое действие постановлений Европейского суда по правам человека в правовых системах государств - членов Совета Европы: Сравнительный обзор // Права человека. Практика Европейского суда по правам человека. 2007. N 2(11). С. 38 - 44.
Наиболее яркие ранние примеры касаются пересмотра уголовных дел после констатации нарушений права заявителей на справедливое судебное разбирательство или права на судебный контроль законности содержания под стражей. Так, в начале 1960-х годов Европейская комиссия констатировала нарушения статьи 6 в деле "Патаки и Дюнширн против Австрии" из-за отказа заявителю и его адвокату в участии в апелляционном процессе, в который на основании действовавшего тогда в стране Уголовно-процессуального кодекса была допущена только сторона обвинения <20>. В ответ Австрия внесла поправки, не только исправившие проблему в законе, но и предоставившие заявителям возможность подачи новой апелляции на вынесенный в отношении их приговор <21>. -------------------------------- <20> См.: Applications nos. 596/59, 789/60, Pataki and Dunshirn v. Austria, Report of 28 March 1963. <21> См.: Bundesgesetz vom 27 Marz 1963 uber die Erneuerung von Berufungsverfahren in Strafsachen, BGB1, Nr. 66/1963; Resolution DH(63)2.
В других ранних делах, известных как дела о бродяжничестве, Комиссия и Суд констатировали нарушения Бельгией пункта 4 статьи 5 в связи с отсутствием возможности для бродяг обжаловать в судебном порядке их лишение свободы <22>. Суд детально рассмотрел вопрос о восстановлении нарушенных прав заявителей в рамках отдельной процедуры и принял отдельное постановление, в котором впервые прояснил принципы толкования Конвенции в этом вопросе. В отношении restitutio in integrum Суд отметил, что ни бельгийское право, ни какая-либо другая правовая система не способна устранить последствия того факта, что заявители, хотя и содержались под стражей на законных основаниях, но не имели долгое время доступа к судебному контролю законности лишения свободы. Тем не менее Суд принял во внимание меры, принятые Бельгией в ответ на констатацию нарушения: полтора месяца спустя после постановления Суда по существу бельгийский парламент принял закон, обеспечивающий право бродяг оспаривать в судебном порядке законность лишения свободы, а переходные положения предоставили заявителям и всем лицам, находящимся в подобном положении, право такого обжалования в течение месяца со дня вступления в силу закона <23>. -------------------------------- <22> См.: Application no. 2832/66, 2835/66, 2899/66, De Wilde, Ooms and Versyp ("Vagrancy") v. Belgium, Judgment of 18 June 1971, Series A no. 12. <23> См.: Application no. 2832/66, 2835/66, 2899/66, De Wilde, Ooms and Versyp ("Vagrancy") v. Belgium (Article 50), Judgment of 10 March 1972, Series A no. 14. Paras. 20, 25; Committee of Ministers' Resolution DH(72)1, and Doc. C(72)3.
Особого внимания заслуживают дела, в которых различные государственные органы, включая суды, несмотря на отсутствие во внутреннем праве специальных норм, восстанавливали права заявителей путем пересмотра дел, творчески толкуя международные обязательства, Конституцию и существующее законодательство. В деле "Пирсак против Бельгии" Суд констатировал нарушение из-за объективно обоснованных сомнений в беспристрастности суда присяжных, поскольку его председатель прежде исполнял руководящие функции в подразделении прокуратуры, когда то вело уголовное дело заявителя. Вследствие постановления Суда министр юстиции и Генеральный прокурор использовали свои полномочия инициировать пересмотр дела в Верховном суде на основании статьи 441 Уголовно-процессуального кодекса Бельгии (пересмотр решения, противоречащего закону). В результате приговор, вынесенный с нарушением Конвенции, был отменен, а новый процесс был проведен в другом суде присяжных, который удовлетворял всем требованиям беспристрастности. В своем решении по справедливой компенсации Суд признал, что эти меры привели к восстановлению прав заявителя и достигли результата, как можно более близкого по природе вещей к restitutio in integrum. С этим выразил согласие и сам заявитель, несмотря на то что в новом процессе обвинительный приговор по его делу и наказание в виде восемнадцати лет принудительных работ были подтверждены <24>. -------------------------------- <24> См.: Application no. 8692/79, Piersack v. Belgium (Article 50), Judgment of 26 October 1984, Series A no. 85. Para. 11.
Подобно этому Генеральный прокурор Австрии использовал положение Уголовно-процессуального кодекса страны, позволяющее ему оспорить законность национального судебного решения, и таким образом добился пересмотра дела после констатации Судом нарушения права заявителя опросить двух свидетелей, обвинявших его в применении насилия в ходе семейной ссоры. В новом процессе заявитель был полностью оправдан <25>. -------------------------------- <25> См.: Application no. 9120/80, Unterpertinger v. Austria, Judgment of 24 November 1986, Series A no. 110; Resolution DH(89)1.
После констатации нарушения в деле "Барбера, Мессеге и Хабардо против Испании" Верховный суд Испании изначально счел, что в законе нет достаточных правовых оснований для пересмотра приговора, вынесенного с нарушением права на справедливое судебное разбирательство. Напомним, что заявители были приговорены к длительным срокам лишения свободы, не имея достаточного времени для подготовки защиты. Однако Конституционный суд Испании счел, что оставление в силе приговора, вынесенного с таким нарушением Конвенции, противоречит Конституции. Новый процесс был организован с соблюдением необходимых процессуальных гарантий, и заявители были оправданы <26>. -------------------------------- <26> См.: Application no. 10590/83, Barbera, Messegue and Jabardo v. Spain, Judgment of 6 December 1988, Series A no. 146; Applications nos. 10588/83, 10589/83, 10590/83, Barbera, Messegue and Jabardo v. Spain (Article 50), Judgment of 13 June 1994, Series A no. 285-C; Resolution DH(94)84.
Хотя судебный пересмотр дела для исправления процессуальных нарушений был, несомненно, самой близкой к restitutio in integrum мерой, государства, используя свою свободу усмотрения, принимали с учетом ситуации и другие меры для устранения последствий нарушений. Одной из таких мер в уголовных делах было помилование заявителей исполнительной властью <27>. -------------------------------- <27> См.: Application no. 1936/63, Neumeister v. Austria (Article 50), Judgment of 7 May 1974, Series A no. 17; Doc. C(74)39; Application no. 8658/79, Bonisch v. Austria, Judgment of 6 May 1985, Series A no. 92; Resolution DH(87)1.
Другой, пожалуй, наиболее смелый, вариант реакции на постановление Суда, констатировавшее процессуальные нарушения, имел место со стороны Нидерландов. В деле "Ван Мехелен и другие против Нидерландов" Суд счел, что уголовный процесс не был справедливым, поскольку в основу приговора были положены показания анонимных свидетелей-полицейских, которых обвиняемые не могли опросить в судебном заседании. Поскольку суды не имели правовых возможностей пересмотреть уголовный приговор на основании констатации нарушения в Страсбурге, правительство через два дня после постановления Суда приняло решение сначала временно выпустить заявителей на свободу, а впоследствии решило не требовать отбытия ими оставшегося срока <28>. -------------------------------- <28> См.: Applications nos. 21363/93, 21364/93, 21427/93, 22056/93, Van Mechelen and Others v. the Netherlands, Judgment of 23 April 1997; Resolution DH(99)124. Подобное отношение Нидерландов к своим обязательствам по устранению последствий нарушений Конвенции наблюдалось и ранее. В другом деле Комиссия констатировала, что бездействие апелляционного суда в течение двух лет между подачей заявителем апелляционной жалобы на приговор и слушанием дела нарушило его право на судебное разбирательство в разумный срок. Правительство отреагировало на это досрочным освобождением заявителя и снятием с него судимости (см.: Eur. Commission HR, Application no. 9193/80, Marijnissen v. the Netherlands, Report of 12 March 1984, Decisions and Reports 40. P. 83 - 99; Resolution DH(85)4).
Пересмотр окончательных судебных актов имел место не только с целью восстановления прав на справедливое судебное разбирательство в случаях, подобных тем, которые описаны выше. Государства-ответчики также принимали меры для максимально возможного достижения restitutio in integrum, когда Конвенция нарушалась не ходом судебного процесса, а непосредственно вынесенным в результате этого процесса решением. В таких случаях меры по восстановлению прав пострадавшей стороны не могли не приводить к изменению вынесенного решения с тем, чтобы положить конец нарушению и устранить его последствия. В деле "Уэлч против Соединенного Королевства" нарушение Конвенции произошло в результате того, что конфискация денежных сумм, наложенная британским судом на заявителя в качестве дополнительной уголовной санкции за содеянные преступления, была основана на законе, который вступил в силу после совершения преступлений. Суд констатировал нарушение статьи 7, запрещающей придавать обратную силу уголовному закону. На момент констатации нарушения в отношении заявителя действовало как решение о конфискации, так и судебный приказ, запрещающий ему свободно распоряжаться своей собственностью. Вследствие решения Суда судебный приказ был отменен, а решение о конфискации оставлено без движения как не подлежащее исполнению <29>. -------------------------------- <29> См.: Application no. 17440/90, Welch v. the United Kingdom, Judgment of 9 February 1995, Series A no. 307-A; Resolution DH(97)222.
В деле "Йерсилд против Дании" речь шла об обвинительном приговоре, вынесенном в отношении датского тележурналиста, который в рамках публичной дискуссии о распространении расизма в Дании выпустил в эфир интервью, содержащее открытые расистские высказывания его собеседников. Заявитель был приговорен к денежному штрафу и, в случае неуплаты, к пятидневному тюремному заключению. Суд признал приговор нарушающим право заявителя на свободу слова, сославшись среди прочего на отсутствие у него намерения к совершению такого преступления, как пропаганда расизма. Несмотря на то что штраф, выплаченный заявителем в Дании, был полностью возмещен присужденной судом компенсацией, уголовный процесс был возобновлен на основании статьи 441 Уголовно-процессуального кодекса, позволяющей пересмотр в случае наличия особых обстоятельств, указывающих на то, что некоторые доказательства не были правильно оценены. Новое разбирательство закончилось полным оправданием заявителя <30>. -------------------------------- <30> См.: Application no. 15890/89, Jersild v. Denmark, Judgment of 23 September 1994, Series A no. 298; Resolution DH(95)212.
Все вышеперечисленные случаи полного или частичного восстановления нарушенных прав, как процессуальных, так и материальных, имели место в рамках уголовных процессов. Именно в уголовных делах на практике чаще всего возникала необходимость в таких действиях с учетом тяжести последствий нарушений Конвенции для заявителей. Это не значит, что необходимости пересмотра не могло возникнуть в гражданских делах. Бесспорно, что в последних нарушения Конвенции значительно чаще могли быть полностью компенсированы денежной выплатой без пересмотра окончательных решений национальных судов. Практика показала, однако, что в некоторых гражданских и административных делах государства тоже вынуждены прибегать к пересмотру решений для достижения restitutio in integrum. Так, например, в деле "Шулер-Зграгген против Швейцарии" Европейский суд констатировал, что единственное доказательство, положенное в основу решения швейцарских судов отказать заявительнице в пенсии по инвалидности, представляло собой дискриминационную презумпцию о том, что женщины, в отличие от мужчин, вне зависимости от своей работоспособности прекращают работать после рождения первого ребенка (нарушение статьи 14 в сочетании со статьей 6). Заявительница успешно добилась пересмотра решения, нарушившего ее права, в результате чего швейцарский суд восстановил обратным числом ее пенсию и присудил выплату ей задолженности почти за восемь лет <31>. Швейцария была тогда одной из немногих стран, которые предусматривали в законе возможность пересмотра внутригосударственных решений вследствие констатации нарушений Конвенции, причем такая возможность не ограничивалась уголовными делами (ст. 139a Закона о судебной организации). -------------------------------- <31> См.: Application no. 14518/89, Schuler-Zgraggen v. Switzerland (Merits), Judgment of 24 June 1993, Series A no. 263; Application no. 14518/89, Schuler-Zgraggen v. Switzerland (Article 50), Judgment of 31 January 1995, Series A no. 305-A; Resolution DH(95)95. Несмотря на всю значимость решения швейцарского суда, которым он продемонстрировал "приверженность праву Конвенции и прецедентной практике Суда", последний не счел, что восстановление прав заявительницы было полным, и частично удовлетворил ее требования о выплате дополнительных процентов, набежавших в результате восьмилетней задолженности.
В деле "Оупен Дор" и "Даблин Уелл Вумен" против Ирландии" права двух ассоциаций на распространение информации были нарушены судебным предписанием, в соответствии с которым они должны были навсегда воздержаться от распространения информации о клиниках, практикующих аборты в других странах, в условиях действующего запрета на аборты в Ирландии. Постановление Суда компенсировало лишь некоторый материальный ущерб от фактического запрета деятельности одной из ассоциаций и понесенные судебные издержки. Тем не менее по заявлению одной из пострадавших организаций ирландский суд позднее пересмотрел дело и снял запрет на распространение спорной информации, наложенный несколькими годами ранее <32>. -------------------------------- <32> См.: Applications nos. 14234/88, 14235/88, Open Door and Dublin Well Woman v. Ireland, Judgment of 29 October 1992, Series A no. 246-A; Resolution DH(96)368.
В деле "Z против Финляндии" Суд констатировал нарушение права на частную жизнь заявительницы в связи с тем, что финский суд установил слишком короткий срок, в течение которого должна была сохраняться конфиденциальность сведений о ее здоровье. По запросу Министерства иностранных дел лорд-канцлер Финляндии ходатайствовал перед Верховным судом о продлении срока, обосновав это решением Европейского суда и тем, что прежнее судебное решение в отношении заявительницы является ошибкой в применении закона в смысле статьи 31, части 8(4) Судебного процессуального кодекса. Верховный суд удовлетворил ходатайство и увеличил срок конфиденциальности медицинских сведений о заявительнице с десяти до сорока лет <33>. -------------------------------- <33> См.: Application no. 22009/93, Z v. Finland, Judgment of 25 February 1997; Resolution DH(99)24.
Указанные примеры наглядно продемонстрировали, что в некоторых ситуациях пересмотр решений становился наилучшим, если не единственным, средством для восстановления нарушенных прав заявителей, даже если они не пострадали от уголовных санкций. Как показывают приведенные постановления и резолюции, обо всех вышеперечисленных мерах по восстановлению прав заявителей государства-ответчики ставили в известность как Суд с тем, чтобы он учел их при присуждении компенсации, так и Комитет Министров с тем, чтобы тот учел их в оценке соблюдения ими своих обязательств по исполнению постановлений Суда. Таким образом, восстановление нарушенных прав заявителей с целью как можно более полного достижения restitutio in integrum стало наряду с мерами общего характера устойчиво рассматриваться государствами-участниками и органами Конвенции в качестве неотъемлемой части обязательств по исполнению постановлений Суда. Это не значит, что картина во всех отношениях была идеальной. На практике имели место и более спорные примеры, в которых государства по разным причинам не обеспечили столь полное восстановление прав, какое было описано в вышеуказанных прецедентах, несмотря на схожие обстоятельства дел. В качестве наиболее яркого из отказов пересмотреть внутренний приговор после нарушения Конвенции часто приводится дело "Де Куббер против Бельгии". Факт тем более любопытный, что он имел место в Бельгии всего через два года после пересмотра в той же стране приговора в схожем по обстоятельствам деле "Пирсак против Бельгии", квалифицированном Судом как близкий к идеальному пример restitutio in integrum. Нарушение в деле Де Куббера имело место вследствие того, что один из судей, вынесших обвинительный приговор в суде первой инстанции, до этого принимал решения в этом же деле на стадии следствия в качестве судьи-следователя. Суд согласился с заявителем, что такое совмещение функций могло вызвать у заявителя объективные сомнения в беспристрастности суда первой инстанции, приговорившего заявителя к лишению свободы на срок пять лет (впоследствии сокращенный до трех апелляционным судом) <34>. -------------------------------- <34> См.: Application no. 9186/80, De Cubber v. Belgium, Judgment of 26 October 1984, Series A no. 86.
Данное постановление имело неоднозначные последствия в бельгийском праве. С одной стороны, спустя три месяца после вынесения постановления Кассационный суд Бельгии, принимая решение по другому подобному делу, недвусмысленно принял позицию Европейского суда и привел свою практику в соответствие с Конвенцией <35>. Комитет Министров был удовлетворен этим развитием событий, поскольку такое изменение практики, подтвержденное впоследствии другими решениями, исключало риск подобных нарушений в будущем <36>. С другой стороны, два года спустя в ответ на ходатайство Генерального прокурора на основании уже примененной в деле "Пирсак против Бельгии" статьи 441 Уголовно-процессуального кодекса тот же Кассационный суд принял решение отказать в пересмотре приговора. Он обосновал свое решение формальной неприменимостью статьи к данному делу <37>. -------------------------------- <35> Решение от 23 января 1985 года по делу "Lomry and Marchal" (Pasicrisie Belge, 1985, 1, No. 302). <36> См.: De Cubber v. Belgium; Resolution DH(88)20. <37> Согласно решению суда статья 441 Уголовно-процессуального кодекса Бельгии подразумевала противоречия закону, возникшие в результате фактов, которые не были известны суду в момент его первого рассмотрения дела. В отличие от дела "Пирсак против Бельгии", в деле "Де Куббер против Бельгии" таких фактов найдено не было.
Вопрос о том, было ли указанное основание единственной и реальной причиной отказа, возможно, уже не найдет ответа. С высоты накопленного сегодня опыта, можно было бы объяснить разницу в подходах к двум делах неодинаковыми последствиями вынесенных заявителям обвинительных приговоров (18 лет принудительных работ, которые еще продолжались в деле "Пирсак против Бельгии", и давно завершившееся к тому моменту трехгодичное заключение в деле "Де Куббер против Бельгии"). Но тогда эти соображения остались за кадром, что для многих сделало дело Де Куббера необъясненной загадкой. Так или иначе, дело Де Куббера наряду с другими подобными случаями <38> можно рассматривать скорее как исключение из описанной выше общей тенденции максимально возможного восстановления прав заявителей государствами ответчиками вследствие констатации нарушений Конвенции. -------------------------------- <38> Например, в деле "Костовский против Нидерландов", подобном делу "Ван Мехелен против Нидерландов", Нидерланды не сочли нужным принять иные меры в пользу заявителя, кроме выплаты компенсации, с размером которой тот, впрочем, согласился. См.: Application no. 11454/85, Kostovski v. the Netherlands (Article 50), Judgment of 29 March 1990, Series A no. 170-B; Resolution DH(94)47. В деле "Кероярви против Финляндии", похожем на дело "Шулер-Зграгген против Швейцарии", заявитель не получил от финских властей даже компенсации морального вреда, наличие которого Суд не счел доказанным. См.: Application no. 17506/90, Kerojarvi v. Finland, Judgment of 19 July 1995, Series A no. 322; Resolution DH(96)607.
V. Оформление и уточнение обязательства в практике органов Конвенции
В условиях ускоряющегося изменения окружающего и внутреннего контекста система Конвенции не могла не столкнуться с новыми вопросами, в том числе спорного характера. Этому способствовало стремительное увеличение потока жалоб, по которым органы Конвенции констатировали нарушения. Количество и разнообразие ситуаций, в которых государствам-ответчикам надлежало устранять последствия нарушений для заявителей, также стремительно росло, и не все правовые системы оказались одинаково подготовлены к этой задаче. Если одни государства продолжали, как и раньше, творчески выходить из трудных ситуаций, то другие оказывались менее гибкими. Возникновению трудностей способствовало одно процессуальное изменение, которое произошло по мере увеличения количества рассматриваемых Судом дел. Желая рационализировать свои усилия и ускорить процедуру, Суд стал все реже откладывать разрешение вопроса о справедливой компенсации, а чаще присуждать компенсацию в виде денежных сумм в том же самом постановлении, в котором констатировалось нарушение Конвенции по существу. Изменение это имело ключевой характер для механизма контроля за выполнением государствами своего обязательства по устранению последствий нарушений. Если раньше государства сначала получали возможность принять меры, направленные на restitutio in integrum, и Суд определял компенсацию в зависимости от принятых мер, то теперь порядок становился иным: Суд все чаще принимал решение о выплате компенсации в постановлении по существу, а Комитет Министров уже затем контролировал принятие государством мер, направленных на устранение последствий нарушения, которые не были или не могли быть компенсированы выплаченной денежной суммой. Тот же самый порядок установился и по делам, которые не попадали в Суд, а разрешались Комитетом на основании статьи 32 Конвенции после доклада Европейской комиссии по правам человека <39>. -------------------------------- <39> Сначала в Комитет передавался доклад Комиссии с констатацией нарушения Конвенции. После подтверждения ее заключения Комитетом Комиссия направляла ему предложения о выплате компенсации без анализа возможных иных мер по восстановлению прав. Как правило, Комитет соглашался с предложениями Комиссии и предписывал государству осуществить денежные выплаты в качестве справедливой компенсации, после чего продолжал контроль мер по устранению последствий нарушения, если в таковых оставалась необходимость после выплаты компенсации.
Такой ход процедуры приводил к тому, что спорные вопросы должны были найти разрешение именно в рамках Комитета Министров, после того как Суд и Комиссия уже определили компенсацию, которая, напомним, должна была присуждаться, согласно тексту, в случае невозможности полного восстановления прав. Нетрудно было представить ситуацию, в которой государство-ответчик, выплатив присужденную судебным органом компенсацию, сослалось бы на невозможность других мер по восстановлению прав. Если бы отказ в реституции предстал бы перед Судом в отдельной процедуре, то он должен бы был оценить, действительно ли восстановление прав являлось невозможным, и только потом в зависимости от этого установить размер компенсации. Очевидно, что возможности Комитета Министров в этой связи были более ограниченными и алгоритм действий в подобной ситуации был отнюдь не ясен. Наиболее остро данный вопрос встал на практике в деле "Хаккар против Франции", которое было рассмотрено Комитетом после доклада Комиссии и на первый взгляд не представляло для органов Конвенции ни особого труда, ни принципиального интереса. Комиссия констатировала в нем достаточно очевидное нарушение подпунктов "b" и "c" пункта 3 статьи 6 в сочетании с пунктом 1 статьи 6, поскольку заявитель не присутствовал и не был представлен адвокатом на суде присяжных, признавшим его виновным в убийстве полицейского, за которое он был приговорен к пожизненному заключению <40>. Несмотря на аргументы французского правительства о злоупотреблении заявителем процессуальными возможностями, доклад Комиссии был настолько прямолинеен, что она не сочла необходимым передать это дело в Суд. Таким образом, в отличие от цитированного выше дела "Барбера, Мессеге и Хабардо против Испании" вопрос о восстановлении прав заявителя за грубые процессуальные нарушения в уголовном процессе встал не перед Судом, а перед Комитетом Министров. -------------------------------- <40> См.: Eur. Commission HR, Application no. 19033/91, Hakkar v. France (Report), Report of 27 June 1995.
Комитет Министров начал с того, что подтвердил заключение Комиссии о наличии нарушения, после чего по ее же предложению присудил выплатить заявителю 60 000 франков (менее 10 000 евро) в качестве компенсации морального ущерба <41>. После этого дело "Хаккар против Франции" задержалось на повестке Комитета Министров без малого на пять лет с требованием восстановить право заявителя на справедливое судебное разбирательство в суде присяжных. Вопрос оказался крайне острым, а его разрешение стало одним из ключевых этапов в развитии практики по restitutio in integrum. -------------------------------- <41> Interim Resolution DH(97)475.
Франция выплатила заявителю денежную компенсацию. Относительно же восстановления права на справедливое судебное разбирательство ее позиция сводилась к тому, что для этого она не усматривала никаких возможностей в своем внутреннем праве. Пересмотр приговора был возможен только на строго определенных в законе основаниях, а констатация нарушения Конвенции таким основанием не являлась <42>. Более того, Франция отказалась от использования альтернативных мер, подобных тем, которые были использованы другими государствами в аналогичных ситуациях. -------------------------------- <42> Позиция правительства в этом деле опиралась на позицию Кассационного Суда того времени, в соответствии с которой констатация нарушения Конвенции Европейским судом не могла иметь прямых последствий для внутренней процедуры (Cass. Crim., arret du 3 fevrier 1994).
Комитет Министров, в свою очередь, настаивал на том, что обязательства Франции по Конвенции требуют принятия дополнительных мер с целью устранения или хотя бы максимального смягчения последствий нарушения в отношении заявителя. Позиция Комитета была в решающей степени основана на двух элементах <43>. Во-первых, нарушение предусмотренных Конвенцией процессуальных гарантий в данном деле было настолько грубым, что был повод сомневаться в правильности установления вины заявителя, которую последний систематически отрицал. Во-вторых, заявитель продолжал страдать от крайне серьезных последствий нарушения, так как должен был отбывать пожизненное заключение после несправедливого судебного процесса. Таким образом, дело "Хаккар против Франции" практически идеально подходило для того, чтобы потребовать от государства большего, чем выплаты сравнительно небольшой денежной компенсации. -------------------------------- <43> В отличие от современной процедуры контроля за исполнением постановлений Суда, предполагающей публикацию большинства материалов Комитета Министров, почти все его документы в то время были конфиденциальными. Вследствие этого ход рассмотрения дела "Хаккар против Франции" и позиции сторон можно проследить по материалам прессы и Парламентской Ассамблеи Совета Европы, которая приняла в этом деле самое активное участие (Doc. 8253, AS(1998)CR5, AS(1999)CR11, AS(1999)CR21, AS(1999)CR27, Doc. 8692). См также: La jurisprudence Hakkar: Cette affaire qui accuse la justice francaise // Le Monde. 2000. 16 fevrier; Vital-Durand B. La justice francaise sourde a l'Europe // Liberation. 2000. 8 septembre.
Противостояние позиций в деле Хаккара для многих оказалось неожиданным. Франция не в первый раз сталкивалась с необходимостью исправления последствий нарушений Конвенции и прежде успешно выходила из подобных ситуаций <44>. Однако в случае с пересмотром приговора присяжных все оказалось гораздо сложнее. Несмотря на трудности, окончание дела оказалось весьма удачным <45>, а его главные итоги состояли в следующем. -------------------------------- <44> См., например: изменение акта гражданского состояния заявителя в деле "Б. против Франции" (Application no. 13343/87, B. v. France, Judgment of 25 March 1992, Series A no. 232-C; Resolution DH(93)52) или отказ от исполнения административного декрета о высылке заявителя в Алжир в деле "Бельджуди против Франции" (Application no. 12083/86, Beldjoudi v. France, Judgment of 26 March 1992, Series A no. 234-A; Resolution DH(96)85). <45> См.: Final Resolution ResDH(2001)4.
Первый принципиальный момент - Комитет не принял позицию государства-ответчика, которое пыталось ограничить исполнение обязательного для него решения выплатой компенсации, ссылаясь на статью 50 (ныне 41) и основываясь на том, что его внутреннее право не позволяет устранить последствия нарушения <46>. Сегодня Суд уже без колебаний исходит из этого, предписывая государству-ответчику в весьма схожем по фактам деле принять законодательство, которое позволит пересмотреть приговор в отношении заявителей с соблюдением их процессуальных прав по Конвенции <47>. Но пятнадцать лет назад реализация этого принципа на практике происходила не без труда и требовала чрезвычайно веских аргументов и политической воли. -------------------------------- <46> Занятая Комитетом позиция созвучна пониманию статьи 50, которое было дано в отдельном мнении судей Хольмбека, Росса и Вольда в первых делах о бродяжничестве (см. примеч. 23). Они говорили, что статьи международных договоров начала XX века, по примеру которых составлялась статья 50 (41) Конвенции, подразумевали ситуацию, в которой государство не сможет исполнить обязательство restitutio in integrum, не нарушая своей конституции. Данная позиция впоследствии нашла отражение как в статье 27 Венской конвенции о праве международных договоров, так и статье 32 Проекта статей об ответственности государств, которые не допускают оправдание неисполнения международного обязательства ссылкой на внутригосударственные законы. <47> См. Постановление по делу "Ласка и Лика против Албании" (Applications nos. 12315/04, 17605/04, Laska and Lika v. Albania, Judgment of 20 April 2010), вследствие которого Албания уже обеспечила в своем праве возможность пересмотра приговоров (см. примеч. 59).
Во-вторых, меры, принятые Францией, которые вырабатывались достаточно долго, в конце концов оказались весьма успешными. Весной 2000 года при обсуждении во французском парламенте проекта закона о презумпции невиновности в текст проекта была внесена поправка о пересмотре окончательных решений судов вследствие констатации нарушений Конвенции. Проект был одобрен, в результате чего в Уголовно-процессуальном кодексе Франции появилась новая глава (ст. 626-1 - 626-7), создавшая один из самых совершенных на тот момент механизмов пересмотра приговоров с целью исправления нарушений <48>. В соответствии с переходными положениями механизм стал доступен всем заявителям, в отношении которых Суд или Комитет Министров в прошлом вынес решения о нарушении их прав по Конвенции. В результате пересмотра приговоров добились как сам Хаккар, так и многие другие заявители. -------------------------------- <48> См.: Loi N 2000 - 516 du 15 juin 2000 renforcant la protection de la presomption d'innocence et les droits des victimes - art. 89 (V) // Journal Officiel de la Republique Francaise. 2000. 16 juin.
И, наконец, самый важный итог для системы Конвенции состоял в следующем. Трудности, с которыми столкнулось государство из-за отсутствия внутреннего правового механизма по пересмотру решений, подтолкнули Совет Европы быстро, внимательно и очень детально изучить пути предупреждения подобных ситуаций. Результатом этой кропотливой работы стала Рекомендация Комитета Министров государствам-членам по пересмотру или возобновлению рассмотрения некоторых дел на внутригосударственном уровне вследствие постановлений Суда. Ее текст был разработан Комитетом экспертов по улучшению процедур в области защиты прав человека (DH-PR), в котором шла основная работа по реформе Конвенции. Она также стала первым из тех действий, которые впоследствии вылились в пакет мер по развитию системы Конвенции, сопутствующих принятию Протокола N 14 <49>. -------------------------------- <49> См.: примеч. 7.
Важность данного текста для понимания содержания обязательства restitutio in integrum в рамках Конвенции заставляет обратить особое внимание на историю его выработки. Подготовительные работы в Комитете экспертов, которые в отличие от работы Комитета Министров того времени можно проследить по опубликованным докладам Совета Европы <50>, в полной мере иллюстрировали остроту вопроса о характере и спектре данного обязательства и демонстрировали столкновение позиций отдельных участников. -------------------------------- <50> DH-PR(1998)001; DH-PR(1998)002prov; DH-PR(1998)005; DH-PR(1998)011.
Перед Комитетом предстал "широкий круг различных подходов" по проблеме пересмотра решений в государствах-участниках, в которых не было полного единодушия. Некоторые претензии к идее введения во внутреннее право государств процедуры пересмотра национальных решений для восстановления нарушенных прав оказались классическими, как, например, права третьих лиц в гражданском процессе. Самый сильный концептуальный аргумент против пересмотра состоял в опасности превращения Суда в четвертую инстанцию и связанной с этим "опасности подрыва правовой определенности и авторитета окончательного судебного решения на национальном уровне (res judicata)" <51>. -------------------------------- <51> DH-PR(1998)005, § 40 - 41.
Несмотря на первоначальные возражения, идея не была отброшена Комитетом экспертов, а, напротив, постепенно пробивала себе дорогу. Разнообразная и успешная практика государств, накопившаяся к тому времени в Комитете Министров, дала возможность сторонникам идеи настаивать на ней, утверждая, что пересмотр был бы "наиболее подходящим, если не единственным средством восстановления справедливости... в редких, но наиболее серьезных делах" <52>. В качестве примеров были особо упомянуты случаи, где заявитель оказывался в тюремном заключении в результате серьезной процессуальной ошибки (как, например, в вышеупомянутых делах "Барбера, Мессеге и Хабардо против Испании" или "Ван Мехелен и другие против Нидерландов") или в результате решения, которое нарушило Конвенцию по существу (как, например, в вышеупомянутом решении "Йерсилд против Дании"). -------------------------------- <52> DH-PR(1998)011, § 24.
Именно через понимание неизбежности подобных ситуаций и невозможности оставлять таковые без ответа со стороны государства-ответчика усиливалась поддержка идеи пересмотра, которая все менее выглядела чем-то революционным, а воспринималась как логичный шаг в рамках развития права Конвенции. Процесс успешно завершился принятием проекта Рекомендации сначала Руководящим комитетом (CD-DH), а затем в январе 2000 года и Комитетом Министров. Рекомендация (2000)2 отчетливо закрепила выработанный в практике Комитета Министров принцип, согласно которому обязательство исполнить решение Суда в определенных обстоятельствах предполагает, помимо выплаты денежной компенсации, принятие мер индивидуального характера с целью достижения restitutio in integrum. Кроме того, несмотря на сохраняющуюся свободу государств в выборе средств, пересмотр национальных судебных решений рассматривается как самая эффективная, если не единственная, мера для достижения этой цели. Более того, Рекомендация закрепила следующие условия, при которых неминуемо встает вопрос о пересмотре окончательного национального решения в конкретном деле: "1. Пострадавшая сторона продолжает испытывать очень серьезные негативные последствия от исхода внутреннего судебного процесса, в рамках которого состоялось нарушение Конвенции, которые не были адекватно устранены присужденной на основании Конвенции денежной компенсацией и не могут быть устранены иначе, как пересмотром национального судебного решения; и 2. Из постановления Суда следует, что: а) обжалуемое национальное решение противоречит Конвенции по существу или б) найденное нарушение Конвенции состоит в таких серьезных процессуальных нарушениях, допущенных в обжалуемом национальном судебном процессе, что возникает серьезное сомнение в его исходе". С другой стороны, объективные препятствия для пересмотра были отмечены в пояснительном меморандуме, приложенном к Рекомендации. Таким образом, Рекомендация не просто призвала государства обеспечить возможность пересмотра во внутреннем праве, но и кодифицировала выработанные в праве Конвенции критерии для оценки того, в каких случаях пересмотр действительно необходим. Фиксация критериев для пересмотра национальных судебных решений была призвана обеспечить должный баланс между принципом соблюдения обязательств государств по Конвенции и принципом правовой определенности и уважения res judicata во внутригосударственном праве. Описанные процессы не могли не отразиться на практике нового единого Суда, начавшего свою работу в 1999 году после вступления в силу Протокола N 11. Следует вспомнить, что со времени ранних прецедентов Суда принцип restitutio in integrum фигурировал в качестве центрального вопроса в постановлении от 31 октября 1995 года по делу "Папамихалопулос и другие против Греции". В нем Суд подтвердил со ссылкой на цитированное выше решение Постоянной Палаты в деле Хожувской фабрики и на собственные ранние постановления, что констатация нарушения накладывает на государство юридическое обязательство обеспечить restitutio in integrum с целью восстановления ситуации, предшествующей нарушению. Но самым важным дополнением к толкованию данного обязательства стало принятое в июле 2000 года постановление Большой Палаты по итальянскому делу "Скоцари и Джунта против Италии". Нарушения статьи 8 Конвенции в последнем произошли, с одной стороны, в результате бессрочного помещения сыновей заявительницы в приют, не предоставлявший должных гарантий их безопасного развития и воспитания, и, с другой стороны, из-за препятствий регулярным контактам детей с их матерью. Прежде всего, Большая Палата Суда единогласно дополнила сформулированный в деле "Папамихалопулос и другие против Греции" принцип, утвердив тем самым уже устоявшуюся практику Комитета Министров по применению статьи 46: "Констатация нарушения Конвенции накладывает на государство-ответчик юридическое обязательство не только выплатить присужденную Судом денежную компенсацию, но и выбрать под контролем Комитета Министров меры общего и/или индивидуального характера, которые должны быть приняты во внутреннем праве, чтобы положить конец найденному Судом нарушению и устранить насколько это возможно его последствия". Во-вторых, Суд добавил, что свобода государства в выборе средств не только подконтрольна Комитету Министров, но и ограничена по сути: "Государство свободно в выборе средств для достижения этой цели при условии, что такие средства совместимы с выводами, к которым пришло постановление Суда" <53>. -------------------------------- <53> Applications nos. 39221/98, 41963/98, Scozzari and Giunta v. Italy [GC], Judgment of 13 July 2000, ECHR 2000-VIII. Para. 249.
В-третьих, Суд однозначно закрепил принцип взаимодополняемости между присуждением денежной компенсации заявителю, с одной стороны, и иными мерами, направленными на restitutio in integrum, с другой стороны: "Присуждение денежных сумм на основании статьи 41 Конвенции преследует своей целью предоставить возмещение только за ущерб, понесенный пострадавшей стороной, в той мере, в какой этот ущерб представляет собой последствие нарушения, которое не может быть устранено иным путем" <54>. -------------------------------- <54> Ibid. Para. 250. Здесь приводится перевод с английской версии постановления ("that cannot otherwise be remedied"). Во французской равно аутентичной версии записано: "...которое не может в любом случае быть устранено" (ne pouvant en tout cas pas etre effacee).
Приведенные цитаты являются исчерпывающими, и к ним вряд ли можно что-либо добавить. С июля 2000 года данное постановление Большой Палаты стало основным прецедентом Суда по вопросу о соотношении реституции и компенсации и не одну сотню раз цитировалось в последующих постановлениях в связи с обязательством государств обеспечить restitutio in integrum пострадавшим заявителям. Начиная с этого момента, указанное обязательство стало более единообразно пониматься в практике государств-участников, подавляющее большинство из которых должным образом обеспечили за последующее десятилетие адаптацию своих национальных процедур с целью устранения последствий констатированных Судом нарушений.
VI. Последние события и неразрешенные вопросы
За последнее десятилетие практически все государства-участники создали в своем внутригосударственном праве возможности пересмотра окончательных судебных решений для исправления нарушений Конвенции, во всяком случае, в уголовном процессе <55>. Подобное развитие сделало Рекомендацию (2000)2 одной из самых успешных в истории Совета Европы. В более общем плане Рекомендация способствовала приданию прецедентной силы постановлениям Европейского суда, стимулировала их прямое действие в государствах-участниках, сделав их значимым элементом во внутригосударственном правовом процессе. -------------------------------- <55> Согласно документам Комитета экспертов (DH-PR(1998)011, § 20) на конец 1990-х годов XX века лишь около половины государств-участников предоставляли заявителям возможность пересмотра окончательных решений в "отдельных особо серьезных случаях". Эту статистику следует, однако, воспринимать с оговорками, поскольку далеко не все подобные механизмы были опробованы на практике, а если и были, то это еще не означало их достаточности и эффективности (см. пример Испании, приведенный в примеч. 57).
В последние годы соответствующие механизмы были созданы в Италии <56>, Испании <57>, Турции <58> и Албании <59>, где длительное время пересмотр судебных решений наталкивался на серьезные препятствия принципиального характера. Рекомендация оказала влияние и на российское право, несмотря на то что возможность пересмотра окончательных судебных решений была обеспечена Конституционным Судом еще до ратификации Конвенции Россией <60>. В результате возможность пересмотра окончательных судебных решений после констатации нарушения Европейским судом предусмотрена сегодня в трех основных процессуальных кодексах Российской Федерации <61>. -------------------------------- <56> Долгий путь Италии к этому результату и интенсивные дискуссии в Комитете Министров отражены в последней резолюции по делу "Дориго против Италии" (Dorigo v. Italy, Final Resolution CM/ResDH(2007)83). В этом деле Верховный суд признал в 2006 году после долгих перипетий, что отбывание заявителем тюремного срока по приговору, вынесенному с нарушениями статьи 6 Конвенции, противоречит закону. В 2011 году Конституционный суд постановил, что статья 630 Уголовно-процессуального кодекса Италии противоречит Конституции, поскольку она не предусматривает возможности пересмотра судебных решений с целью исполнения постановления Европейского суда (Постановление N 113 от 7 апреля 2011 года). Таким образом, итальянский Конституционный суд последовал примеру Конституционного Суда России спустя ровно 15 лет (см. примеч. 60). <57> Испания изначально рассматривалась как страна, позволяющая пересмотр на основании решения Конституционного суда в деле "Барбера, Мессеге и Хабардо против Испании" (см. примеч. 26). Несмотря на то что данное дело выглядело тому железным доказательством, сам Конституционный суд в 1999 году кардинально изменил свой подход и посчитал, что пересмотр судебных решений на основании констатации Европейским судом нарушений Конвенции невозможен за отсутствием на этот счет специальных норм законодательства (см.: Application no. 45238/99, Perote Pellon v. Spain, Judgment of 25 July 2002; Resolution ResDH(2005)94). В 2004 году Верховный суд смягчил позицию, посчитав что суды не могут игнорировать постановления Европейского суда и что пересмотр возможен на основании более общего положения § 4 статьи 954 Уголовно-процессуального кодекса Испании (см.: Application no. 43717/07, Prado Bugallo v. Spain, Decision of 30 March 2010. Paras. 6 - 7). <58> Пункт 2 статьи 311 нового Уголовно-процессуального кодекса Турции предоставляет возможность пересмотра окончательных судебных решений вследствие констатации нарушений Конвенции по всем делам, по которым имеются постановления Европейского суда, вступившие в силу до 4 февраля 2003 года, и по делам, поданным в Европейский суд после указанной даты. Проблема остается лишь в отношении дел, не попадающих в эти временные рамки. См.: Interim Resolutions ResDH(2005)113, CM/ResDH(2007)26, and CM/ResDH(2007)150. По поводу текущих законопроектов, направленных на снятие временного ограничения, см.: DH-DD(2012)547. <59> В ожидании законодательной реформы вследствие Постановления Европейского суда по делу "Ласка и Лика против Албании" (см. примеч. 47) Конституционный суд постановил, что пересмотр приговоров, вынесенных с нарушением Конвенции, должен быть обеспечен на основании статей 10 и 450(a) Уголовно-процессуального кодекса Албании (решение N 20 от 1 июня 2011 года). <60> Согласно позиции Конституционного Суда РФ возможность пересмотра окончательных судебных решений вследствие констатации нарушений Конвенции вытекала непосредственно из пункта 3 статьи 46 Конституции. См.: Постановление от 2 февраля 1996 года N 4-П по делу Кульнева и др., п. 7. <61> Пункт 4(2) статьи 413 УПК РФ, пункт 4(4) статьи 392 ГПК РФ и пункт 3(4) статьи 311 АПК РФ.
Подобная ситуация существенно облегчает достижение целей Конвенции и работу ее контрольных органов. Это не значит, однако, что все вопросы в этой области окончательно разрешены. Во-первых, не все государства-участники обеспечивают в своем законодательстве возможность для пересмотра в гражданских делах. Как указывалось выше, необходимость пересмотра в гражданском процессе возникает реже, а препятствия на этом пути возникают чаще в виде прав и интересов третьих лиц. Это не исключает, однако, возникновения исключительных ситуаций, где пересмотр окажется необходимым, и, соответственно, Рекомендация (2000)2 сохраняет свою актуальность для тех стран, где гражданские процессуальные кодексы еще не содержат соответствующих положений. Во-вторых, привлекает к себе внимание вопрос о качестве законодательных положений, принятых в различных государствах. Если в одних странах закон ориентирует суды на подробную оценку вопроса о необходимости пересмотра в зависимости от обстоятельств дела, то в других вопрос полностью оставлен на усмотрение судов без каких-либо уточнений. Конечно, ничто не мешает судам самим применять выработанные в практике Европейского суда и Комитета Министров критерии или, более того, с их учетом выработать правовое регулирование процесса восстановления прав <62>, но на практике это происходит не просто и не всегда. Трудности могут возникнуть особенно в тех странах, где процесс принятия решения не находится в полномочиях одного единственного судебного органа. Подобные ситуации способны приводить к противоречиям в судебной практике по похожим делам и иным непредсказуемым и нежелательным последствиям, особенно там, где запросы о пересмотре национальных судебных актов принимают массовый характер <63>. Указанные проблемы могут разрешаться уточнением законодательных положений по примеру некоторых стран или обеспечением единых критериев толкования закона высшими судебными инстанциями. -------------------------------- <62> Национальные судебные органы многократно применяли и продолжают применять критерии Рекомендации (2000)2 на практике даже там, где законодатель не ретранслировал всех ее положений во внутреннее законодательство. См., например, решения турецких судов по вопросу о пересмотре приговора в деле Абдуллы Оджалана после констатации различных нарушений Конвенции в его деле (Application no. 46221/99, Ocalan v. Turkey [GC], Judgment of 12 May 2005, ECHR 2005-IV; Resolution CM/ResDH(2007)1). В качестве другого яркого примера, относящегося к гражданскому процессу, можно привести дело "Уолстон против Норвегии (N 1)": Application no. 37372/97, Walston v. Norway (No. 1), Judgment of 3 June 2003; Resolution CM/ResDH(2008)55. <63> См. анализ ситуаций, сложившихся в российском праве вследствие применения судами пункта 4(4) статьи 392 ГПК: Филатова М. А. Постановление Европейского суда по правам человека как основание для пересмотра решений российских судов: новые вопросы // Права человека. Практика Европейского суда по правам человека. 2011. N 12. С. 26 - 34.
Иногда обеспечение restitutio in integrum облегчается указанием постановления самого Европейского суда на необходимые меры индивидуального характера. Наряду с пилотными постановлениями предписания по реституции явились наиболее радикальной новеллой в развитии системы Конвенции за последнее десятилетие <64>. Следует помнить, что еще незадолго до этого Суд недвусмысленно отказывался от подобных шагов <65>. Не все постановления с предписанием мер оказались одинаково успешными. Из наиболее поздней практики по российским делам следует обратить внимание на постановление по делу "Гладышева против России", в котором Суд предписал государству восстановить право заявительницы на определенную квартиру в Москве и отменить решение о ее выселении из этой квартиры. Выглядит вполне логичным, что данное предписание было дано после того, как Суд проверил, что осуществлению реституции не препятствуют ни права третьих лиц на данную квартиру, ни другие обстоятельства. Кроме того, Суд мотивировал свое решение особым характером права на уважение жилища в иерархии защищенных Конвенцией прав <66>. -------------------------------- <64> См. первое такое Постановление в деле "Ассанидзе против Грузии": Application no. 71503/01, Assanidze v. Georgia [GC], Judgment of 8 April 2004, ECHR 2004-II. <65> См.: Application no. 14556/89, Papamichalopoulos and Others v. Greece (Article 50), Judgment of 31 October 1995, Series A no. 330-B. Para. 34; Application no. 18139/91, Tolstoy, Miloslavsky v. the United Kingdom, Judgment of 13 July 1995, Series A no. 316-B. Paras. 69 - 72. <66> См.: Application no. 7097/10, Gladysheva v. Russia, Judgment of 6 December 2011, Paras. 105 - 106 and point 4(a) of the operative part.
Очевидно, что подобные постановления ставят и государство-ответчик, и Комитет Министров в иную ситуацию, где есть только один путь исполнения постановления, тем самым освобождая их от необходимости оценки и выбора необходимых мер. Очевидно, однако, и то, что в обозримой перспективе подобные постановления останутся по ряду причин редкими исключениями из общего правила, по которому Суд не дает точных предписаний о том, как должна осуществляться restitutio in integrum. В результате описанная выше необходимость оценки внутригосударственными органами средств и путей ее достижения с учетом выработанных в праве Конвенции критериев никуда не исчезнет в будущем. Наконец, даже краткий обзор проблемных тем в области restitutio in integrum невозможен без указания двух типов дел, в которых возникает наибольшее количество вопросов, как в государствах, так и у органов Конвенции. В первую очередь это семейные споры об опеке над детьми и доступе к ним, в которые в разной степени могут быть вовлечены родители, другие родственники и социальные службы государства-ответчика. Трудности эти вызваны не только неизбежно острым конфликтом интересов в этой области, но и юридической спецификой дел, которая состоит в особой динамике фактов и их постоянном изменении во времени. Рассмотренное выше постановление по делу "Скоцари и Джунта против Италии" наглядно проиллюстрировало сложность реституции в таких случаях, а порой и невозможность реституции в ее классическом понимании <67>. Еще одно яркое тому подтверждение - широко известное сегодня дело "Гергюлю против Германии". Не случайно именно таким делам суждено было стать важнейшими прецедентами в этой области, а усилия, потраченные на восстановление прав заявителей, были колоссальными <68>. -------------------------------- <67> См.: Scozzari and Giunta v. Italy (примеч. 53). Объективным трудностям в разрешении такого рода дел в рамках Конвенции посвящено совпадающее отдельное мнение судьи Зупанчича к постановлению Большой Палаты. <68> См.: Резолюции Комитета Министров в делах "Скоцари и Джунта против Италии" (ResDH(2001)65, ResDH(2001)151, CM/ResDH(2008)53) и "Гергюлю против Германии" (CM/ResDH(2009)4).
Другой категорией дел, представляющих наиболее серьезные трудности в вопросе восстановления прав заявителей, являются дела, в которых Суд констатирует процессуальные нарушения статей 2 и 3 вследствие неэффективного расследования государством жалоб на пытки, бесчеловечное обращение и лишение жизни. Вопросы о возобновлении расследования и исправлении допущенных дефектов, которые привели к нарушениям, ставились и ставятся перед Комитетом Министров регулярно в отношении различных стран, но это редко приводит к проведению эффективного расследования, которое могло бы рассматриваться в подобных случаях как подлинная реституция <69>. Помимо недостатка политической воли, проведение нового расследования может упираться как в субъективные, так и в объективные препятствия. Возможность нового эффективного расследования может быть затруднена или даже поставлена под вопрос и характером констатированных Судом дефектов, которые невозможно исправить по прошествии определенного времени <70>, и истечением сроков давности по делу <71>, и общим контекстом, в котором имели место оспариваемые события <72>. Все эти факторы требуют особого разбора в каждом конкретном деле <73>. -------------------------------- <69> Комитет Министров не раз подтверждал существование "длящегося обязательства" государства-ответчика провести эффективное расследование в тех делах, где Суд констатировал процессуальные нарушения статей 2 и 3 (см.: Interim Resolution ResDH(2005)20 и другие резолюции, указанные в примеч. 72). <70> См.: Application no. 29178/95, Finucane v. the United Kingdom, Judgment of 1 July 2003, ECHR 2003-VIII. Para. 89; Application no. 29361/02, Kukayev v. Russia, Judgment of 15 November 2007. Para. 134. <71> См.: Applications nos. 33097/96, 57834/00, Bati and Others v. Turkey, Judgment of 3 June 2004, ECHR 2004-IV (extracts); DH-DD(2011)559F; Supervision of the execution of judgments and decisions of the European Court of Human Rights, Annual report, 2011. P. 45. <72> См.: Interim Resolution DH(2005)44 по делу "Кипр против Турции"; Interim Resolutions DH(99)434, DH(2002)98, DH(2005)43 по делам о действиях сил безопасности на юго-востоке Турции; Interim Resolution CM/ResDH(2011)292 по делам о действиях сил безопасности в Чечне; Interim Resolutions ResDH(2005)20, CM/ResDH(2007)73, CM/ResDH(2009)44 по делам о действиях сил безопасности в Северной Ирландии. <73> См. более подробный анализ этой темы в докладе: Enforcement of Awards for Victims of Torture and Other International Crimes, Redress, London, May 2006. P. 30 - 32.
В некоторых подобных случаях, дела возвращаются в Суд с новой жалобой, но и это еще само по себе не дает гарантии, что заявители получат желаемое расследование и что дело не ограничится дополнительной компенсацией за длящиеся нарушения. Постановление по делу "Абуева и другие против России" являет собой пример такой ситуации <74>. -------------------------------- <74> См.: Application no. 27065/05, Abuyeva and Others v. Russia, Judgment of 2 December 2010. Paras. 236 - 243.
Не секрет, что некоторые из поставленных проблемных вопросов не имеют на сегодняшний день однозначных и готовых ответов. Государства - участники Конвенции и ее контрольные органы будут вынуждены продолжить поиск новых форм выхода из подобных ситуаций, опираясь на описанный выше уникальный правовой багаж, накопленный в рамках механизма за его шестидесятилетнюю историю.
Название документа